Следуй за Воронами

Шривпорт, штат Луизиана, США 4 июля 1967 года

      Кто родился в Луизиане, знает всё об этом штате: все потайные закоулки, известных ранее людей, каждую поножовщину и то, что Шривпорт славился тем, что в нём жили разные исполнители жанра блюз и джаз. Рюджин, по мнению её младшей сестры Юны, просто ненавидела эти жанры музыки: вечно говорила, насколько негры отвратительны и что их музыка — это просто святое дерьмо, хотя толкают траву они очень хорошую. Из этого всего Джоанн, она же Шин Рюджин, сделала весьма странный вывод: чёрные плохи в музыке, но хороши в траве; белые хороши в музыке, но плохи в траве. И ладно бы если она говорила это только в присутствие сестры или иных знакомых, тоже являющихся азиатами, нет: обкурившись, Рю сказала это чернокожему прямо в лицо, а потом рассмеялась, потому что он не мог оскорбить её в ответ — это же будет расизм и сексизм вместе взятые! Юна порой поражалась тому, что её старшая сестра была по-настоящему тупой, а думать за столько лет своей жизни она так и не научилась. Из их пары младшая как раз была наиболее здравомыслящей, но она же являлась и ведомой, потому что не могла старшую оставить в одиночестве — а вдруг бедняжку, которая в прошлом месяце остригла волосы по уши, изнасилуют. Вот и приходилось ходить за Джоанн по всем злачным местам, уговаривать её не делать что-то, а потом со слезами на глазах наблюдать за тем, как девушка делала всё наперекор.       Родители обеих Шин не были богатыми или влиятельными — обычные городские жители со своими городскими проблемами, и в это же время мать-домохозяйка любила играть на фортепиано, расположенном в гостиной, а отец по детству обучал дочек искусству бального танца. Они составили прекрасную партию друг другу в ревущие тридцатые, обосновались в Луизиане, хотя познакомились в Айове и первое время носы друг от друга воротили, потому что не желали связываться с корейцами в кругу своего общения, если это не близкие родственники, но при этом трепетно любили друг друга. Миссис Шин долго не могла забеременеть, много молилась, и пресвятая Дева оказалась к ней благосклонна, подарив сразу двух дочерей, рождённых в муках, но при этом выращенных в полнейшей любви и гармонии. Что повернулось в старшей, которая крепко сидела на наркотиках, никто не знал, но Хасси, как звали на американский манер Юну, предполагала, что во всём виноват её ухажёр — мало того, что занялся с ней сексом до свадьбы, так потом и открыл путь в волшебство, где можно забываться в собственных фантазиях и не быть наказанным собою.       — Да стой же ты! — перебираться через парад, посвящённый Четвёртому июля — адский процесс, но Юна смогла вывернуться и даже ухватиться за запястье сестры, что беспечно шла вперёд и даже не оглядывалась на младшую. — Джоанн! Чёрт… Рюджин, твою мать, погоди!       Девушки с детства обращались друг к другу по обоим именам: кто-то путался, совмещал американские и корейские имена, и Хасси как-то стала Ханой, а то время как Джоанн — Джорджиной, что звучало плоско и безвкусно, но девушки взяли на вооружение такие варианты имён и даже порой проворачивали под ними какие-то схемы. Правда, в основном лёгкими аферами, за которые ничего не будет, занималась Рюджин, потом забавляясь и пересчитывая при зеленеющей младшей собственные доходы, деля их на части и откладывая в разные кошельки. Стоило сказать, таковых у Рю было много: холщовый фиолетовый для повседневных трат, зелёный и потрёпанный для покупок наркотиков, чёрный кожаный «на будущее», а жёлтый — на карманные расходы сестре; чёрный кошелёк, как иронично, на чёрный день, был всегда пустым, а накопления сестре множились и увеличивались, всё же мечтой обеих было небольшое путешествие по Штатам, они хотели доехать до Калифорнии и пытались заработать, чтобы без проблем добраться до точки назначения.       — Да что такое? — оркестр пока не унёс за собой звуки праздника, а Рюджин уже была взбешена поведением Хасси — почему она лишала её веселья и встречи с собственными друзьями, когда ей хотелось? Почему вообще ей должен кто-то указывать, что она обязана делать и к каким выводам должна прийти, если у неё отличное от других мнение и настроение колеблется от метки «У меня всё хорошо» до зарубки «Пиздец, оставьте одну»? — Я не хочу лишиться праздника, и ты либо идёшь со мной и вместе со мной празднуешь, либо уже который год подряд на Четвёртое июля танцуешь с отцом вальс. Юна, блядь, тебе уже семнадцать, ты окончила школу, может, уже о себе подумаешь, куда ты будешь поступать, и перестанешь давить мне на мозг?       — Это не безопасно, — проговорила Юна, опуская плечи. — Ты же знаешь, я не доверяю Джошуа, он какой-то… не такой, он не из Шривпорта, и я не хочу, чтобы вы с ним оставались наедине. Пойми, я действую так только потому, что люблю тебя!       Сёстры действительно любили друг друга, пускай порой банально сучий характер не давал Джоанн признаться, что ей импонировали активность и забота Юны, что сновала рядом, старалась помочь выбраться из передряг и по пути вытирала её слёзы и другие телесные жидкости, если таковые были. Плакала Рюджин, однако, часто: эмоции били по лицу в её девятнадцать и порой заставляли всхлипывать, признаваться во всех тяжких грехах и стараться искупить свою вину перед всеми, кто был на данный момент поблизости, и пускай такие приходы случались именно в те моменты, когда девушка скуривала косяк марихуаны, потом она мучилась ещё сильнее: голод, страшные и долгие панические атаки, от которых не было защиты, вздохи матери и укоризненные взгляды отца, что думал, что вырастил хорошую и послушную дочь. Только объятия любимой младшей сестры могли утешить, подарить колыбель спокойствия и снова, раз за разом обещать, что она бросит, потому что уже не общается с этой компанией, найдёт себе нормального парня и совсем скоро выйдет замуж. Но ничего из этого не происходило, всё продолжалось по накатанной, и Юна совсем опустила руки, ведь она не могла помочь даже собственной сестре, что время от времени обнимала руками фонарные столбы и говорила, что с ней всё в порядке.       Девушки направлялись на Лейкфронт-драйв, к озеру Кросс — там рядом располагался дом того самого Джошуа, которого так любила Джоанн и так ненавидела Хасси: до сжавшихся кулаков, красного лица и фраз «Когда-нибудь я его расчленю и выброшу в болото, а ещё лучше — поеду с ним в Новый Орлеан, познакомлюсь с вудуистами и отдам им парня в качестве жертвы для лоа». Не скажешь, что младшая верила в потусторонние силы и чёрную магию, но она как-то в детстве переплела локоны волос себя и старшей сестры, сказав, что они будут неразлучны, и действительно: куда бы ни пошла Рюджин, рядом всегда будет по обыкновению бледная Юна. Они повязаны, они сёстры, они в комплекте и чувствуют друг друга как самих себя. Рю поправила фенечки, причёску и широко улыбнулась, стоя напротив дома типичной американской застройки, где было тихо, будто бы и хозяева, и гости уже давно разошлись, а был только час дня и на улице с трудом можно удержаться на ногах. Юна поправила свою соломенную шляпу, обхватывая запястье сестры и надеясь её облагоразумить, но она уже вдавила палец в звонок и стала стучать в дверь, как самый настоящий дятел. Если Джоанн нужно было что-то, она из-под земли найдёт человека, что ей поможет, и сейчас она нуждалась в хорошей встряске и новом косячке марихуаны, потому что все её личные запасы уже давно подошли к концу. Она предпочитала курить на веранде в доме, рассевшись в кресле и прикрыв глаза, и ей было искренне плевать, кто будет вдыхать дым — Хасси, родители, двое домашних животных, потому что самое главное — это последующее удовлетворение, кайф и попытка доказать, что эти листки — самое лучшее, что выращивали люди. Сейчас она изнывала: руки чесались, голова, что наполнялась разными образами расправы над молодыми людьми, тоже, и как только Рюджин уже банально заорала «Эй, открывайте уже, это Джоанн Шин!», ей открыли.       На пороге стоял молодой парень, которого обе девушки знали даже слишком хорошо: Джису Хон, или Джошуа Хон, как звали его по-американски, опирался на косяк, а за его спиной слышались намёки на возню и попытка подключить проигрыватель и поставить пластинку Элвиса Пресли, которую недавно купили хозяину дома родители. Он был одет в широкие джинсы и клетчатую рубашку — футболка отсутствовала, так как ему было жарко и не нравились эти «сраные поло», а также Хон был бос и не спешил выйти из дома даже на лужайку. Юна его побаивалась, особенно когда он смотрел так долго, протяжно на всех, а когда он склонялся, обдавая смешанным ароматом сигаретного дыма, марихуаны и алкоголя, её начинало