***
Время не останавливалось, и уже вскоре жителей Москвы застало начало весны. Март не мог радовать своей свежестью, предаваясь прежним традициям сырости на улицах вместе с остатками таявшего снега, но солнце, уже просматривающееся из-за тяжёлых свинцовых туч, было предвестником хороших событий. Настроение улучшалось, подобно появлению поющих птиц, а счастье стучалось в двери вместе с неизменным чувством юмора Пчёлкина и его одеколона… Ира не искала пути отступлений. Напротив — зарывалась в объятья рыжего балбеса сильнее, чем прежде, прячась и от порывов холодного ветра, и от своих прежних терзаний, которые согласилась отпустить на волю. Что было, то было, ему место в прошлом, в зыбкой осени, куда ей не хотелось возвращаться ни при каких обстоятельствах. Перемены, которых требовало всё нутро, пришлись по душе, а это было главным звеном её наступившего спокойствия. Вот и сейчас Витя Пчёлкин звонил в дверь, не обращая внимания на такие условности, как десять утра. Да ещё и в воскресенье! — С добрым утром, красавица! Собирайся, карета подана, — Витя был не слишком большим ценителем романтики, но знал толк в ухаживаниях, не переставая удивлять Иру. Холмогорова наивно полагала, что знала все ходы Пчёлкина наперёд, но этот жук уже несколько раз умудрился обставить её в своих намерениях и планах, — Надеюсь, десяти минут тебе хватит? — Надейся, Вить, надежда умирает последней! — Я на тот свет не тороплюсь. — Типун тебе на язык! Олух… — Не бойся, Ириша, всё пучком! — Только непонятно, каким. Витя прерывает их шутливую перепалку своим поцелуем, обнимая Иру за талию и давая возможность впрок насладиться их встречей. Они не виделись добрых три дня, в течении которых Холмогорова приказала ему позабыть её адрес ради спокойной подготовки к зачёту, назначенному на завтра, но Витя сегодня уже отказался скучать в одиночестве и намеренно сообщил получасом ранее, что выдвигается к ней в путь. Юрий Ростиславович, ставший невольным свидетелем подобного «приветствия», несколько оторопел, но, впрочем, быстро взял себя в руки. — Привет, Витя, — поздоровался он, и в ту же секунду Ира, на эмоциях позабывшая обо всём и вся, отлипла от Вити, заставляя Пчёлу тоже брать себя в руки. На щеках Холмогоровой тут же проступил румянец, — Как поживаешь? — Здрасьте, Юрий Ростиславович. Спасибо, хорошо всё, а вы? — Работа-дом, но, в основном, к сожалению — работа. Ты приходи, а то тебя Ира на пороге держит, неудобно как-то. Чаю выпьешь с нами, — Холмогоров-старший как раз направлялся на кухню из гостиной, когда застал сие событие очно, — А Ира заодно соберётся, да? — Пожалуй, не буду отказываться, — Пчёлкин скинул пальто, вешая на крючок. Юрий Ростиславович уже отправился на кухню, когда Витя обернулся к Ире и, усмехнувшись, коснулся шеи, — Ты так покраснела, как первоклассница. — Не смешно, — уж кому-кому, а Ире точно было не до смеха поначалу, хотя улыбка Вити не может не вызывать у неё ответную, особенно с таким лукавым взглядом, — Пчёлкин, перестань! Иди, пей чай. — А я что? Я молчу. Подмигнув, Витя отправился на кухню к Юрию Ростиславовичу, а Ира на ватных ногах в комнату, не переставая гадать, во что может затянуться разговор отца с Пчёлкиным. За последний месяц ей некогда было поделиться с отцом своими новшествами личной жизни, впрочем, и в голову не могло придти, что он узнает обо всём вот так. Хотя, может, Космос раньше уже сообщил? Времени оставалось непозволительно мало, и Холмогорова убежала собираться, пообещав себе не ломать голову обеспокоенными мыслями о реакции отца, а поговорить с ним вечером.***
