Следуй за Воронами

Новый Орлеан, штат Луизиана, США 4 июля 1967 года

      Болота Нового Орлеана неимоверно притягивали Лию, что сидела на крыше дома и всматривалась в праздничную улицу, что была от неё далека, но девушка не решалась спускаться, дабы не нарушать минуты своего отдыха. Четвёртое июля для неё — ничего не значащий праздник, такой же день в году, как и остальные до и после него: просто он чуть краше, просто кругом чуть больше жителей, а ещё все поздравляют её и говорят, что приглашают на барбекю или же просто в гости. Притянув к себе колени, Джису вновь почувствовала аромат тлена и болот, что окружали город со всех сторон и манили своими тайнами и скрытыми в них телами, пускай время от времени там кто-то всплывал — её бывший парень был полицейским и многое ей рассказывал о расследованиях. Девушка верила в то, что язычки света в лесу рядом с болотами — это колдующие маги вуду, и суеверно сжимала крест на груди, освещённый в церкви ещё при её крестинах. Соработницы-прачки выплывали сейчас из здания, на крыше которого сидела Лия, будто ни капли не уставшие, но девушка чувствовала тоску, съедающую изнутри, и понимала, что на этой работе много денег не получишь, а ещё стало портиться состояние рук и общего здоровья.       Чхве Джису, мигрантка из Республики Корея, завидовала тем, кто мог работать на самого себя, а не в команде, был способен распоряжаться своей жизнью и не думал так часто о завтрашнем дне, как она. Она сама этого не могла сделать, даже ребёнка, её маленькую солнечную Амалию, забрали сразу после тяжёлых родов, когда дочка плакала, а всё материнское естество кричало о помощи, руки тянулись, но теперь рядом с Лией не было никого: ни дочки, что пиналась, когда находилась ещё в животе, ни того солдата, что сбежал после того, как Чхве рассказала о своей беременности. Для неё понятие «счастье» не существует, ведь даже родители умерли в Корее, там остались их могилы, но девушка не могла даже навестить их, не могла накопить денег и просто уехать — для начала нужно забрать дочку, а уж потом работать на поездку к себе, домой.       — Ты чего тут сидишь? Прачечную скоро закроют, будешь праздник встречать на крыше.       Фату Самба была полноватой негритянкой, которая не носила парики и ослепляла всех белозубой улыбкой, а ещё своей добротой, которая крылась очень талантливо за её пышными цветастыми юбками. Её семья была родом из Сенегала, они искали лучшей жизни, но столкнулись с массовыми приступами расизма, потому Джулия, или Лия, как её чаще называли, единственная была её подругой, потому что сталкивалась с такими же проявлениями расизма. Чхве немного улыбнулась, беря протянутую сигареты и поджигая её; аромат табака распространился по воздуху — обе девушки закурили, сидя на крыше, и стали слушать дыхание Нового Орлеана, пропитанного тайнами и ладаном.       — Дома всё равно никто не ждёт, а спишь ты на работе или же уходишь на ночь — никто за этим не следит, — проговорила Лия. — Какой смысл вообще куда-то идти, если для получения денег надо работать, работать и ещё раз работать?       — Милочка моя, — когда Фату говорила эти слова, внутри у Джису что-то подскакивало — она очень любила, когда её так называли, — от работы тоже нужен порой отдых, а то щёлочью сотрёшь все ладони и получишь сильную аллергию. Давай лучше пойдём ко мне, купим вещей для Амалии и сходим навестить её, хорошо?       — Пойдём.       Фату общалась с Лией лишь потому, что видела в ней самую настоящую сестру, потерянную девочку, которая нуждалась в заботе и внимании, и между ними были действительно хорошие отношения, даже можно сказать, чересчур тёплые. Именно к негритянке пришла Джису, когда Амалию забрали, именно у неё на плече плакала и говорила, что она явно отвратительная мать, если не смогла уберечь дочку от лапок посторонних людей. Фату тогда буквально на ноги поставила молодую мать, дала пару пощёчин и сказала, что жизнь на этом не заканчивается, пора показать зубы и сделать всё, чтобы малышку вновь вернули в целости и сохранности. «Понимаешь, я хочу, чтобы ты знала — ты не одна. Твои мысли — только твои мысли, в них ты будешь одинока, но пока рядом я, знай, что бы ни случилось, ты можешь прийти ко мне и рассказать всё, что тебя гложет», — сказала однажды Самба и никогда не жалела о своих словах, ведь именно после этого Лия раскрылась ей полностью и окончательно доверилась.       