*** Москва, июнь 1990-го
— Отпустишь? — Не надейся! — Космонавт, я, вообще-то, не пристёгнута, — Даша решается напомнить Космосу о том, что Холмогоров собирается завести машину, а ремень безопасности всё ещё не украшает девушку. Осторожность — превыше всего, как полагала Даша. Учитывая такого, как Космос, который так и норовит вырваться к ней поближе, ухватывая поцелуй. Да и не только, их отношения уже развиты в новых горизонтах, и Старковой не стоит забивать себе голову ненужными опасениями, а Космосу лишь в приятность забирать свою девчонку из университета и отвозить «по делам», не уходившим дальше квартиры, которую он снимал уже месяц с переменным успехом, а именно — располагавшимся в траектории спальни. Место, где их с Дашей не могли достать, и где они всецело были посвящены друг другу. — Я тоже… Ты ведь не боишься? — С тобой — нет, — в перерывах между касаниями губ они ещё успевали обмениваться фразами, — Люблю тебя! Сильно-сильно, веришь? — И я тебя, Дашка! Больше остальных… — Космос не желал знать других, отдавая предпочтение в сторону одной-единственной, которая всегда будет рядом. — Ну всё, нам пора ехать, — Старкова нашла в себе силы отстраниться, давая парню возможность «порулить», — Иначе не успеем заехать домой. — С ветерком долетим… Переменный успех в отношениях Даши и Космоса давал о себе знать с завидным постоянством. Старкова не разменивалась на напрасные объяснения для матери, находившейся во Владивостоке — Алевтина вряд ли по достоинству оценила бы выбор дочери, а искать новый повод для ссоры не хотелось. Но кто же мог подумать, что тактика всё равно не прокатит? В подъезде, где они с Космосом снимали квартиру, было тихо. Только поднимаясь по лестнице на четвёртый этаж, Даша поняла, что именно не так. Возле двери стояла сумка, а рядом с ней, опираясь о стену — женщина. Одетая не слишком богато и примечательно для Москвы, да и аромат дешёвеньких, но знакомых духов. Даша даже застыла на секунду, пока Космос поглядел на женщину, а затем на неё, пытаясь понять, что происходит. — Вот значит, как ты живёшь! Вот она, твоя учёба, да? А это, стало быть — профессор? — Алевтина Евгеньевна не стеснялась Космоса, а сам Холмогоров не совсем понимал, что происходит. — Ты что здесь делаешь? — спросила Даша в ответ. — Навестить приехала! Дочь родную, не виделись, как-никак, почти год! В общежитие приезжаю, а мне говорят, ты съехала, вот уж новости! — Мам… — Алевтина Евгеньевна? — Она самая! А вот ты кто, разлюбезный? — Космос Юрьевич Холмогоров, — ему не привыкать к косым взглядам, однако знакомство в понимании, вопреки всему, должно проходить более сглажено. — Юнец, а уже Юрьевич! — Мам, — Даша не хотела видеть того, как мать выливает на Космоса поток ругани, потому снова вмешалась в разговор. Если уж так, то это именно ей с ней говорить, а не Космосу, пусть и чувствует, что парень уже рвётся. И одним своим касанием поддерживает её, будто говорит: «только намекни, и я заменю тебя на этом поле боя». Жаль, что главным противником являлась мать, но Старкова всё равно не могла позволить себе отдать свою ношу кому-то другому. Пусть даже и этим кем-то будет Космос, у которого своих забот немало. А она — не девочка без права голоса, сама найдёт, что ответить… — Что «мам»? Ну, что «мам»?! Ты вообще соображаешь, что творишь, Дарья?! — Давайте вы будете выбирать тон и выражения, хорошо? — Космосу не по себе от осознания, что кто-то может позволить себе так разговаривать с его девушкой, а Алевтине Евгеньевне не по себе от того, что какой-то сопляк смеет ей диктовать свои условия. — Стой молча, не с тобой говорят! — Вам тоже лучше не ссориться с будущим зятем! — Каким таким зятем?! Ты себя в зеркало видел?! — Видел, — ответил Космос, не глядя на неё, пока Даша металась взглядом от него к матери, — А вы себя со стороны сейчас видите? — Ты меня ещё жизни будешь учить?! Молоко на губах не обсохло! Так, Дарья, собирайся — мы уходим! Алевтина, подхватив сумку, в решительности шагнула вниз, ожидая, что дочь поспешит следом, но Даша остановилась. Застыла, не сделав ни шагу навстречу. — Нет, мама. — Что ты сказала? — Нет, мама, — Даша моргнула, и тон её был железным. Непоколебимым и нерушимым, — Я люблю этого человека, и хочешь ты того или нет, но я уже взрослая и сама буду решать, с кем и где мне жить. Это понятно? Ты зря сюда приехала, если надеялась подмять меня под себя. У тебя ничего не выйдет. Пойдём, Космос, — взяв Холмогорова за руку, Старкова открыла двери квартиры и они скрылись там, оставляя женщину в одиночестве на лестничной клетке. Едва закрыв двери на замок, Даша удалилась на кухню. Космос на секунду застыл на пороге, снимая туфли и пытаясь понять, как отреагировать на подобный спектакль, так нежданно настигнувший их в