Следуй за Воронами

Санта-Фе, штат Нью-Мексико, США 4 июля 1967 года

      Жар опалял лёгкие и заставлял прикрывать рот, дабы слишком глубоко не дышать, а в это время Чимин бежал к машине, чтобы в следующую же секунду ввалиться в неё через открытое ветровое окно и заорать, чтобы вечный друг Уай как можно скорее нажимал на педаль газа, а то его ласковая «малышка» взорвётся вместе с ломбардом, который Пак ограбил практически в одиночку, перед этим напичкав здание взрывчаткой. В девятнадцатом веке преступники грабили поезда, а в двадцатом какой-то беспризорный кореец громко хохотал, когда слышал, как взрывался дом, как выло пламя, как кричали люди, находившиеся в тот момент рядом. Ему всё это нравилось — страх, ужас, жгучее насыщение от чужой боли и смех напарника рядом, который точно не предаст, потому что он уверен в Уае, ведь они жали друг другу руки под палящим солнцем, делили последнюю воду в пустыне на двоих и вылезали из таких завалов, что позавидуют любые другие люди.       — Каков улов? — проговорил Уай, расслабленно пересекая границу города и направляясь в Санта-Фе, чтобы сменить на машине номера и, желательно, перекрасить её — денег хватит и на то, и на другое, так ещё останется на съём жилья и продукты. Неплохое ограбление вышло, стоило сказать, потому что не так часто выходило что-то путное из любой идеи Чимина, который почему-то хотел, чтобы к нему обращались только по корейскому имени, но не по американскому — его очень сильно это нервировало.       — Много, — ограничился ответом грабитель с мягкими и бесшумными руками, который вырос из карманника в полноценную ячейку воровского общества. — Просто езжай. Потом поедим, не останавливайся на заправках.       Пак любил Санта-Фе всем своим сердцем: он здесь, под ярким голубым небом, вырос, имея в запасе лишь знания о том, как проникнуть к кому в карман или же кошелёк; он знал с детства, как брать любую вещь так, будто он за неё заплатил, ведал, как надо правильно держать нож, чтобы все поняли, какой он опасный бандит. Чимин, натренированный, выносливый, с желанием обокрасть весь мир и жить счастливо и безбедно, выросший, представлял из себя очень прекрасное зрелище, что ценила каждая дама, за которой он ухаживал, но никто не воспринимал его в постели, лишь потом понимали, что теряли. Чимин, по натуре зверь, знал, как раскрепощать тех, кто не мог по каким-то причинам раздвинуть ноги и отнять руки от груди, и пользовался своими знаниями: гладил, целовал в нужных местах в нужное время, успокаивал, что всё хорошо, и действительно, всё хорошо и было, даже, можно сказать, отлично. Только потом он, сердцеед и повеса, бросал таких вот раскрепощённых, говорил, что порченный товар ему не нужен, и девушки плакали, молили о пощаде, но Чимину было всё равно на них, и, уходя, он навсегда сжигал мосты и больше не пересекался с бедняжками. Как же ему было всё равно, как же он был горд собой, что сорвал очередной невинный цветок и поместил его в вазу с точно такими же увядающими, и как же ему сейчас было легко ехать вместе с напарником на покраску автомобиля.       Мастера в Санта-Фе были, и это являлось плюсом данного города: и девочки тут были огненные, и солнце палило нещадно, и тут же можно было выпить и закусить, только вот пока напарники не стали искать пива и девочек, а очень тщательно проверили всю машину и вынесли из неё в арендованную квартиру всё, что было более-менее ценным. Никогда нельзя доверять людям, что красят тачки, когда оставляешь в салоне хоть что-то, отдалённо похожее на деньги, драгоценности или роскошь — всё заберут и даже глазом не моргнут, а потом будут ухахатываться, какой водитель глупый, раз не заметил очевидных перемен. Люди всегда склонны смеяться над ситуациями, где пытаются подставить всех и вся, но себя показать чистенькими и белыми, пушистыми, словно кролики, которых вскоре пустят на мясо. Уай без проблем оставил после этого машину в руках двух парней американской внешности и вышел вместе с Чимином на воздух покурить, и пускай лёгкие стали в последнее время отказывать, заставляя закашливаться и драть глотку, они не переставали курить и делали это с таким наслаждением, будто снимаются в рекламе.       — Я очень надеюсь, что сейчас ни один коп не приметит нас, — немного нервно сказал Чхве Сонюн, он же Уай, что был человеком импульсивным, и это было видно даже по тому, как он держал сигарету — будто собирался прямо сейчас её в кого-то бросить. — Чёрт, вот, конечно, мы молодцы — ограбили банк, прямо как в тех фильмах про ковбоев, но ты уверен, что никто не успел заметить и запомнить наши лица?       — Сегодня Четвёртое июля, людям в принципе не до размалёванных мужчин в грязи и истерики по поводу взрыва банка — у них может подгореть мясо на гриле или же кончиться лимон, но они ни за что не покинут свои участки, — Чимин улыбнулся и кинул бычок на асфальт, придавливая его носком ботинка. — Не переоценивай мыслительные способности американцев — они не способны правильно мыслить, они отвратительны.       Чимин презирал Америку и всё, что с ней связано — эта страна отняла у него отца после того, как Корея лишила матери, и оставила круглой сиротой, вынужденной в стрессе учить английский и искать хоть кого-то, напоминающего азиата, дабы держаться вместе. В своё время Пак перепробовал много дел: и крал, и грабил, и даже пытался заниматься чем-то легальным и безобидным, но не выходило, ведь раз за разом чужой кошелёк оказывался в его руке, а он сам порой даже разыскивался — настолько были щепетильны дамы, которые сначала гладили его по щеке, а потом удивлялись, почему же они не могут расплатиться за собственный обед. Дам Чимин всегда выбирал побогаче да постарше — именно они, влекомые жаждой встречи с внуками, и говорили ему, азиатскому мальчику, посмешищу, посидеть рядом и послушать истории о былых временах; но пареньку с грязными ввалившимися щеками было не до размышлений, почему в пятидесятые у фермера Каллоу были лучше коровы, чем в шестидесятые. Чимина интересовало всё, что блестит — камни, цепочки, деньги, и за всем эти он охотился, даже сейчас на шнурке на шее висело небольшое сокровище, которое нужно заложить как можно скорее, потому что оно принадлежит дочке сенатора, с которой парень спал от скуки, и та сучка поднимет крик, если обнаружит, что в шкатулке с драгоценностями не хватает одного прозрачного камешка размером с перепелиное яйцо.       — Это папа мне подарил, — Джесси в тот день была голой, в одном нижнем белье да чулках, и Чимин с наслаждением рассматривал её тело, а потом — и камушек в тонких пальчиках. — Я думала, он не прислушается к моим капризам, а он взял и подарил! Говорят, таких алмазов не бывает, но… он у меня есть, и он чистый, он прекрасный!..       «Чистый и прекрасный» теперь был у Чимина, который, кивнув Сонюну и выбросив сигарету, пошёл искать проверенный ломбард, где данные о тех, кто закладывал драгоценности, внезапно в нужные моменты терялись, а ещё давали хорошенькую сумму за алмазы. Было пару раз такое, что Чимина закладывали перед полицией, его вели в участок, проходили допросы, его фотографировали… и всё, больше ничего не было, но его магшоты будто бы были во всех полицейских участках штата. Его не искали, нет, но ощущение было такое, что каждый коп следил именно за ним, именно на него скоро направят пистолет и выстрелят, убивая, а потом закапывая в безымянной могиле, куда никто не придёт. Потом, правда, на месте этой могилы построят тюрьму или же музей, чтобы призрак корейца ходил по коридорам и пугал других людей — и такая участь, если честно, не особо страшила, ведь быть пугалом и городской легендой намного проще и веселее, чем кажется. Оставалось только придумать леденящую кровь легенду, которую после его смерти будут использовать в обиходе, и всё, дело с концом — можно отдаваться пуле и улыбаться, чтобы его похоронили не со спокойным лицом, а отвратительной гримасой. Пак Чимин не был писателем, только вот сказочником с манией преследования был очень серьёзным: именно из-за его мании Сонюн стал таким же нервным и вспыльчивым, именно из-за этой болезни приходилось вечно менять машины, их окраски и места проживания.       