Bad Liar

На следующий день дорога приводит отряд к пещерам. С лошадей на повозки сносится все, кроме самого необходимого, при воинах остаются только мечи, а при Чонгуке – его посох. Он показывает Хосоку лаз, скрытый от посторонних глаз густым переплетением виноградных лоз и грудой камней. Генерал только серьезно кивает ему, разжигает свой факел и первым скрывается в сумраке. Гук оказывается совсем не готов к тем эмоциям, что одолевают его в полумраке пещер. Это неотъемлемая часть его родного края, место хорошо знакомое, но он все равно чувствует себя непривычно. И это странно. Не так уж давно он принудительно покинул эти земли, чтобы ощутить себя здесь чужаком. В сводах есть небольшие отверстия, проделанные кочевниками ради одного-другого лучика солнца, но и этого скудного дневного света достаточно, чтобы Чонгук мог не вооружаться факелом и свободно двигаться вперед. Он уверенно ведет за собой отряд, лишь изредка делая паузы и улавливая дуновения ветерка из очередной потолочной щели – это помогает ему выбрать правильное направление пути и не свернуть в тупик. Каменный пол пещер скользкий от сочащейся сверху влаги, копыта лошадей расползаются по нему, и это существенно замедляет продвижение, но Чон никого не торопит. Это частичка его родины, место укромное и личное, так что его все устраивает – и как одежда цепляется за свешивающиеся со сводов сталактиты, и как волосы мокнут и вьются от здешнего затхлого воздуха. Солдаты жалуются на сырость, а его так и тянет рассмеяться над ними – теми, кто вроде бы должен быть готов к походным тяготам. Вода – это источник жизни, ну как можно протестовать против ее присутствия? Отряд идет весь день и разбивает лагерь в глубине карстового лабиринта. Чонгуку хорошо известно, что лошадям такая ночевка под землей не придется по душе, так что он уходит немного вперед, пока не набредает на уголок пещеры под сравнительно крупным отверстием на поверхность. Влаги здесь больше, и тут и там на каменистых глыбах пробиваются тонкие травинки и припорошенные пылью суккуленты, которые пригодятся для успокоения животных. Парень собирает их наскоро и перетирает с водой, получая густую зеленоватую кашицу. Хосок находит его уже под конец приготовлений и смеряет подозрительным взглядом. - Чем это ты занимаешься? - тут же любопытствует он. Гук честно демонстрирует получившуюся массу. - Мы можем дать это лошадям, - объясняет он. - Это поможет им сохранять спокойствие в замкнутом пространстве. - Недоверчивое выражение так и не покидает лица Хосока, а складочка, залегшая между бровей, только становится глубже. Чонгук вздыхает, зачерпывает немного кашицы пальцем и облизывает его. - Видишь? Брось, Хосок, это совершенно безопасно. Мы давали такую пасту овцам, когда пригоняли их сюда. Генерал поджимает губы, но кивает, пропуская слугу обратно к отряду. Сначала Чон потчует травяным составом жеребцов, потому что они самые неугомонные и энергичные. Затем черед доходит до кобыл, и те фыркают и с любопытством поглядывают на непривычную зеленую массу. Чонгук улыбается им, гладит пыльные морды и успокаивает, позволяя слизать кашицу с его рук. - Это растение можно найти где-нибудь еще, кроме этих пещер? - спрашивает Хосок, помахивая сорванным им самим чахлым стебельком. - Да я и не знаю, - пожимает плечами Гук. Генерал кивает и отдает приказ паре солдат собрать как можно больше. - Привезем несколько образцов доктору. Уверен, что у них есть немало полезных свойств, можно бы разбить грядку-другую в замковом саду. - Самое главное – никогда не сочетать это растение с лавандой, - предупреждает Чонгук. - Эффект мощнейший – глубокая летаргия. Если принять достаточно много, у человека замедлится сердечный ритм, вплоть до остановки. Впрочем, даже небольшая доза может очень сильно навредить и навсегда приковать к постели. - Это стоит запомнить, - почесывает макушку Хосок и снова потряхивает тощим кустиком. - Непременно передам лорду Гао. Чон вытирает руки и опускается на свой плащ. Солдаты опасаются разводить костры, а сам он слишком вымотался, чтобы учить их безопасному обращению с огнем в пещерах, где воздух спертый и нет выхода для дыма. Таким образом, ужин их состоит из ломтей вяленого мяса и яблок, и сразу после него следует сон. Вытянувшись на холодном полу, Чонгук вспоминает, каково же это ночевать на камнях посреди ничего. Но в целом это приятные воспоминания. Парень действительно устал, каждая клеточка изможденного тела протестует против верховой езды, к которой он не привык. Бедра, кажется, стерты в кровь, колени и лодыжки ослабли, а спину ломит так, как никогда раньше. Гук задумывается, а не заставит ли его король когда-нибудь учиться правильно держаться в седле, и эта мысль даже немного поднимает настроение. Такими темпами он скоро обзаведется солидной мускулатурой от всех этих тренировок и хорошего питания. И даже короткое воспоминание о Чимине заставляет Чонгука вздохнуть, а грудь его налиться тяжкой тоской. Может ли он по-настоящему скучать по нему? Но день кажется пустым, раз прошел он без взгляда выразительных темных глаз, без звука сладкого голоса и без вкуса полных губ. Слуга отчаянно хочет увидеть своего господина – да хоть просто оказаться подле него и переброситься парой слов. Гук с удивлением замечает за собой беспокойство. А хорошо ли королю в его отсутствие служит Джин? Да плевать, что Джин состоит на службе уже долгие годы. Не слишком ли на его величество наседают придворные, не докучают ли ему? Чонгук знает, что все это глупо. Чимин благополучно обходился без него раньше, и так же преспокойно будет жить дальше, когда он однажды уйдет. Их отношения – лишь сотая часть текущей жизни короля, вероятно, самая незначительная. Солнце будет все так же подниматься над горизонтом и садиться за него – с Чонгуком или без. Мир Чимина не сойдется на нем клином. Чимин никаким образом не зависит от него, а сам Гук... И, пожалуй, осознание этого – самая сильная боль, что одолевает сейчас его измотанное тело. * * * Из пещер отряд выбирается на четвертый день, и Чонгук улыбается сам себе, пока солдаты демонстративно потягиваются и подставляют лица солнцу и прохладному ветерку. Ему подземный переход дался не так тяжко, но и он едва не готов пуститься в пляс, оказавшись на свежем воздухе. Прямо перед ними отроги гор спускаются к реке, и на далеком берегу виднеются восходящие к небу дымки костров и флаги, украшенные гербом Чимина. Парень запрокидывает голову и с минуту наслаждается накатившим умиротворением, пока не слышит пронзительный птичий присвист. Иволга. Пташка, что любит светлые леса и