Следуй за Воронами

Даллас, штат Техас, США 4 июля 1967 года

      Хван Йеджи, кажется, существовала в отдельном мире, который не пах грязью, дымом и копотью от старого завода отца, что работал уже на исходе своих механических сил и возможностей. Он был старым, ржавым, дедушка как-то шутил, что этот «конь» работал на благо Конфедерации ещё до его рождения. Она всегда восхищалась этим великолепием, хлопала всегда своими глазками, устремлёнными куда-то к трубам, откуда выходили дым и копоть, но старший брат всячески запрещал ей приближаться к зданию. Джин говорил, что он старше и умнее, а это значит, что ей, двадцатилетней пигалице, что носит цветастые платья, вплетает в волосы ленты и выглядит как самая настоящая нимфетка, запрещено приближаться к этому старью, что от её одного прикосновения сломается.       Послевоенное поколение, к которому относилась Хван Йеджи, не знало особых ужасов, что хранили в потаённых уголках памяти их родители, отличалось жизнерадостностью и понимало, что надо исправлять ошибки прошлого, создавая новое настоящее. Её старший брат, сводный, к великому сожалению, Ким СокДжин, был рождён в тот самый период, когда Вторая мировая война началась, его мама отчаянно пряталась с младенцем, именно с того момента в ребёнке и воспиталось молчание: даже когда вокруг свистели бомбы, маленький мальчик просто хлопал длинными ресницами и смотрел на женщину, которая думала, что каждый день будет последним. На тот момент она находилась в Лондоне, но смогла с потоком беженцев перебраться в Соединённые Штаты, относительно безопасную страну, до которого не добрались пока алчные руки фюрера. Буквально на следующий день по радио передали, что Германия разгромила Бирмингем и Ковентри, и мисс Ким тогда выдохнула — она уже далеко уплыла от ужаса, её сын был тепло одет и сыт, да и на корабле царило относительное веселье, ведь каждый осознавал, что они на пути к вожделенной свободе.       — Люси, — Джин нарочно называл её американским именем, цепляя ухо, ведь Йеджи так любила своё корейское имя, которое часто коверкали, — тебя зовёт матушка.       Джин и Йеджи были как две половинки одного целого: понимали друг друга с полуслова, по одному взгляду, были безупречными в своих манерах, даже секреты разделяли на двоих, несмотря на разницу в возрасте — мужчина был старше на восемь лет, казалось, целая вечность, но этого не ощущалось. СокДжин помнил ужасы войны глазами ребёнка, но никогда ими не делился со своей сестрёнкой, которая появилась многим позже и ничего не знала, а отца, морского пехотинца, предпочитала по таким вопросам не беспокоить.       — Зачем прямо сейчас? — девушка заломила руки в отчаянии, вздохнула и поникла. Ей хотелось сходить в лавку, чтобы взять немного муки и потом пробраться на кухню, готовя булочки и угощая ими потом таких далёких соседей. Йеджи была слишком жизнерадостной, слишком милой для своего возраста, говорили, что она даже выглядит на шестнадцать-семнадцать, но, по-хорошему, ей бы уже замуж выйти. Именно по этому поводу, наверно, с ней и хотела поговорить мачеха — пора присматриваться к молодым мужчинам, заводить знакомства и делать так, чтобы человеку понравиться.       — Сказала, личное, — пожал плечами Джин. — Сходи, она очень настойчиво просила тебя пригласить.       Миссис не была особо строгой и требовательной, но в ней чувствовалась забота, переходящая в контроль и авторитаризм, и всё это оставила в ней тяжёлая война. Как же она переживала, когда японцы совершили нападение на Пёрл-Харбор, а когда Америка тоже впала в пучину кровавой бойни, то совсем отчаялась. Она — мать-одиночка, у неё был на тот момент сожитель, но тот решил, что пора и ему сражаться, да так на фронте и погиб. Женщина смогла прийти в себя только после того, как Германия объявила полную капитуляцию, а во время Нюрнбергского процесса она жалела, что фюрера, это бесчеловечное существо, которое испортило жизнь многим людям, даже осудить не смогли. После того момента миссис Хван стала очень набожной, каждое воскресенье ходила в церковь и даже падчерицу приучала к молитвам и традициям, что ей, однако, в силу возраста и ветра в голове, были чужды. Хотя полностью отрицать того, что Йеджи находилась под некоторой защитой Девы Марии, она не могла: если случалось какое-либо происшествие, оно по широкой дуге обходило девушку в персиковом платье, что сейчас направлялась к небольшому дому с мансардой. Брат смотрел ей вслед и слегка качал головой — ничего хорошего он от разговора, если честно, не ждал, но и не был уверен в его точном содержании.       