самый разгар дня. — Я так понимаю, твоя маман не сильно в восторге от наших с тобой отношений, да? — поинтересовался Холмогоров, решив, что начать со спокойного уточнения лучше, чем сразу крушить. — Если быть точным, она даже не знала, — Даша не понимала, откуда у матери могли появиться подробности о личной жизни, да и так ли это важно, учитывая, что правда всё равно выплыла уже наружу? Того, что намечалось, избежать не удалось, вот только лучше бы это было не сейчас, а позже. — Кажется, я знаю, кто мог разболтать. Твоя подружка с общежития вообще умеет язык за зубами держать? — Космос наклонился, шепнув ей это на ухо. Даша глянула на него — в подобную версию верить ей не хотелось. — Нет, Космос, Ритка бы не сдала… — Что-то я сильно сомневаюсь. Она же единственная, кто знала, где ты и с кем живёшь? На эти слова ответить было нечего, но Старкова всё равно не хотела верить, что Сафронова так подло её подставила. Впрочем, особой разницы не было — Алевтина Евгеньевна явно нашла бы её, рано или поздно. Открытым разве что оставался теперь вопрос, что делать дальше. — Слушай, может, пойти, догнать её? — предложила Даша, — Надо же поговорить, в конце-концов… — Дохлый номер. Кажется, твоя мама меня сразу невзлюбила. — Не переживай, у неё такая реакция на всех моих парней после развода с отцом, — произнесла будничным тоном Старкова, пока не поняла, что Космос изучает её пристальным взглядом, — Сейчас у меня ты, а остальные пусть все идут к чертям. Такой ответ уже больше пришёлся по душе, и Холмогоров поцеловал свою девушку в губы. — Я уверен, со временем всё наладится. Просто надо остыть и тебе, и ей. — Думаешь? — Даша посмотрела на него, и в этом взгляде была наивная и детская вера. Такой вот разносторонней Космос её и любил! — Как пить дать. А сейчас — в кино? Грустить рядом с Космосом долго не получалось, а за это Даша ценила его ещё больше. — В кино!***
Витя Пчёлкин постепенно привыкает к постоянству. Его свободное время занимает космическая сестрица! За последний месяц истоптал площадку около крыльца университета, ожидая появления той, которая пропадала на парах и лекциях, зачётах и вся в готовке к сессии. Отговаривать — бесполезно, поэтому просто пользовался возможностью урвать время в свою копилку. И зачастую не просто минуты воркования, пока они едут по направлению к Профсоюзной! Однако сегодня рэкетир пришёл пешком — неисправности автомобиля служили тому уважительной причиной. Павел Викторович, вопреки ожиданиям сына, нарёк, что их ласточкой займётся сам, а ему «не мешало бы поторопиться». Впрочем, Витя и так поспевал, как мог: часы на руке, ни разу не пойманные в неточности, показывали половину третьего, а Ира обычно освобождалась как раз к трём. Без пятнадцати Пчёла закурил, обернувшись к учебному заведению. В некоторых окнах отчётливо виднелись студенты, кропотливо работавшие со своими заданиями. Себя в их рядах он не видел, да и не пытался — другая дорога, более манящая и близкая, манила к очевидным, а менять ориентиры Витя не любил. Уж если привык — то пускай… Валера Филатов подоспевает к нему немногим позже. В отличие от него самого, Фил ожидает не просто девушку, а жену. Можно было долго спорить на тему молодости и приоритетов, но на данный момент бывший спортсмен был единственным среди компании друзей, кто переступил черту. Первым, как и подобает в спорте! — Ты сегодня, Пчёлкин, пешеход? — И не только я, — пересказывать краткую историю было удобно. Как, впрочем, и тот факт, что сегодня Ира явно отделается от него позже, если и вовсе не завтра, — А ты, Теофил, уже наготовил списочек? — Какой такой? — Ну, откуда ж мне знать, — Витя мог судить сугубо по наблюдениям из детства, за своими самыми родными и близкими, которые и вырастили, и подняли, — Продуктов, или ещё чего! Куда вы там с Томой собрались, поди разбери… Валера бы не ожидал подобного внедрения на тему личного, но, впрочем, за годы дружбы ему уже ничто не внушало удивления. Главное, что бескорыстно, беззлобно и искренне! А иначе вспоминать бы сейчас Пчёлкину оборонительные, а Филатову возобновлять не исчезнувшие с памяти приёмы, хотя, к такому раскладу дело могло бы дойти, если бы на месте Пчёлы был совсем левый прохожий. — За нашу программу не переживай, она у нас культурнее некуда, — за свои приоритеты и Тому в частности Фил готов постоять не на шутку, пусть и сейчас тон твердит об обратном, — Ты лучше расскажи, где сам будешь с Иркой отжигать? — Такие вещи, брат, вслух не говорят, — Витя не задумывается о правильности или неправильности, потому что просто некогда. Совсем рядом раздаётся знакомый голос, от которого нет-нет, да что-то дрогнет внутри, и Пчёла не против объятий, в которые Ира ныряет сама, и тем более поцелуя, который в принципе хочется