На улице только так и делается: если поймают — убьют, если не поймают — то всё равно стоит бежать и не оглядываться, чтобы не было излишних проблем с собственными соседями или же законом, который никуда не делся.       Ломбард на пересечении Силер-роад и Агуа-Фрия-стрит с названием «Ki company» не выглядел презентабельно, даже можно сказать, был зачуханным гадюшником, в котором будто бы кого-то расстреляли: обшарпанные стены, облезшая краска с вывески и не работающие лампочки на витринах — и за всем этим непотребством скрывалась вполне себе хорошая контора, в которой знали, что делать. Анонимность продавцам обеспечивалась полная, Ки, владелец заведения, плевал на то, что у кого берёт, ведь деньги — это самое важное в мире, то, что должно быть у всех людей вне зависимости от ситуации в мире. Главное — деньги, главное — как можно больше продать, чтобы как можно больше получить, и Ки умело выполнял свою работу: и брал, и продавал, и торговался, но в итоге всё равно выходил победителем. Если попадался совсем уж несговорчивый клиент, то он брал из-под прилавка пушку, взводил курок и улыбался, мол, «а теперь повежливее», и действительно, сделки проходили легче, быстрее, и каждая сторона оставалась в выигрыше, ведь Ки не использовал дорогостоящие патроны, а обычные люди уходили без дырок в коленях или же плечах. Если и были такие вспыльчивые, реагирующие даже на заряжённый пистолет в руках, то их увозили на носилках санитары скорой помощи, и Ки платил кругленькую сумму, чтобы медики ничего лишнего никому не сказали: ему не нужна дурная слава, недовольные клиенты или же жалобы. Хотя его покрывала крыша в виде мафии, он предпочитал разбираться со всем сам и никому не жаловаться на плохие доходы или же частые полицейские рейды, которые просто смотрели его документы и ходили.       Чимин вошёл в здание, колокольчик звякнул над головой, и парень поймал на себе далеко не ласковый взгляд Кибома — он всегда так на всех смотрел, знал, что новенькие напугаются, а старенькие поприветствуют, как своего лучшего друга, и Пак расплылся в улыбке. Они с Ки уже имели совместные дела, через него Пак перегонял оружие, а теперь хотел воспользоваться немного иными услугами — заложить алмаз, получить с него много денег и буквально на коленях умолять не выставлять этот камушек на продажу. Конечно, Кибом читал уже в газете про то, что у дочки сенатор от Нью-Мексико пропала драгоценность, которая оценивается в целое состояние, но не думал владелец ломбарда, что это самое состояние сейчас держалось на крохотной цепочке на шее Чимина — этого уличного бандита и пройдохи, который мать родную продаст за деньги того мира. Ки было его не жалко — сам виноват, что вляпался в опасные связи и рискует не то чтобы пожизненным заключением, а собственной шкурой, но и ему самому здорово придётся отдуваться, если этот камушек обнаружит у него полиция.       — Здравствуй, Ки, есть небольшое дело, и я знаю, что ты мне в этом поможешь, — проговорил Чимин, пафосно опираясь на стойку и смотря прямо в глаза мужчины, что не спешил ему улыбаться, наоборот, кажется, нахмурился ещё больше. — Или как?..       Бизнес Ки в последнее время шёл к очевидному дну, он собирался забирать вещи и валить из города, но что-то его удерживало — то ли любовь к Санта-Фе, то ли постоянные клиенты, привыкшие к его обслуживанию и тому, насколько с ним легко и приятно иметь дело. Он не понижал планку качества, всегда знал, кому и когда угодить, отмазывал всех от полиции, но и время проныры-Кибома, что чувствовал, откуда ветер дует, подошло к концу — он уже потерял свою чуйку и выживал лишь из-за способностей хорошо оценивать разные вещи. Его этому с детства научил отец, который говорил, что оценщику без чуйки нечего делать в крупном бизнесе, а потом случилось то, что случилось: семья