Следуй за Воронами

Форт-Смит, штат Арканзас, США 4 июля 1967 года

      Хосок, или Хоби, как его часто называли друзья и домашние, честно говоря, не любил Четвёртое июля — всё слишком шумное, слишком яркое, и у него каждый раз болела голова, стоило только прислуге спросить «Масса Чон, что желаете на завтрак в такой праздник?» Ещё больше он не любил пресловутое «масса», пережиток колонизации, но его усыновители, американская чета, решившая, что лучше ему оставить и корейское имя, и корейскую фамилию. Вот так и получилось, что его родителями были миссис и мистер Эллиот, а он сам — Чон Хосок, чувствовавший себя зачастую чужим, каким-то не таким, как все остальные; в его семью входили также две сестры, как на подбор, тоже азиатки, Дженни и Розанна, относящиеся к нему с любовью и почтением, так как он был старше, и они приспособились к высшему американскому обществу. Он же не смог за все эти годы, понял, что душе для успокоения нужно быть в общине, полной корейцев, и мечтал совершить побег, чтобы потом его не искали и не волновались о нём.       — Доброе утро, Хоби, — Дженни вышла из своей спальни в халате, не накрашенная, без причёски, и он видел её таковой каждое утро; она была буквально на год младше, но как сестру её воспринимать было сложно — манила каждый раз, чертовка, была притягательной и отзывалась на объятия и лёгкие поцелуи в щёки. Хосок всеми силами прятал влечение к младшей сводной сестре, но как же хотелось порой завалить её на кровать, покрыть поцелуями её тело и слиться с ней воедино, чтобы между ними был хоть один маленький, порочный, грязный секрет. — Как спалось?       — Как всегда, — синяки чернели под глазами мужчины, но он улыбнулся, выпивая чашку кофе и ставя её на поднос на кухне; Хосок уже успел принять ванну и переодеться в праздничную одежду, так как к обеду чета Эллиотов ждала всех своих близких друзей, с которыми потом будут пускать фейерверки и жарить еду на гриле. — Ничего не снилось даже. А у тебя как со сном, Дженни? Нет проблем?       — У таких, как я, никогда не бывает проблем со сном, — улыбнулась Дженни и устремилась к чашке почти что остывшего кофе, который по привычке налил Хосок — куда уж там пить утренние напитки без сестёр. — М, добавил корицу? Интересно получилось, остаётся на языке и в горле.       — А мне чашечку кто налил?       Розанна, в отличие от Дженни, не была коварной соблазнительницей, распространяла вокруг себя позитив и была весьма улыбчивой девчушкой, которую с самого детства баловали вниманием все, кому не лень; вот так и получилось, что в двадцать четыре года Рози являлась обаятельной молодой женщиной, что совсем скоро должна была пойти к алтарю, а Дженни, роковая искусительница, выходящая курить на балкон тонкие женские сигареты, пользовалась популярностью, но не спешила замуж. Может, она тоже в каком-то смысле была влюблена в Хосока, потому что часто наедине с ним была в неглиже, улыбалась так, будто весь мир принадлежал ей одной, а ещё ласково гладила парня в тех местах, где быть ничьей руки, кроме руки жены, быть не должно. Однажды такое было, что, когда Хоби мылся, девушка вошла в его ванную комнату в халате и принялась массировать его плечи, спину, волосы, а потом опустила руку в горячую воду и зашептала на ухо «Это останется между нами». Она целовала его шею, пальцами массируя член, а Хосок чувствовал, что температура тела поднималась не только из-за горячей воды, но и из-за действий сестры, которая стёрла между ними родственную грань.       «Ты же понимаешь, что об этом никому не нужно говорить?» — Дженни улыбнулась и подмигнула брату, давая ему буквально крохотный шанс полюбоваться простой нежной улыбкой, а не роковым оскалом, который незнамо что сотворит с любым мужским сердцем.       «Я никому не скажу ни слова — даже тебе», — и после этих слов началась странная чертовщина, состоящая из взглядов, прикосновений и иных взаимодействий, которые однозначно стёрли грань между двумя членами семьи.       