заросшие речные долины, но никак не голое каменистое нагорье. Гук хмурится и невзначай касается руки Хосока. - Чего тебе? - недоумевает тот, туже затягивая пояс и поправляя меч. Чонгук жестом заставляет товарища замолчать и прислушаться к очередной звонкой трели. А затем подносит два пальца ко рту и издает точно такой же свист – громкий, резкий, эхом разносящийся по ущелью и расходящейся долине. Хосок угрожающе шипит и сжимает его плечо. - Ты что творишь? - Тише, - огрызается Гук. Снова свистит, оглядываясь по сторонам и отмечая какой-то отголосок движения на каменном карнизе чуть выше их и правее. - Скажи людям продолжать двигаться, но будь начеку. Мы не одни. Генерал напрягается еще сильнее и сверлит его тяжелым взглядом. - Ловушка? - Нет, - качает головой Чонгук и пытается вложить в ответный взгляд как можно больше искренности. Остается лишь надеяться, что Хосок ему поверит. - Эти люди не воины. Позволь мне пойти и поговорить с ними. Совсем недавно обретенный друг откровенно смеется ему в лицо. - Право, ты идиот, если думаешь, что я выпущу тебя из виду... - Тогда пошли со мной, - небрежно бросает Гук и резко оборачивается, когда слышит еще один короткий свист, почти затерявшийся в ржании их лошадей, скрипе повозок и разговорах солдат. Он отбрасывает свой посох и делает шаг в сторону едва приметной тропки. - Положи меч на землю и иди за мной. Генерал мгновенье смотрит ему в спину, а затем решительно избавляется от оружия и отдает отряду приказ продолжать путь. Чонгук одобрительно кивает ему и предостерегает: - Осторожно. Камни могут быть скользкими. Вскоре тропа приводит их обратно в пещеры, неприкаянно петляя и под конец становясь такой узкой, что доспехи Хосока чиркают по известняковым стенам. Капли ледяной воды срываются на шею и скользят за пазуху. Гук снова присвистывает – на этот раз мягче – и обрывает звук на высокой ноте. Мгновенье спустя он слышит ответ. - Я свой! - на всякий случай обозначает парень. - Свои не приходят с красной гвардией, - тут же доносится то ли сверху, то ли сзади. - Верно, я не один, - не отрицает очевидного Чонгук. - Но я пришел с миром, я безоружен. - Зачем вообще пожаловал? - Люди, что со мной, должны пройти к реке целыми и невредимыми. Это все, чего я прошу. В ответ молчат, в темноте слышны лишь шорохи. - Кто с тобой? - наконец спрашивает кто-то другой. Стены пещеры отражают звонкий и юный голос, и Гук даже не может определить точно, парню ли он принадлежит или девчонке. - Мой друг, - незамедлительно отвечает Чон и приподнимает руку, чтобы, не приведи господь, Хосок не вздумал вмешаться в разговор. - Он опасен для вас не больше, чем я. Раздается смех. - Дайте нам свободно продолжить путь, - снова кричит Чонгук. - Сейчас и на обратном пути. И никто не узнает, что вы скрываетесь здесь. - Ты и твой друг будете знать, - шипит новый голос. - А на тебе цвета короля-захватчика. - Что я могу вам предложить в обмен? - спрашивает Гук и медленно выдыхает через нос, понимая, что переговоры заходят в тупик. Шорохи усиливаются, под чьими-то шагами хрустят крысиные кости. Чонгук различает и другие голоса – будто бы целый шепчущий хор, а быть может, это всего человека четыре и эхо. Он старается не думать о том, кто эти люди. Они могут быть как остатками его собственного племени, так и принадлежать общине, что обычно держалась в районе перевала. - Ты знаешь, как мы поступим, - доносится наконец, а затем гул шагов нарастает, и парни вжимаются в стену, стараясь не удариться макушкой о низкий потолок. Мимо с отчаянным писком проносятся полчища крыс, Гук ловит брезгливо морщащегося Хосока за руку и вытаскивает наружу. - Это что было? Чонгук, что это значит? Чонгук тяжко вздыхает и наклоняется за оставленным мечом, подавая его Хосоку. - Я больше никогда не смогу вернуться на родину, - тихо говорит парень, с содроганием вспоминая бегущих крыс. Для соплеменников и старых богов он предатель. - А что касается дальнейшего пути... Народу Чеджудо не нужно золото, лучшим предложением всегда будет еда. Мы можем выделить им немного провизии? - Ты в своем уме, Чонгук? - тут же вскипает генерал. - Наша задача – доставить ее в целости на передовую. - Отдадим мои пайки, - решает Гук. Хосок смотрит на него, как на сумасшедшего. - Ты сумасшедший, - заключает он, качая головой, на что Чонгук только улыбается. Они спешат к последней повозке, выгружая столько провианта, что, пожалуй, им обоим хватило бы на весь остаток пути, и возвращаются к пещере, оставляя все у входа. Гук медлит, но все-таки выдает довольно длинную птичью трель. Ответный свист раздается мгновенно, и он грустно улыбается. - Приняли, - добавляет с облегчением. Не дожидаясь Хосока, спускается по тропке с отвесного карниза, а тот смотрит ему вслед так, будто королевский слуга на его глазах говорил на несуществующем языке или отрастил себе вторую голову. Чонгук не беспокоится – раньше ему приходилось порой неделями перебиваться на подножном корме, уж пару дней он выдержит легко, особенно после сытной жизни на службе у Чимина. * * * Отряд благополучно добирается до лагеря, оставляет повозки с провизией и запасных лошадей и остается на ночь. На этот раз Чонгук спит не в палатке, а под открытым небом с собаками. «Он дикарь, - строго обрывает возражения Хосока командующий Ли, - а значит, место его на стылой земле с дворовыми псами». Сам Гук и не против – на самом деле, одна мысль о том, чтобы описать этот случай Чимину и посмотреть его реакцию, уже заставляет его рассмеяться и согревает изнутри. Он устраивает шуточную потасовку за кусок мяса с одной из собак и заедает его щавелем, надранным у реки. Не такой уж и дурной ужин. Чонгук окидывает взглядом раскинувшийся перед ним военный лагерь и не сомневается, что из него вышел бы самый неприхотливый солдат. На рассвете они собирают вещи и выдвигаются в обратный путь. Принимается затяжной дождь, мгновенно пронизывающий до нитки, а в добавок поднимается ветер. Вот теперь Чонгук бы не отказался набить желудок чем-нибудь сытным и согревающим, но свои пайки он пожертвовал ради безопасного прохода, так что ничего не просит. Только чувствует на себе любопытный взгляд Хосока, который будто ждет его жалоб, но не поддается. Больше всего на свете Гук хочет вернуться в замок. Не ради горячей еды, ванны и крыши над головой. Он хочет увидеть Чимина. Мысли о его величестве терзают парня ночами, заставляя метаться, вертеться с бока на бок и содрогаться от пустоты. Чон чувствует себя пустым без еды, тепла и чужой плоти. Он отчаянно хочет вернуться. Он хочет быть дома. Когда из клубов пыли на дороге