Ким попала в небольшую передрягу, связанную с мафией, ещё тогда, когда Ки был подростком, и теперь он буквально работал на них, платил своеобразный выкуп за собственную свободу и свободу отца. И если за отца он откупился полностью, и теперь старик доживал свои последние деньки где-то во Флориде рядом с вечно беспокоящейся матерью, то за себя мужчина ещё не выплатил должок полностью, осталось совсем немного. Никто не знал, в каких адских условиях приходилось работать Кибому, лишь бы хоть немного уменьшить свой долг, да и он сам по себе многое скрывал, ни о чём не говорил и вёл себя примерно как многие мужчины шестидесятых. Мужчины никогда не жалуются на проблемы, они их сносят с лёгкой улыбкой на лице и без особых мыслей в голове, хотя, казалось бы, чтобы преодолеть всё, что лежит на душе, нужна недюжинная сила.       — Помочь-то помогу, но ты уверен, что ты будешь удовлетворён деньгами? — Чимин отступил на шаг, положив перед этим на прилавок алмаз с цепочкой. — Ты его, блядь, обесценил своей безвкусицей. Кто вообще додумается выпилить отверстие и пустить цепочку?! Конечно же, Пак Чимин.       — Ки, прости, я не…       — Я дам тебе сильно меньше, не столько, сколько ты за это хочешь, — проговорил Кибом и покачал головой. — Во-первых, я уверен, ты знаешь, какой горячей блондинке принадлежит этот камушек. Во-вторых, ты знаешь, я не люблю собой рисковать, а я очень рискую, поверь, ведь принимаю у тебя этот камень. Скажем, сотня долларов? Не устраивает — тебе ничего не мешает доехать до Рио Гранде и утопить эту безделушку там. Что выбираешь?       — Сотню.       — Договорились.       Нельзя быть жадным, нужно довольствоваться тем, что имеешь, и именно с такими мыслями Чимин забирал сотню, лежащую на стойке — да, это много относительно обычной жизни, но для такой, какая у него и Сонюна, это чертовски мало, граничит с бедностью. Где они возьмут деньги на покраску очередной машины, на новый дом для проживания, на еду? Может быть, если бы был оценщик, не знающий, кому такой камушек принадлежит, Пак выручил больше денег, но наставлять сейчас пушку на Ки значит совершить самоубийство, потому что если Чимин выстрелит, то за ним придут либо люди, крышующие Кибома, либо полиция, которая точно в стороне не останется. Данный ломбард — кормушка, достаточно жирное место, пускай и находящееся на краю города, и никто не посмеет даже пальцем тронуть Ки, который терпеливо выполнял свою работу и получал за это деньги и крышу над головой.       — Будь осторожнее в городе, — проговорил внезапно Кибом в спину Чимина, который даже остановился, сжимая в руке засаленную зелёную бумажку. Предупреждения оценщика никогда не были необоснованными, и если он говорил быть осторожнее, то нужно быть не просто осторожным, а держать наготове пистолет, чтобы, если что, застрелиться. — Ходят слухи, что будет чистка, и начнётся она с северного района. Если ты со своими людьми живёшь на севере, то попытайтесь уйти на юг. Либо вообще покиньте город. В праздники случается многое: и убийства, и насилие, и грабежи. С четвёртым июля тебя, с днём независимости. Береги себя.       — Спасибо.       Тревожность возвысилась, как только Кибом всё это рассказал, ладони позорно вспотели и намочили сжатую купюру номиналом в сто долларов; тяжело, больно, плохо, да так, что страшно тошнит. Зря Ки сказал о том, что надо быть осторожнее, очень зря, теперь в сто раз невыносимее, хуёвее и хочется сбежать из Санта-Фе, пускай и бежать теперь некуда: нигде нет дома, нигде нет спокойствия, везде тревога и сплошная смерть, потому и не хочется жить дальше. Потому, наверно, Чимин и бежал вперёд, к Сонюну, который будет рядом и никогда не бросит, ведь он — компаньон, тот, который будет рядом в любой момент жизни, если не решит, что разбой и преступления — это не для него. Пак не даст сомневаться другу в выбранном пути, а если тот решит свернуть с проложенной преступной дорожки, то запросто выстрелит ему в затылок, ведь он предатель, урод, для которого дружба ничего не значит. Уж лучше быть вечно в бегах, поисках и крови, чем сидеть спокойно перед телевизором, когда под боком лежит полная и покорная жена с искусственными кудряшками — не любили парни эту американскую идиллию и надеялись, что как можно больше людей присоединится к их жизни. Жизни, пропитанной болью, драйвом и догонялками с полицией.       — Ну, сколько выручил? — спросил Уай, и вскоре в его ладони оказалась бумажка в сто долларов. — Да блядь! Он издевается, что ли? Почему так мало?       — Уже пора менять ломбард, в следующий раз придём с чем-то прекрасным — и Кибом даст поджопник и плевок в спину, — Чимин покачал головой и сплюнул на асфальт. — Урод. Желаю, чтобы его бизнес погорел.       — Такие, как он, бултыхаются и никогда не тонут, — проговорил Сонюн. — Этими деньгами расплатимся за тачку. Надеюсь, ты не против?       — Нет.       Вскоре парни забрали машину и поехали на другой конец города — туда, где у них было пристанище, скрытое от всех, ведь никто не догадывался, что в старом заброшенном здании, где будто бы до сих пор нет электричества и водопровода, будут жить люди. Чимин любил свою «хибару», как он её называл, всей душой, и вкладывал туда буквально всё, что у него было. Да, ремонтные работы двигались с трудом своими силами, крыша протекала, а штукатурка желтела и осыпалась, но это всё равно был дом, нечто родное, нечто приятное, связанное с теплом и уютом. Повсюду на полу валялись журналы, впитывающие в себя влагу, лампочки мигали и грозили лопнуть, но даже Сонюн отказывался покидать это место только потому, что прикипел к нему всей своей душой. Даже клопы, живущие в матрасах и кусающие иной раз, стали какими-то родными, и их укусы воспринимались скорее как поцелуи, как ласковые прикосновения матери, чем чешущиеся и кровоточащие язвы, от которых было никак не избавиться.       — Ну что, по бутылочке пива за Четвёртое июля? — предложил Уай, валясь на диван с торчащими пружинами и талантливо располагаясь между ними — тонкий, вёрткий, он раньше играл роль девушки в клубах и танцевал стриптиз. Конечно же, все гости знали, что это был парень, но всем нравилась его манерность, всем нравилось платить ему деньги и наблюдать за тем, как он отсасывал особо щедрым мужчинам, которые были не против увидеть на своём члене юного парнишку. О своём постыдном и позорном прошлом Уай поделился с Чимином после наркотического трипа, который случился не по его вине, а потом долго плакал и говорил, что нет, он не голубой, а то, что у него вставал, что он кончал вместе с гостями — это просто досадная оплошность организма.       — Не, я, пожалуй, просплюсь, а потом можно и выпить, — Пак закинул сумку с деньгами из банка под диван и зевнул — он действительно устал и изнервничался, потому и требовалось срочно лечь спать и отключить свой мозг, который подсовывал разные плохие сценарии развития сегодняшнего преступления. Он был уверен — Ки не станет молчать, выдаст полиции всё, до самого последнего камешка, а потом ничего не останется, кроме как взять дробовик, хранящийся заряженным под матрасом, и выстрелить прям предателю в лицо. Было дело, Чимин как-то стрелял в человека из дробовика — от лица осталось месиво, некрасивое, кровавое, напоминающее изнанку ливера, и как же ему, чёрт побери, понравилось то зрелище, как он кайфовал, наслаждался, потому что раз — и нет истошно вопящего человека, зато есть кровь на руках и одежде, на собственном лице.       