Спуск с крыши на чердак не был оборудован лестницей, потому пришлось прыгать в темноту в гору тряпья, чудом не стукаясь носом о деревянное покрытие и не расцарапывая, а в некоторых случаях и не вывихивая, руки. Сначала с грацией спрыгнула Лия — занимаясь гимнастикой с самого детства, она умела приземляться мягко и красиво, а потом тяжело упала Фату, лёгкие которой испортили сигареты и жизнь близко к фабрике, на которой изготавливалась бумага. Джису посмеялась немного с подруги, с её недовольного бухтения и отряхивания светлых, не в пример коже, ладоней, и протянула руку помощи, и вскоре обе девушки оказались внизу, перед дверьми прачечной, которая именно сегодня, в праздник, Четвёртого июля, закрывалась намного раньше, чем обычно. Из года в год видя, как что работает в праздники, Лия сделала для себя закономерный вывод: надо уметь отдыхать даже в те моменты, когда по спине стекает пот, а руки ломит от натужной работы.       — Я так рада, что ты согласилась на мой план, — проговорила Фату и подхватила подругу под локоть, — да и Амалия страшно обрадуется, когда тебя увидит. Ты же тоже хочешь её увидеть, да?       Многие удивлялись при знакомстве с Лией, что её дочь зовут Амалия, ведь считали, что это буквально одни и те же имена, но Чхве, смеясь, объясняла: имя дочери просто составлено из имени матери и любимого напитка отца, Лия и амаретто. О таком мало кому расскажешь даже под бокал вина, но Джису считала это весьма забавной историей и каждой новой прачке про это рассказывала, а потом во время отдыха, уходя в подсобку, плакала и корила себя за предельную честность, которую от неё требовали. Никто её не просит открывать все тайны, тщательно пережёвывать факты и потом делать вывод, что Чхве Лия — дурочка-азиатка, готовая на всё ради денег и своего Бога, которому она остервенело молилась каждый раз, как только выдавалась возможность. Быть верующей тяжело, особенно той, что готова вот-вот разочароваться в себе и в религии, но небо явно любило Лию и подавало ей разные знаки, мол, «ты не одна, мы тебя видим, знаем и любим», потому что никак по-другому девушка не могла объяснить, почему порой ей так сказочно везло. Везёт на работу, везёт на подругу, да даже то, что ей можно видеть собственного ребёнка — это удача, благословение, которое ей дал Господь Бог. Сама Амалия являлась благословением.       — Кстати, как думаешь, Большой Джо уже приготовился жарить барбекю? Урвём ли мы немного ягнёнка? — Фату рассмеялась, глядя на перекошенное лицо Джису — та относила себя к людям, которые в любом виде не приемлют мясо; идя сейчас в район Байуотер, где жила Самба, девушки забавлялись друг с друга и весело болтали. — Да ладно тебе, ягнёнок — явно создание богов…       — Ты моего Бога и своих богов не путай, — по-доброму улыбнулась Лия, так как весьма быстро переваривала все слова подруги, которая относилась к ней с теплом и даже некоторой долей любовью. — Но всё же я бы посидела с твоей семьёй. Они напоминают мне о моих родителях.       