Пристанище семья Хван, где они все вместе обрели покой после войны и контузий отца девушки, нашла в Далласе, в южном штате, Техасе, и не планировала совсем отсюда уезжать. Здесь было всё: книги Йеджи, которые она терпеливо собирала, покупая с каждой зарплаты в городе за работу швеёй, памятные вещи из разных поездок СокДжина, который обожал путешествовать и всегда привозил что-то с собой, множественные альбомы с фотографиями от мистера Хвана и пара коробок детских вещей, которые когда-то давно принадлежали Джину, — у миссис Хван даже рука не поднималась их выкинуть или выставить на домашнюю распродажу. Это память, память о страшных событиях, лишениях и нищете, из которой она выбралась, и Нора, решившая, что её имя звучит и по-американски, и по-корейски приемлемо, даже думать забыла о том, чтобы перебрать всё. Правда, она считала, что если кто попросит детскую одежду, то она просто не сможет отказать — несмотря на то, что Джин побаивался прямых столкновений сводной сестры и матери, они уживались вместе и могли в определённые моменты вести себя нормально, как подобает самой настоящей семье.       Лето в Далласе было сухим и жарким, но Йеджи, на собственное удивление, много проводила времени на улице, пускай в тени и ежесекундно прикасаясь к баночке «Gletscher Creme», дабы не сжечь кожу. До дома она дошла быстро, чуть оправив платье, а потом вспомнила, что в саду забыла книгу, понадеявшись, что Джин подберёт её и занесёт в комнату. Между двумя молодыми людьми не было склок, ссор, они абсолютно спокойно и хорошо относились друг к другу, как будто близнецы, родившиеся с разницей в восемь лет. Девушка воспитывалась отцом без излишней строгости и присущей американцам религиозности: каждое воскресенье в церковь, на исповедь, можно сходить, но это несколько часов в минус, перед каждым приёмом пищи молитва, перед сном — тоже, но это по желанию, если не хочется кошмаров и чего-то иного. Но с появлением миссис Хван жили совершенно наоборот: в искренних прошениях и благодарностях Богу за столь прекрасную жизнь и то, что им позволено жить на такой прекрасной американской земле, которая заботливо приютила диаспору корейцев у себя.       Поднявшись на второй этаж, Йеджи вежливо постучалась в тёмную дверь и, дождавшись раздавшегося достаточно громко «заходи», зашла во вполне просторное и светлое помещение, где пахло книгами и лёгким ароматом выпечки. Миссис ратовала за образование и внедрение религии, жила по заповедям, но сошлась с отцом девушки совсем по другому поводу: во время прогулки по цветочному магазину они разговорились, а потом как-то быстро сошлись, познакомили детей и после свадьбы съехались. В библиотеке находилось достаточно книг, чтобы сидеть там несколько лет и не вылезать, наслаждаясь прочтением, и в последнее время женщина всё чаще запиралась в этой комнате и забывала о своих домашних обязанностях, что легли на хрупкие плечи падчерицы, лишь забавлялась готовкой, делая шедевры. Люси не жаловалась: воспитывалась в пятидесятые, в прекрасную пуританскую эпоху, когда в фильмах даже женатой паре нельзя находиться в одной кровати, потому кротость в её характере была обычна для людей, живших рядом с ней. Сама миссис Хван производила впечатление очень аккуратной и хорошей женщины, что точно держала в узде хозяйство, поддерживала мужа и готова была отпустить детей в свободную взрослую жизнь.       — Ты хотела меня видеть? — Йеджи улыбнулась и подошла к женщине, останавливаясь буквально в метре от неё и складывая руки впереди, будто стесняясь или защищаясь, но ничего из этого не было в голове девушки.       — Да, конечно, — мачеха тепло прикоснулась к руке Хван, отринув собственные планы поговорить с падчерицей снова на тему замужества — куда же, она ещё такой ребёнок, которого надо держать при себе. — Сегодня же четвёртое июля, вы с Джином поедете на праздник пускать фейерверки?       