продлить намного дольше и закончить дальше. Чтоб некоторые, подобно двум парням, проходившим мимо и пялившихся на сию картину, стало понятно популярным и доступным… — О чём там не говорят вслух? — поинтересовалась его девчонка, оторвавшись спустя секунду. — О планах наших! Кто знает, что нарушит их, профессорша, на сей раз… — Витя не любил говорить о том, чего ещё не сделал. Вернее, привык не говорить. За последние месяцы немало срывалось! Но июнь, трепещущий в самом разгаре, располагал к другому, подобно улыбке Иры, которая была настроена сообщить своему парню, что всё. На ближайший месяц она свободна, как ветер. Диплом в кармане, вручение не за горами, а долгожданная возможность отдохнуть совсем рядом, подобно Пчёлкину — стоит и встречает вместе с жуком, передавая пламенный как минимум до августа. — Не нарушит, Вить! Ещё целый месяц. — Всего-то месяц? — Пчёла не был бы Пчёлой, если бы не скорчил недовольную мину при этих словах, — Слушай, нахер коту баян? — Чтоб образованным прослыть! — А ты куда слыть собралась? И так уже, профессорская дочка, куда дальше-то?! — Время покажет, — Ира не зарекается. Обещать ради обещания не в её стиле, а выполнение требуемого Витей пока гарантировать не может. Лучше ведь честно, чем с уловками и интригами! — На секундочку так, время уже три, — Валера решается напомнить о их присутствии с Томой. Филатовы налюбовались друг другом, а прощаться с друзьями бессловесно не в их духе, — Так что нам уже пора! До скорого, ребят… — Может, вместе пойдём? — Не, Ирк, Пчёла для тебя какую-то программу уже придумал, вишь, щас взорвется, если не по его будет, — Валера усмехается, глядя на друга, но обменивается рукопожатием. — Без разбора, причём! — Тогда я, пожалуй, прислушаюсь, — Ира кивает Томе с Валерой, обещая Филатовой отдельно созвониться ближе к вечеру, после чего снова возвращается к Вите взглядом, — Ну что, рэкетир, куда ведёшь? — В улей! — Вите не менять планов, да и Виктория Родионовна очень уж просила, — Маман тебя ждёт, говорит, соскучилась и желает лицезреть… — Приятно, — Ира всегда относилась тепло к маме Пчёлкина, которая сделала для неё немало, — А ты, что же? — А я слиняю к отцу в гараж ненадолго, помогу с машиной! — Хитрюга… — Витя не отрицает, что что-то такое есть в его жилках. — Да нет, просто кто-то говорил, что я пчёлка-ленивец, так что… — Давно на тебя это так влияет? — Не помню! — Лукавишь? — Я не сын профессорский, так что, как есть! Витя и правда не помнит, когда мнение Иры прочно стало для него одной из важных сторон. Возможно, в тот самый момент, когда Холмогорова стала с ним, рука об руку, а, может, и раньше. Какая теперь разница? Разница есть только в том, что сейчас уже всё хорошо, и погода, поистине летняя, не предвещает ничего другого. — И на том спасибо, что не сын. Одного братца с лихвой хватает! — Ира, наверное, с ума бы сошла, будь её родственником с детства ещё и Витя. Явный перебор! Космический воспитанник годом старше явно не потерпел бы подобных дополнений. Да и их история сложилась бы совершенно иначе. — Как только Юрий Ростиславович с вами уживается? — С трудом и кропотливостью… А вообще, жук, тот же вопрос, но в обратном порядке и с перестановкой имён! — Спроси об этом у матери, она больше всех со мной настрадалась… — Небось, пока рожала ещё, началось. — Да что там началось? Я родился нормальным, три двести вроде. — Три двести! — многозначительно протянула Ира, — Пчёлкин, ты представь, что тебе нужно родить кабачок весом в три кило, да за раз! Не знаю, как ты, а я бы точно стреманула… Витя на секунду завис, клонясь мыслями в ту степь, куда уже отправилась речь его подружки. — Куда стартанула? Хоть убей, но как мы до этого дошли?! — подобные разговоры были не в его духе и особенности, где царили сейчас только молодость, жажда комфорта и профессорской дочуры. В другом направлении он себя не видит! — А то я знаю! С тобой и не до такого дойдёшь… Витя с Ирой молчаливо признают, что эту тему пора сворачивать. Мало интереса, и мало времени ещё, чтобы говорить о подобном в принципе — не их уровень, не их настоящее. Двери квартиры им открывает Виктория Родионовна, которая безусловно рада видеть и сына, и его девушку. Ира чувствует себя в квартире Пчёлкиных, как дома, памятуя, что эти люди ей всегда были рады. — Вить, я здесь сложила вещи в пакет, отцу в гараж отнесёшь, а то он забыл, — женщина указывает на стул, где лежит то самое необходимое, — Ирочка, проходи на кухню, поможешь мне накрыть на стол? — Конечно, тёть Вик, — Ира без колебаний направляется по заданному ей маршруту, а Витя напоследок успевает ущипнуть её за «лакомое» место. Шикнув, Холмогорова в шутливом тоне оборачивается, собираясь дать пчелиному по его жалам, а Витя только подмигнул и был таков! Закрыв