А Космоса Юрьевича Холмогорова с утра пораньше носило в поисках брюнетки Старковой, прожигавшей свои лучшие годы в обнимку с конспектами. Глядя на Дашу, рэкетир всё больше вспоминал сестру — Ирка тоже просиживала днями над своей зубрёжкой, впрочем, умудрившись в декабре схлопотать неутешительную возможность вылететь из института. Юрий Ростиславович до сих пор был в неведении, что, несомненно, играло на руку брату и сестре. Номер, который парень набирал с таксофона, поначалу молчал, а спустя несколько гудков трубку взяли. Космос поспешил расставить приоритеты: — Солнце в зените, не поверю, что ты ещё в постели! — оно было чистой правдой, Даша всегда была жаворонком. — А ты, Космос, что, тоже в зените? — с Холмогоровым картина была противоположной, но не сегодня. — Чего не сделаешь ради вас! — Ценю и благодарствую… — Рад слышать! А увидеть было бы ещё лучше. Кукую под корпусом, а погода не шепчет, — Космос без зазрения всматривается в окна комнаты Старковой, видя худощавую фигурку, встрепенувшуюся к сборам. — Намёк понят, жди, профессорский… Спустя десять минут он уже имеет возможность обнимать и целовать своё собственное чудо, торопившееся к нему по пролётам лестниц и коридорам корпуса. Даша собиралась быстро, сама еле претерпевала минуты до их встречи, а неожиданный приезд Холмогорова только был как нельзя кстати. Обнять, зависнуть и раствориться — большего не надо… — Скучала, отличница? — Не задавай глупых вопросов, философ! — А я скучал. — Ещё бы было иначе — не приехал бы, — констатация факта, не иначе. За прошедшие полгода Космос Юрьевич Холмогоров научился тонко видеть грань в обществе Старковой, и уже не разделял себя без этой серьёзной и шебутной одновременно бестии, — Пожертвовал сном в обнимку с подушкой ради меня! — Подпишусь на большее. — Надеюсь, не опасное? — Опасность — моё второе имя! К слову, Даша не ломала голову и прекрасно знала, каков Космос и его натура. Сегодня, почему-то, хотелось сообщить окончательно, не вгоняя Холмогорова в тупики и в размышления. Его круг общения, его привычная среда обитания — всё идёт в одну степь. И не ей заставлять его задуматься о правильности выбора, в то время как сама готова увязаться следом. Не туда же, но рядом. Быть параллелью, которая пересекалась бы только с ним, но не с его криминальным миром и законами будней — незачем знать о том, что её не касается. Ей важен он, а он у неё и без того есть. — А если так, то не страшно! Лучше уж всю жизнь прожить, зная, чего можешь ожидать… Хотя не люблю загадывать наперёд! — Та же фигня, принцесса, — Космосу кажется, что в Даше сочетаются все те качества, которые он бы хотел увидеть в своей спутнице. В его истории алмазом оказался не третий раз, а второй, и удача улыбалась ему вместе с лучами солнца, согревающими разве что самую малость. Ну это только пока. — Плевать на остальных — они и половины не знают всего, что у меня к тебе… — Золотые слова! — Иди сюда… Старкова неминуемо делает выбор в сторону космической галактики, а Космосила не имеет права и возможностей противостоять, сам тянется навстречу. Маргарита Сафронова, наблюдая за чужим счастьем, следовавшему за подругой, только качает головой, оставаясь при своём мнении, но не берётся снова вмешиваться в чужие дела. Пускай сами разбираются, её удел — предупредить. Не может всё вечно быть так хорошо, как у них сейчас, а исходя из деятельности Космоса Холмогорова, проблемы будут нешуточными… Ни Космос, ни Даша этого ещё не знали, да и даже не подозревали — целовались, стоя под институтом, обнимали друг друга и просто растворялись. Март только начинал вступать в свои права, а они уже подхватили небезызвестный его синдром. — Балдёж! — Не привыкай сильно, Космодром, у меня уже губы болят. — Ерунда — залечим! Это же как разминка… — Разминка чего? Это же не мышцы тебе! — Разминка всего, там, между прочим, тоже нервные окончания. Ты если обожжёшься, почувствуешь? — Уговорил? — Разъяснил! Ну, не будем останавливаться…***