Родители Джису умерли достаточно давно, когда девушка ещё была несовершеннолетней, и тогда же она повстречала Джона — белозубого американца с идеальными блондинистыми кудрями, который заботился о ней несколько лет, а потом и вовсе закрутил роман без обязательств. Только не учёл, что от секса бывают дети, и оставил девушку, жаждущую любви, с маленьким ребёнком на руках. Чхве замаливала свои грехи, долго и громко, плакала, как и её ребёнок, Амалия, которую она никогда не била, но соседи подумали, что у «этой полоумной» совершенно нет мозгов, она не умеет воспитывать детей, и пришли власти. Они отобрали маленькую девочку, но, видя слёзы девушки, слыша её мольбы, сжалились и разрешили навещать Амалию, а потом, когда будет больше денег, когда она счастливо выйдет замуж и обзаведётся нормальным домом, может забрать из приюта. «Условия вашего дома оставляют желать лучшего, — окидывая взглядом полуподвал, сказал работник спецслужбы, — да и соседи говорят, что вы ведёте плохой образ жизни». В холодильнике было пусто, да, но по комнате не разбросаны бутылки из-под алкоголя — наоборот, очень чисто, просторно, но всё равно на замечания других жильцов нужно реагировать.       «Амалия — это единственное живое существо, которое я хочу видеть рядом с собой, — в бессилии проговорила Лия, прижимая к себе дочку. — Пожалуйста, не лишайте меня её. Только она заставляет меня держаться на плаву».       Но Амалию всё равно забрали, унесли, и Джису плакала на полу комнаты долго, примерно два дня, а потом пришлось взять себя в руки: нужно найти нормальную работу, мужа, а до этого всего нужно сходить в церковь, чтобы спросить у Господа, за что он так с ней. Почему только на её долю выпадают испытания, почему именно она должна страдать за все грехи, что сотворили женщины и неверные мужчины? Они же с Джоном были счастливы, он сделал ей предложение, так почему позорно убежал, решив, что ответственность, связанная с ребёнком — не для него? Почему же он испугался, когда она внесла маленькое чадо в их общую комнату, говоря, что это прекрасная дочка, чьи глаза будут радовать их обоих на протяжении всей жизни? Она же была преисполнена любви, верности, так почему Джон предал их любовь, бросил её и, самое главное, убил в своём сознании образ дочери, которая тянула к нему ручки и просила взять к себе?       «Командир сказал, чтобы я как можно скорее вернулся в часть, — врал и даже не краснел, а Лия верила, кивала и была счастлива тому, что у дочки, оказывается, папины волосы и её глаза. — Я вернусь скоро, буквально через месяц, ты и соскучиться не успеешь».       А он не вернулся.       Ни через месяц, ни через два.       И только после этого Джису поняла, что над ней жестоко поглумились.       Уж сколько бы она ни плакала, сколько бы она ни убивалась, Джона это всё равно не вернёт, а потому оставалось только работать и сжимать зубы — такова жизнь, такова судьба, если Бог даёт ей потрясения и испытания, значит, есть за что, значит, надо просто терпеть и быть благодарной за такую жизнь. И даже если возникнут ещё более сильные испытания, их тоже надо будет снести с поднятой головой и распахнутым Богу сердцем, чтобы он понимал, зачем ты всё это делаешь, для кого и как можешь все испытания пройти. Сейчас Джису перебирала пальцы, слушала беззаботно болтающую Фату и знала, что это Бог послал ей подругу, с которой легко верить в себя и будущее, и надеялась, что их дружба продлится как можно дольше, пройдёт сквозь года, и вот уже дочери обеих девушек будут общаться.       — Честно, я бы хотела, чтобы мы дольше проводили время вне стен прачечной, где щёлок разъедает руки, — проговорила Самба и приобняла кореянку, которая смутилась немного от такой близости и постаралась отстраниться как можно скорее — она была очень скромной и порой даже такие широкие дружеские жесты могли вызвать своеобразную тревогу. Да, она спокойно держалась за руки и могла даже шутливо целовать подругу в щёки, но плечи, грудь, бёдра и талия были теми частями тела, коих не должны были касаться другие люди. — Как ты на это смотришь? Может быть, каждую пятницу будем собираться в ресторане креольской еды? Или же каждый день уходить с работы вместе?       — Давай попробуем с малого — регулярно курить на обедах, — и девушки звонко рассмеялись.       