СокДжин, к его чести, ещё утром спросил у сестры, хочет ли она повеселиться с его друзьями и выпить пива, затем скурив парочку косячков, хотя младшая знала — брат против наркотиков и говорит такие фразы только шутки ради. Он, не дай бог Йеджи всё же решится попробовать марихуану, вырвет из её губ сигарету и ещё даст пощёчину, чтобы потом и мысли не было теряться в удовольствии — проще проводить время в большой компании, общаться с людьми, узнавать нечто новое, чем сидеть с красными глазами и адским голодом. Мачехе повезло, что она не знала, чем планировали заняться молодые люди, и наверно, хорошо, что особо не пыталась наседать на неё с воспитанием и религией, тем более что Техас захватывался в Библейский пояс, где слишком чувствовалось влияние протестантской церкви.       — Ну что? — Джин напугал сестру, что тихо притворила за собой дверь и прислонила руки к груди, дабы потом рвано выдохнуть. — Прости, напугал. Ты пойдёшь со мной, да?       — Конечно, — проговорила Йеджи. — Сколько у меня времени, чтобы переодеться?       — Полчаса.       Йеджи с лёгкостью сбрасывала платья и впрыгивала в джинсы, хотя мачеха часто качала головой и говорила, что это совершенно не её стиль и надо одеваться как можно женственнее, чтобы привлечь чьё-то внимание. Какой бы кроткой при родителях девушка не была, она предпочитала наедине с собой или друзьями открывать новую свою сущность: не стесняясь, могла целоваться на заднем сиденье автомобиля или же мешать собственному братику кадрить девчонок, которые очень уж злились, когда вездесущая Люси возникала в их поле зрения. Они-то рассчитывали на приятное времяпрепровождение с холостым красавчиком, у которого точно было будущее и возможности, которыми можно потом воспользоваться. Конечно, Хван никогда не говорила СокДжину, что видела всех его друзей насквозь и знала обо всех их разговорах, потому что, делая незаинтересованный вид, полностью обращалась в слух и даже отводила от ушей два пышных хвоста волос. Ей нравилась длинная шевелюра, и прогибаться под моду, что царила в данный момент, она совершенно не хотела — излишне, да и неудобно, вроде как привыкла и не нуждалась в коротком бобе, вроде так называли этот ужас, что творился на головах у девушек.       Вечером жара стала спадать, а к тому моменту, когда Йеджи вышла в бриджах цвета хаки и белой рубашке с коротким рукавом, на улице стало можно находиться без вреда своему здоровью. Простые босоножки дополняли образ эдакой милой девочки по соседству, которая желает выпить чай в компании своей матери и откажется от пирожков с мясом, потому что глубоко в душе симпатизирует хиппи и ощущает себя точно такой же, как и они, — лёгким ребёнком природы. Друзья Джина подоспели как раз вовремя на Ford F-100 пятьдесят пятого года — обменявшись рукопожатиями с Верноном и Джонни, своими самыми ближайшими приятелями, он буквально запихнул Йеджи, что уселась между двумя худыми американками, перекинувшись с ними красноречивыми взглядами, в кузов, а сам загрузился на салон, потому что места снаружи уже не нашлось. Межштатная автомагистраль I-30, достроенная лет десять назад, была, на удивление, практически свободной, потому Вернон и нёсся со скоростью, будто за ним гналось несколько нарядов полиции.       — Ребят, а где Марк? — спросил Джин, поглядывая на Джонни, что вцепился в торпеду — очень уж он не доверял полуамериканцу и не хотел так скоро лишиться жизни. — Или он решил отсидеться дома?       — Он у нас, — послышалось от Джерри, что сидела рядом с Йеджи, она махнула рукой на гору тряпок и ухмыльнулась: — Прикрылся тряпками и сказал, что его не заметят, дай бог, конечно…       — Да всем плевать, ребят, какие полицейские, какие нарушения, сегодня праздник! — Вернон настолько круто повернул, что Джонни из бледного превратился в светло-зелёного и выдохнул через нос, хотя осознавал, что ему и его нервам скоро придёт конец. — Джин, дорогой, передай Джонни флягу, а то он уже фотосинтезировать начал.       