Размеренная жизнь Филатовых шла своим чередом — со дня свадьбы прошло чуть меньше пяти месяцев, и за это время они вдоволь наслаждались обществом друг друга, как только могли, несмотря на учёбу Тамары и работу Валеры. Тот, к слову, нашёл серьёзное применение своих сил и возможностей, записав себя в каскадёры и участвуя теперь в съёмках, а Томе, как верной жене-декабристке, оставалось лишь поддержать мужа в такой непростой и, чего греха таить, рискованной профессии! Обычно Филатовы не вели разговоры о будущем, но мартовское утро влияло как-то спонтанно и необычно на всех, включая Тому с Валерой, не покидавших мысли о продолжении и пополнении собственной ячейки общества. — Знаешь, Томк, я был бы рад в любом случае, не имеет значения — дочь или сын! Главное — наше с тобой чадо… — Предположим, что я разделяю твои мысли, — Тамара улыбалась, стоило Валере заговорить о пополнении, которого она и сама хотела, хоть мысли и не покидали Филатову об обратной стороне медали, — С учёбой только как? Нелегко придётся. — Да сколько там осталось? Пара месяцев! — что правда, то правда. Уже в июне этого года Тома с Ирой должны были закрывать свою последнюю сессию и приступать непосредственно к работе в отделе. Филатова не сомневалась, что выберет направление на социального работника в опеке, в отличие от Холмогоровой, грезившей должностью следователя. И Тома вдруг предположила, взглянув в глаза Филатову: — Валер, а если у нас двойня будет? — молодость, нужно много сил и внимания, чтобы обеспечить хотя бы одного ребёнка, а уж о двоих и вовсе стоит молчать! Но Тома, представляя такой расклад, готова улыбаться шире, подобно мужу, который и не думает унывать от такого вопроса, а напротив. С задорностью отвечает: — Счастье будет. Хоть тройня! — Тройню за раз — вряд ли… — А мы будем стараться! Мм? Разве можно отказаться от счастья с человеком, которого любишь? Тамара готова родить Валере ребёнка! И сама даже не стремится опровергать этого — ей кажется, что их малыш неминуемо внесёт в жизнь своих родителей ещё больший расклад радости и счастья. Неважно, дочка или сын — они будут любить этого человечка больше всех на свете. Хоть ей и кажется, что сын для Валеры был бы предпочтительнее… — Куда нам торопиться, верно? — Тамара не хочет кардинально бежать с разбегу в омут, а Валера принимает её слова, осознавая, что это не окончательный вердикт, принимая её позицию. Они молоды, у них впереди вся жизнь, а загаданное обязательно сбудется, стоит только как следует набраться терпения и подождать, — Я люблю тебя. — И я тебя, солнце, — те, кто знал Филатова исключительно по пересечению на ринге или съемочной площадке, вряд ли могли бы предположить о таком семейном человеке, живущем внутри Валеры, но оно было так. Тамара меняла его мир, его самого, и рядом с ней он был совершенно другим. — Сильно-сильно? — До умопомрачения! А ты? — Ещё сильнее… А давно? — Я уже и не помню, как было до! — Я тоже, Валерочка… Я тоже. Внутри звучит только её, Томкин, голос. И Валера верил, что однажды он услышит не только её смех, но и детский, который со времени своего появления больше никогда не утихнет в стенах их квартиры. Уединение прерывается вместе с телефонным звонком. Избежать общения с окружающим миром невозможно, поэтому Филатов берёт трубку и, услышав абонента на том конце провода, передаёт бразды правления разговора жене. На вопрос «кто» звучит уверенное и радостное: — Школьная подруга на проводе! — Верка, — Тамара искренне рада слышать школьную подругу, с которой они не виделись уже чуть больше двух лет. А всё потому, что бывшая одноклассница, укатив в другой город на учёбу, со временем пропала с радаров, и единственным мало-мальски связующим звеном их переговоров была Ангелина, — Скажу честно — не ожидала тебя услышать, но рада! Какие новости, Кузнецова? — А я уже не Кузнецова, — многообещающе сообщает знакомая, улыбаясь во все тридцать два так, что эту улыбку даже слышно сквозь расстояние, — Зубова! Уж месяц как… — И ты, партизанка, молчала? — Ну, знаешь, ты тоже не шибко новостями делилась! Как там твой муж поживает? — Цветёт и пахнет, и я вместе с ним, — Тома улыбнулась Валере, взъерошивая ему волосы, и он улыбнулся в ответ, — А Колька как? — Носится в своей части, как угорелый, — Вера вздохнула, — Я чего звоню-то, пора бы нам уже встретиться и как следует обсудить происходящее! Ты не против? — Только «за»! Адрес у тебя всё тот же? — Неизменный, так что жду в гости! Ангелинка, кстати, тоже обещала зайти…***