Район Байуотер пестрил красками, людьми и праздником, отовсюду слышалась музыка, смех, счастье лилось рекой, а потом Фату и Джису свернули на неприметную улочку, на которой жила первая — она не имела определённых цветов, всё было тёмным, но где-то в глубине слышалось оживление, будто там была счастливая семья, знающая, в Четвёртое июля нельзя унывать. Да, они были бедны, но их души были раскрыты новым людям и знакомствам, оттого и не было в доме злости и ненависти, было лишь гостеприимство и искреннее желание подружиться — таковым было семейство Самба, которое было знаменито на всю улицу. Они всегда веселились, даже тогда, когда в город приходила беда, чтобы показать всем остальным, что каждую проблему можно решить, если относиться к ней с долей позитива и массой улыбки, и дети семейства, жившие непосредственно рядом с родителями, были все как на подбор. Фату была самой старшей, за ней шли братья Агиш и Тибюрс, и завершала древо пока что рождённых детей Рабаб, красотой пошедшая в свою старшую сестру, но при этом имеющая более чёткие формы.       — О, Лия, мы так рады тебя здесь встретить! — миссис Самба, как всегда, была приветлива, пускай её большой и округлый живот вызывал опасения, но она обняла подругу дочери и ласково улыбнулась ей. — Проходи-проходи, папа как раз сделал овощи на барбекю, а мы знали, что ты обязательно придёшь — такой праздник надо отмечать только в кругу близких, а ты нам близка, даже ближе, чем наши родственники.       — Эй! — Рабаб не отличалась галантностью или манерами, потому лишь Агиш удержал её от подножке гостье — такой вот своеобразной была младшая дочь семьи Самба, которая была ещё слишком маленькой и слишком вредной по отношению к другим людям. — Я тебя сюда не звала, уходи, ты чужая!       Фату решила, что поговорит с сестрой позже, а пока только показала кулак и ушла за Джису, фыркнув и поняв, что за воспитание Рабаб нужно взяться основательно, раз уж в совсем младенчестве не научила и не впитала с молоком матери, то выход лишь один — вбивать знания и воспитание насильно. Девочка показала язык старшей сестре, и Агиш дал ей подзатыльник, наконец-то отпуская и давая сорванцу скрыться в доме с криками «меня тут не любят!», хотя её любили абсолютно все — даже Лия, которая была «чужой». Семья Самба хорошо относилась к кореянке, и она в ответ возвращала всю любовь и хорошее отношение, пускай всегда морщилась, когда ей предлагали мясо — ну не любила его, не могла взять в рот, не могла прожевать и сказать, что ей вкусно, потому что это ложь. Всё мясо воняет тухолью, это мёртвые животные вне зависимости от того, как они росли: специально на убой или же скакали по дикой природе и пощипывали травку.       — Я надеюсь, что у нас у всех в такой день сбудется всё, о чём мы так мечтаем, — проговорил мистер Самба и первым поднял тост — только в стаканах был не алкоголь, а простой яблочный сок, который Тибюрс купил в ближайшей лавке фермера. — Желаю, чтобы Лия смогла наконец-то забрать своего ребёнка из приюта, а мы… надеюсь, когда-нибудь снимем домик получше, чем этот.       — Всё у нас получится, я выбиваюсь в лучшие прачки месяца, — Чхве с готовностью кивнула на такую информацию от Фату — действительно, её хвалили и говорили, что она скоро пойдёт на повышение. — Так что денег скоро будет побольше, возможно, выбью премию…       — Если что, я могу с тобой поделиться, — добродушно произнесла Лия, и Тибюрс кивнул ей с благодарностью — несмотря на то, что обе девушки зарабатывали одинаково, кореянка часто делилась последними центами на еду, а потому была любима всеми, кроме разве что Рабаб — она была ещё слишком маленькой и не любила чужаков. — Так что… не бойся.       — Тебе надо Азалии подарки покупать, а не на меня тратиться, — недовольно проговорила Фату и замахала руками — брызги от бараньей ножки, которую она ела, разлетелись в разные стороны. — Кстати о ней! Может, после еды сходим к ней, проведаем, что-нибудь купим? Она нуждалась в чём-нибудь? Игрушки, одежда? Или я могу от себя купить сладости?       — Ох, у меня тоже для твоей малютки кое-что есть, — внезапно встала миссис Самба и неловкой походкой направилась к дому, чтобы выйти оттуда через пять минут и с мягкой улыбкой передать небольшую куклу со светлой кожей, у которой были заплетены маленькие-маленькие косички — творчество Рабаб, которая на тот момент не начала у кукол состригать волосы и пытаться пришить их к своим. — Я думаю, пора передать эту куклу кому-нибудь другому, так как я чувствую, что у меня родится мальчик, а ему будет не до игр в дочки-матери. Да и тем более Рабаб в последнее время вымазывает кукол в грязи и мазуте, стрижёт им волосы и рвёт одежду, так что, думаю, Азалии больше понравится такая игрушка.       — А мы с тобой серьёзном поговорим, — Фату взглянула на младшую сестру, что в гневе убегала в дом плакать — она не любила, когда её игрушки кому-то передаривали, и пускай она плохо с ними обращалась, чувствовала, что они её и ничьи больше. Маленькой Азалии она благо не желала смерти, но градус нелюбви к «тёте Лие» подскочил до невообразимо высокой отметки. Именно она виновата в том, что сестрёнка Фату позже возвращается с работы, именно она виновата в бедности семьи и том, что все говорят только об Азалии и о том, как же тяжело в этой жизни «бедняжке Чхве», хотя им тяжелее намного, ведь у них семья, а она — одна. — Не обращай на неё внимание, перебесится и успокоится.       — Спасибо большое, — поклонилась Лия, прижимая куклу к себе и испытывая толику сожаления, потому что обидела Рабаб просто своим присутствием — не стоило идти к Фату, надо было свернуть и пойти к себе, — я думаю, Азалии понравится её новая подруга.       Немного посидев с дружной семьёй, которая любовалась фейерверками, Лия начала собираться — стоило быстро добежать до дома, переодеться, а там уже опрометью броситься к приюту, чтобы на ночь увидеть свою малютку, поздравить с праздником и вручить подарок от простодушной миссис Самба. Фату напросилась в компанию, и Чхве не была против — вдвоём идти веселее, милее и лучше, и не знала ни та, ни другая, что маленькая Рабаб в своей комнате зажгла свечи, дабы попрактиковаться в своей магии, чёрной, как её душа — тело ребёнка и разум взрослого, способного на жестокую месть. Она знала, что делать и как правильно ударить, чтобы Джису плакала и умоляла о пощаде, ведь во всей Америке был лишь один человек, которого она искренне любила и о котором предпочитала заботиться больше, чем о себе, — и это была маленькая Азалия, слабое звено, которое можно было весьма легко устранить.       Кто говорил, что Новый Орлеан — не столица чёрных ритуалов и вуду? Этот человек крепко ошибается.       — Рабаб, как всегда, никому не рада, — проговорила осторожно Фату и выдохнула, когда не заметила отрицательной реакции подруги, — главное, чтобы она ничего не натворила, а то мать будет ругаться, а ей нервничать нельзя.       — Мальчика же ждёт, да? — Лия погладила себя по животу будто автоматически, хотя родила уже давно. — Так… приятно, знаешь? Как назовёте?       — Папа говорит, что его надо назвать Микаэлем, — Фату гордо подняла голову и перехватила Лию под локоть. — С нашего языка это означает «кто как Бог», к тому же это имя созвучно с именем «Михаэль» и «Майкл», так что ему будет легче, чем Рабаб или Тибюрсу. Агишу и мне легче. Как-то один русский эмигрант сказал мне, что моё имя созвучно с одним из русских слов, к сожалению, я даже не помню, как оно произносится, а также оно созвучно со словом «fate», судьба. Могу ли я быть твоей судьбой, Чхве Лия?       — Это звучит слишком не так, как я хочу, чтобы звучало, — проговорила Чхве и осторожно прижала к себе Фату. — Давай мы будем подругами, которые пройдут через огонь и воду, но останутся вместе?       — Давай.       