поднимаются городские стены, а над ними вздымаются шпили замка, у Чонгука перехватывает дыхание, и он с трудом противится желанию подстегнуть свою лошадку и галопом сорваться туда, куда рвется сердце. Но даже держись он уверенно в седле на большой скорости, Гук сомневается, что Хосок оценил бы его внезапное бегство. - Хосок, - шепчет он, и генерал поворачивается к нему. - Думаю, мы дома. Тот хмыкает и протягивает руку, похлопывая его по колену. - Мы скоро будем дома, - просто говорит он. А Чонгук улыбается и пытается унять трепет и предвкушение в груди. Безуспешно. * * * Хосок – иногда такой немилосердный засранец. Он заставляет Чонгука помогать по полной программе: распрягать коней, чистить их, разбирать снаряжение и раскладывать его по положенным местам в оружейной. Вдобавок не отпускает, пока сам не испишет длиннющий свиток отчетом для короля о положении на фронте. Наконец генерал заканчивает и освобождает слугу, который только торопливо кивает и сдерживает в себе рвущиеся колкости. Гук несется в свою комнату за сменной одеждой и наскоро омывается в купальне, не желая шокировать короля дорожной грязью. На все уходит минимум времени – он действительно спешит, чувствуя, как руки дрожат от предвкушения, а живот сводит желанием. Очень уж хочется снова увидеть Чимина. Как раз подходит ужин, и Чонгук подбегает к королевским покоям в нетерпении. Долгая дорога, голод и холод порядком вымотали его, и он был уверен, что горячая еда и хотя бы короткая передышка ему жизненно необходимы, но все это отходит на второй план, стоит только увидеть Чимина. Государь поднимает на него удивленный взгляд от каких-то бумаг, а парень судорожно выдыхает и, не помня себя, бросается на колени перед ним. Неожиданная встреча после разлуки, очевидно, взволновывает их обоих, и король широко улыбается и ласково гладит своего слугу по волосам. - Чонгук, - шепчет он, и Чонгук чувствует собственный запах на нем. Джин все сделал как надо, продолжая использовать сделанный им эфир. Чон поднимает голову, но голос подводит его. Все, что он может сделать, – так это подняться на ноги, обхватить лицо Чимина и горячо поцеловать его. Тот немедленно отвечает, выпуская из рук перо, но, похоже, ему нет дела до растекшихся по пергаменту чернил. Чимин встает с кресла и подталкивает его к обеденному столу. Гук тихо стонет, раздвигая бедра и пропуская короля между ними, и цепляется за него так крепко, как только смеет. - Пожалуйста, - задыхается он при первой же возможности хватануть ртом воздуха. - Пожалуйста, мой господин, позвольте мне... Он дергает мантию короля, отталкивается от стола и снова опускается на колени. Чимин тяжело выдыхает, а стон застревает у него в груди, когда Чонгук споро освобождает его член и заглатывает почти на всю длину сразу. Он и сам стонет, пока его рот плавно и размеренно заполняется твердой плотью. Парень не думает о собственном удовольствии, только чувствует какую-то резь глубоко в груди, прямо за ребрами, и смыкает губы плотнее. Он не видит ничего вокруг, позади Чимина слепящая чернота – пустота, которая нашептывает, что не существует никого, кроме них, и заставляет принимать все глубже и глубже, потому что его любовник уже увлекся и затыкает ему горло. Гук захлебывается лишней слюной, задыхается от члена, но, черт, это именно то, о чем он мечтал ежечасно проклятую походную неделю. Чимин резко выходит, и из Чонгука вырывается протестующий скулеж. - Господин, - шепчет он, - пожалуйста... Король ставит его на ноги и порывисто целует, а затем снова толкает на стол. Срывает в спешке одежду, и Чон задыхается, когда теплая ладонь обхватывает его член, поглаживает с чудесной дразнящей оттяжкой. Он откидывает голову назад, и Чимин вылизывает его шею, выцеловывает пульсирующую жилку и прижимается к ней носом. - Я знал, что не придумал это, - шипит он. - Твой запах был повсюду, Чонгук. Он сводил меня с ума. Как ты это сделал? А Чонгук не может говорить – только дрожать и крепче цепляться за сильные плечи. Он прижимается лбом к щеке Чимина и покрывает поцелуями его напряженную и потную шею. И король снова протяжно стонет. Плюет на пальцы и поглаживает ими член слуги, периодически соскальзывая на узкую и сухую дырочку. Сжимает крепкие бедра и целует так горячо и пылко, что снова растекается чернота перед глазами. - Господин, пожалуйста, - умоляет Гук, между поцелуями. Он знает, что задумал король, но на собственную неопытность уже наплевать – потерпит, если надо, болью его не напугать. - Пожалуйста, да. - Чимин на мгновенье отстраняется, и возникает странный момент, когда они смотрят друг другу прямо в глаза. Чонгук первым прерывает контакт, зажмуриваясь, и выдает неожиданно для самого себя. - Вы мне нужны. И король улыбается. Щеки его раскраснелись, пепельные волосы растрепались, но он кажется прекраснее всех богов. Он так прекрасен. - Я с тобой, Чонгук, - отвечает Чимин со всей искренностью. Он перехватывает парня, проглатывает его стон и вводит в него мокрый от слюны член одним целенаправленным толчком. Гук стискивает зубы и молится, чтобы не выдать оглушительным криком рвущую его на части боль. Только судорожно впивается в чужие плечи, когда его будто насквозь пронзают. Ноги Чонгука дрожат и подгибаются под натиском, и Чимину приходится тесно зажать его между своими бедрами и столом и замереть, наслаждаясь тугими, неразработанными мышцами. Остатки одежды на Чоне сбились, и все открывшиеся участки тела раскраснелись и обрели предельную чувствительность. Он сгорает там, где Чимин растягивает его до предела, проталкивая твердый член без всякой осторожности. Вероятно, не стоило говорить, что для него такое не в новинку, очевидно, что у его величества нет причин медлить. И он совсем не медлит. Он пользует своего слугу с той же жадностью и беспощадностью, что и в тот первый раз, лишь познакомившись с его губами. Чонгук стонет, откидываясь назад и пластаясь по натертому дереву. «Символично», - мелькает в его ускользающем сознании. Где как ни на столе его разделывать? Где как ни на столе его в конечном итоге осушить до дна? Чимин тянется за ним, выгибая спину, запускает руку в растрепанные пряди Гука и снова целует. Движения их тел резкие, вскрики и стоны громкие, трение вновь ожившего члена слуги о живот государя – совершенно невыносимое. В животе раздуваются раскаленные угли, по позвоночнику растекается жидкий металл. Несмотря на боль и грубость проникновения, Чонгуку становится приятно. Он обвивает ногами талию Чимина и подается навстречу, приподнимая бедра. У него новая навязчивая идея – заставить его излиться глубоко