Ангелина Морозова тоже была уведомлена о встрече и приняла приглашение Веры. Приехав по уже давно знакомому адресу, девушка остановилась перед дверью квартиры в ожидании, когда ей откроют — спустя несколько секунд на пороге перед ней предстал знакомый парень, облачённый в военную с иголочки форму. Курсант Московского высшего командного училища был не на шутку красив, вот только чары эти на неё не действовали, а вот Дмитрия её красота уже давно очаровала. — Привет, — он улыбнулся ей, она улыбнулась в ответ, и сердце пропустило удар; Ангелина прошла в квартиру, находясь всё ещё под прицелом взгляда Зубова-младшего, и с особой интригой выглянула в коридор, после чего застыла в объятиях вышедшей навстречу Веры. — Наконец-то встретились! — Зубовой не верилось, что всё наяву, и она снова оказалась в кругу близких подруг, с которыми их разделило окончание школы и расстояние, — Проходи, сейчас Тома придёт, будем чай пить! — Только чай? — удивилась Морозова и указала на пакет в своей руке, — Держи-держи, без этого никак, всё-таки почти два года не виделись! Да и свадьбу нужно отметить, да? — Дмитрий поддержал её кивком. Вера утащила пакет в гостиную, а Ангелина, намеревавшаяся уже пойти следом за подругой, услышала фразу Димы. — Как твои дела? Обернулась, ещё раз улыбнулась и учтиво ответила: — Всё хорошо. А твои? Смотрю, форма тебе к лицу. — Фёдор Михайлович постарался! Ему спасибо передавай. — Думаю, он и сам был бы рад тебя увидеть, услышать, — Ангелина прекрасно понимала, что Фёдор Михайлович Морозов, приходившийся ей отцом, относился к некогда своему воспитаннику уважительно и лояльно, как и к его старшему брату, прошедшему через те же дебри и уже руководившему в армии. — Это приглашение в гости? — Считай, что так! Остальное обсудим позже… С приходом Тамары подруги уединились в гостиной за своими разговорами, а Дмитрий отлучился, чтобы встретить брата и его лучшего друга, так же должных присоединиться к оговорённому банкету. Женские секреты не для мужских ушей, и девушки спешили выговориться, наперебой рассказывая о самых глобальных и значимых событиях. — Слушай, Тамар, а как там Паша? — спросила Вера, прекрасно помнившая брата подруги и трагедию, настигшую их в январе восемьдесят седьмого. Ни к чему в момент радости встречи упоминать о грустном, нарочно тыкая носом в прошлое, раны которого хочется затянуть. И по виду Филатовой Морозова и Зубова понимают, что ей это вполне удалось. — Отлично! В Суворовском учится, вице-сержант. — О, — одобрительный гул Веры и Ангелины можно было расценивать как высшую степень восхищения, — Молоток парень, за ум взялся! — Это спасибо Валере. — Познакомишь нас? А то Ангелинка уже знает твоего суженого, а я ещё нет! — Обязательно, впереди ещё много времени и возможностей… — Тогда договорились! В следующий раз жду знакомства с твоим Валерой. — С каким таким Валерой? — Коля Зубов, вошедший в комнату, глянул на жену с наигранным удивлением, — Что это у тебя за Валера появился, пока меня не было, Вера? — Это не у меня, а у Томы. У меня — только ты! — Девчонки, рад видеть, — Николай по очереди заключил в объятия Ангелину и Тамару, — Цветёте и пахнете! Завидные невесты… — Ну, кто невесты, а кто уже жёны, — после этой фразы Веры все хохотнули, переменяясь улыбками и горящими взглядами. — Дамы, — Саша Староконь, вечный балагур, весельчак и душа любой компании, приветствовал Ангелину и Тамару лёгкими поцелуями рук, не переставая искрить улыбкой, — Эх, ну вот умеет же кто-то ценить красоту, — камень, брошенный в сторону замужнего статуса, не касался разве что Ангелины, всё ещё свободной, как ветер, — Ангелок, а ты не желаешь в ту же степь махнуть? — А ты, Сашка, что, предлагаешь? — Ангелине не в тягость переговариваться с хорошим знакомым, который с недавнего времени напоминает ей совсем другого, но очень схожего с ним кадра, сыгравшего на недавней свадьбе роль свидетеля. — Щас, жди от него! Казанова-холостяк… — Да, холостяк! В конце-концов, должен же кто-то быть свободен от люлек и супружеских уз! А ты, Ангелок, подумай, стоит ли ввязываться тоже! Все