за сыном двери, Виктория Пчёлкина возвращается на кухню. Ира заходит вместе с ней, сразу заставая картину, что всё кипит и бурлит полным ходом. Заботливая мать и жена уже завершала последние приготовления, так что работы оставалось не особо много. Молчать они между собой не привыкли, а разговор, который давно должен был состояться, завязывается самостоятельно без особых трудностей. Главное, как полагала женщина — начать его деликатно, чтобы не распугать сразу девушку. — Ира, ты меня прости, если я не в своё дело лезу, — Пчёлкина очень переживала за своих мужчин, и это было видно по ней. Ира могла понять это чувство, связываемое у неё с Космосом и отцом, — Я так понимаю, у вас с Витей всё серьёзно? — Ну… полагаю, что да, — Ире бы не подошёл другой расклад сценария, а Витя, похоже, сумел окончательно её убедить в его односторонности. — Просто… Татьяна мне рассказывала, что вы, вроде как, с Сашей Беловым… — эти слова не могли ранить, но вызвали некоторый ступор. Ира и не предполагала, что подобные слухи могут долететь до старшего поколения, которое в любом случае не знало всей правды. — Нет. То есть… Он мне нравился. Я думала, что хорошо знаю Сашу, но оказалось иначе, — пожалуй, Виктория Родионовна была единственным человеком, с кем Ира могла бы обсудить эту проблему среди старших. Ведь матери у неё не было уже одиннадцать лет, а идти с подобными размышлениями к Космосу или отцу было бы явно неправильно, — У всех ведь бывают ошибки по молодости. — В этом я с тобой согласна. Тем более, что Витя — тоже не исключение. — Главное, что сейчас всё иначе. Несколько секунд на кухне повисло молчание, и впервые Холмогорова бы сочла его напряжённым, но Пчёлкина-старшая сама стремится разбавить тучи, которых не было между ними и в помине. — Тогда я очень рада за вас, — женщина улыбается тепло и искренне, совсем по-матерински глядя на Иру. Она не скрывала, что хотела давно, чтобы у её сына появилась приличная и единственная девушка, а среди всех знакомых сына ей таковой виделась лишь профессорская дочка, находившаяся в компании Пчёлкина-младшего с детства. — Спасибо, — Ира улыбнулась, понимая, что никогда не наткнулась бы на непонимание у Виктории Родионовны. — Ну, давай накрывать на стол, а то мужчины долго там не провозятся, скоро придут. Виктория Родионовна Пчёлкина была мудрой женщиной, которая поняла, не став осуждать за былое, и за это Ира её уважала теперь вдвойне.***
А вот кому-то с пониманием повезло гораздо меньше. Даша и Космос уже успели побывать на сеансе, где большинство времени просто пропустили сюжет фильма, не вникая в происходящее, а завлекая друг друга ещё больше. Холмогорову удалось приподнять настроение Старковой, которая решила отбросить опечаленные мысли о матери хотя бы на какое-то время, тем более, что на этот раз Алевтина Евгеньевна уже не поджидала их у порога квартиры. Их съёмное жилище стало личной обителью двоих неугомонных, ненасытных и просто счастливых! Неустанно повторяя, как сильно они любят, Космос и Даша доказывали это друг другу без свидетелей, не приемля лишних глаз и ушей на их личном фронте. Влюблённому Холмогорову казалось, что на сегодня уже никто не нарушит их уединения, а Даше этого не хотелось так же сильно. Обманутые ожидания всё же застали их с трелью телефона, который Космос с превеликим удовольствием выбросил ко всем чертям, если бы не убеждения его девушки, которая клятвенно обещала, что разговор с абонентом не затянется дольше минуты. Повиснуть на проводе, однако, нужно было гораздо дольше. — Даша, это ты? — Сергей Владимирович потратил уйму времени, чтобы связаться с дочерью по городскому из другой столицы, и был откровенно рад слышать её голос, вот только причина, пересекающаяся с поводом набрать номер, ему в корне не нравилась. — Я, папка! — Даша абсолютно взаимная по отношению к отцу, а Космос, который пытается урвать её в свои объятья, имеет серьёзный перевес, однако, Старкова не станет бросать трубки, — Рада слышать! Как ты там? — Наверное, ты уже знаешь, зачем я тебе звоню? — мужчине не хотелось портить настроение ни себе, ни дочери, но его «до потолка» уже близилось к минималке. Алевтина Евгеньевна умела попортить нервы и жизнь тому, кто её, казалось, безгранично предал, даже на расстоянии! — Я прекрасно, во всяком случае, был таким ещё утром, пока мать твоя не позвонила. Умеет выедать мозг чайной ложечкой! Космос поцеловал её в шею, но Даша не готова была реагировать на подобные ласки, соблюдая серьёзность в важном разговоре. — Не спорю, с этим у неё явный талант! — Приходила? — Пересеклись, скорее, — Даша признавала, что, если бы они с Космосом поехали бы к нему, всей этой ситуации не было, хотя, мать бы её достала в любом случае, — Что она тебе