Розанна была тоже в халате, но тот скрывал все её прелести и тёмную кожу, которую родители сравнивали с цветом сахарного тростника — а вот Дженни же была неподобающе открыта и ни грамма стеснения не было ни в её взоре, ни в её облике. Знала, что притягательна, что прекрасна, и пользовалась этим, таинственно улыбаясь и помогая семье держать очень дружественные отношения с разными инвесторами и богатыми людьми — она сама предложила такую схему однажды родителям, они хватались за головы, рвали на себе волосы и говорили, что это всё отвратительно, но потом поняли, что из красоты дочери можно извлечь выгоду. Она шла на всё добровольно, согласовывала все схемы с семьёй и выходила на «охоту» за богатыми джентльменами, что приумножали капитал семьи, велись на её лестные слова и думали, что они для неё — единственные в мире, пускай таковыми и не являлись, слишком много чести. Обслуживая мужчин разного возраста и характера, но одинакового достатка, Дженни готовилась к одному — что когда-нибудь отдастся своему братику и сделает так, чтобы он тоже ею насладился, а она получит наслаждение в ответ, ведь это же Хосок, идеальный мужчина по её меркам, который не оставит её тело в покое на протяжении нескольких часов.       — Ох, я жду, когда прислуга вновь всё накроет и мы сможем поесть так, как давно не ели! — с восхищением, плескавшимся в словах, Розанна отхлебнула кофе и улыбнулась. — И к тому же я вновь встречусь с Кристофером!..       — Пф, тоже мне, — пробормотала Дженни и присела на стул, складывая одну ногу на второй, — только попробуйте где-то уединиться, родители сразу помолвку расторгнут.       — По твоему мнению, я такая? Я думала, ты совсем по-другому ко мне относишься, а тут… — девушка не нашлась, что ответить, и решила найти поддержки у старшего брата, что уже закончил с утренней порцией кофе и ставил кружку в раковину. — Хоби! Ты же будешь, если что, следить за мной и Кристофером, чтобы мы не натворили дел? — девушка подмигнула, и Хосок выпал в осадок — ох как сестрёнке хотелось до свадьбы уединиться с собственным женихом, будто бы нет сил ждать каких-то жалких несколько недель! Ничего, вот он ждал действительно долго, большую часть подросткового и взрослого возраста, и знал, что обязательно дождётся, ведь его тело давно изнывало от прикосновений, а Дженни делала всяческие непристойные намёки.       — Если сам Кристофер Бан будет согласен на столь деликатное вторжение в вашу частную жизнь, то я буду не против за вами проследить, — Дженни фыркнула от смеха, встала из-за стола и подошла к окну, открыв его и вынув из кармана халата заготовленную сигарету. У подоконника находился коробок спичек, и вскоре девушка затянулась сизым дымом, выдыхая его в открытую форточку; она не могла продержаться без этого яда и дня, старательно от всех, особенно от прислуги, пряталась, но перед братом и сестрой могла себе позволить сигарету. — Здоровье испортишь, Нини.       — Я и так настолько испорчена, что давно никому не нужна, Хоби.       Дом потихоньку просыпался, заставляя встать даже мистера и миссис Эллиот, что сразу же окунулись в водоворот дел, которые нужно сделать: приодеться к обеду, сделать причёски, подогнать прислугу и продегустировать уже готовые блюда, чтобы чётко понять, точно ли именно этот суп нужно подать. Дженни исчезла сразу же, как услышала шаги миссис, Розанна сильнее запахнулась в халат, и в таком положении оставшиеся на кухне люди встретили своих усыновителей, которые в своё время не рискнули самостоятельно завести детей, а сделали ставку на трёх обездоленных детях, которые до сих пор были благодарны тому, что их забрали из грязных приютов. Хосока нашли в Северной Каролине, когда он, замерзая склеивал какие-то части башмаков в пятилетнем возрасте, и первое, что он запомнил о своих опекунах, были длинные золотистые волосы матери. Блестящая, красивая, она сразу присела перед ним на корточки и сказала: «Ты очень красивый мальчик и явно очень старательный. Не хочешь к нам в семью?», а Хоби многого и не надо было — он потянулся к женщине, что представилась Анной, обнял её за шею и на ломаном английском, смешанным с корейским, который он к тому моменту ещё не успел позабыть, проговорил: «Не отпускайте меня. Пожалуйста».       