плюсы жизни и так мимо пролетают… Дима Зубов не смолчал вовремя: — Степаныч, ты сейчас пролетишь, как фанера над Парижем. Наливать? — Так, я не понял, — Коля взглянул на младшего брата, — С каких пор курсанты у нас распивают алкоголь? — А я не о курсантах, а о служивых офицерах! — Наливай, — Староконь подставил стакан, будучи не прочь выпить, — В приятной компании не грех и тост толкнуть… За милых, чудных дам! И за любовь, соединившую моего серьёзного друга и не менее серьёзную Верку! Бокалы встретились с лёгким звоном, а на лицах собравшихся запечатлелись улыбки, которые потом легко можно будет рассмотреть со снимка, сделанного самим Староконём. Молодожёны Зубовы, обнимаясь, застыли в своём отдельном мире, который виднелся за сотню вёрст; Ангелина и Тома стояли рядом, по бокам, и улыбались, глядя в камеру. Дмитрий, выбрав место около своего ангельского объекта обожания, не сводил глаз с Ангелины, о чём Староконь не преминет сообщить парню позже, уже «без женских ушей». — Димка, а, Димка, скажи-ка мне, тебе наш ангелочек в душу запал? Саша никогда не стремился напрасно лезть к человеку со своими вопросами, хоть и трудно было удержаться от каких-то язвительных комментариев. Не со зла, просто такова его личность, которая слишком любит пошутить и не очень любит чрезмерную серьёзность. Офицер с юных лет впитал в себя, как губка одну очень простую истину: «Будь проще, и люди к тебе потянутся». Как показывала практика — тянулись, вот только надолго задержаться в его кругу общения могли только избранные. Это же касалось и девушек, с которыми у него происходили романтические пересечения. Нет, очаровывал, очаровывался сам, но потом… Чёрт его знает, почему и как так, но не получалось. Не видел он себя окольцованным, вот и всё тут! А Зубов-младший был по ту сторону баррикад. — Степаныч, много будешь знать — скоро состаришься. Поклонницы перестанут засматриваться. — Ну, до старости мне ещё далеко, вот только кажется, всё и так давно понятно, — Староконь похлопал его по плечу. Встреча не имеет права на грусть и неудачу, которую Дима не хочет знать ни сегодня, ни завтра. Никогда! В отношении Ангелины Морозовой, к которой уже успел прикипеть. Потому и берётся пригласить на танец, тем более что песня, льющаяся из магнитофона, многообещающая. Надежда умирает последней, а стихи дарили ему гораздо больше веры!Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут, Жди, когда жара, Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера.*
Мимолётно взгляд падает на старшего брата с женой — Вера Зубова дождалась со службы своего любимого, как теперь каждый вечер дожидалась с работы. Доля, видать, такая у офицерских жён — стоит уметь ждать… — Ангелин, уже поздно, я провожу тебя? — этот вопрос не удивляет Морозову, но всё-таки она хочет напомнить, что уже не маленькая, — Причём здесь это-то? Опасно одной ходить, Москва, сама знаешь, город не из простых. — А какие тогда простые? — Везде есть свои подводные камни. — Странно, — девушка усмехнулась, не убирая рук с его плеч, — Ты вроде не плавающий — военный… — Млекопитающий, скажи ещё! — звонкий, лёгкий смех Ангелины звучит для Димы лучше всяких мелодий и слов, которые наполнялись фоном к их непринуждённому разговору. Уж лучше так, чем вообще никак.Жди меня, и я вернусь, Всем смертям назло. Кто не ждал меня, тот пусть Скажет: — Повезло. Не понять, не ждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня.*