наговорила, интересно? — Да, наверное, то же, что и тебе! Несла всякий бред о том, что ты совсем страх потеряла, что живёшь непонятно с кем… Дочка, а почему я не в курсе всех этих происходящих событий?! Вроде, как-никак, ещё значусь у тебя в графе свидетельства о рождении… Даша закатила глаза, признавая, что в этом, пожалуй, была её ошибка, но докладывать о подобных вещах по телефону ей казалось неправильным. Куда проще было подготовить к началу, а затем уговорить Космоса смотаться с ней в гости! Ещё год назад Холмогоров случайно подвернулся ей, везя на ту самую встречу, а теперь они бы вырвались вместе… — Пап, ну, виновата, да. Но это же не смертельно? — А твой молодой человек, как я понимаю, ей не пришёлся по вкусу? Повздорили? — Тебе ли не знать — она с кем хочешь разругается! А Космос — отличный парень и я уверена, что ему есть ещё, с кем найти общий язык, — Старкова посылает своему астронавту короткую улыбку, которую тот урывает с поцелуем, — Кос… — А что я? Сама говоришь: найти общий язык! — Холмогоров отчаянно убеждает её, что не умеет краснеть, и она не пристыдит его, несмотря ни на какие разговоры. Сергей Владимирович вздохнул. — Я так понимаю, он рядом? — Всегда и везде, — задорно отвечает Даша, чувствуя, что теперь руки космонавта обхватили её за талию, а сам он уткнулся подбородком ей в плечо. И глаза умильные, как у маленького котёнка… Как такому отказать вообще?! — Но ты не волнуйся, — снова заверяет дочь отца, — У нас всё хорошо! Не ссоримся, не бьёмся, иногда разряжаем обстановку… — С матерью поговорить надо, Даш, — толкуя неизбежную истину, житель Киева всё равно не спешит подталкивать её к подобному действию, — Ты её знаешь — не отстанет… Даша не собирается врать отцу, соглашаясь с ним в самом малом, а у него не слишком много времени из-за разговоров по телефону. И так потратил прилично, общаясь с человеком из далёкого прошлого — Владивостока… Обмена любезностями там не ожидалось в любом случае. — Ладно, — Старкову не хочется мешать личному счастью дочери, и он бы не смог встать помехой на пути своего чада, следуя примеру бывшей жены, — Надеюсь, новость о прибавлении ещё подождёт? Космос, прислонившись к ней, расслышал эти слова и прикусил ей мочку уха, а Даша вскрикнула, тихо посмеиваясь. — Зачем смущаешь дочку? Тут и так есть один астронавт, на славу старается… — Тогда не пропадай в Космосе, там холодно и зябко, — Сергей Владимирович явно не был большим знатоком астрономии. — В моём — тепло и уютно… На том разговор и закончили. Разорвав связь, Даша оборачивается к своему космонавту, который доволен тем, что наконец-то может урвать своё. — Я уж думал, вы до вечера трепаться будете! — Не ревнуй, Кос, — Даша не променяла бы их общее время ни на что другое, но разговор с родным человеком, который находился круглый год на расстоянии — святое, — Это мой отец! — Тебя я ревновать буду к каждому, кто только подумает! Моё. — Твоё, астронавтик ненаглядный! Даша и Космос не делали ставок на будущее, просто проводя время вместе. Им хорошо, а это — самое главное, остальное подождёт…***
Виктория Родионовна и Павел Викторович были добродушными хозяевами, и время, проведённое в квартире у Пчёлкиных, Ире хотелось запомнить. Атмосфера, которой окружили её эти люди, дорогого стоила в жизни, и Холмогорова бы уж точно не стала размениваться, пытаясь приврать или скрыть свою глубочайшую симпатию к родителям Вити. Сам Пчёла, к слову, был доволен не менее; он знал, что его родители с самого детства обожали сестру Космоса, а теперь, когда между ними проскочило то самое, дающее толчок к большему, нежели просто дружба и общение, Витя был доволен на все сто. Не кричал об этом всем и вся, но по его морде Холмогорова уверенно прочитала результат сегодняшнего дня, завершавшегося гораздо лучше, чем предыдущие. Как и всегда, он проводил её до дома, и они остановились у подъезда, разговаривая. Их речи не перетекали в серьёзное русло, а в тонах голоса легко улавливались весёлость и забавность. Начало июня радовало своим раскладом событий, а мысли, лезшие в голову Холмогоровой, носили в себе лишь толику тревоги. Ей было интересно: что будет дальше? Выпуск из университета подкрался незаметно, и три года, которые она проучилась, пронеслись со скоростью света. Что будет с ней, с Томой, с ребятами? Кем они станут через пять, десять лет? Было сложно объяснить свою внезапную тягу заглянуть в будущее, но Ира не могла этого сделать — даже если бы захотела, отказалась. Ведь тогда всё происходящее до того промежутка времени покажется неинтересным. Хотя, есть всё же то, что никогда ей не надоест: глаза Вити, смотревшие на неё с нескрываемым желанием, которое горело у него внутри и отзывалось в ней самой с учащённым сердцебиением, руки Пчёлкина, притягивающие её к