Дом кореянки со свободной американской душой, скованной лишь верой, показался быстро, и девушки зашли в него, сразу проходя на кухню — Фату решила поставить себе чайник, а Лия прошествовала дальше, в свою комнату, которая располагалась на втором этаже под самой крышей. Она жила в стеснённых условиях, но ни на что не жаловалась, так как по характеру была мягкой, покладистой, даже в общении с полицией, которая часто к ней наведывалась из-за соседей, была таковой. Быстро собравшись, Чхве выскочила из своей комнаты, Фату даже не успела допить чай, и девушки вышли по направлению к приюту, что был расположен недалеко, из уютного домишки, который Лия делила напополам с семейной парой, которая появлялась там очень редко из-за работы в другом городе. Джису познакомилась с ними случайно во время дождя, когда зашла в забегаловку, плача и надеясь, что ей вернут Азалию, а комнату Джона в полуподвале понемногу затапливало — ни к чёрту работали ливнёвки, а щели наполнялись водой слишком стремительно. Тогда-то её и увидели Фортнайты, типичные хиппи по виду, но по призванию учёные, которые увидели в девушке себя же буквально пять лет назад — такая же брошенная, побитая жизнью, она нуждалась в защите, и Линда Фортнайт как-то за чашечкой чая сказала обрётшейся подруге:       — Знаешь, я даже тебя к своему мужу не ревную. По тебе видно, что тебе он не нужен.       А вот что говорил Генри Фортнайт:       — Мне очень приятно видеть, что жена нашла в тебе хорошую собеседницу, ей полезно провести время с какой-нибудь девушкой.       Фату широкими шагами шла вперёд, придерживая подарок для Азалии, в то время как Джису еле за ней поспевала, стараясь время от времени дышать правильно — в последнее время болела грудина, там, где сердце, поселилась знатная тревога за свою здоровье, но жива — и ладно. Самба заметила небольшую остановку, подала руку, чтобы подруга за неё схватилась, и уже медленнее пошла вперёд, не забывая, что Лия, пускай и молода, не может бегать стремительно, как лань, а является всё же обычным человеком, который в школе не посещал физкультуру, а сейчас ни по утрам, ни по вечерам не бегает — работа, домашние дела и посещение дочки отнимают силы и заставляют по приходу домой просто валиться спать. Так жили многие девушки, находящие за чертой бедности, но это не останавливало Лию от самосовершенствования, ведь надеялась, что сможет однажды вырваться из бедноты, из этого гетто, района Байуотер, и переселиться куда-то ещё. Фортнайты уехали две недели назад и пока не вернулись, даже телеграммы не прислали, но Чхве ощущала каким-то пятым чувством, что ей самой совсем скоро придётся им написать, и даже не из-за денег за аренду.       Девушка, правда, ещё не понимала, что совсем скоро начнётся чёрная полоса в её жизни.       — Здравствуйте! — Лия подошла к дежурному и широко улыбнулась, несмотря на то, что была очень уставшей и единственное, что могла сделать — это прямо тут упасть на пол. Её разморила еда семейства Самба, тёплый душ, который, правда, плевался жёлтой водой, а теперь и дорога до приюта, хоть и короткая, но полная ярких красок фейерверков и людей, что желали счастливого праздника. — Я бы хотела увидеть одну девочку… её зовут Азалия Чхве, она моя дочка. Не могли бы вы позвать её?       Дежурный оглядел Лию с ног до головы: опрятно одетая, чистая и аккуратная, но в то же время бедность сквозит в её чертах и дешёвой кукле, которую она держала в руках, и усугубляла положение Фату, которая стояла, словно каменная стена, неотступная и непобедимая. Нет, это явно не была прислуга, один профессиональный взгляд выделил, что эти девушки из приблизительно одного социального дна, даже, возможно, делят общий достаток на двоих, но ни на что американец лет тридцати пяти не стал намекать, а просто посмотрел в записи, которые оставляли другие работники. В этих записях указывалось, кто был посетителем какого ребёнка, как долго продолжился визит и чем он закончился, и именно напротив имени «Азалия Чхве» стоял губительный для ничего ещё не знающей матери результат: «ребёнка забрали из приюта». Родных родителей не уведомляли о таком, в большинстве своём, как подсказывал опыт воспитателей, всем было плевать на малюток без должной крыши над головой, но маленькая Азалия представляла собой исключение, ведь родная мать её любила и копила деньги, чтобы однажды они воссоединились вновь, вновь в доме стал слышен детский смех, а Лия больше никогда не хмурилась.       