внутри него, и это настолько мощное желание, что отдает нестерпимым голодом. Парень извивается, упираясь пятками в поясницу короля, и не сводит с него пылающего взгляда: закушенная губа и сосредоточенный вид завораживают, впрочем, как и сила и страсть, право достойные поля битвы, с которыми он вбивается в него. Чон невольно сжимается, и Чимин стонет, утыкаясь лбом в его плечо и прикусывая тонкую кожу. Его толчки замедляются, интервалы становится менее частыми и более дразнящими. - Чонгук, - тяжело выдыхает он. Предупреждающе. - Пожалуйста, - шепчет Гук ему в шею. Он сдерживается и осторожничает, чтобы не наставить следов, но одна мысль о том, чтобы пометить короля или вонзиться зубами в его плечо, посылает по нему сладкую дрожь. - Пожалуйста, да, Чимин! Звук собственного имени будто парализует Чимина. Толчки сбиваются с ритма, замирая на пике, и он срывается в знакомый хриплый стон. Знакомый Чонгуку уже гораздо лучше, чем каменистые своды пещеры или вкус дождевой воды. Парень вздыхает и расслабляется, наслаждаясь тем, как господин обрушивается на него. Чимин гладит его по волосам и приподнимается на локтях. Гук слабо улыбается ему и подается вверх, чтобы втянуть в долгий поцелуй. Который прерывается еще одним стоном, когда король обхватывает член слуги и принимается медленно-медленно поглаживать, словно вознамерившись свести его с ума. Чимин лижет его ключицы, дергает за волосы, и Чонгук корчится, с пронзительным вскриком изливаясь ему в руку. Сокращения мышц и сладостные судороги выталкивают член из парня, а следом за ним срываются вязкие капли семени сначала на стол, а затем и на пол. Чон вздыхает и наблюдает за ними сквозь опущенные ресницы, чувствуя на себе тяжелый взгляд короля. А затем все-таки поднимает глаза и наталкивается на не менее впечатляющее зрелище: Чимин медленно подносит запачканную ладонь к лицу и вдыхает. В следующее мгновенье Чонгука снова обдает жаром, пока он, не решаясь моргнуть, смотрит, как государь слизывает сперму с пальцев. Только оторвавшись от чистых уже рук Чимина, и подтянув колени к разукрашенным отметинами ключицам, Гук осознает весь масштаб беспорядка, который они учинили. И внезапно его накрывает мощнейшей волной стыда: боги, чем он только думал? Примчаться в покои короля и вот так броситься к его ногам? Парень резко сглатывает и зажмуривается, растерянно проводя ладонью по перепутанным волосам. Стоит открыть глаза, и взгляд встречается с теплой улыбкой Чимина. - Я тоже скучал по тебе, Чонгук, - говорит он. И стыд встречается с волной чего-то, что внушительнее стен этого замка. И отступает. Чимин целует его в лоб и нежно гладит по лицу, и Гук чувствует себя так спокойно и умиротворенно. «И впрямь как дома», - быстро проводит аналогию его распаленный мозг, хоть он и никогда не чувствовал себя так дома. Но теперь его дом здесь. Даже обретя свободу, именно это место он будет вспоминать и считать своим. Чон неловко покашливает и пытается сползти со стола. - Я все уберу и принесу ваш ужин, - бормочет он. - Нет, - улыбается Чимин и качает головой. - Принеси ужин для нас обоих и поспеши вернуться ко мне. - Его глаза черные-черные, и в них плещется что-то настолько многообещающее, что Чонгук вспыхивает и спешно кивает. Ноги дрожат еще сильнее, чем после тренировок, сердце никак не может сойти на спокойной лад, но накрывающие его легкость и счастье пьянят. Чимин целует его еще раз, а затем Гук выскальзывает из покоев на поиски еды, предварительно оставив отчет Хосока. * * * По возвращении Чонгук находит Чимина за чтением свитка. Он расставляет блюда на столе, пробует сначала королевский ужин и вино, а затем приступает к собственной еде. Его рацион куда проще - хлеб и грубо порезанный кусок жареного мяса, но каким же вкусным это кажется с дороги и в долгожданной близости Чимина. Парень неловко ерзает и вздрагивает – неподготовленные мышцы и измотанное тело напоминают о жестком контакте всего несколькими минутами ранее. Его величество замечает и участливо интересуется: - Ты в порядке? - Да, мой господин, - спешит ответить Гук, покашливая и краснея. - Я просто не привык к верховой езде. - Я слышал, что твой народ занимается выпасом овец и коз, а также славится охотой на кабанов и медведей. Как же вы загоняете их без лошадей? - У нас есть собаки, - улыбается Чон и откусывает мягкого хлеба. - Мама рассказывала, что первая свора нашего племени была прирученными волками. Такая вот сделка выгодна всем: мы им еду и заботу, они нам защиту и помощь со скотом. Чимин кивает, принимая ответ, и возвращается к изучению доклада. На некоторых моментах его брови удивленно приподнимаются. - Ты отдал местным свои пайки? - Да. Я услышал их, когда мы почти миновали горы, - признается Чонгук и слегка напрягается. - Я не хотел никаких проблем, хотя понимал, что их слишком мало и реальной угрозы они для отряда не представляют. В пещерах нелегко в это время года, а народ потерял так много людей... Так что предложил свои припасы в обмен на безопасный проход. Король хмурится, а его взгляд тяжелеет. - Так на перевале еще есть люди? - уточняет он очевидное. Гук напрягается еще больше, кажется, плечи и спина наливаются свинцом. Он улавливает тьму в тоне Чимина и намек на недовольство. Парень решает промолчать и зарабатывает еще один холодный пронзительный взгляд. - Я не услышал ответа. Чонгук? - требовательно переспрашивает государь. Чонгук шумно сглатывает и кивает. - И ты дал им еды. Ты охотно помог врагам моего народа. Помог тем, кто, как ты только что признался, с удовольствием причинил бы вред тебе и моим людям. - Гук вздрагивает от нарастающей ярости, что звенит в голосе Чимина, и проводит ладонью по болючему укусу на плече. Внутри все дрожит и леденеет под негодующим взглядом короля. Но отрицать нет смысла. - Да. Чимин резко отбрасывает доклад и не сводит с него горящих глаз. Чон виновато опускает голову. - Простите, что разгневал вас. - Очень, - мрачно бросает Чимин. - Долг велит мне бросить тебя в темницу за такое. - Мой господин, - шепчет Чонгук хрипло. - Они голодают. Наступает зима, а ваши солдаты разорили страну и захватили так много людей. Земледельцев и рыбаков, пастухов и охотников, - он решается поднять на господина взгляд и добавляет. - Простите меня. Я не думал, что это так сильно вас разозлит. - Ты отдал им свою провизию, Чонгук. Ты голодал ради незнакомцев, - шипит Чимин ничуть не милосерднее. - А затребуй они еще чего – оружие, плащ твой? Последнее бы отдал, чтобы околеть от холода да пойти на корм волкам? Слуга неловко мнет пальцами кусочек хлеба. - Господин, ты злился