себе, и губы, незамедлительно сковывающие её в свой плен. Она отвечает на поцелуй, признавая, что просто не в силах противостоять; ей хотелось верить и, если не в сказку с принцем на белом коне, то хотя бы в реальность происходящего. Никто не мог ей этого запретить. — Всё, тебе пора, — Ира спешит напомнить Вите, что время не ждёт, а ему ещё собираться завтра в мастерскую вместе с отцом с самого утра. — Не гони лошадей, не опоздаю… — За тобой попробуй угнаться, — хмыкнув, Холмогорова всё-таки уступает Пчёлкину, признавая, что его право — решать, когда уйти, — Ты мальчик не маленький, Вить, сам понимаешь, что к чему. — Золотые слова! Напоминай их себе почаще. — Хочешь сказать, что я — командир в юбке? — Ну, не прям уж командир, но указывать любишь! Только не говори, что ты вздумала дуться, — когда Холмогорова поджимает губы, Пчёлкин сразу намечает, что таков расклад не по их правилам, — Знаешь же, что не поможет! — А у меня разве есть повод? — И правда, нету! — На тебя нереально злиться, Вить, — Ира сама целует Пчёлкина в губы и после не отрывается явно, прислонясь своим лбом к его, — Обещаю, с этого дня — ты главный! Но только не во всех вопросах… — Профессорша не собирается упускать права? Ничё, поборемся! — Переживём, перезимуем, как ты говорил! — Зима кончилась, впереди — лето, — Витя усмехнулся, признавая, что Ира имела над ним власть. Пусть и не безграничную, но уже того початка Холмогоровой хватало, чтобы менять ориентиры Пчёлкина так круто и, главное — добровольно. По большей степени, — И оно будет нашим, профессорша! Ты ведь уже сдала экзамены, значит, самое время отдохнуть. — У тебя есть идеи? — Иру интересовали планы Пчёлкина, о которых он не извещал её, а Витя не скрывал теперь своих настроений: — А то, с Космосилой обсудили! Махнём на юга, Ириш? Море, солнце, все дела… — завидев удивлённое лицо, Пчёла спешит добавить, — Возражения, если чё, не принимаются! Билеты куплены, так что вы, мадам, перед фактом! Говори своё «да» — и я пошёл. Разве она не будет дурой, если откажется?! Вот Холмогорова так и подумала, потому ответ её был очевиден…*** Ленинград, июнь 1990-го
Главное правило жизни, которое усвоила Вязова Арина Владимировна — помогать самым близким людям. Неважно, какие тревоги или проступки были, есть и будут — протянуть руку, вытаскивая из беды и возвращая к прежнему. Дать возможность начать жизнь с чистого листа, перечеркнув все обиды и неоправдавшиеся надежды. Как говорил папа, не стоит ни на кого надеяться, и тогда твои ожидания не станут обманутыми. Зря Арина не верила ему, но в её понимании всё-таки надежду можно было возложить на самых близких. На Руслана… События последних двух месяцев отзывались болью в голове и сердце. Голова нещадно болела от речей и заверений врачей, а сердце — от картины, которую она наблюдала без перерыва каждый день. Её младший брат, её Рус, превращался в зависимого, устрашающего и сумасшедшего. Наркотики затмевали его разум, порой лишая здравого рассудка, и однажды поднятая на неё рука стала последней каплей. Арина нашла врачей, оплачивала всё необходимое, бегала и суетилась, как угорелая: уход, лекарства, мелкие радости жизни, которые раньше могли их сплотить… Не помогало. Руслан упрямо отказывался не только говорить с ней, но и даже видеть её. Прогонял с палаты, кричал, норовил драться и, наверное, полез бы с кулаками, если бы не привязанные руки, мешавшие оторваться от постели. Яростные крики, взгляд, который прожигал насквозь и снился в кошмарах, и слова, острыми шипами вонзавшиеся в её сердце. — Я тебя ненавижу, поняла?! Ненавижу! — он сорвался до невозможного и даже слегка закашлялся. Арина отшатнулась, понимая, что так недолго и пропасть голосу, а как минимум — охрипнуть. Закрыла лицо руками, лишь бы не видеть брата таким, но без толку. Прятала слёзы за тонкими пальчиками, — Пошла вон! Во-о-он! Сейчас она стояла в коридоре, у двери его палаты, и боялась войти. Боялась снова увидеть взгляд, полный ненависти, услышать проклинающие её слова и не сдержать слёз, которые лились по щекам не первые сутки. Ей до отчаянья хотелось прижаться к брату, спрятаться в его родных объятьях от этого ужаса, убедиться, что он стал прежним, но вместо привычного Руса она теперь встречала монстра, который не хотел её любить. Гнал от себя подальше, надеясь, что уйдёт. А она не ушла, решившись перетерпеть. Выходило с трудом. Решиться войти в палату получилось в течении получаса. Во время посещения врача и медсестёр Руслан не произносил ни слова на повышенных тонах и Арина понадеялась, что их разговор ждёт уже более благополучный исход. Слова врача, что Руслану как раз таки очень необходима поддержка близких в данный период, давали о себе знать. Сделав глубокий вдох и выдох, Арина медленно