Нужная вещь нашлась под сидением, и друг передал её, не слыша слов благодарности, — эти парни не отличались вежливостью, хотя с ними было очень весело и надёжно, несмотря даже на порой опасную езду. Хван закатила глаза, закинула ногу на ногу и постаралась расслабиться — с этими ребятами она знакома, с ними дружит брат, ничего же не случится, и совершенно внезапно машина подпрыгнула, будто бы наткнулась на какую-то особо крупную ветку, все в салоне подпрыгнули, ударившись о крышу, — никто не пристегнулся и сейчас шикал от боли, а гора тряпья зашевелилась. Видимо, это полупьяный Марк, который, оказывается, начал праздновать ещё без своих друзей, дал знать, что водитель уже в край охренел и ему пора сбавить скорость, пока не случилось чего-то плохого, тем более что он сам находился, как и три девушки, вне машины и мог запросто вылететь.       Место, у которого собирались подростки и люди, ещё не обременённые семьёй и детьми, было наполнено под завязку — озеро Рей Хаббард, в котором купались девушки, порой визжа, привлекло взор Джерри и Клэр, которые, спустившись на землю, постучали о кузов, давая сигнал Марку, что можно вылезать и ничего не бояться. В ту же секунду появился и сам Ли, выкарабкался, упал на землю и с удовольствием хрустнул спиной, следом за этим закатав рукава клетчатой рубашки. Парень кивнул Йеджи, достаточно горячо поздоровавшись с её старшим братом и даже пройдя рядом с ним — странно, но к двадцативосьмилетнему парню тянулись больше, чем к симпатичной девчонке, которая пожала плечами и решила, что она сегодня явно седьмая лишняя, потому, может, найдёт у озера компанию знакомых швей. День независимости США — это повод собраться с близкими друзьями или семьёй, если давно их не видел, а уж летом у воды, когда все будут запускать фейерверки — сам господь Бог велел пошуметь и провести праздник всей страной.       Все американцы трепетно любили День независимости США и отмечали его с размахом, если того хотели, и сейчас родители Люси и Джина смотрели ежегодное обращение президента Линдона Джонсона, которому, как многие говорили, «уже недолго осталось». Все, кто умел считать, уже знали, что он уйдёт в шестьдесят девятом, но до этой цифры было ещё так далеко, хотя, признаться честно, семьи неоднозначно относились к тридцать шестому президенту — Джон Кеннеди, что был до него, нравился народу больше. Красивый, ухоженный Кеннеди значительно уступал обрюзгшему Джонсону, который слишком быстро решил вступить во Вьетнамскую войну, что пока и не думала заканчиваться; и это ещё население страны не знало, что буквально через две недели пройдут цветные волнения в Ньюарке, которые окончательно подорвут авторитет правителя. Джин не боялся, что его призовут на войну — не рвался, не прятался, пускай там не хватало свежей крови, «пушечного мяса», но парню было что терять в этой жизни, и быть контуженным, лишённым конечностей или убитым он вовсе не хотел.       Знакомых на пляже, к сожалению, не нашлось, и вокруг красного пикапа не собиралась толпа, наверно, на счастье, потому что компания могла в любое время уехать и не загораживать огромной машиной весь обзор на водную гладь. Джерри обхватила ногами талию Вернона, что ей давно нравился, и прильнула к его плечам, обнимая и что-то шепча ему на ухо, она не обращала внимания на то, что парень, кажется, отмахивался от неё. Джин заигрывал с Клэр — она была ненамного его младше, обучалась раньше в его же школе и уже хотела семью, хотя по Киму особенно видно не было, что он желал сейчас связывать себя узами брака — наоборот, как можно быстрее бежал от всего этого, отмахивался и смеялся, ведь пока не хотел качать детей и устраиваться на более-менее стабильную работу. Оставшийся из двух парней, Джонни, сделал попытку заинтересовать Йеджи, и та, за неимением вариантов, вздохнула и начала с ним общаться, пускай не горела особым желанием; стало резко скучно, неинтересно, и лучше бы она провела время дома, чем с сыном фермера, который отныне зарёкся давать семейный автомобиль кому-либо, кроме себя любимого, потому что, по его же собственным утверждениям, лишь он умел управлять им.       — Вообще, я хочу отправиться в путешествие, — проговорил Со и выгрузил из кузова картонную коробку, в которой что-то звенело, и парень искренне надеялся, что все находящиеся там бутылки не разбились. Если же это произошло — он спустит всех своих любимых собак на Вернона, а потом будет оправдываться перед техасскими рейнджерами, синко песо которых будут отбрасывать блики прямо на его лицо. Он галантно достал бутылку, зубом открыл крышку и протянул напиток девушке, что от этого действа чуть ли не рассмеялась, закатив глаза, — Джонни ещё смотрел так, будто готов был ещё и присунуть ей. — Карбюратор могу перебрать, если что, зарабатывать буду, помогая чинить что-то кому-то, на бензин заработаю, а есть буду змей и пить буду из родников. А ты бы хотела путешествовать?       Йеджи ничего не ответила, только скрестила руки на груди, губами даже не притронувшись к горлышку бутылки, — она не хотела пить, в принципе всем этим не увлекалась, потому спокойно и незаметно отдала пиво старшему брату. Она талантливо пропускала монолог Джонни о двигателе пикапа, в кузове которого сейчас стонал от болящей головы Марк, потому что попал под горячую руку драчливой Клэр, о количестве лошадиных сил и о том, что эта малышка может соблазнить любую девушку, тем более что известно — девочки падки на парней, выглядящих, как хиппи, и водящих пикапы. От ненужного вороха информации хотелось блевать, не удавалось отделаться от ощущения, что Со с ней конкретно заигрывал и пытался соблазнить, но Йеджи, читающая сейчас «Эмму» Джейн Остин, знала — она, в пример Гарриет Смит, не соблазнится фермером. Будет возможность найти кого другого, и Хван найдёт, но сейчас острой потребности в муже не было, хотя половина одноклассниц уже родила прекрасное дитя, в то время как Люси тратила всё время на себя и была этому счастлива; она не желала о ком-то сейчас заботиться, не готова к этому. Даже сейчас, дабы оставить себя без отношений, отринула руки Джонни, когда он попытался её обнять, и позвала Джина, который, как и она, не видел в упор поползновений в собственные штаны, а если бы заметил, то устало отмахнулся. Брат и сестра, пускай сводные, были идентичны в том, чтобы не проводить много времени с противоположным полом, им не хотелось всего белого шума и последующих разговоров ни о чём.       — Я уже хочу салюты, — Джерри надула губы, а Вернон уже вздыхал — слышал это не впервые за день, и пускай солнце клонилось к закату, небо пока не озаряли яркие всполохи фейерверков. — Это, чёрт побери, четвёртое июля, а такое ощущение, что какой-то провинциальный сбор хиппи.       — Ты имеешь что-то против хиппи? — Марк, снова выбравшийся из-под горы тряпок, протёр глаза и уставился на американку, что с раздражением передала ему новую бутылку пива, тем самым заставив заткнуться. — Нет, ну серьёзно, значит, лихачи на дорогах тебе по-особенному нравятся, ты с ними даже трахаться готова, а к хиппи ты относишься с пренебрежением?       — Люси, — как только давшая от ворот поворот Джерри повернулась, девушка уставилась на неё; в это время Джонни вновь сделал попытку пристроить руки на талии Йеджи, но Джин смерил его весьма красноречивым взглядом, — слушай, а ваши родители не устраивают барбекю? Что нам на озере сидеть, может, у вас посиделки с домашним лимонадом?       — Наши родители — семейные люди, а маме фейерверки напоминают взрывы, — ответил за девушку Джин. — Потому они стараются лишний раз не выезжать.       Миссис Хван долго не могла прийти в себя, когда покинула горящий Лондон и землю, где хотела вырастить сына, — сначала качка судна с колотящимся сердцем, что их подобьют, ночные кошмары, когда крик малютки-сына приравнивался к взрыву, текущее без её ведома молоко, из-за которого казалось, что вода уже заливает общую каюту. За то время, что они плыли в Америку, умерло много людей, в основном детей, которые не могли о себе позаботиться без мамы рядом, и как же женщина сожалела, плакала, понимала ведь, что могла накормить ещё одного грудничка, но нет, ребёнок сам отвернулся и отринул кормилицу. Он знал, что не выживет: недоношенный, слепой, с худой и трясущейся матерью-блондинкой, которая говорила что-то на иврите, смешанном с английским, а когда её чадо умерло, замолчала, поседев раньше времени. Ей было не больше двадцати пяти, а посередине огромного океана, когда