Наверно, в момент того убийства Чимин и задумался над тем, не псих ли он, и пускай буквально всё говорило о том, что он психически тяжело болен, он отрицал в лица своим приятелям — тогда была самооборона, этот ублюдок бы и на смертном одре вызвал копов и Пака бы скрутили, а так он обезопасил себя. Странно, что парня не искали, странно, что никак не проверяли ни его машину, ни его самого, ведь в саквояже лежала грязная, испачканная в крови одежда, лицо хранило следы побоев, а руки — запах пороха и смерти. Полиции стоило добить его в упор, не смотреть прямо в глаза, будто запугивая, да так, что пересохли губы и захотелось пригубить что-то покрепче чёрного кофе, который был на завтрак, обед и ужин в своё время. «Проезжайте», — проговорили тогда ему, выпуская из города, и кореец вдавил педаль газа в пол, дабы как можно быстрее убраться из затхлого городишки, пропахшего пожарами из-за чересчур жаркого лета и кровью из-за многочисленных убийств. Человеческая скотобойня — именно так прозвал тот город Чимин впоследствии, потому что он выжал из него все силы, резал людей налево и направо, обкрадывал, если была возможность.       Пружина неприятно ткнулась в бок, но Пак не обратил на это внимания и прикрыл глаза; голова страшно раскалывалась из-за уже начинающихся фейерверков и страха, что полиция забредёт в эту конуру и устроит двум парням сладкую жизнь. Чимин не святой, ни в коем случае, и таковым не притворяется, показывает всем, какой он плохой мальчик из очень плохой (точнее сказать, отсутствующей) семьи, и его окружают точно такие же гнилые личности, как и он сам — взять хотя бы Сонюна. Тот познакомился с Паком, будучи пьяным, в одной руке у него была разбитая бутылка, во второй — пистолет, так он ещё и грозился застрелиться, чтобы на парня, что стоял напротив, повесили ярлык убийцы. Уже на тот момент Чимину было нечего терять, он лишь хмыкнул, убирая влажные от дождя волосы за уши, и проговорил «Валяй», а у Уая духу не хватило самоустраняться из этого мира, какова бы ненависть к себе ни была.       — И как ты докатился до такой жизни? — Чимин повёл нового знакомого в бар, где на гитаре играл какой-то чересчур юный хиппи в расклешённых джинсах и с длинными нечёсаными патлами, и заказал пиво на двоих, пускай Сонюну уже давно пора спать и не шататься по тёмным улицам. Они были одногодками, только Пак был немного эмоционально стабильнее, совсем на чуточку, ведь не так часто впадал в истерики и умел сохранять хладнокровие даже в таких ситуациях, откуда не было выхода.       — Не ебу, — проговорил Уай, прикуривая. Ему было всё равно, где курить, главное, чтобы дым втягивался в лёгкие и затем покидал их, и даже американки-официантки, по задницам коих хотелось отчаянно шлёпнуть, были ему не указ. — Привык жить на адреналине и выжимать из жизни всё, а ты даже застрелиться не дал.       — Я тебе просто хочу предложить ещё больший приток адреналина, — проговорил Чимин, глотая горькое пиво и не морщась — привык именно им утолять жажду, и хорошо, что в баре оно было более-менее приемлемым, а то бы плевался, как после пригоревшей яичницы своей бывшей. — Как ты относишься к грабежам и разбоям?       Грабежи и разбой? Перестрелки, кровь, убийства? Побег от полиции? Звучит романтично.       — А что такое? Есть одно дельце? — Сонюн говорил тихо, заинтересованно, чтобы никто больше не услышал об их плане, никто ничего не узнал; он и так не домашний мальчик, за свою жизнь объездил как минимум три штата на очень дрянной машине под руку с престарелым и вечно пьяным отцом, так что перспектива кого-то грабить и убивать не кажется такой уж пугающей. — Я готов. Умею стрелять, кстати.       — Водить машину?       — Я в ней как рыба в воде.       И после этого Сынюн и Чимин стали компаньонами.       Пак проснулся от странных звуков спустя пару часов — он толком не поспал нормально, его лихорадило, видимо, заболевал, а это плохо — опять не сможет руководить всеми их операциями и действиями, да даже договариваться с кем-то о сделках будет в сто раз сложнее обычного. Он встал со скрипучего матраса, повертел головой, находя часы и замечая, что до вечера осталось совсем немного, и потёр лицо ладонями, дабы избавиться от ощущения сонливости и усталости, но мир завертелся, а потом в комнату вошёл Уай.       — Собирайся, быстрее, — он говорил спокойно, но истеричные нотки всё равно проскальзывали в его голосе, и это действовало на нервы. — Хватай всё, что только можно, что ценно, кто-то вызвал сюда копов.       — Кто посмел? — у Чимина для особых случаев всегда собран рюкзак, где все его документы и личные вещи, коих мало, и поднял матрас, забирая дробовик и патроны к нему. — Блядь, неужели это всё Кибом?!       — А он знает, где мы базируемся? — у Сонюна уже натурально поднялась паника, он не контролировал себя и хотел как можно быстрее убраться из этого дома. — Я поймал полицейскую волну, там они обсуждали наш адрес и что туда направляются две машины, — парень поймал брошенный в руки дробовик, ненароком направляя ствол на себя, но потом одумался и опустил его в пол. — Так что и подумал, что надо руки в ноги и куда-нибудь… не знаю, куда.       — В каких штатах ты был, где есть возможность затеряться в толпе? — Сонюн скептически посмотрел на Чимина, ведь они оба азиаты, даже от чёрных отличаются, так что затеряться в толпе точно не получится, а если и выйдет, то это будет самым настоящим чудом. — Ладно. Просто скажи любой штат, и мы туда сразу же стартанём.       — Давай в Калифорнию, — проговорил Уай, доставая собственный рюкзак с вещами и сумку с деньгами. — Там жарко, океан рядом и девочек много.       Сбегая по скрипучей лестнице вниз, парни слышали отдалённые взрывы фейерверков, но пока ещё полицейских сирен не было, либо же копы уже приехали и ждали возможности, хотели подкараулить и всадить в спины несколько пуль. Чимин закинул в багажник два рюкзака и сумку, зарядил для верности дробовик и сунул его между водительским сиденьем и коробкой передач — мало места, зато под рукой, легче отстреливаться. Уай прыгнул рядом, протягивая ключи и судорожно оборачиваясь, но пока на хвосте никто не висел, но Чимин чувствовал — присоседятся, протаранят его красавицу и прижмут потом обоих парней к асфальту. Машина с визгом шин сорвалась с места и помчалась по темнеющей улице в сторону, противоположную от заката, нервы у Пака шалили, когда он выезжал на шоссе, и даже слёзы выступили на глазах, но вроде всё обошлось. Пока они в дороге, они в безопасности.       — Чимин, — Сонюн выдохнул и распластался в кресле, чувствуя себя расслабленно и слишком прекрасно — как же он давно хотел покинуть этот городишко, а тут ещё и паранойя Пака помогла уехать — красота! Конечно же, за ними не ехала никакая полиция, их искали не в Санта-Фе, а в другом городе, и всё это было хитрым планом Уая, чтобы они умчались куда подальше. — Знаешь, я тебе наврал.       — О чём именно? — Чимин был сосредоточен на дороге и не мог отвлекаться, дабы даже просто бросить взгляд на своего компаньона. — О своём прошлом, когда шарахался по клубам и выдавал себя за девку?       — Я наврал тебе, что за нами едут копы, — после этих слов Пак вдавил педаль тормоза в пол и машина остановилась. Ноздри гневно трепетали, когда Чимин оборачивался к другу, а глаза дёргались — он так изнервничался, он так, мать вашу, запаниковал, а всё из-за чего? Из-за простой шутки? — Ну ладно, Чимин, ладно! Поехали в Калифорнию! Помнишь, что я тебе о ней говорил? Солнце, пляжи, коктейли, девочки, красота!       — Да кому, блядь, теперь нужны твои девочки и коктейли с пляжами, — руки задрожали, из глаз чуть не полились слёзы. — Сонюн, ты, сука, полнейший уёбок! Кто так делает вообще?!       — Да ладно тебе, Санта-Фе — не последнее пристанище на планете, есть и другие города, стоящие нашего с тобой пристального внимания, — на последнем слове Уай икнул — в его лицо был направлен ствол дробовика. Да, он пропустил момент, как Чимин прятал оружие в салоне, но и сейчас проморгал то, как друг достал его и направил прямо на него. — Я надеюсь… ты шутишь?..       — Я однажды одному ублюдку, как ты, выстрелил в голову, — Чимин говорил тихо, угрожающе, его даже не тронуло то, что кадык у уже бывшего друга дёрнулся, а на лбу выступила испарина. — Знаешь, с какой скоростью разлетаются по улице человеческие мозги? Ты вот не знаешь. А я знаю. Потому что видел всё это собственными глазами. А теперь и ты узнаешь, что бывает с людьми, которые предают меня.       