открыла двери палаты. Её взгляд сразу же упал на парня, лежавшего на кровати. Руслан тоже среагировал, взглянув на проход, но едва увидев её, сразу же отвернулся. Она уже подумала, что сейчас он в своей манере прорычит «уйди», но этого не произошло. И осталась, прикрыв двери и сев на стул рядом с кроватью. — Зачем пришла? — Руслан не дожидался, пока она решиться ещё и начать разговор. Усмехнулся, как-то совсем не по-доброму, с издевкой, — Захотела посмотреть, что здесь со мной сделали по твоей милостыни? Она ответила не сразу, спустя добрых секунд пять, пока Руслан прожигал взглядом окно, а сама Арина смотрела него. Хотелось отвести взгляд, но не могла. Это её брат, и она должна была смотреть. Она бы приняла его любым, но с зависимостью, в которую шагнул Вязов, стоило что-то делать. — Руслан… — ей бы хотелось его понимания, его принятия того, что она всё делала правильно, несмотря на то, как он себя чувствовал в этой ситуации. Она не хотела, чтобы Руслан просил прощения, ей было бы достаточно простого понимания и того факта, что он останется жив в свои двадцать, а не подохнет где-то под забором или в каком-то подвале от обычной передозировки, — У меня не было другого выхода. — Конечно, куда проще запереть брата в лечебницу, а потом, что? Психушка? Один хрен, здесь так же, связали вот, но квартирка зато твоя в считанные секунды! — Что ты такое говоришь? — Арина бы без промедления отдала бы брату и квартиру, и всё, что он бы захотел у неё забрать, но она бы ни за что не стала обирать своего родного человека до нитки. И в больницу эту треклятую устроила его, чтобы вылечили, чтобы он стал прежним Русом, а не чудовищем, едва не задушившим её со своей наркоманией в один вечер чуть больше месяца назад, — Разве я хоть раз говорила об этом? Нет же, я всего лишь хотела, чтобы ты поправился, и сейчас этого очень хочу! — Ага, не ври! Хочет она, наверняка забашляла врачам и санитарам, чтоб круглосуточно надо мной тут сидели, на привязи держали, как цепного пса! — Руслан, послушай… — Нет, это ты меня послушай! Я — взрослый парень, мне двадцать лет, а из-под меня утку выносят, ты считаешь это нормальным или как?! Если бы мог, я бы сбежал отсюда к чёртовой бабушке, и ни ты бы меня не нашла, и никто другой! — Куда сбежать? — у Арины кровь стыла в жилах, а сердце гулко билось при представлении подобного расклада и таком зрелище, наблюдаемом ею сейчас. — Пофигу — мир большой… До конца сама не понимая, что творит, Арина кивнула и произнесла то, на что сказывалась вселенская усталость за последние месяцы и несколько суток, проведённых ею без сна. — Хорошо. — Что хорошо? — с вызовом спросил Руслан, даже не глянув на неё. Сделал это спустя минуту, когда услышал её на удивление спокойный голос, не пропитанный ничем, кроме поражающей безразличности. — Ты можешь жить, как знаешь. Можешь уехать, куда захочешь, и я не буду пытаться тебя доставать своими звонками или письмами. Вообще не буду мелькать на твоём горизонте никогда, и квартиру тебе отдам, делай с ней, что хочешь, — она говорила серьёзно и, если бы в ту секунду Руслан согласился бы, Арина бы тотчас выполнила все условия перечисленного ею, — Исчезну из твоей жизни раз и навсегда, если тебя так напрягает моё присутствие и вмешательство. Но только при одном условии, — на сей раз Руслан не перебивал её, а Вязова не собиралась тянуть долго кота за известное место, изрекая и, как ей казалось, тем самым подписывая какой-то приговор, — Ты пробудешь в этой клинике столько, сколько понадобится, и вылечишься. А потом — я тебе не указ, у тебя будет своя жизнь. Полноценная, обещаю, только не мешай мне сейчас сделать для этого всё, ладно? Она как-то слишком грустно улыбнулась, скрывая от него свою горечь и слёзы. Ни к чему показывать этого, она не стремится вызывать жалость. Говорит, как есть, и делает то, что считает нужным по ситуации. — Это типа сейчас шутка была такая? Попытка присесть мне на уши и усыпить мою бдительность? — Никаких шуток, — взгляд Арины был более, чем открытым, — Выздоравливай, Руслан. Я, правда, очень этого хочу. Не ради того, чтобы как-то оправдать себя в твоих глазах, а просто потому, что ты — мой брат. Я тебя очень люблю. Арина покинула палату стремительно, не задерживаясь там ни на секунду больше. Не откликнулась на его оклик, не увидела шокированных глаз, а затем промелькнувшей ухмылки и пробежавших мимолётно «ага, разбежалась», пропитанных сарказмом и иронией Руслана. Уже на улице девушка дала волю слезам, не пытаясь себя успокоить. Она знала, что наркотики творят с людьми очень опасные вещи, и теперь список жертв, попавших под этот каток, пополняла и её семья. Хотя, наверное, никакой семьи уже нет.*** Москва, июнь 1990-го