тошнить со страшной силой и хотелось расцарапать себе шею и ампутировать нос. Этот парень всегда был рядом с Рюджин, когда она посещала места, где был он, они целовались, засовывая языки друг другу в глотки, пили из одной бутылки, а потом уединялись в одну комнату. Однажды как раз на такой вечеринке, когда старшая сестра при всех сбросила бюстгальтер, оставив на себе тонкую майку, сквозь которую просвечивали соски, к Юне как раз подсел друг Джошуа, накачанный красавчик Ким Мэттью, и трогал её волосы. Просто молчал, ничего не делал, подливал ей пиво, а потом начал говорить, что она очень красивая и с ней, как и с Джоанн, хочется уединиться; но походит ли Хасси на Рюджин? Походят ли сёстры друг на друга даже при условии, что они ближе друг к другу, чем все остальные люди? Юна тогда вырвалась, облила парня пивом и сказала к ней больше не приближаться, но она прямо сейчас слышала его голос, слышала, как он раскритиковал альбом Элвиса Пресли и попросил поставить его пластинку «The Doors». Конечно же, потом в ответ послышалось «Да кто эти твои, блядь, двери? Что за непонятная группа?», и Мэттью с остервенением и слюнями, брызжущими изо рта, доказывал, что это самое лучшее, что он слышал в своей чёртовой жизни. Да, конечно, только он говорил, что женские стоны — это лучшая музыка для него, так значит, всем девушкам, с которыми спал, он откровенно врал?       — Ну и ну, ты всё же пришла, — Юна отвела взгляд, когда Джису поцеловал Рюджин, подхватывая её за задницу и сразу предлагая отпить из своей бутылки пива, что держал в руке. Девушка с удовольствием перехватила напиток и буквально залила в себя половину, спровоцировав «Хо-хо, а кто-то планирует напиться» от Джошуа и расширенные глаза младшей сестры. Нет, действительно, порой Рю перегибала палку, по ней видно, что именно он хочет, когда хочет, с каким вкусом, в какой позе и с каким человеком, и сейчас Шин-младшая точно могла сказать, что её сестрёнка, во-первых, будет пьяная вдрызг, во-вторых, вновь переспит с Хоном, в-третьих, накурится. Это стандартный набор, если Рюджин с порога начинает пить, это стандартный набор любого хорошего в её смысле препровождения девушки, которую всё родители пытаются выгнать из дома, потому что она плохо влияет на младшую сестру, и Юна знала, что опять будет биться с отчаянием, опять придётся Рю нести на закорках и молиться, чтобы их не остановила полиция. — О, ты и свою малолетку притащила, — Джошуа поморщился и смерил Хасси нечитаемым взглядом, где сплелись уныние и презрение. — Хочу тебе напомнить — мы веселимся везде и всегда, и если ты сегодня не будешь веселиться, я тебя больше на порог своего дома не пущу. Условия приняты?       — Условия приняты, — через зубы, боль и отвращение проговорила Юна и отвела взгляд — нет, она не могла так долго поддерживать зрительный контакт с Джису, что пах неприятными воспоминаниями об изнасиловании Рюджин.       Это произошло год назад — сестра просто была не в настроении, не хотела ничего, но Джошуа, что затягивал её в наркотический омут, тащил вечно на всякие вечеринки, поливал алкоголем, как-то набросился, вырывая из глотки стоны и крики. Юна помнила тот день — тогда Мэттью обратил на неё внимание в первый раз, сказал, что в ней что-то есть, но пока она должна подрасти, а как только раскрылась дверь очередной комнаты, пятнадцатилетняя на тот момент девушка увидела откровенно отвратительную картину. Разметавшиеся длинные тёмные волосы Рюджин лежали на подушке, спутанные, ниже располагалось лицо, всё сморщенное, заплаканное, молящее о помощи, а над ней был Джошуа — буквально вколачивался в женское тело, блокируя любое действие, любое движение, и бил её по груди, по шее, по животу, по ягодицам. Хасси тогда запаниковала, завизжала, вторя сестре, и Джису обратил затуманенный взор на неё, такую хрупкую, такую ещё маленькую, проговорил, что это всё — не её чёртово дело, что она должна уйти, пока в её пизду не вдолбились членом, и Шин-младшая сделала единственное, что смогла — бросила в него стаканом с водой. Вода попала и на сестру, и на её разорванную футболку, а Хон отрубился прямо на ней, да так, что ревущая Рюджин с трудом выбралась из-под него и заперлась в ванной вместе с Юной, сказав, что никого не пустит больше сюда.       — Кажется, он — самое худшее, что со мной случалось, — Рю тогда скурила три сигареты, плакала так, что практически набрала слезами целую ванную, но… общаться с Джошуа не прекратила. Не прекратила и спать с ним под кайфом, и посещать его вечеринки, и всегда тащила на эти мероприятия младшую сестру, чтобы спасла, если что, чтобы была рядом, пускай ей самой неуютно и тошно от общества рядом.       Всё-таки Пресли победил, и пара девчонок, обнявшись, закружились в танце, закидывая головы и хихикая, а Мэттью как стоял с важным видом побеждённого победителя, так и остался стоять. Он уже подцепил взглядом малышку Хасси, что зашла вслед за сестрой мрачнее тучи, сняв соломенную шляпу, ухмыльнулся своим мыслям и подхватил с пола бутылку Heineken, которую специально припас для этой девочки. Она из-за сестры завсегдатай вечеринок, глотает лишь одну бутылку, а потом заваливается в какую-то комнату, запирается и отсыпается; сейчас ей уже семнадцать, уже такая взрослая, потому у Мэттью и было своеобразное стремление: если не попалась ему в постели Рюджин, то попадётся милашка Юна. Уж она-то точно будет лакомым кусочком, потому что не участвовала ни в каких увеселениях, отказывалась пить на брудершафт и нарушать закон, да и в принципе была очень смешной — в школе отличница, на улице и на вечеринках зануда. А если её раскрепостить, если с ней целоваться до упаду на кровать и дальнейшего продолжения, может, она станет такой же, как и её сестрёнка, лакомым кусочком, который отдаёт своё тело за марихуану Джошуа.       — Привет, Хасси, — Юна увидела бутылку, а затем уже и Мэттью, что загородил от неё сестру и насторожил буквально все рецепторы — он не должен подходить так близко, так откровенно по-дружески заговаривать зубы и наклоняться, специально склоняя голову к плечу. Ким был красивым, даже очень, но Шин-младшая не этого от жизни хотела — лишь защитить сестру и сделать так, чтобы она вновь вернулась к нормальному, не разгульному образу жизни и варила, как всегда, гамбо с креветками и стручками бамии, только это время не вернётся никогда, как и прежняя миролюбивость младшей сестры. — Ну что, ты уже окончила школу? Когда выпускной?       — Вообще-то, он уже был, — Юна перехватила закрытую бутылку пива и не спешила её открывать — стеклянные стенки приятно охлаждали кожу. — Да и если бы он случился на днях, клянусь, я бы тебя не пригласила.       — Да ладно тебе, дорогая, — его рука плотно приклеилась к талии девушки, и та поморщилась — любой контакт сейчас был нежелательным, после всего этого хотелось вымыться, но пришлось потерпеть. Мэттью такой человек: наиграется, а потом самостоятельно уйдёт, потому что есть жертвы сговорчивее и намного доступнее, чем Шин Юна, которая целовалась разве только во время игры в бутылочку и ощущала отвращение, когда кто-то кому-то в рот засовывал язык. — Давай немного расслабимся?       Слишком заманчиво для Рюджин и слишком мерзко для Юны, что поморщилась и еле выдержала, пока Мэттью забирал у неё из рук бутылку пива и открывал крышку с лёгким хлопком. Оно было слегка тёплым, горьким, ведь Хасси сделала первый глоток сразу после того, как бутылка была возвращена с улыбкой и явным желанием дальнейшей беседы. Ким всегда немного пугал Юну, вызывал подозрения, отвращение, а как только начинал к ней подходить, трогая за оголённые плечи или волосы, так вообще хотелось уединиться и качать головой на каждое его предложение. Да даже если они останутся последними людьми на Земле, девушка ни за что и никогда не даст ему подступиться к своему телу, чтобы зачать будущее дитя нации. Даже если им всем домом, в котором находилось примерно десять человек, придётся выйти на демонстрацию с плакатами «Занимайтесь сексом, а не войной» и «Пули лучше цветов», она не станет демонстративно заниматься сексом с Мэттью. Он пугал, он отвращал хуже Джошуа, с которым и так всё было понятно, но Хон хотя бы не лез к ней самой, предпочитая Джоанн.       — Я, может, и расслаблюсь, — второй глоток пива втёк в горло, и Хасси выдохнула, осознавая, что все эти фразы она повторяет каждый раз, когда приходит на очередной сборище вместе с сестрой, а потом видит Мэттью, — но не с тобой. Найди себе уже наконец-то девушку, пожалуйста, и отстань от меня.       