Дробовик не надо было заряжать, а Сынюн просто не успел выскочить из салона, дабы патрон прошёл хотя бы по касательной; голова разлетелась быстро, тело откинулось на окно, а в крови оказался заляпан весь салон и Чимин вместе с ним. Обезумевший от своей паранойи и ярости, он смотрел на тело Уая и только спустя две минуты догадался, что он, блядь, только что натворил, кого убил, но что делать дальше — не знал. Испачканная полностью в крови машина, выбитое стекло, на переднем пассажирском труп, а в багажнике — два рюкзака с вещами и сумка с деньгами, что же теперь делать, Чимин не знал. Был только один вариант — подъехать к Рио-Гранде и утопить там машину с практически всеми вещами, что находятся в багажнике и бардачке, и это была чертовски прекрасная идея, вот Чимин и вырулил на проезжую часть, направляясь прямо к реке.       Был уже вечер, когда он подъехал к берегу и вышел из салона, дабы глотнуть свежий воздух и осмотреться: кругом царило спокойствие, а ещё был очень крутой спуск, так что надо просто снять машину с ручника и легонько толкнуть. Пак подошёл к багажнику, открывая его и доставая все вещи; документы Сонюна он специально поместил к себе в карман, дабы потом сжечь, и пересчитал деньги в сумке. Но надо ли ему столько? Взял примерно половину, оставшуюся часть брезгливо бросил в багажник, туда же полетел и опустошённый рюкзак бывшего компаньона — у них был примерно одинаковый размер одежды, потому Пак взял буквально всё, кроме средств личной гигиены. Из салона пришлось забрать дробовик и патроны к нему, из бардачка — документы на машину, которые потом придётся сжечь, и как только парень закончил, он вздохнул и дрожащими руками подтолкнул свою малышку, свою неземную девочку вниз по обрыву, предварительно сняв её с ручника. Он уже не слышал плеск воды и все остальные прощальные звуки, он просто шёл вперёд, прикуривая сигарету, и надеялся на то, что перехватит попутку, отнимет машину и поедет до Калифорнии уже самостоятельно, уже без Уая, предателя, которому Пак бы после этого не верил, оставь он его в живых.       Документы, разведённые в костре, загорелись хорошо и ярко, и в отблеске пламени Чимин видел, как по трассе ехала машина — простая, не шибко дорогая, да и к тому же со слегка барахлящей подвеской, но кто будет прав на дороге, если дробовик у него, у Чимина, а водитель такой развалюхи — явно обрюзгший семьянин-американец лет сорока-пятидесяти? Именно поэтому, как только все документы превратились в пепел, что было достаточно быстро, Пак выкинул окурок и поспешил на трассу, чтобы встать поперёк дороги и направить дробовик прямо на водителя, что он и сделал со всей свойственной ему импульсивностью и стремительностью.       — Вылезай из тачки, — приказал Чимин, оценивая ситуацию — за рулём такой же азиат, как и он сам, но выглядит моложе, да и в глазах что-то по типу страха, значит, безоружный и неопасный. — Ключи на капот, сам сваливай нахуй отсюда.       — Эй, давай потише! Я не для этого столько миль из Альбукерке тащился, чтобы у меня отжали машину, — проговорил водитель, но ключи послушно оставил на капоте. — Может, меня тогда до Санта-Фе подбросишь?..       — Размечтался, — не отпуская дробовика, Чимин взял ключи и косо глянул на парня. — Кореец или китаец?       — Кто? Я?       — Нет, блядь, я, — огрызнулся Пак.       — Кореец я. Чонгуком зовут.       — Вот и отлично, Чонгук, передай своему папочке, что он может покупать тебе новую машину, так как эту ты передаёшь в мою собственность, — для предупреждения Чимин выстрелил в землю рядом с ногами Чонгука и сел в салон. — Бывай! До Санта-Фе буквально четыре мили, можешь сам пройти на своих двоих, искать попутку бессмысленно.       Чонгук кашлял, когда машина бросалась пылью в лицо, а из окна полетели его документы — надо же, бандит с большой дороги, а вроде как и «отдал» все бумажки. Только вот родители действительно будут ругаться, когда узнают, что случилось с ним и его машиной, ведь в Альбукерке таких подонков нет. Зато Санта-Фе, видимо, кишит таковыми.