Татьяна Белова с июня восемьдесят седьмого жила по принципу ожидания. Письма, письма, и ещё раз письма, через бумагу которых передавались все самые сокровенные чувства и мысли по отношению сына к матери и наоборот. Летом восемьдесят девятого женщина могла бы вздохнуть спокойно, посчитав, что теперь всё наладилось — Сашка вернулся, живой и невредимый, а большего счастья для неё и не сыскалось бы! Но рано было радоваться: вопреки всем ожиданиям, удар наступил стремительным, поставив под угрозу её сына, и она, как и любая верная своему дитю мать, не могла действовать иначе. Отправила в Нижний Тагил к родственникам, а сама надеялась, что со стороны не выглядит неприятное и цепкое — сплавила! Бойкий сын не собирался мириться с режимом, навязанным ему в родной столице, а при матери делал вид, что всё пучком. Вот только не поймёшь, каков пучок и чего там набралось, пока собирали… Переплелись хитросплетения в клубок, не оставив никаких разгадок! А все концы — палёные, сброшенные в воду, вот только в ушах звенит отголосок того, что Сашу её обвиняли отнюдь даже не в краже булки какой из магазина, а в страшном и невообразимом — убийстве! Материнское сердце грозилось не выдержать подобных натисков. Верить отказывалась, и никто не мог осудить! Родила его, вырастила, знала прекрасно, что не по его это было, шашкой махать почём зря, а уж на жизнь посягнуть — тем более! Ошибалась? Татьяна Николаевна не стала бы слушать любого, кто заикнулся бы о подобном в адрес Саши, но жизнь покажет истину рано или поздно, рассудив баррикады. Незачем рвать и метать о том, чего не исправишь… Теперь в её досуге была возможность и позвонить сыну. Абонент с Нижнего Тагила был более расположен к разговорам, чем с Таджикистана, объявившись по связи раз-два за всё время службы, а услышать говор родного человека всегда хочется, несмотря ни на какое расстояние… Слушать, правда, приходилось всякое. Не сказать, чтобы слишком протестующее, но настораживающее. Рассказы о скрипачке Оле Суриковой, которую она знать не знала и в глаза не видывала; да такая уж любовь, по словам Саши, крутилась меж ними, что Татьяне Николаевне оставалось только с сомнением выслушать сына, пойти наперекор которому она бы не смогла. Дело не только в материнской любви, но и в упрямом характере. Втемяшит себе чего — не остановить! Хоть и жаль, что так складывалось. На вопрос о том, что у него, кажется, было с Ирой что-то, Саша отмахивался, говоря, что мать всё выдумывает; друзья они и всё тут. Ни больше, ни меньше. А в присутствии Холмогоровой в жизни Саши Белова-старшая всё-таки видела отдельный, сокрытый смысл. Верила, что не ошибалась, пока Виктория Пчёлкина не опровергла, доказав свою истину — Ира с её сыном, Витей, встречается. И о Саше думать забыла, хоть и нравился он ей. По секрету сказала, нарекая не разглашать… Глядя на фотографию сына, Татьяна мысленно корила себя за то, что не было у него отца. Муж её, почивший, когда Саша был ещё совсем маленьким, был единственной любовью в жизни — другого найти не смогла, да и не пыталась. Верная была своим принципам, жена военного… А теперь ещё и мать военного, набедокурившего, судя по всему, непонятно чего с профессорской дочкой. Обсудить свои мысли было не с кем, помимо двоюродной сестры. Екатерина не примчалась к ней, разглагольствуя гипотезу о сожалениях, но заверила по телефону, неотложно и сразу: — Послушай, ты в это дело не лезь! — Да ну как это не лезь, Кать? Я же мать, я чувствую… — Не лезь, говорю тебе, дура! Испортить всё хочешь? Если у них что-то было, то оно и без твоей помощи уже сгнило, — Катя не была поклонницей напрасных разговоров, направляя своё твёрдое видение всегда к чёткому ориентиру. Зато окружающие не ломали голову, прямиком получая развёрнутый ответ к своей личности! Порой это очень даже полезно, — Ты его Олю, говоришь, не видела, не знаешь? Ну так успокойся! Сегодня они встречаются, а завтра, может, разбегутся, а ты сразу уже с мыслями загоняешься сама и меня загнать хочешь… — Ох, Катя… — Ну не вздыхай ты так, дорогая моя! Наладится всё, Сашка у тебя, авось, и не такой полный дурак, каким кажется… — Татьяна не сразу вникла в смысл слов сестры, думая о своём, а Екатерина, почувствовав, вовремя исправилась, — Шучу! Развеселить тебя хочу, юмор ведь главный признак здоровья, жаль только, некогда, — на несколько секунд повисла пауза, Екатерина на что-то отвлеклась, а затем, заверив коллег, что уже идёт, вернулась к аппарату, — Всё, Тань, я побежала, у меня смена. Не накручивай себя, поняла? Займись делом полезным каким-нибудь… Вон, свитер Сашке свяжи! Белова с недоверием выглянула в окно. — Какой свитер, Кать? Лето на дворе! — Ну зимой носить будет, как раз успеешь! — сарказм или нет, но мысль, в общем-то, была получше, чем её тяготения, — Не прощаюсь, на связи!