бы меньше, если бы я утянул пайки твоих солдат, чтобы накормить тех несчастных людей? Чимин молчит и погружается в мысли, будто что-то из сказанного Гуком его зацепило. Откровенно говоря, есть ощущение, что он еще не разобрался в себе. - Да, - наконец признает государь, и Чонгук успевает заметить отражение удивления на его лице. Он вздыхает и отводит взгляд, но ледяной клубок беспокойства медленно распускается в груди. Кажется, самое страшное позади. - Это было бы неправильно, - говорит Гук, чуть расхрабрившись после признания Чимина. - Я был вправе пожертвовать только собой, но никак не вашими солдатами или своим народом. Я мог распорядиться только своим пайком, так я и сделал. Чимин устало трет лицо и быстро встает из-за стола. Чон вскакивает за ним, но тот качает головой и отворачивается. - Оставь меня, - приказывает король, и парень вздрагивает, склоняя голову. Он забирает поднос и спешит скрыться с глаз. С ужином он решает закончить уже в комнатке слуг, но теперь любая еда ему по вкусу напоминает пепел. Недовольство Чимина окунает в отчаяние, а разум скачет с мысли на мысль, раздумывая, как бы вернуть его расположение. Чонгук никогда бы не подумал, что он рассердится на него по такой ерунде. Осознание того, что Чимина разозлил не сам факт передачи еды, а то, что он отдал именно свой провиант, кажется чем-то необъяснимым и странным. Забота о нем должна бы обрадовать, но ледяной гнев господина изводит и заставляет ощущать себя проштрафившимся и ненужным. Еще и на фоне тянущей боли в заднице. Конечно, их пылкая встреча фиксируется крестиком на книжной обложке. Двадцать вторым для Чимина и пятнадцатым для самого Гука. Он вздыхает и обнаруживает, что Джин положил флакончик с эфиром ему на кровать, очевидно, уже зная, что он вернулся. Парень с грустью отмечает, что небольшая склянка почти пуста, ему понадобится еще, если он хочет и дальше напоминать так его величеству о себе. И эта мысль приносит самую крепкую муку из всех, что его атаковали. Будет ли Чимин и дальше близок с ним? Собственные глупые и опрометчивые решения принесли ему неприятности, но Чонгук не жалеет ни о чем. Он бы поступил так же снова и снова, потому что чувствует, что так оно правильно. А чувствует ли то же его господин? Он волен злиться – ему позволительно, Чон только надеется, что тяга Чимина к нему затмит все. * * * Ночь приносит с собой беспокойные сны. Кошмары, в которых Чимин отворачивается от него, становится холодным и равнодушным, сердито отчитывает за каждую мелочь и, кажется, едва терпит его присутствие. Это сводит с ума, и не имея возможности спать спокойно, Чонгук поднимается с кровати, берет факел и блуждает по коридорам затихшего замка. Сначала он порывается пойти в библиотеку, но понимает, что ни одна книга сейчас не принесет ему успокоения. Совершенно случайно парень оказывается в том крыле, где ему запретил показываться Хосок в ночь их знакомства. Он снова замирает перед портретом Пак Чихёна, восхищаясь огнем юности в озорных глазах и изящным беспорядком в волосах. Если это брат Чимина, то как давно написан портрет? За все время, проведенное при дворе, он никогда не слышал никаких упоминаний о его родственниках, кроме почившего отца-тирана и злобной названной тетки. Вероятно, юный Пак умер несколько лет назад, раз эта часть замка успела прийти в такое запустение. Какое-то необъяснимое любопытство подталкивает его открыть дверь. Очень уж хочется посмотреть, что там скрывается внутри. И это глупо и опасно. Чимин уже злится на него, а если прознает, что он вторгся в это тайное место, то может и вовсе рассвирепеть от ярости. Вдруг гнев будет так силен, что он его ударит? Или прикажет наградить десятком ударов плетью у столба во дворе? Чонгук видел, что так поступали с провинившимися слугами. Разыгравшееся воображение подкидывает картинки того, как король приговаривает его к смерти, но рука уже ложится на латунную ручку. На самой тяжелой двери нет особых следов времени – ни пыли, ни ржавчины. Гук прикусывает губу и вздыхает, проклиная собственную ненасытно любопытную натуру. И дергает ручку. Она легко и бесшумно поворачивается, видимо, хорошо смазана маслом, и он хмурится, осторожно приоткрывая дверь и проходя внутрь. Комната маленькая. Окна занавешены тяжелыми шторами, не пропускающими ни малейшего проблеска лунного света. Солнечного, вероятно, тоже. В воздухе стоит легкий запах пота и аромат духов. В углу угадываются очертания массивного гардероба, дверь его слегка приоткрыта, и можно углядеть богатую вышивку на рукавах парчовых камзолов. Рядом громоздится стол, на котором стоит искусно вырезанный деревянный замок и россыпь мелких фигурок тонкой работы. Чонгук догадывается, что это точная копия вполне реального замка. Этого самого. Высокая кровать прикрыта полупрозрачными полотнами балдахина, и в свете факела они кажутся нежно-голубыми. Чон всматривается в них и понимает, что ложе не пустует. По конечностям пробегает холодок, но он прикрывает дверь за собой и упрямо шагает вперед. В ворохе одеял находится паренек, и Гук бесшумно раздвигает шелковые полоски, чтобы рассмотреть его получше. Нет никаких сомнений, что это Чихён – Чонгук сразу же признает серебристые волосы, тонкие черты и пухлые губы. Он вроде и выглядит старше, чем на портрете в коридоре, но кажется таким худеньким и болезненным, что Чон при всем желании не смог бы определить его возраст. Мальчик морщится во сне и отворачивается от света, пряча мордашку в подушки. Чонгук пугается и старается прикрыть пламя факела, но когда снова поворачивается к постели, в его сторону уже обращены изможденные темные глаза. Чихён вздыхает и прикрывает их снова, а сухой хрип, вырвавшийся из его груди, до смерти пугает Гука. - Чимин? - шепчет парнишка. - Доктор? - П-простите, милорд, - совершенно теряется слуга. - Я не хотел вас потревожить. Чихён хмурит брови и открывает глаза уже осознанно. Вероятно, ему дали опиум для спокойного сна. Чон улавливает своеобразный запах возле кровати, а еще понимает, что юного принца мучает жар – серебристые прядки прилипли к его вспотевшему лбу. Он еще раз хрипло вздыхает и переворачивается на бок, чтобы приглядеться к Чонгуку. - Ты кто? - спрашивает едва слышно и заходится надсадным кашлем. Гук немедленно опускает факел в скобу на стене и бросается к нему. Обхватывает горящее личико, ласково отводит влажные волосы назад и устраивает паренька так, чтобы он лежал ровно и мог свободно откашляться. - Меня зовут Чонгук, - тихо говорит он. - Я служу королю. - Чонгук, - повторяет Чихён и хмурится. - Дай воды. На прикроватном столике