За Розанной они ходили все вместе — прилизанная чета Эллиотов вместе с ребёнком-корейцем, таким же ухоженным, как они сами, уже откормленным и знающим язык практически в совершенстве, произвела впечатление на сотрудников приюта в Канзасе. Рози понравилась Хосоку, он сказал ей сразу, что она его родственная душа, и девчушка, хлопая большими глазками, пошла за ним следом, оплетая тонкими ручками запястье мальчика, которому она стала доверять сразу, безоговорочно. Сначала опекуны её напугали, она боялась, что её снова, как всегда, подержат полгода и отправят обратно, покачав головой и сказав, что она не подходит, потому что азиатка, потому что менталитет другой и характер поганый, но Элиоты, доброй души люди, сразу поняли, что в Розанне есть нечто, что помогало всем друзьям и соседям не скучать на застольях.       «Мы с тобой — брат и сестра навсегда», — прошептала как-то Рози, одетая в голубое атласное платье и чёрные туфельки, своему названному брату, который кивал ей и улыбался.       «Навсегда, Розанна, навсегда».       Дженни была взята не из приюта — будучи беспризорной, она некоторое время жила в сарае на краю владений Элиотов, крала с кухни еду поздними вечерами, а потом её просто стала подкармливать прислуга, говорящая, что «у неё глазки дикие и голодные — хлебом можно и накормить, и приручить». А потом Розанна подняла крик, сказав, что какая-то грязная девчонка зависла у неё над балконом и вот-вот упадёт вниз, разобьётся и умрёт; пришлось тащить девчонку за ноги с третьего этажа, потому что Дженни хотела пробраться в обычное место обитания Хосока — на чердак, и в таком виде, грязной, голодной, её обнаружили Эллиоты. Анна покачала головой, Джек нахмурился, но как только оказалось, что малютка вполне себе умела говорить, причём на хорошем английском, назвала своё имя «Дженни» немного резковато, мужчина и женщина переглянулись. В прошлом они были миссионерами, ездили в разные страны, а потом внезапно разбогатели по завещанию придурковатой тётушки, и видели таких, как Дженни, много раз: стоило им показать свет, дать опознавательный знак, как они с разбегу окажутся в объятиях взрослых.       «Я обещаю, что мы будем о тебе заботиться, если ты только позволишь», — проговорила Анна и протянула к Дженни руки; Хосок, всё это время стоявший рядом, наблюдал за приручением зверёнка, видел, как к ней относились, и помнил, что к нему обращались так же. Только вот он не был диким, наоборот, ещё не утратил человечности, веселил многих обездоленных детей в приюте своими рассказами о будущем, которое, несомненно, будет самым лучшим, ведь известно, что после всех испытаний, самых тяжёлых, всегда следует награда. Хосок её получил, принял с удовольствием и буквально в ноги чете Эллиот кланялся, пока ему не сказали вести себя достойно, так, как должен себя вести их сын, потому быстро поднялся в тот момент с колен, отряхнулся и осознал буквально всё. Он теперь не мальчишка Чон Хосок с улицы, которого подобрали фермеры и закинули в приют, он теперь живёт в хорошем доме с прислугой, отлично одевается, хорошо питается и имеет двух сестёр, одна из которых притягательна, а другая — самый близкий друг, который у него только есть.       — Дженни, помоги мне затянуть корсет, я не могу этого сделать в одиночку! — раздалось из комнаты Розанны, и Дженни, вся в ворохе тёмного цвета пышных юбок, поспешила к сестре, смеясь из-за её неловкости и нелепого внешнего вида — до сих пор не одетая должным образом, она рисковала схватить замечание от родителей, потому что они любили, когда всё идеально и красиво, но сейчас ни того, ни другого не получалось. — Мне же идёт зелёная ткань, ведь так, Дженни? Пожалуйста, не молчи, я перед Кристофером хочу выглядеть прекрасной!       — Ты самая красивая в нашей семье, так что даже не смей задумываться о том, что этот фасон тебе не идёт, — фыркнула Дженни и оттянула шнурки слегка-слегка, не для того, чтобы выдавить Розанне внутренности, а для того, чтобы чуть-чуть придать силуэту большей утончённости. — А если уж Кристофер откроет свой рот и скажет, что ты некрасивая или что-нибудь ещё, то будет иметь дело со мной. Мне позвать Элис, чтобы она тебя накрасила? Или сама хочешь?       — Дальше я сама, спасибо большое, Нини.       Началась репетиция небольшого домашнего оркестра, и Хосок пританцовывал под ритм, надеясь, что обед начнётся как можно скорее, потому что уже хотелось встретить гостей и вволю потанцевать, да даже пускай с сестрой — ему в принципе танцы доставляли внеземное удовольствие, и жаль, что мужчины, сидящие сейчас на табуретах, не играли джаз или блюз. Ему нравились данные жанры, он часто в машине ловил специальные радиостанции, и пускай нельзя было станцевать в салоне, он прихлопывал по рулю руками, притоптывал порой ногой, а потом шёл домой, осознавая, что там не будет слегка визгливой музыки. Только Дженни разделяла его любовь к блюзу и джазу, Розанна любила лежать на кровати и слушать по радио мыльные оперы, или же включала телевизор и пугалась от новых серий «Мрачных теней», но всё равно с удовольствием поглощала всё, что рассказывало любви или же сильных героях, справляющихся с трудностями. По виду никто не скажет, что самая младшая любила всё это, она выглядела как истинная американская леди, которую выдают замуж по расчёту, но вместе с тем Рози и Крис любили друг друга так, как никто никого никогда не любил. Хосок как-то видел, как мужчина его возраста целовал его сестрёнку, как она трепетно гладила его по волосам, а потом улыбалась, что «ты у меня самый прекрасный мужчина из всех, что есть»; правда, потом наступило время подшучивать над девушкой, и Хоби сказал, что если избранник родителей обидит её, то он достанет ружьё и зарядит в него фунт соли.       «Господи, клянусь честью, если ты это сделаешь, я сама тебе эту соль засуну во все места, в которые только захочу!» — Розанна тогда взбесилась, хлопнула дверью прямо перед носом брата и сказала, чтобы он к ней не приближался как минимум два дня, но на исходе первого дня сама приползла — не могла без Хосока, который был для неё старшим братом, о котором она слишком давно мечтала.       — Всё танцуешь в одиночестве, Хосок? — возникла Дженни, уже с полностью готовой причёской и макияжем, и улыбнулась, делая шутливый книксен. — А может, тебе всё же нужна партнёрша?       — Желаешь потанцевать, Дженни? — девушка с готовностью кивнула и подала руку в протянутую ладонь.       Дженни и Хосок танцевали отнюдь не впервые — что в детстве, что в подростковом, что уже в более взрослом возрасте до появления непотребства в их отношениях они танцевали на приёмах, разучивали вместе новые танцы и с гордостью демонстрировали их опекунам и Рози, которая очаровательно хлопала ладошками и хотела, чтобы с ней станцевали так же. Хоби пытался её научить, но девушка всё время наступала ему на носки, слишком сильно прижималась и была до того неуклюжей и неловкой, что мистер и миссис Эллиот наняли дополнительно учителя танцев, чтобы не мучить старшего, который больше всего любил танцевать с Дженни, что была ловкой, как кошка, мягкой, как пуддинг старой негритянки Минни, и загадочной, как свист птиц в ночи. Девушка умело в танце обхватывала плечи брата, обдавала ароматом духов Climat (Vintage) от Lancôme и буквально манила к себе, словно чертовка, которой только и нужно, что внимание мужчин, в данном случае одного — Хосока, который сам к ней стремился, и вся прислуга видела это, шепчась порой за свечой.       «Масса Чон любит миз Ким, — говорили многие, а потом ахали: — А миз Ким любит массу Чона!»       — Вы великолепно танцуете, — на верхней площадке лестницы показалась одетая в лёгкое платье с корсетом Розанна, хлопающая в ладоши и заставившая брата и сестру шутливо поклониться, — впрочем, как и всегда! Уже говорили с мамой и папой, может быть, ваша пара откроет этот вечер?       — Я думаю, мы, как всегда, не спросим, и нас поставят всё равно вместе, — улыбнулся Хоби, с нежностью глядя на Дженни и её практически неприлично открытое декольте — но что поделать, все костюмы заказывают опекуны, а фасоны платьев сестры они не обсуждают давно — всё равно девушку используют лишь для того, чтобы приумножить капиталы. — Но ты же не против, Нини?       — Когда я была против с тобой потанцевать?       Четвёртое июля было в своём разгаре, когда начали приезжать первые гости, которых надо было встречать у порога, пожимать руки, улыбаться и слегка кланяться — да, опекуны много рассказывали о Корее, так как были там, знали о традициях и многому научили своих приёмных детей, которые впитали всё кожей и не стали сопротивляться на просьбы всё запомнить. Розанна была образцом приличия даже тогда, когда приехал Кристофер Бан, она ему лишь улыбнулась и пожелала хорошего дня вместе с вечером, а тот весьма галантно поцеловал её руку и утащил в зал, где хрусталь отражал её смех. Дженни и Хосок остались наедине, со сложенными впереди руками и горячими чреслами, они хотели друг друга здесь и сейчас, но нельзя было — в любой момент могли подъехать новые гости, а опекуны так и сновали по первому этажу, раздавая прислуге новые поручения, но не ругая за невыполнение некоторых старых. Девушка слегка пихнула локтем в бок брата и улыбнулась, и Хоби приготовился к новой порции чего бы то ни было ещё: возможно, даже сарказма, который у Нини выработался как-то самостоятельно, но Дженни лишь очень шутливо подмигнула и произнесла:       — Если бы ты смог увеличить капиталы моей семьи, то сегодня вечером я бы выбрала тебя, чтобы «провести экскурсию по особняку Эллиотов».       — А если я инвестирую в твоё будущее, то ты бы «провела мне экскурсию»? — прошептал Хосок, заглядывая в тёмные манящие глаза и судорожно выдыхая — сестра сжала его локоть и почти прислонилась губами, накрашенными алой помадой от Chanel, к мужскому уху.       — Приходи в восемь в мою комнату, я закрою потом на ключ. Обещаю, я проведу тебе такую экскурсию, что ты вовек её не забудешь.       Никогда ещё такого желания не было у Хосока — он еле отсидел обед, который выдался достаточно весёлым, так как пришли хорошие вести из Вьетнама, где шла война, и один человек, которого очень ждали, совсем скоро вернётся живым и невредимым в Америку, домой. Это был хороший знакомый и друг семьи по имени Ким Кай, азиат с нежно-шоколадного цвета кожей, и одно время хотели, чтобы Дженни вышла за него замуж, но девушка сказала, что ей «нужно подправить дела семьи» и зареклась до двадцати пяти лет не вступать ни с кем в брак. Двадцать пять как раз уже подходили, следовало придумать новую отговорку, но девушка не спешила — какие там браки, ей бы нагуляться да целоваться с Хосоком, самым настоящим и лучшим мужчиной в её жизни. А что до Кая… так и он когда-нибудь найдёт своё счастье, и не факт, что в Арканзасе — пусть едет куда-нибудь на север, где девушки красивее и есть хорошая возможность найти американку с преотличнейшими манерами, а не её, слишком развратную девицу, которая на публике старалась быть скромнее. И может, для соседей Дженни Ким была образцом скромности и послушности, пускай порядка двадцати лет назад неизвестно откуда взялась у Эллиотов, но домашние знали о ней всё, старались поскорее выдать замуж и следили, чтобы она не согрешила с Хосоком — пускай и названные, но всё равно брат и сестра.       — Ах, посмотри, та девушка, что стоит у окна, вылитая Мэрилин Монро! — тихо воскликнула Дженни, оказавшись рядом с Хосоком, что держал в руке бокал шампанского, который перехватила сестра и выпила залпом. Укоризненный взгляд никак не повлиял, девушка лишь хитро улыбнулась и погладила рукав пиджака брата, вновь приподнимаясь на носочки и шепча: — Ты бы с уха стёр мою помаду, понимаю, смотрится красиво, но все так на тебя и смотрят, гадают, кто так любит целовать уши.       — Ты не могла бы подать мне салфетку?       — С удовольствием.       