Лакомый кусочек уходил, но вместе с этим Ким улыбался — ему ничего не стоило раз за разом подавать девушке бутылки, видеть её опьянение и знать, что вот совсем скоро, после трёх бутылок, она удалится в туалет, а потом в какую-нибудь свободную комнату. Она будет слишком пьяной, чтобы сопротивляться, она будет «готовой», чтобы не чувствовать особо ничего, а парень к тому моменту накурится марихуаны, попросит у Тоби героин и полностью достигнет нирваны, когда потом охота лишь трахаться, затем лежать и отсыпаться. Когда Мэтт уходил к друзьям, он говорил родителям ничего не значащее «Иду оздоровляться», потому что много кто рассказывал, что совсем недавно и героин, и марихуану использовали в лечебных целых, вот он и оздоровлялся, убивая себя изнутри. Ещё доза, совсем немного — и тогда хватит, тогда достигнута та степень, когда хочется умереть с кайфом в глазах, ремешком на плече и вздутыми венами на руках.       Хасси оглянулась и вскоре нашла сестру, что уже присела на диван к Джошуа, что обнимал её за плечи и что-то шептал на ухо, а рядом сидела ещё одна девушка, всеми силами старающаяся обратить на себя внимание хоть какого-то парня. Любители перепихнуться — такие люди тоже раздражали Юну, и она предпочла держаться от этого притона падших ангелов подальше, но Мэттью всё равно чуть толкнул в гостиную, где играл Элвис Пресли и заставлял Шин-младшую вздыхать. Она предпочитала что-то поспокойнее, а слащавая красота мужчины, что пел откровенно нигерские песни, её раздражала: каждая школьница, её одноклассница, любила его, мечтала побывать на его концерте или же получить в подарок пластинку, а Юна морщилась и отводила глаза. Этот мужчина… да, был хорош, харизматичен, но ей казался откровенно скучным, а песни настолько приелись нежному слуху, что хотелось уничтожить каждую пластинку, каждую газетную статью о нём.       — Ну что ж, ребят, мы начинаем своё алкогольное путешествие именно сегодня, четвёртого июля шестьдесят седьмого, — как только все сползлись из разных уголков дома в гостиную, начал говорить Джошуа. Рюджин уже была никакая, гладила парня по обнажённому торсу и явно отвлекала какими-то глупостями, сказанными на ухо, потому парень слегка от неё отмахнулся. — На каждого тут по десять литров пива, есть что покрепче, но тогда придётся спускаться в подвал, а ещё у нас есть много травы и кокаина. Представляете? Четыре года назад этот порошочек был ещё легален и мы могли просто покупать его, а сейчас он запрещён. Но у нас есть пара доз для самых отвязных людей этого дня. Боже, благослови Америку, пусть закончится эта чёртова война и президент уйдёт со своего поста сейчас же!       — Аминь, — как религиозные фанатики, проговорили все хором, и посыпались поздравления с Четвёртым июля.       Юна сидела мрачной тучей, но при этом с ней пытались заговорить, разговорить, но никто ничего не предлагал — все знали, что она девушка с характером, что ей проще растоптать косяк или смыть порошок в унитаз, чем сказать «Да, я хочу это». Потому и было такое, что она лишь пила пиво или чай, что ей вполне себе миролюбиво вскипятил и налил Джошуа, но Шин не чувствовала веселья, ей хотелось домой, но нужно было контролировать старшую сестру, которая пускай и хотела веселиться, но вела себя… даже более-менее. Это выглядело странно, от этого чувствовалась какая-то фальшь, будто прямо сейчас разверзнутся Небеса и сам Бог прикажет Рюджин быть более весёлой, но Хасси отдёргивала себя от таких мыслей — богохульница, ей не стоит даже ни на миг задумываться о таком, не маленькая уже.       — Всё скучаешь да скучаешь, — хмыкнул Мэттью, помогая Юне открыть новую бутылку пива, пускай сейчас она бы справилась сама — уже держала в руках открывашку. — А вот пошла бы в гостиную, а не торчала на кухне — глядишь, и танцевать бы научилась.       — Мне это не надо, — Хасси уже не стояла на ногах, только сидела на грубо сколоченной табуретке и порой качала головой из стороны в сторону, но Мэтт совершенно внезапно поднял её за локти. — Что ты творишь?!       — Да ты уже не стоишь, давай я проведу тебя в комнату. Тем более что пока не вечер, никто не занял ни единой, — Юна не видела лица парня, но он взял её достаточно жёстко за локоть и повёл за собой, оставив пиво на кухне.       — Оставь меня в покое! Зачем ты меня ведёшь? Я не хочу спать! Я… я переросла уже это!       