стоит кувшин с водой, но Чон на всякий случай принюхивается к ней. Он сразу же распознает острый аромат чайных листьев, корицы и мяты – состав, который должен бы помочь легким очиститься. Гук наливает немного напитка в чашку и протягивает Чихёну, но быстро понимает, что тот слишком слаб. Он осторожно приподнимает мальчика с постели и позволяет сделать небольшой глоток. Чихён снова принимается кашлять, задыхаясь и хрипя. - Милорд, - потрясенно шепчет Чонгук. - Что ж с вами такое? Как давно вы в таком состоянии? Неожиданно принц улыбается. - Должно быть, ты совсем недавно в замке, коль не знаешь, - отвечает он. - Я и сам уже с трудом припоминаю. Сколько там лет прошло с моего шестнадцатилетия? - Возможно, несколько, - сдавленно бормочет Чон. Он дает парню еще немного попить и промакивает его мокрый лоб своим рукавом. - Простите меня, я ожидал увидеть здесь какое-то тайное святилище. - Почти. Мой брат молится надо мной чаще, чем ходит в храмы, - отвечает Чихён с улыбкой, и она настолько похожа на улыбку Чимина, что у Гука замирает сердце. - Это он велел тебе прийти сюда? - Нет, - признается он. - Я сам пришел. - Хорошо. Так ты мой новый доктор? Чонгук качает головой. Хотя... - Что у вас за симптомы? Лихорадка? Кашель? Мальчишка смотрит на него с любопытством. - Подними свой огонь, - командует он и под дрожащим светом факела тянет вниз высокий ворот своей сорочки, открывая обзору пораженную кожу – ярко-красная сыпь разбегается по всей шее и плечам. Гук потрясенно рассматривает пятна и наклоняется ближе. Сыпь пахнет сыростью, как стены или пол в недавно посещенных пещерах. - Это началось в день моего рождения, - поясняет принц со смешком, будто находит такое совпадение забавным, но все веселье растворяется в очередном приступе гремучего кашля. - Потрясающий подарок. Чонгук хмурится. - Милорд, простите мою навязчивость, но могу я узнать, хорошо ли вам спится по ночам? - Мне дают маковое молоко, чтобы я хоть ненадолго задремал. - А солнечный свет? - допытывается слуга, указывая на плотные шторы. - Вы чувствительны к нему? - Уже и не припомню, когда видел солнце в последний раз. Чон хмурится еще сильнее. - И чем же вас лечат? - спрашивает он резче, чем хотелось бы. - Мне дают тысячелистник от лихорадки, мяту, чтобы смягчить кашель. Какие-то еще травы приносят, но названий я не знаю. - Какие-нибудь мази для вас готовят? Чихён снова смеется. - Как много вопросов! - восторженно восклицает он. Его воодушевление выглядит точно так же, как и у его брата. Одинаковые широкие улыбки, идентичная теплота во взгляде. - Уверен, что ты не доктор? - Я родом с Чеджудо, - пожимает плечами Гук. - Мой народ владеет глубокими познаниями в зельях и ядах. - Может, ты здесь, чтобы отравить меня? - Нет, милорд, клянусь, - склоняет голову Чон. - Как у вас с аппетитом? - Его нет, - вздыхает парнишка. - Меня поят молоком с медом, как маленького ягненка. А я уже взрослый мужчина! Чонгук озадаченно трет лоб. Симптомы болезни кажутся ему знакомыми, но он не целитель. Элементарных навыков он, конечно, нахватался от матери, но этого недостаточно. И все же парень чувствует, что когда-то давно сталкивался с подобным. Вспоминается, как лорд Гао упоминал о вспышке неизвестной болезни в отдаленных землях королевства и своих планах направиться туда. Позволит ли Чимин увязаться ему в новый поход – на этот раз с неприязненным лекарем? Чонгук на дух его не переносит, но может многое перенять и совместить новые знания с теми, что у него есть уже сейчас. Возможно, такой симбиоз поможет Чихёну выздороветь. - Простите, что разбудил вас, милорд, - снова кланяется Гук. Он помогает принцу откинуться обратно на подушки, поправляет его сорочку и поднимает свой факел. Чихён не отрывает от него проницательного и до дрожи знакомого взгляда. - Чонгук, так ты личный слуга короля? - тихо спрашивает он. - Да, мой лорд. - Ты кажешься мне очень честным человеком, - шепчет Чихён и тянет к нему дрожащую ладонь. Хватка же оказывается на удивление сильной, учитывая его худобу и болезненное состояние. - В последнее время я чувствую себя слабее, чем обычно. Пообещай мне, что присмотришь за моим братом, когда я уйду. Мне больно думать о том, что он останется совсем один и некому будет позаботиться о нем. У Гука встает комок в горле, и он легонько сжимает руку принца. - Обещаю, - тихо говорит он. Эта клятва кажется чем-то интимным и священным, будто она никогда не выйдет за пределы этой комнатки. - Полагаю, я привязан к его величеству куда больше, чем любой другой слуга к своему господину. - Я вижу, - хитро улыбается мальчишка, и Чонгук неожиданно вспыхивает. - Милорд, - бормочет он, - знаю, что мы с вами только встретились, и мне нечего дать, кроме заверений честного человека, но я думаю, что смогу вам помочь. - Чихён устало угукает и прикрывает глаза. - Я сделаю все, чтобы вас вытащить. Принц снова слабо улыбается и гладит его по руке. - Я верю тебе, Чонгук, - шепчет он. Гук кивает, поправляет одеяло и полотна балдахина и покидает комнатку, насквозь пропахшую болезнью и отчаянием. Разум еще навязчивее атакуют мысли, и парень со всех ног бросается в библиотеку, охваченный новой целью. Он сразу находит отдел, посвященный болезням, лекарствам и травам, и прихватывает не менее десятка книг на эту тему. Все пыльные томики устраиваются на столике, а Чонгук нетерпеливо раскрывает первый и начинает читать. * * * Чон все еще проглатывает страницу за страницей, когда за окнами светлеет. Он совершенно опустошен, а голова идет кругом от чтения и новых знаний. Несмотря на его усилия, болезни с симптомами Чихёна найти не удается, и парень порядком расстроен и раздражен, пока раскладывает книги по местам и отправляется за завтраком своего короля. Он коротко стучит в покои и проходит, торопясь оставить тяжеленный поднос на столе. Затем переходит к постели и заправляет ее, не говоря ни слова. Чимин бодрствует, восседает за рабочим столом и что-то строчит. Чонгук не намеренно его игнорирует, просто слишком сосредоточен на своих обязанностях и на содержании всех прочитанных книг, что не обращает на него никакого внимания. После приведения кровати в порядок он притаскивает ведро с мыльной водой и опускается на колени, чтобы оттереть пятна на роскошном мраморном полу. Гук замирает, когда в поле зрения возникают тяжелые сапоги с коваными носами, и судорожно выдыхает. Он не знает, сердится ли еще король на него, но пальцы в его волосах кажутся хорошим знаком. Чонгук прикрывает глаза и невольно подставляет голову, пока Чимин ласково перебирает его пряди. - Ты боишься меня, Чонгук? - тихо