Но мечтам было не суждено сбыться.       — Азалию Чхве удочерили, — эти слова врезались топором в сердце, и Лия отступила назад от стойки — весь мир сомкнулся, холодно задышал на неё и захохотал, паника подскочила в горлу, голова закружилась, а сама девушка упала на пол, едва ли не теряя чувства от осознания собственного бессилия. — Мисс?       — Джису, поднимайся, — Фату редко так обращалась к подруге, а если и обращалась, то это всё было связано с паникой. — Чёрт! Куда её увезли?! — пока Лия самостоятельно поднималась, убитая горем, Самба подскочила к дежурному и выхватила у него журнал посещений, но ничего толкового не нашла, потому что у самой глаза были на мокром месте, а ещё она очень плохо читала, пускай и училась в школе три года. — Клянусь, если вы не скажете, куда увезли малышку, я… я не знаю, что с вами сделаю!       — Что ж, — дежурный отвернулся, налил из графина в стакан прохладную воду и передал её Лие, которая плакала и не знала, как жить дальше с таким чувством вины — не смогла уберечь свою малышку, сделать так, чтобы она была вечно рядом и не познала жестокости других людей, — я могу сказать, что за семья её забрала и в какой штат. Но они не оставили никаких контактов — ни номера телефона, ни адреса, чтобы мы могли хоть как-то издалека следить за малышкой Азалией.       Джису проглотила воду и отдала стакан, благодарно посмотрев на американца, на бейджике которого было написано «Эндрю», а потом присела на стул, кивая и собираясь ждать, когда ей напишут координаты. Фату поглаживала её по плечам, пыталась успокоить, но внутренняя истерика подходила к горлу и заставляла время от времени судорожно дышать, перехватывая себя где-то под шеей, где ключицы и расцветает самая настоящая боль. На листочке, который был вручён сердобольным мужчиной, карандашом чётко, с лёгким наклоном было написано «мистер и миссис Карлайл, штат Калифорния», и Лия, коротко поклонившись и так же бегло поблагодарив, сорвалась на бег, дабы покинуть недружелюбные стены, холодные, словно её руки, а следом бежала длинноногая Фату, старавшаяся остановит подругу — устанет же, задохнётся, а потом растянется посреди улице. Жара на улице стояла невообразимая даже под вечер, потому проталкиваться сквозь неё было трудно, но лёгкие горели, икры ног тоже, а Лия бежала всё так же быстро, хотя у крыльца своего дома всё же растянулась, сдирая в кровь колени и плача не только от внутренней, но и от внешней боли.       — Вот дурёха, — Фату была старше Джису и могла такое говорить, покачивая головой и цокая языком. — Я же говорила тебе не бежать так быстро — дышишь очень плохо, так ещё и колени разбила.       — Я… я хочу как можно скорее найти Азалию, — Лия закрыла лицо руками и расплакалась; её плечи дрожали, из коленей сочилась кровь, и Фату сквозь грусть и слёзы подняла подругу с асфальта. — Как думаешь… я найду её? Бог поможет мне её найти, укажет, в какую сторону идти, чтобы я не заплутала и смогла найти свою родную кровь?       — Твой Бог тебе поможет, а наши боги помогут мне пережить то, что тебя гложет, — Фату цокнула языком и помогла Джису доковылять до дома, взобраться по ступенькам к двери, открыть её и войти в крохотную прихожую. — И как это могло произойти? Почему они взяли именно Азалию, а не кого-то ещё, кого-то другого? Не у всех детей в том приюте есть родители, почему же не взяли круглую сироту?       Ответ на это знали обе девушки: Азалия красивая, очень красивая, даже чересчур, ведь метиска, глаза у неё карие, а волосы насыщенного шоколадного цвета, при этом лицо хранит лишь лёгкий отпечаток азиатской внешности, присущей матери. Именно поэтому девочка и оказалась в цепких руках супругов Карлайл, которые просто обязаны были вернуть малышку матери и ещё принести свои извинения, потому что не смели совершать таких поступков. Они украли дитя у матери, это смертный грех, перед Господом они ответят за это, но пока Фату обрабатывала колени Лии, что молилась за здравие девочки и надеялась, что совсем скоро весь этот кошмар закончится.       — Я хочу, чтобы она меня дождалась, обещаю, я всё сделаю, лишь бы Азалия вернулась ко мне, — словно завершение молитвы, прошептала Лия, а потом столкнулась с сочувствующим лицом Фату, которая резко опустила голову. — Фату… спасибо большое за то, что ты проживаешь это вместе со мной. Наверно, одна бы я не смогла всего этого выдержать. И… не знаю, наверно, это будет накладно, твоя семья тебя возненавидит, но не хочешь ли ты отправиться вместе со мной на поиски Азалии?       Именно этих слов, как ни странно, боялась негритянка — она даже перестала вытирать кровь и посмотрела на Джису, что была полна решимости отправиться прямо сейчас в длинное путешествие через все Штаты. Безумие чистой воды! Но, с другой стороны, эти супруги тоже ехали через всю страну, чтобы добраться до Нового Орлеана и присмотреть там себе малютку с карими глазами, которой мать ни в чём не отказывала, но не могла пока что в силу обстоятельств вернуть. Пусть болота поглотят их по пути в такой счастливый дом в Калифорнии и оставят в покое Азалию, которую ветром принесёт к Лие на порог дома, когда она скажет «привет, мамочка, ждала меня?» Ждала, конечно, трепетно ждала, и сейчашняя боль от разбитых колен и лекарств на них была ничто по сравнению со сладкой негой ожидания чуда. Но чудес не бывает, в это уже давно пора уверовать, как в Бога, которому были обращены все молитвы.       — Я не смогу с тобой поехать, — из ещё не остывшего чайника в две кружки полилась вода, и Фату вздохнула — у Лии просто начинается истерика, которую надо успокоить, и жаль, что под руками не было успокоительных, которые до беременности пила мама — они сильные, они точно помогут. — Понимаешь… возможно, я бы хотела, но мне необходимо работать наравне с отцом, чтобы помогать им. Я не могу бросить их. Но я не хочу, чтобы ты оставалась одна. Может… подумаешь? Ты молодая, как я, ещё родишь от любимого мужчины, а Азалия… Азалия пусть останется фантомом в памяти. Хорошо?       Фату видела, как постепенно искажалось лицо подруги, как на нём проскальзывала злость и как наконец Лия вскочила на ноги и сжала кулаки вместе с зубами, через них шипя:       — Забыть? Как забыть собственного ребёнка?! Я её вынашивала девять месяцев, рожала целый день, после этого ночами не спала — ухаживала, а потом ломала руки, голову, как бы заработать денег после того, как Джон ушёл от меня и Азалию забрали! Ты думаешь, после этого я брошу её где-то в Калифорнии? Думаешь, я не стану её искать? Я должна её найти, я обязана её найти, она меня ждёт, зовёт, и один Бог мне поможет, раз лучшая подруга считает, что она не должна помогать мне!       После этой речи Фату, оскорблённая до глубины души, выбежала из недружественного дома навсегда, оставляя Лию со своим гневом и горем, и девушка поняла только спустя пять секунд поняла, что подруга оставила её. Они после этой ссоры, самой первой, теперь чужие друг другу, они умерли друг для друга, и вновь захотелось плакать, но нельзя — либо собираться и убегать из города, дабы найти дочку, либо продолжать жить здесь и постараться помириться с Фату. Нет. Бездействие — это плохо, так поступать нельзя по отношению к Азалии, потому Джису, превозмогая боль в ногах, направилась наверх, в свою комнату, где с лёгкими орфографическими ошибками написала супругам Фортнайт всего пару слов:       «Уехала в Калифорнию в поисках дочери. Простите. Ваша, Лия Чхве».       Вынув сумку из старого шкафа, пропахшего нафталином, Лия начала складывать в него все нужные вещи, чтобы в одиночку пересечь всю страну — в этой маленькой женщине было слишком много самоуверенности и мало самообладания, и она решила, что совсем скоро уже найдёт Азалию. Осталось только продержаться целую ночь и с утра самым ранним автобусом покинуть Новый Орлеан, который больше не был для неё таким родным и таким уютным домом.