В то же самое мгновение Хасси вскрикнула, ведь встретилась спиной со стеной, никто из гостиной даже не выглянул, а рука парня практически заставила девушку вжать голову в плечи и почти затравленно на него смотреть. Паника накрыла, Шин бегала взглядом по лицу Мэтта, по его телу, по его рукам, что были слишком близки, а потом его лицо оказалось прямо напротив глаз Юны, дыхание обдало губы, а он сам улыбнулся, ещё сильнее наклоняясь и прижимаясь к девушке, для кого это было нежелательный контакт, что не принесёт ничего хорошего. Ким такого ещё ни разу не делал, не нападал в открытую, отличался особой терпеливостью, но казалось, что прямо сейчас забрало опустилось, заставило наклониться к Юне и с улыбкой смотреть на её слегка искажённые в страхе черты. Красивая, милая, слишком невинная для того общества, в котором находилась из-за старшей сестры, а любое чистое и прекрасное в этом мире подвержено необратимым последствиям, порокам и потере всего, что было так дорого.       — Так докажи, что ты уже взрослая, Хасси, — и Мэттью прислонил свои губы к губам Юны, не давая девушке вырваться, даже рыпнуться лишний раз, потому что зажата с трёх сторон, а четвёртая — это стенка, в которую совершенно невозможно зайти, как в желе. — А теперь быстро в комнату.       — Я сказала «нет», — проговорила Юна чуть ли не в слезах и закачала головой, как Мэттью слегка наклонился и с лёгкостью водрузил женское тело на своё плечо. — Я кому говорю! Нет, убери свои руки! Рюджин! Кто-нибудь!       Но Юна знала — сестра была не как она, она не бросит в насильника стаканом, чтобы тот отрубился и можно было вылезти из-под тела, Рю, наоборот, сделает так, будто бы её тут не было, будто она ничего не знает, закроет глаза и просто попросит прощения у Бога даже без молитвы. Хасси цеплялась за стены, за косяки, лягалась, дралась, вырывала волосы Мэтта и кричала, но никто не шёл на зов, никто её не слышал, ведь все громко подпевали Элвису Пресли и не знали, что над самой младшей девушкой в весьма условном текучем коллективе скоро будет совершено самое что ни на есть настоящее насилие.       Мэттью бросил Юну на кровать, не давая ей сорваться и побежать в сторону выхода из комнаты, зажимая её бёдра и руки, продолжая целовать сопротивляющиеся губы и возбуждаться от всесилия. На вкус кожа девушки была солёной — уже от слёз, Шин брыкалась и рыдала в голос, но на ней всё равно лежало постепенно обнажающееся мужское тело, что не давало и мизерного шанса сдвинуться, губы уже болели, как и запястья, что Ким умудрился привязать ремнём от джинсов к изголовью кровати, а ещё он раздевал её. Медленно стягивал шорты, расстёгивал пуговицы белой блузы и сжал сквозь ткань лёгкой майки небольшую упругую грудь; Юна была почти обнажена перед ним, молила о пощаде, потому что она ещё девственница и хочет, чтобы всё произошло по любви, но Мэттью недоумевал — разве его любви тут недостаточно? Её хватает с лихвой, именно поэтому он раскинул плотно сомкнутые колени и наконец-то избавился от трусиков Юны, а когда она попыталась свести бёдра, была наказана столь мощной пощёчиной, что даже отрубилась на пару секунд, чудом не перестав дышать. На щеке распустился алый цветок удара, и девушка затравленно посмотрела на насильника, видя, что он приспускал свои трусы и готов был уже приступить к акту насилия.       — Прошу, не надо, — палец в её промежности принёс боль, потому что внутри было сухо, но Мэттью протолкнулся внутрь и улыбнулся. — Пожалуйста, Мэ…       Окончание имени потонуло в крике — боль была нестерпимая, жалящая, что Юна задёргалась; сердце забилось чаще, с губ сорвались новые всхлипы, а из глаз вырвались слёзы, что Ким будто бы впитывал своим телом. Он сжимал выступающие тазовые кости девушки, двигался быстро, хаотично и чувствовал, как с каждым размашистым движением даже ему становилось больнее, но это того стоило, это стоило всех угроз, всех криков, каждого плевка в лицо. А когда он сжал горло Хасси, смотря прямо в её карие глаза, Мэттью понял, что он хищник, самый настоящий хищник, а эта девочка, с пушистыми тёмными волосами на лобке, с длинными ногами и испугом на лице, — его добыча, которую он заполучил с таким трудом. Юне не было смысла кому бы то ни было молиться — если не разверзнулись небеса и не наказали Кима, то и сестра, ловящая кайф и спрашивающая в очередной раз, где Джошуа достаёт такую траву, не придёт на такую нужную помощь.       