— Так ты не против? — Димка, а почему я должна быть против? — нет, Ангелина не глупая, но и не прозорливая. Она не таит надежд застать Томкиного свидетеля у своего подъезда, точно так же как не смотрит через правдивые очки на поступки Зубова-младшего. Всему своё время, и если что-то сбудется… То другое позабудется! Склерозом им всем дано пострадать — кому-то больше, кому-то меньше… Вера и Николай Зубовы, наблюдая за ними, строят свою версию насчёт этих отношений, хотя и не пропускают мимо собственной вселенной. Сашка Староконь, оставшийся без пары, уделяет время Томке, которая тоже не явилась на этот праздник жизни с мужем. — Значит, говоришь, он бывший боксёр у тебя? — Ну да, а что? — Да так, ничего. Думал пару советов спросить. Насчёт приёмов. — От назойливых мужей своих пассий отбиваться, что ли? — Зубов не упускал возможности пропустить шутку-другую над другом, который не умел обижаться. Напротив — они будто соревновались друг с другом в юморе, и окончательный фаворит был далеко не так очевиден, как могло бы показаться со стороны. — Ага, Николаич! Ты-то уже сам у нас, ревнивый муж… — О, ещё какой, — Вере, впрочем, это даже нравится. Льстит и приятно. — Хорош вам, спелись, — Зубов улыбается, обращаясь к Тамаре на сей раз, — Том, а ты можешь попросить своего Валерку дать пару уроков нашим бойцам в части? Думаю, начальство это заинтересует. — Кто о чём — а этот старлей всё о работе. — Тебе бы тоже не мешало за ум браться! — А я, Николаич, равновесие держу… Тамаре оставалось только пообещать, что она спросит у Валеры, но гарантии давать сразу не стала.***
Ира сделала очередную тягу, выдыхая сизый дым из лёгких. Позаимствованная у Пчёлкина сигарета «Самца» тлела на глазах, превращаясь в пепел и сдуваясь с порывами ветра в никуда, так что даже толком покурить она практически не успевала. Витя дымил рядом, и их нисколько и ничего не смущало. Вокруг людей было не так уж и много, но они проходили мимо, не обращая внимания на парочку, засевшую на лавочке в парке. — Что ни говори, а твой батя — мировой мужик! — Витя, даже будучи давним гостем в доме Холмогоровых не мог с точностью предположить, как его воспримет профессор астрофизики в новом амплуа, но теперь можно было выдохнуть спокойно. — И не сомневалась, — Ира знала это, хоть и не на шутку переволновалась от произошедшего события. Ей казалось, что пока они остались снова наедине, прошла целая вечность! — Но, всё-таки, заговорил ты ему зубы не слабо… — Он тоже не особо молчал. — Это-то и успокаивает… А ещё Иру успокаивают объятья Вити, в которые он заключает её, вдыхая аромат волос. — Знаешь, мне с тобой удивительно тихо и спокойно сейчас, — произносит Холмогорова, признавая, что молчать нет смысла. Слова, которые давно должны были сорваться с языка, — Хотя Витя Пчёлкин и спокойствие — понятия несовместимые… Пчёла едва усмехается и, хмыкнув, выдаёт в ответ: — Противоположности, которые притягиваются? — Не жалею, что не параллели… — Я с детства параллели не люблю, — Пчёлкин и рад признать, что их с Ирой пути наконец-то пересеклись, съехались в одной точке и теперь выбирали дальнейшую траекторию по жизни. Надолго ли это? Витя старался не задаваться такими вопросами, предпочитая жить сугубо сегодняшним днём. Молодость, весна и, какая-никакая — любовь! То, чего дождливой осенью ему не могло и привидеться. — А что ты любишь? Ира старается не напоминать о прошлом ни себе, ни ему, а оно и не маячит на горизонте. Его несостоявшееся сейчас в компании подруг, двух офицеров и влюблённого курсанта, а её — в Нижнем Тагиле. Холмогоровой оставалось только удивляться, куда испаряются мысли о Саше из головы и каким чудным образом в компании Вити Пчёлкина она забывает о Белове, о скрипачке и неудавшемся опыте первых «взрослых отношений»… Впрочем, о последнем она не планирует говорить с Витей. А Пчёлкин не догадывается или запрещает себе думать о том, что у неё с Сашей что-то было. Не наседает на уши, не причитает и не кудахчет, принимая теперешний расклад. Время меняется. Сейчас рядом с ней он, а не сержант погранвойск… — Дай-ка подумать… Профессорских дочек! — А почему в многозначном тоне? Что, не одну меня? — Ира, конечно же, не врёт себе, памятуя о количестве поклонниц того, кто теперь в её руках, но и не забивает себе этим голову. Они с Пчёлкиным удивительно следуют единому и негласному правилу! — Тебя — самую первую! — И рэкет, да? — К чему этот вопрос, Ириш? Рэкет — дело неминуемое, — Витя не собирается выбирать между отношениями и своим родом деятельности, нисколько не сомневаясь, что Ира перед этим выбором его никогда и не поставит, как и он её. Загадка кого-то