кругом шла кровопролитная война и сдавались целые страны под гнётом войск Вермахта, она была одна; Елена, а именно так звали еврейку, сбросилась за борт спустя два дня — не вынесла горя, ведь она лишилась своих родителей, которых расстреляли, младшей сестры, что забрали куда-то, мужа, что добровольно пошёл за немцами в попытках спасти любимую. Теперь сын, её славный мальчик, которому она не смогла даже хорошее имя дать, отказался есть и умер прямо на её руках; миссис Хван рассказывала всё это и откровенно плакала, ведь то время запомнилось лишь страхом, болью и бесконечной чередой смертей, что косила всех, без разбору, не только старых или больных. Это старуха в плаще была по-настоящему беспощадна, и лишь остановившись в оживлённом порту и спустившись на твёрдую землю, женщина поняла, как же благодарна водной глади за то, что не позволила сойти с ума и не убаюкивала сына в последний раз.       — А я думал, что у вас, как у меня, собираются все родственники, накрывают поляну и хвалят каждый раз всех президентов, — Марк набрал в лёгкие побольше воздуха и чуть ли не скороговоркой продолжил: — Представляете, они ещё конкурсы устраивают, кто сколько президентов назовёт. Папа как-то спьяну насчитал сорок, потом думали, где в расчёты закралась ошибка, но потом бабушка справочник открыла и нас рассудила. Я потому и сбежал от них — надоели что жуть, а жить с ними — не очень комфортно. Кстати, может, кто планирует снимать дешёвую квартирку? Я бы присоединился, деньги есть, если девушка, не полезу под юбку.       — Господи, Марк, ради бога и всей Америки — завали ебало, — уже не выдержала относительно спокойная Клэр. — Ты вообще умеешь молчать? Или в тебе данная функция отключена?       Росший в многодетной семье Марк привык молчать — за гулом, что всегда царил в доме, его было не слышно, но со своими друзьями он хотел поговорить обо всём на свете: от научных открытий и до идей об отсутствии расизма — на них всех порой косились, а Джерри и Клэр заочно называли азиатскими потаскухами, потому что они водились с гуками и даже целовались с ними. Люси же вообще для них была поводом скосить глаза и фыркнуть — раскосая, высокая, несуразная, будто подросток, хотя по взгляду видно, что лет двадцать ей точно есть, пышет здоровьем и женскими секретами, что врывались в самое сердце и не отпускали. В ней точно было что-то притягательное, как в негритянке с босыми ногами и ручной змеёй, что-то запретное и чарующее, но от морока многие избавлялись в течение пяти минут, всё же расизм, глубоко въевшийся в мозг, не позволял действовать и думать рационально. На Марка сейчас кто-то смотрел с сожалением, кто-то с равнодушием, он был странным, но щедрым парнем, и американки, привыкшие ко всему хорошему, быстро расслаблялись в его обществе, но стоило ему открыть рот… не выдерживали даже стойкие любители получить что-то бесплатно. Джин пожал плечами, когда Минхён снова нырнул туда, где находился всё время поездки, а Джонни покачал головой — Клэр для него была тёмной лошадкой, которая не нравилась, тем более что она отделяла от всех брата Йеджи, будто хотела его на себе женить, чтобы потом хвастаться детьми-полукровками, будто в каком-то абсурдном цирке.       Йеджи в очередной раз выпуталась из рук Джонни, поправила волосы и направилась к задней части машины, чтобы залезть в кузов и немного расшевелить Марка; Минхён свернулся клубочком и тихо вздыхал, будто сейчас по щекам потекут слёзы и затопят всё окружение. Он уже наслушался материнских «ты чего рыдаешь каждый раз, как баба?», принял на себя весь гнев отца, когда тот увидел слёзы на глазах далеко не маленького сына — да что уж тут говорить, даже самый младший отпрыск семьи Ли не позволял себе истерики по два раза на дню, лишь бы его услышали. Хван присела рядом, вытягивая ноги и подставляя лицо заходящему солнцу, дул лёгкий ветер, а ещё открывался такой хороший кругозор, что хотелось встать на ноги и лишний раз осмотреться — господи, какая красота, как же кругом свежо! И не верится даже, что половина бывших одноклассников ввязалась на Вьетнамскую войну и не вернулась живыми, в мире царили кризисы, а дома ждали родители, волнующиеся за своих детей, — на всё это при взгляде на ясное небо стало плевать, но сейчас хотелось только дружески похлопать Марка по плечу и улыбнуться — всё ведь замечательно, а Клэр уже просто напилась и ничего не соображает, вот и говорит всякие гадости.       — Я не плачу, — но тон голоса выдал всё, все оттенки грусти, и Люси решила просто помолчать. — Зачем ты сюда залезла?       — Немного посидеть, внизу же нет стульев, а в салоне жарко, — раздалось внезапное «да-да!» от Джерри, и девушки смешливо переглянулись. — Но на крышу не полезу, чтобы оставить ваше величество в покое — не хочу себя чувствовать яичницей с сосисками.       — Была бы тут холодная вода…       — А Рей Хаббард вам на что? — и Люси внезапно озарила всю округу своим визгом, ведь Джин, уже порядком пьяный, стащил её с машины, перекинул через плечо и бодро пошёл к озеру. Он уже давно избавился от обуви и просто шёл напролом, видя хохочущих американцев, слыша что-то бормочущую сестру и ощущая её удары меж лопаток; Джонни и Клэр поспешили следом, улюлюкали, подначивали, причём достаточно талантливо, и с грохотом первых фейерверков Йеджи и СокДжин оказались в воде.       Девушке повезло меньше, чем парню, потому что её бросили, как мешок с картошкой, окатили холодом с ног до головы и заставили промокнуть до нитки, отплёвываться от воды, а потом смотреть на смеющегося Джина, которого она всё же потянула вниз. Брат, к сожалению, упал прямо на Люси, долго откашливался, был таким же мокрым, но в его глазах бесы больше не играли — так, немного забавлялись, тем более что озёрный холод совсем немного отрезвил его и заставил пожалеть о поступке. Долго ему сожалеть не дали — Ёнхо, ругаясь, поднял на ноги обоих и повёл к машине, говоря, что им придётся все мили до дома идти пешком, по потому что разводить болото в ковриках, да даже в кузове, вообще не хочется и не вариант, а раз на его форде ещё и часто ездят… родители увидят и убьют за такое.       Фейерверки были прекрасны — все далласские горячие парни и девушки скакали, обнимались, поздравляли с Четвёртым июля и готовы были зацеловать даже незнакомца при условии, что он ответит взаимностью и не воткнёт нож в бок, прорезая внутренности и царапая рёбра. Поножовщина в праздники была редкой, но её всё же побаивались, потому что на озёрах в основном собирались молодые люди от пятнадцати и двадцати пяти, не очень юные и не очень старые, уже многое увидевшие в Техасе и желающие побывать в штате Юта или же Аляска. Когда салют кончился, все, кроме Джина и Люси, залезли в пикап, им же помахали ладонями и сказали добираться самостоятельно, а в это время с Йеджи стекал водопад воды, который впитывался в песок и не вызывал ничего, кроме приступов злости, — они упустили шанс добраться до дома быстро из-за глупой шутки, а теперь придётся по темноте и без ничего идти, надеясь, что появится какая-никакая попутка.       — Если ты ещё раз что-то такое сделаешь, клянусь, я тебе глаза выколю, — произнесла Хван. — Надо же додуматься — взять и просто кинуть меня в озеро! Вообще-то, я с Марком хотела поговорить, а ты поступил как самая настоящая беспринципная…       — Да хватит меня уже песочить, а, — проговорил немного раздражённо Ким. — Пошли уже домой, через пару часов будем в постелях.       Босоножки неприятно скрипели и натирали, потому Йеджи уже морально подготовилась к кровяным мозолям, что появятся на следующий день на коже, порой поднимался сухой ветер и неприятно гладил по спине, но вроде это было терпимо, потому Хван пускай и съёжилась, но шла ровно. Джин тоже мёрз, его состояние было на грани потери комфорта, но как только начинала поднимать голову совесть, он понимал, что ещё легко отделался — сестрёнка была вся мокрой, а это её он в свои года пообещал защищать, ведь эта девочка — хрупкий цветочек, не употребляющий алкоголь и сигареты. СокДжин тёплой рукой взял ладонь Йеджи, придавая ей буквально капельку сил и энергии, и этого хватило, чтобы девушка немного расслабилась и перестала дрожать — когда тело начинает согреваться, организм перестаёт бить тревогу и говорит, что всё хорошо, пускай до дома ещё далеко.       — Прости, я полный идиот, — заговорил первым Ким. — Не думал, что с пива так развезёт, кажется, я уже перерос это состояние, но оказалось, что и в двадцать восемь могу творить выкрутасы и потом жалеть о них.       — Не делай так больше только, — тихо сказала Люси. — Мне стыдно перед твоими друзьями за это, хотя я всеми силами пыталась тебя остановить. Джонни весь изнервничался, когда и ты под воду ушёл, думаю, нам стоит ночью спать не под простынями, а под нормальными одеялами. Хотя тут как матушка скажет — давай ей доверим своё здоровье.       Дом четы Хван ещё не спал, отец и мать семейства накрывали на стол очень поздний ужин и были удивлены тому, что их дети пришли мокрыми и не очень счастливыми — будто какие-то демонстрации разгоняли при помощи пожарных шлангов, хотя сегодня, как ни странно, не устраивали парадов и шествий, а так хотелось побывать. Люси сразу шмыгнула в свою комнату переодеваться, Джин слегка поклонился, будто извиняясь за собственный внешний вид, и тоже прикрыл дверь, сразу же скидывая мокрые вещи и вынося их в коридор, чтобы потом спуститься в прачечную и кинуть одежду в таз, но до этого постучался к сестре. Йеджи открыла дверь, высовывая нос, и уставилась на СокДжина, на которого до сих пор держала лёгкую обиду, пускай они были уже в тепле и даже переоделись.       — Отдашь вещи? — девушка молча отдала всё брату и скрылась в комнате — наверно, не до конца оделась. — Спускайся потом вниз, родители ждут на ужин.       — Хорошо, — раздалось слегка приглушённо, и Ким быстро спустился и пошёл к прачечной.       Небольшое подвальное помещение было сырым и достаточно холодным, но СокДжин не думал тут задерживаться — зелёный таз показался на деревянной табуретке, и мужчина закинул туда вещи, глядя на нижнее бельё сестры. Тряхнув головой, он вышел, закрыл дверь в подвал и направился в столовую, где уже сидела Люси: её до сих пор мокрые волосы были распущены, домашняя немного мятая одежда шла ей, и вскоре Джин присел рядом.       — Спасибо Господу за еду в этот светлый праздник, — вся семья одновременно сложила руки в молитвенном жесте и так же стремительно убрала ладони, чтобы потом начать из мисок и тарелок накладывать себе ужин.       Родители, будучи людьми домашними, не любили шум, что мог разрушить уши, миссис Хван вообще занималась оставшуюся часть дня готовкой, благо за столько лет очень хорошо ознакомилась с американской кухней: куриные крылышки в кукурузной панировке, салат ромен, а на десерт — мятно-клубничный лимонад, никакого алкоголя, и персиковый пирог с мускатным орехом. Люси радовалась, что жила в семье — только у неё разные прекрасные десерты точно раз в неделю, а у мачехи по-настоящему золотые руки, пускай она не хотела пойти переучиться на повариху, а ведь жаль, рестораны трёхзвёздочного уровня красного гида «Мишлен» явно бы впали в истерику. Аккуратные кусочки, приятный вкус, самая настоящая сытость, и если бы пришлось кормить всю округу, после еды миссис Хван все впадали в экстаз, что и показывала в целом вся семья. По окончанию трапезы все тарелки со столовыми приборами были сложены в раковину, и Йеджи натянула фартук, чтобы не залить себя водой, и принялась мыть посуду, одновременно с этим следя, чтобы СокДжин не дай бог ничего не уронил. Он не был каким-то неуклюжим, нет, но, будучи пьяным, разморённым, он мог по неосторожности натворить неприятностей, и всё кончится поездкой завтрашним днём в магазин, потому что тарелок всегда должно быть четыре, кружек тоже. У них никто не останавливался, все родственники остались на такой далёкой Евразии, в то время как друзей практически не осталось — только у младших кто-то был, но их не спешили приглашать в дом. Всё же столкнувшиеся с некоторым подобием расизма корейцы держались особняком от остальных, потому даже небольшой частный участок находился на отшибе, чтобы никто лишний не приехал. Хотя порой было, что кто-то приезжал — но они просто ошибались адресом, видели вытянувшиеся лица корейцев и понимали, что им не сюда.       — С праздником ещё раз, — семья обнялась — они были по-настоящему близки, представляли, как завтра вместе пойдут на работу, а теперь осталось лишь улыбнуться друг другу и лечь спать, чтобы снились только самые хорошие сны.