Хасси задрожала от новой порции боли, когда ей сказали перевернуться на живот и встать на колени, выкручивая руки и заставляя застонать, когда Мэтт вновь проник в неё, прогибая в спине и хватая за волосы. Тело горело огнём, Шин уже полностью потерялась в пространстве, ведь кто она и где — это уже не важно, а парень сзади так в неё вколачивался, будто дал целибат на прошлой неделе и просто сорвался, разрывая и женскую тонкую майку, и её нутро скручиванием сосков, что отдались болью.       — Покорись, — волосы на макушке перехватили, голову задрали, и Хасси вскрикнула, когда член проник в неё до основания и замер. — Покорись, сука, я тебе сказал, иначе ты живой отсюда не выйдешь, — размашистое движение — и Юна почувствовала шлепок яиц по её женским органам. — Раз я тебе сказал получать удовольствие, то ты это сделать должна. А ну повторяй за мной: «Я тебя люблю, Ким Мэттью». Или у тебя истерия? А я же знаю, как её лечить.       С каждым словом, с каждым предложением Юна чувствовала, как член вбивался в неё, как пальцы парня опускались ниже и нащупали небольшую горошинку, надавливая на неё и заставляя сдавленно застонать. Шин не обладала знаниями о собственном теле, потому перед глазами сейчас появились тёмные точки и чернота, а в горле встал ком от боли, что прорезала всё женское естество; Мэттью умело стимулировал клитор — видел как-то, как это по его детству делала старшая сестра, что потом говорила, что это бес её попутал и у неё просто женская истерия. Но всё, что делал сейчас парень, калечило девушку, на шее которой распускались засосы, а самой хотелось умереть самой быстрой смертью, потому что безболезненно — никак, а сведённые судорогой ноги только доказывали то, что уйти быстро не получится.       Пару раз толкнувшись, Мэттью размазал семя прямо по ягодицам Юны, давая ей отдышаться и вновь продолжить плакать; она была перепачкана потом, кровью и спермой, ей хотелось отмыться и обо всём позабыть, но Ким будто издевался, специально не одевался и не уходил. Он лёг рядом с дёргающейся от плача и боли девушкой, притянул к себе за талию, поцеловал в плечо, но она снова ударила его в лицо, вскакивая и хватаясь за живот — всё тело затекло, стало больно, но она всё же нашла свою одежду, принявшись одеваться. Мэтт следил за каждым движением Юны, за каждым её затравленным взглядом из-под ресниц и улыбался — какая же она милая, какая же она хорошая, только жаль, что засосы на шее проявляются медленно, а ещё её хочется хоть разочек напоследок поцеловать. Да, он был под кайфом, да, он наконец-то получил то, за чем охотился так долго, и не был готов прислонить голову к собственному плечу и опечаленно сказать, что Хасси Шин его разочаровала; никак не разочаровала, осталась такой же непокорной, такой же кричащей.       — Не подходи ко мне больше! — Юна закрыла за собой дверь, размазывая сопли и слёзы по лицу, а прямо перед ней стояла старшая сестра с расширенными зрачками, красными белками, и вроде бы в её облике проскальзывало волнение, но младшая так разозлилась, что отвесила Рюджин пощёчину. — А ты где была? Где ты была, когда я просила тебя о помощи?! Почему всегда, когда ты просишь помочь, я прихожу, а ты нет? Рюджин… Рюджин, ты просто самая отвратительная сестра на всём белом свете!       А Джоанн, кажется, ничего не понимала, глупо улыбаясь и хихикая; она готова была смеяться с каждого слова сестры, с каждой её слезинки, упавшей вниз, на ворот разорванной блузы. Ей было легко, хорошо, она напилась, накурилась и уже пару раз потрахалась с Джошуа, что говорил, будто она чёртова нимфоманка, которой только и нужен секс, да желательно с ним — с тем, кто когда-то просто изнасиловал её. У Рюджин было искорёжено понятие секса, она знала, чувствовала, что Юна подверглась тому же, что испытала и она, потому она хотела, чтобы у них с Мэттью что-то в конечном итоге сложилось, тогда и сестрёнка перестала ходить кислой, и на вечеринках появлялась чаще. Тогда бы сёстры стали в разы ближе, в разы крепче, но замутнённое сознание не понимало одного: у каждого своя голова на плечах, и если человек привык унижаться, он и будет продолжать это делать, а если девушка хочет держать всех на расстоянии вытянутой руки, то не надо бросать её в самое пекло, как случилось с Юной.       — Пойдём лучше выпьем, малышка, — ласковый сестринский поцелуй отпечатался клеймом на щеке, и Рюджин потащила Хасси к лестнице, на ходу поворачивая в какую-то спальню и открывая шкаф. — Ничего, сейчас тебе найдём рубашку Джошуа, он не пожадничает, если я стащу у неё ещё одну.       Юна молча стянула с себя остатки майки и блузы, застёгивая рубашку парня на все пуговицы; на её плечах она буквально висела, чем мог воспользоваться любой, но Шин-младшей уже стало всё равно. Если родной человек не защитил, то как она защитит саму себя? Как она сможет противостоять кому-то без твёрдой земли под ногами? Все эти вопросы вертелись в голове, пока Хасси и Джоанн спускались по лестнице, а потом старшая запихнула сестру в ванную, намочив тёмное полотенце и стерев с бёдер Юны остатки телесных жидкостей. Слёзы катились по лицу от этого, будто Рю делала так много-много раз, а потом она погладила сестру по лицу и грустно улыбнулась, мол, ты привыкнешь, не беспокойся, всё будет хорошо.       — Пойдём, Юна.       Оставшуюся часть дня Хасси помнила урывками — вот они все высыпали к озеру Кросс, на ходу раздеваясь и бросаясь прямо в воду, брызгая друг на друга холодными каплями, покрываясь мурашками, а она даже не посмела приблизиться к воде ближе, чем на десять метров. Голова кружилась и болела, каждый звук отдавался стуком молотка прямо по вискам, и девушка полулегла на траву, чтобы смотреть на заходящее солнце; от земли поднимался жар, дышать было трудно, а отзвуки фейерверков вновь бились о голову, заставляя морщиться. Чёртов праздник, чёртово Четвёртое июля, чёртова сестра и в особенности Мэттью, который не знает, что такое слово «нет». Всё тело болело, зудело, глаза дёргались, а лицо стягивало от пролитых слёз — Юна не смогла физически вымыть щёки, её сразу потянуло блевать, но она знала, что всё равно не пойдёт в полицию, ведь это не принято. Ей должно быть стыдно, она должна скрывать от всех саму себя, своё тело, которое было тронуто тем, кому отдаваться совершенно не хотелось, ведь воспитание твердит — только после замужества, только с любимым мужем. А этот человек не муж и уж тем более не любимый. Этот человек извратил собственное понятие любви и пытался его привить другому человеку.       Рюджин точно так же воспитывалась, как Юна, но почему она другая? Почему она так просто ходит за Джошуа, будто привязанная, глотает всё, что он даёт, спит с ним, готова подселиться к нему в постель по первому зову? Она его не любит и никогда не полюбит — слишком разные, слишком ненормальные и дышащие не в унисон, а по-разному. Из таких пар не получаются Ромео и Джульетта, это Бонни и Клайд, готовые выстрелить в полицию, если им что-то не понравится. Юна как-то проезжала по дороге, где настигли знаменитых бандитов, эта дорога как раз находится рядом со Шривпортом, и она готова была подтвердить — если Джоанн и Джошуа сбегут, их найдут там же, только вот сдохнут они от передоза, а не от пули. Слишком они больны, больны друг другом и веществами, что принимают, слишком велика их зависимость, слишком им хочется вытянуть жилы и все органы из человека, целующего губы. Хон Джису всегда был больным. А Шин Рюджин просто к нему присоединилась.       — Я был в лазарете Святого Джеймса, видел там мою малышку, — затянул Мэттью прокуренным голосом, выныривая из воды и смотря прямо на Хасси, что легла в позу эмбриона и прикрыла глаза. Её лицо закрывали тёмные волосы, а фигура была настолько неподвижной и обмякшей, будто она и была той самой малышкой, о которой пел парень. Уж что-что, а в пении среди компании друзей ему не было равных — единственный из них пел в детстве в церковном хоре, пока в подростковом возрасте не выгнали из-за того, что предложил святому отцу покурить травку. — Она лежала на длинном белом столе, такая милая, такая холодная, такая прекрасная.       — Не приведи Господь, чтоб она умерла, — Джошуа рассмеялся, глядя на Юну, что действительно больше выглядела мёртвой, чем живой. Джоанн плавала где-то на глубине, не боясь утонуть, и за неё никто не волновался тоже — хорошо плавала и порой спасала слишком уж обкурившихся людей, будучи самой не в состоянии себе помочь. — Но, знаешь, — Хасси шевельнулась, будто почувствовала взгляды двух парней, направленные на неё, — это и есть наш закономерный конец. Все мы рано или поздно окажемся в лазарете Святого Джеймса, но я уверен, что эта малышка — позже нас всех.