свыше: такие разные люди, и в то же время такие одинаковые… Взгляд Вити искрит доверием, правдой и решительностью, против которых Ира не ищет аргументов. Дополняет своим поцелуем, лёгким и почти невесомым. Витя согласен и на это, лишь бы было. — Я ничего от тебя не требую, — Ира говорит спокойно и чётко, с полным осознанием своих слов. Если она смирилась с родом деятельности Космоса, то принимает и его, Вити, выбор. Всё, чего ей хочется, чтобы это не мешало тому, что может быть, — Просто пообещай мне одну вещь, хорошо? — Какую такую вещь? — Витя совсем слегка настораживается при этом, но не подаёт виду. — Никогда не ври мне. Меня лучше ударить, чем обмануть. А ложь всё разрушает похлеще любого, даже самого сильного удара. Витя читает глаза Иры. И то, что он там прочёл сейчас, ему не до конца понравилось, если не сказать — вообще. — Неужели ты думаешь, я подниму на тебя руку? — Нет, я так не думаю, — Ира не считала Витю тем, кто способен ударить женщину, но всё-таки спросила, затаив дыхание, — Обещаешь? Пчёлкин выдохнул. — Я не собираюсь тебе врать. Только и ты мне тоже пообещай кое-что. — Я внимательно тебя слушаю. Вите не совсем хочется об этом говорить, но раз уж тема зашла за обещания, Пчёлкин произносит: — Выброси из головы всё, что было раньше. Идёт? Ира предельно понимает, о чём он. И это заставляет её на секунду выпасть из реальности, что всё-таки этот разговор между ними есть, но впрочем после она улыбается ему, и улыбка эта искренняя, такая же, как и её слова: — Вить… Давай по-честному. То, что было — то было. Я этого изменить никак не смогу, да и не хочу, наверное, потому что иначе вряд ли всё было бы так, как сейчас, — Ира понимает, что дорога могла бы увести её даже в другой город, если бы что-то пошло не так. Но всё-таки, Москва. Так было, так есть, а как будет рано гадать, — Ты пойми меня правильно, ладно? Не то чтобы я пыталась как-то помнить его, или думать, но… Пауза, возникшая между ними, не приносит напряжения. Витя выжидает, а Ира подбирает слова, которые долго крутились в голове. — Он — моя первая любовь. Да. Говорят, что первая любовь — самая запоминающаяся, самая искренняя, что это навсегда, — при этих словах у Пчёлкина явно взыграла ревность, и он закусил губу, уже не глядя на Холмогорову, — Но для меня это не так. Моя история с Сашей была короткой, непродолжительной и горькой. Я хочу оставить то, что было, в прошлом. Уже получается, с твоей помощью. Надеюсь, дальше будет всё так же, — после этих слов он опять вернул ей свой взгляд, — И ещё, — добавляла Ира, — Если бы я совсем ничего к тебе не чувствовала, то не стала бы с тобой ни встречаться, ни целоваться, ни ещё как-либо проводить время. — Значит… — Значит, ты — тугодум, Пчёла, — Ира посмотрела на Витю и усмехнулась, преобладая весельем в его компании, — Ты мне нужен! Что же здесь непонятного? Разговоры перетекают из одного русла в другое, пока часы дня сменяются друг за другом. Ира признаёт, что ей не хочется расставаться с Витей, когда Пчёлкин учтиво намеревается оставить её возле подъезда, удаляясь восвояси. — Завтра подброшу тебя на учёбу. — Ни свет, ни заря? — А вернее — в семь тридцать утра. Заеду вот на это самое место, — Пчёла имел огромное желание лицезреть Холмогорову до её пар, а, возможно, и вместо них. — Ну, тогда не опаздывай. — Если не заболею. Обернувшись, она отвечает: — Мне кажется, уже. Мартовским синдромом. Вместе болеем, Вить… — и это признание сносит крышу, в ответ взывая к спокойному, но с объятием: — Ну, вместе оно ведь и легче, да? — Намного, — Ира не врёт ни себе, ни ему, как не врала сержанту Белову. Но её сказка больше не слагает его имени, и пора распрощаться с мечтами о былом и надеждами, которым нельзя сбыться в теперешнем. Её принц не носит военную форму, да и не знал лично уставных отношений. Но кто сказал, что её этот расклад не устраивает?!.. Да и самого Витю, после её слов, пронзило спокойствием.Ты погрусти, и начни жизнь сначала, Лучше сначала начать… Как кораблю у чужого причала Долго нельзя стоять…**