спрашивает он. Слуга медленно моргает и смотрит вверх. Опускает тряпку в ведро, прикусывает губу и качает головой. - Нет, мой господин, - отвечает он. - Я плохо спал прошлой ночью. Мне не понравилось, на какой ноте мы расстались. Чонгук противится тяге взять и сказать, что сам он и виноват в том, что они разошлись на ссоре. Не мог же он остаться и начать спор, когда король приказал ему уйти. Но парень прикусывает язык и предпочитает промолчать, хотя предполагает, что Чимин и без того может прочитать эти мысли на его лице. Гук сглатывает. Стоять перед господином на коленях – так привычно и знакомо, что его охватывает слабость. Разом накатывает голод, усталость и истощение. Чимин наклоняется и ласково гладит его по щекам, по тонкой коже под глазами. Чон не сомневается, что там расплываются темные круги – последствия бессонной ночи. - Ты спал? - Нет, мой господин, - честно отвечает слуга, но сразу же примешивает к правде капельку лжи. - Я был в библиотеке. Нашел еще работы того поэта, и они поддерживали мои силы всю ночь. Чимин тяжело вздыхает. К удивлению Чонгука он присаживается на корточки и обхватывает его лицо ладонями. - Чонгук, надеюсь, ты простишь меня. Для короля недопустимо позволить эмоциям взять над ним верх, а я был слишком ошеломлен твоей проницательностью. Удивительно, но кажется, ты раньше меня понял, что огорчен я больше твоими страданиями, нежели тем, что мои враги теперь сыты с твоей легкой руки. Гук смущенно кивает. А Чимин внезапно целует его, и он дрожит, прикрывая глаза и сдаваясь. Нервозность еще одолевает, а вместе с ней и боязнь монаршего гнева и недосып, но Чонгук давно уже уяснил, что самый простой и быстрый способ успокоить господина – дать ему что-то желанное. И в его силах это сделать. Он жмется к Чимину, цепляется за его плечи и отвечает на поцелуй. - Ты все еще пахнешь, как я, - шепчет король, утыкаясь ему в шею и задыхаясь, пока слуга улыбается. - Ради всего святого, Чонгук, как тебе удается так легко довести меня до безумия? - Возможно, я олицетворение вашей тяги к завоеваниям, мой господин, - мурлычет Чонгук и хихикает, когда Чимин чмокает его в губы. Легкий поцелуй тут же переходит в ненасытный, и государь поднимается на ноги и тянет слугу за собой. - За мной достаточно славных завоеваний, Чонгук, - тяжело выдыхает Чимин, а у Гука в груди разгорается знакомый пожар, а движения его становятся резкими, искренними и послушными малейшим желаниям его хозяина. Чужой затвердевший член уже касается бедра, и парень стонет, прижимаясь ближе. - Мало захватить землю, ее еще нужно удержать. Чон задыхается, когда его переворачивают и толкают на край стола. Блестящая столешница, поднос с завтраком и камин, – все, что он видит, пока Чимин оглаживает его сзади и прикусывает зубами загривок. - Непомеченная территория никому не принадлежит, - выдыхает король в чувствительную кожу за ушком. Одной рукой отводит волосы Чонгука в сторону, и тот скулит, шумно сглатывая и чувствуя, как вторая принимается его раздевать. - Но вот если вырыть оборонительные рвы да поставить частокол... Гук глубоко вздыхает и широко распахивает глаза, когда Чимин стягивает рубаху с его плеча и впивается в него зубами. С губ срывается такой короткий и жалобный стон, что Чонгук пугается ему сам, впрочем, как и жару, бегущему по позвоночнику, стоит лишь понять, что король тоже обнажен и больше их не разделяет ничего лишнего. Теплые ладони мягко проходятся по бокам, и Гук стонет громче, впиваясь пальцами в скользкое полированное дерево. Он чувствует, что Чимин облизывает пальцы, а затем касается его. Вроде бы нежно, но все равно болезненно. Чонгук стискивает зубы и заверяет самого себя, что ничем не выдаст своей боли – король не увидит ничего, кроме рвения угодить ему. Чимин снова кусает его, только уже в шею, посасывает пострадавшее местечко, и Чон вздрагивает от потрясения, когда по нему волной проносится возбуждение. Господин смеется – не иначе как восторгается его реакцией и принимается вновь терзать шею, будто вознамериваясь каждый ее участочек покрыть поцелуями и засосами. Гук краснеет, но раздвигает ноги шире и чуть выгибается, позволяя Чимину запустить в него два пальца и развести их в стороны. - Мой господин, - с трудом выдыхает он. - Пожалуйста. Чимин тоже дышит тяжело. Сжимает его бедра, чтобы удержать в неподвижности, а затем обводит членом дырочку и толкается внутрь. Больно. Парень как ни старается не может сдержать отчаянный вскрик, но король не притормаживает, плавно входя на всю длину. Задница горит, но благо, глубже уже некуда. В такой позе Чонгук чувствует себя заполненным до предела, скулит и невольно пытается сползти с члена, что совершенно невозможно, пока Чимин держит его за волосы и вбивается в него без всякой жалости. Задница уже полыхает пламенем, да еще и одну из половинок обжигает звонким шлепком. - Ниже, - приказывает король, и слуга подчиняется, сползая по столешнице и упираясь в ее край животом. Чимин рычит и вроде бы выходит из него, но мгновенье спустя толкается обратно с утроенной силой, так что стол под ними скрипит. - Вот так, мой хороший. И Гуку до постыдного нравится похвала, аж сердце начинает биться чаще. Он стонет, когда снова чувствует зубы на шее, а затем Чимин как-то дергает его за бедра, меняет угол проникновения и... о, боги. Дивным образом движения короля уже не доставляют боли или дискомфорта, Чонгук понятия не имеет, что он задевает внутри него, но как будто бы струны самой души. Он беспомощно корчится, срываясь на бесстыдный вопль удовольствия, и только подается навстречу глубоким толчкам. Горячая ладонь устраивается между его лопатками, а затем ползет вверх к настрадавшейся шее, крепко сжимая ее. Чон вскрикивает, его бедра дрожат, колени норовят сомкнуться, но Чимин продолжает мерно вколачиваться в то непостижимое местечко внутри него. Парень впивается зубами в костяшки пальцев и крепко зажмуривается, погружаясь с головой в ощущения. Движения Чимина становятся хаотичными, начинают замедляться, и Чонгук издает рваный возмущенный звук, с трудом размыкая челюсти и цепляясь освободившейся рукой за него. - Продолжайте... - просит он. - Пожалуйста, пожалуйста, продолжайте. Не останавливайтесь... Жар в животе становится невыносимым, а король внимает мольбам и возводит его совсем уж в абсолют. Гуку больно. И хорошо. Боль и удовольствие сочетаются так же идеально, как их тела сходятся в этом бешеном ритме. Таком необходимом, что остановиться уже нельзя. - Сильнее, - требует Чон, сквозь стиснутые зубы. Чимин склоняется над ним, хватая за плечи, и вбивается так