Подходили разные люди, спрашивали, что будет делать остаток лета Хосок, и он вежливо говорил, что дел у него никаких нет, осталась лишь одна-единственная цель — проехаться до Калифорнии, желательно, с компанией, но никто не хочет присоединиться. Весьма «заинтересованные» собеседники, конечно, говорили, что эта цель благая: можно посмотреть на западное побережье, увидеть много звёзд, но смысл, если в Арканзасе столько же знаменитых людей? Хоби был категорически не согласен, но делал вид, что все свои планы гребёт в мусорку, перестаёт интересоваться Калифорнией и решает отдохнуть с семьёй, но внутри всё равно зрел никому не нужный протест, который пришлось старательно в себе подавить, иначе потом опекунам скажут, что «этому лбу пора уже жениться, подыскивайте невесту». Самые храбрые, конечно же, скажут ему это в лицо и предложат «весьма заманчивую» кандидатуру, которая не понравится Хосоку, а он полгода ещё будет шарахаться и от навязанной невесты, и от несостоявшихся родственников. Да, ему, наверно, не сложно жениться на первой встречной, всё равно не планировал заводить детей и эту чёткую позицию транслировал буквально всем, кому не лень, но будет ли счастлива избранница? Нет, а потом пойдёт по чужим рукам и ногам, родит от кого-то и всю жизнь радостно будет вспоминать жизнь до замужества, которое перечеркнуло всё самое светлое, что было в девушке.       Кристофер и Розанна уединились в библиотеке, решив, что им толпа народу ни к чему, но нет-нет да и кто-нибудь заходил, просто посмотреть, всё ли нормально, не требуется ли чай или сладости, а потому, как только основное внимание спало и многие пошли на улицу, чтобы там Большой Джо и его супруга Минни разожгли гриль и пожарили овощи с мясом, Хосок понял, что пора отводить сестру в сторону. Уже пробило восемь, Дженни нигде не было, но все толстосумы шли к выходу, явно неудовлетворённые тем, что очаровательной девицы никто не обнаружил; а вот Хоби знал, где она, знал, что она сейчас снимала с шеи тяжеловесные украшения, вынимала золотые серьги и стирала помаду, которая могла оставить следы не только на коже, но и на одежде. Как только последняя женщина, та самая, похожая на бедняжку Мэрилин Монро, покинула дом, Чон, оглядываясь, пошёл прямо к комнате сестры, давно пылая от вожделения и молясь, чтобы на пути ему никто не встретился — Розанна не поймёт, она глупенькая для того, чтобы понимать, что такое — любовь к сестре, а Кристофер будет ненужным свидетелем.       Немного успокоившись, Хосок для вежливости постучал два раза, отсчитывая стуки сердцебиения, и услышал приглушённое, очень томное «Входи», потому что Дженни знала, кто там, за дверью, и уже ждала его, слегка распустив корсет. Она умела самостоятельно хвататься за шнурки, даже если они расположены сзади, и многие мужчины хвалили это её умение — не очень хорошо, если женщина во время соития задыхается, а тут хотя бы есть возможность просто сбросить платье и любоваться мягкими изгибами. Хосок очень плавно вошёл в комнату, глядя прямо на Дженни, что уже сняла туфли и сидела на кровати, а потом закрыл за собой дверь на ключ, сглатывая и надеясь, что их никто не услышит. Как же ему хотелось, чтобы всё вот так вот было, как же он порой ненавидел сестру за то, что она спала с разными старыми богатыми людьми, как же он рад теперь оказаться в сладкой девичьей обители, где всё пахнет духами и фруктами — так пахнет в Раю, в который его душа никогда не попадёт, ведь он грешник, влюблённый в собственную сестру.       Хосок однажды видел, как Дженни занималась сексом с одним из мужчин, которому она «проводила экскурсию», видел и хотел стереть из памяти выражение лица того мужика, выражение лица кроткой в тот момент сестры, их положение, задранное платье и виднеющееся нижнее женское бельё. Сейчас он сам хотел завалить девушку, сам хотел видеть такое лицо роковой Нини, слышать её стоны и обильно кончить прямо внутрь, чтобы окончательно показать — ты моя, ты всегда принадлежала мне, никто больше не может касаться твоего тела. Он крадучись, осторожно подошёл к кровати, присаживаясь на самый краешек, а Дженни уже была тут как тут, в неглиже, что обязательно надевала под все платья, потому что без него неприлично. Когда она успела избавиться от вороха юбок и тёмного лифа, открывающего слишком большой обзор на красивую маленькую грудь?       — Чего ты ждёшь, Хосок? — девушка пересела на его колени, разводя ноги, и толкнула парня так, что он упал на перину, буквально задыхаясь от собственных ощущений. — Или тебе особое разрешение нужно?       — Ты точно этого хочешь? — первый поцелуй в щёку был до того нежным, что захотелось закружить Дженни в объятиях, но Хосок уже не мог двигаться — если шелохнётся, то вставшее мужское достоинство уткнётся прямо в девушку. — Дженни…       Их первый поцелуй в губы был недолгим, обжигающим, лицо будто опалили провода, но потом Хосок прижал девушку к себе, заставляя Дженни открыть рот и запуская внутрь язык. Страсть переполняла обоих, девушка чуть ли не рвала пуговицы на рубашке Хоби, освобождая его от неё, но дольше всего мучилась с галстуком, который всё никак не хотел срываться, вот и пришлось самому парню, посмеиваясь, ослаблять данный элемент одежды и давая дальнейшие бразды управления сестре, что стала целовать шею. Хосок сам времени зря не терял, отгибая низ неглиже, добрался до внутренней стороны бёдер и перетёк прикосновениями выше, вырывая стон и ощущая на пальцах соки девушки, которая давно хотела его. Пальцы легко входили в лоно, Дженни сама на них насаживалась, будто по привычке, и дрожащими руками расстёгивала ремень парня, вскоре снимая штаны и становясь на дрожащие колени перед кроватью.       — Ты умеешь это делать? — у Хосока помутилось сознание, как только Дженни провела ладонями по его бёдрам, а потом он откинул голову на давно заботливо подставленную подушку.       — Поверь, я многому тебя могу удивить.       Как только она прикоснулась языком к головке члена, мужчина чуть не потерял голову, а как только Дженни вобрала орган в рот, его всего будто обдали кипятком — как же было хорошо, как же было приятно, только шлюхи умели так отсасывать, но сестрёнка делала это в разы лучше, в разы горячее и страстнее. Она делала это талантливо, играла языком и использовала много слюны, которая понадобится в будущем, а потом бросила томный взгляд на Хосока, который жмурил глаза и осознавал, что больше ему никто такого подарка не сделает, только любящая жена, да и то, если попадётся девственница, то всему учить придётся. Дженни надоело это дело через минуту, она поцеловала живот брата, а потом заползла на него, срывая с губ вожделенный новый поцелуй, обжёгший электричеством, а потом позволила во всём лидировать Хосоку — знала, что он хотел этого, мечтал, так пускай насладится её телом, её душой, которая давно мечтала быть освобождённой. Неглиже полетело на пол, Дженни на спину, а Хоби, как зверь, проник в женское лоно, срывая громкий протяжный стон и закрывая рот сестры рукой, на последнем издыхании прося быть тише.       — Нас же услышат, все на улице, — в глазах темнело, Дженни, с её чистой и мягкой тёмной кожей, выглядела словно святая, поддавшаяся греху, и Хосок не смог остановить себя — обнял девушку за талию, проник до основания и стал целовать, двигая тазом. Девушка, продолжая стонать, но в этот раз делая всё намного тише, закинула ноги на его спину, чувствуя, насколько юный жеребец лучше всех тех тяжеловесов, что плевали ей в лицо, краснели и не могли целовать так, как её любимый Хоби.       — Хосок, — парень резко поменял положение, садясь и насаживая на себя девушку, которая выглядела до того трогательно, что хотелось исцеловать всё её тело, — Хосок, дорогой… прошу, скажи, что ты любишь меня… я сейчас в этом так нуждаюсь…       — Если бы я не любил тебя так сильно, не смог бы сдерживаться всё это время, — Дженни, погладив тонкими пальчиками широкие плечи молодого человека, улыбнулась и вновь его поцеловала, уже самостоятельно двигаясь и понимая, что её движения доводят брата до исступления. — А ты, Нини? Ты любишь меня?       — Я люблю тебя больше всего на свете, — проговорила Дженни. — Люблю, люблю, люблю… убежала бы с тобой хоть на край света, но главное, чтобы рядом был ты, чтобы мы могли жить вместе, ни на кого не оглядываясь…       Хосок не мог усмирить животное внутри себя, целовал тело до синяков, вколачивался до хрипов, слушал Дженни и знал, в какой момент стоит остановиться, но девушка не просила и даже не требовала остановки — она будто забыла, что существует кнопка «стоп», лишь царапала спину парня и вздрагивала от фейерверков, что запускали на улице. Но салюты никак не мешали, даже шаги по коридору будто бы были приглушёнными, еле слышными, но всё равно приходилось себя сдерживать — если это шли опекуны, то будет скандал, крики, ор и обвинения в кровосмесительстве, а если это Розанна… то пусть молчит, главное, что мама и папа не слышат, ничего не знают и не делают попыток вломиться в закрытые двери, даже если слышны стоны.       — Хосок, пожалуйста, кончи… в меня… пожалуйста, — тело Дженни пропахло потом и страстью, ей стоило после этого хорошо вымыться, но не хотелось смывать аромат Хосока, его поцелуи и движения, что приносили лёгкую боль и возносили до самых небес. — Я… я хочу от тебя ребёнка…       — Ты уверена, что хочешь этого? — и Дженни кивнула, слегка пыхтя, а потом пылко поцеловала мужчину, прижимая его ногами и руками к себе, чтобы не убежал, чтобы сделал так, как попросили, потому что ей того очень сильно хочется — всё равно ведь родители уже назначили дату свадьбы её и Кима Кая, потому терять нечего, а потом скажет, что это ребёнок от любимого мужа, который не утерпел и в брачную ночь сразу зачал дитя. — Тогда дай мне пару секунд…       Хосок пару раз толкнулся и замер, уткнувшись в ложбинку меж грудей Дженни, которая сама замерла, прислушиваясь к своему телу — нет, пока никаких изменений, но стоило парню ущипнуть за бедро и пальцем тронуть клитор, как долгожданный оргазм сжал всё тело, а Хоби бурно излился внутрь сестры, заглушая её стон поцелуем. Они лежали так ещё буквально минуту, ждали, пока спадёт с глаз пелена оргазма, и вновь не смогли устоять перед поцелуем, лаская губы друг друга; им уже было всё равно, услышит ли кто скрип кровати или их хриплый смех, самое главное, что Дженни, такая желанная, лежала обнажённой рядом и позволяла себя гладить по спине и ягодицам.       — Если бы ты знала, насколько сильно я люблю тебя, ты бы осознала, что не нужно больше искать мужа — одного меня тебе с лихвой хватит, — соблазнительно шептал Хосок, а Нини в это время хихикала и пыталась поправить причёску, сидя обнажённой на банкетке. Она уже успела сбежать в ванную, общую с Розанной, и вымылась, пускай не хотела одеваться и откровенно призналась, что хочет быть отшлёпанной. — Давай не будем иметь мужа или жену, они нам не нужны — мы нуждаемся лишь друг в друге, хотим друг друга и жаждем лишь поцелуев и объятий со стороны друг друга. Ты же, даже будучи замужем, не сможешь устоять, если я скажу, что хочу тебя.       — Ты тоже устоять не сможешь.       Хосок сразу показал, что да, не сможет — буквально набросился на Дженни, усаживая её на туалетный столик и распахивая её ноги, чтобы подобраться к самому сокровенному, что она не прятала, и поцеловал прямо там, языком скользя по гладким складкам и надеясь, что девушка вновь не станет стонать, но та закрыла рот ладонью и поддалась чуть вперёд. Ей так нравилось, когда её ласкали, гладили, а потому, потерявшись в собственных ощущениях, страсти и любви, Дженни не заметила, что из приоткрытой двери в ванную комнату, совмещённую с ванной Рози, сестра смотрела за двумя родственниками, что предались запретной связи. Розанна не могла поверить своим глазам, но знала, что такое держать в секрете нельзя, о таком нужно кричать во всеуслышание, чтобы это непотребство прекратилось как можно скорее; а к тому же сестра совсем скоро выходит замуж за Кая, потому не дай бог Дженни понесёт от Хосока.       Взрывались фейерверки, а Нини билась в оргазме, стараясь совладать с собственным телом, которое отзывалось на ласки любимого Хосока.