сильно, что стол ходит ходуном. Гук кричит, запрокидывая голову назад, пальцы на ногах поджимаются, и, кажется, прямо от них по всему телу поднимаются судороги. Глубже, ему хочется еще глубже. - Глубже, господин, пожалуйста, пожалуйста... Чимин вновь утыкается в его шею и прикусывает за краешек челюсти. Чонгук шипит, а когда чужие руки забираются под его рубаху, дразня соски и оглаживая впалый живот, и окончательно задыхается, ловя воздух губами. Удовольствие настигает настолько сильное, что парень приподнимается со стола, впрочем, король с рыком толкает его обратно, продолжая трахать. Гук кричит и пластается по деревянной поверхности. Оргазм ошеломляет его и ослепляет на мгновенье, бросает в какую-то невесомость и прострацию. Он бы окончательно уплыл, если бы Чимин позволил. - Чимин... - задыхается Чонгук, совершенно ослабев от пережитого. Член же короля, словно в противовес ему, внезапно становится еще крепче и напряженнее, и вынести это совершенно невозможно. Парень стискивает зубы и скулит, плавясь от удовольствия. Чимин ускоряется, а затем коротко стонет и замирает, а Гук тяжело сглатывает, чувствуя вспышку внутри и рикошеты боли, отдающие от раздраженного прохода в позвоночник. Чимин вздыхает, горячо целует его влажную шею и на мгновенье задерживается в нем, прежде чем выйти. Как и прежде поток семени следует за ним, стекая по чувствительной плоти и окрашивая бедра Чона и пол между его ног. Бессонная ночь, долгий и утомительный поход, эмоциональные спады и волны настигают разом, и Гук понимает, что у него дрожат губы. Ноги тоже дрожат, но он заставляет себя кое-как встать. Чимин уже успевает поправить одежды и теперь осторожно поворачивает его к себе за подбородок. Поцелуй легкий, мягкий и какой-то до щемящего сладкий. Король прерывает его и широко улыбается. - Чонгук... А Чонгук хочет в эхе собственного имени услышать хоть что-то, что намекнет на привязанность к нему. Хочет, чтобы Чимин хотел его так же сильно, как он сам его хочет. Парень вздыхает и опускает голову на плечо короля, позволяя ему играть со своим волосами. Чон вздрагивает, когда Чимин надавливает, очевидно, на самую яркую отметину на его шее и задумчиво рассматривает собственный труд. - Хорошо, что дни становятся холоднее, - бормочет он. - В ином случае это бросилось бы в глаза. Еще одна волна необъяснимого тепла окутывает грудь Гука. Он совсем не прочь нести на себе символы привязанности его господина. - Если кто-нибудь спросит, я всегда могу сказать, что начал ухаживать за какой-нибудь милой служанкой. - Неплохая легенда, - хмыкает Чимин. - Но не думаю, что кто-то поверит, что такие отметки могла оставить женщина. - Я не стыжусь своего влечения к мужчинам, - вскидывает голову слуга, и король целует его в лоб, подталкивая к креслу напротив. - Разве это вне закона здесь? - Запрета нет как такового, - мягко говорит Чимин, но тут же хмурится. - Но мой отец всю жизнь стоял на том, что связь без возможности продолжения рода – это оскорбление богов. При дворе это еще помнят. Гук смеется, но смех выходит хриплым и сорванным из-за продолжительных криков. - Король теперь ты. - Я знаю, - подтверждает Чимин с улыбкой. Он приступает к завтраку, разрезая стейк на мелкие кусочки и протягивая его Чонгуку. А тот и рад вернуться к этой давней привычке, но еще больше рад тому, что король смотрит на него с той же нежностью, что и в момент его возвращения. - Это был один из первых моих указов. Я уверен, что люди должны быть с теми, кто им больше по душе. - Согласен с вами, - кивает парень, подавляя зевок и принимаясь за уборку. Честно говоря, больших трудов ему стоит не запутаться в дрожащих конечностях, а еще из него по-прежнему сочится семя его величества. Это ощущение окрашивает щеки лишним румянцем, но, как ни странно, еще и доставляет удовольствие. Чимин улыбается, наблюдая за ним, его мрачное настроение с прошлой ночи растворилось без следа. Гук переминается с ноги на ногу и невольно морщится, и, разумеется, это не остается незамеченным. - Все еще болит после езды? - спрашивает король. Чон качает головой. - Вы пообещаете не сердиться на меня? Чимин удивленно моргает и склоняет голову набок, глядя на него еще внимательнее. - Не могу обещать, - тянет он. - Но я постараюсь не дать эмоциям снова захватить меня. Говори. - Я был уверен, что мне не нужна помощь, когда дело касается служению вам, господин, но... - бормочет Гук, растеряв всю уверенность. - Я никогда не занимался ничем подобным, думаю, если я смогу воспользоваться чем-нибудь и заранее растянуть себя, то мне придется полегче... - Ты сказал мне, что был раньше с мужчинами, - хмурится король. - Я обходился с ними ртом и руками, мой господин, - тихо признается слуга. Воцарившееся напряжение, его пугает, но Чимин не кажется разозленным, скорее, просто растерянным. - Вы первый, с кем я... ну... Господин тяжко вздыхает и прикрывает глаза, раздраженно потирая лицо ладонью. - Чонгук, - резко начинает он, и парень морщится, - я бы предпочел, чтобы ты сказал мне раньше. - Но мне понравилось, - торопится успокоить его Чонгук. - Вы же понимаете, что я не смог бы подделать собственное удовольствие, мой господин, я наслаждался каждым моментом. Надеюсь, так же, как и вы, - добавляет он со слабой улыбкой. Чимин вздыхает еще тяжелее. - Я просто подумал, что если нам как-то облегчить процесс, то мне не будет так больно после. И мы сможем заниматься этим чаще. - Чаще? - недоверчиво повторяет король. Гук кивает и улыбается шире. - Вы разбудили во мне страсть, мой господин, - дерзко бросает он и берет его за руку. Пальцы государя переплетаются с его, а глаза темнеют. - Я просто хочу служить вам, каким бы образом вы меня ни пожелали. Чимин выглядит непривычно потрясенным. Но тоже улыбается. - Есть масла, которые мы могли бы использовать, - тихо говорит он. - Но ты должен был предупредить меня, Чонгук, я не был бы так груб в твой первый раз. - Господин, разве не я ворвался в ваши покои и бросился к вашим ногам? - хмыкает Чон. Чимин уступчиво кивает ему. - Я не жалею ни о своих поступках, ни о том, что вы со мной сделали. Я бы с радостью повторил дважды, трижды, сто раз... Король прерывает его пылкую речь мягким смехом. - Я верю тебе, - отвечает он. - Полагаю, всеобъемлющая страсть нашего друга поэта захватила тебя целиком. Чонгук улыбается и сдерживается от признаний, что, черт возьми, так оно и есть. Он выпускает руку Чимина, вспоминая о времени. Скоро должна начаться тренировка с Хёну. Государь заканчивает с трапезой, а слуга собирает со стола и покидает покои, унося на лбу его теплый поцелуй.