This is my Carnaval

      У Икера руки мягкие, с характерными мозолями и длинными цепкими пальцами, он касается спины Серхио аккуратно, чутко, но неотвратимо властно, оглаживает обрисованные напряжением мышц косые линии на смугловатой гладкой коже, целует остро выступивший шейный позвонок, лаская губами чувствительное основание шеи, разминает ладонями опущенные плечи. Серхио судорожно вздыхает, подаётся ближе к горячему стройному телу и уверенным сильным рукам, чуть запрокидывает голову, щекоча воспалённую жадными чувственными прикосновениями кожу кончиками длинных волос. Шёлковый корсет — сливочный, чёрт бы побрал этого Касильяса, даром что без золота — холодит приятным ощущением гладкой мягкой ткани там, где он прижимает его руками к своей груди и животу, тщетно стараясь не сминать пальцами дорогое полотно. Икер ведёт руками ниже, от плеч к разведённым крыльям лопаток, с впадине позвоночника, он касается всего, до чего может дотянуться, оставляет влажные жаркие поцелуи на круглых косточках плеч, потянувшись, на подставленных широких ключицах и выгнутой шее, тянется будто обнять его, но вместо тела сжимает в пальцах края корсета, заводя за спину. Икер подталкивает его без слов, и Серхио понимает через секунду, всё ещё находясь в плену чувственных томных прикосновений, прогибается так, как надо, чтобы Икер мог свободно сцепить на нём маленькие крючки корсета, фиксируя его на месте, но пока не стягивая.       Касильяс отводит кончиком носа закрывшие ухо светлые каштановые пряди, обводит языком и губами тонкий хрящ, бриллиантовую маленькую серёжку и шепчет коротко, отрывисто: — Выдыхай, Сесе…       А потом, досчитав до трёх, тянет шнуровку корсета, стягивая рёбра и грудную клетку, выбивая из Серхио вместе с остатками дыхания жалки всхлип — не то страстный, не то отчаянный. — Тише, Сесе, тише, — он безжалостно затягивает тонкие белые верёвки на его спине, шьёт геометричный ровный узор меж его лопаток, будто произведение создавая из него что-то новое, заглаживая свою вину пряными нежными поцелуями и терпким низким шёпотом, отпечатывающимся прямо в подсознании. — Осталось немного, потерпи…       Серхио выгибается в его руках, когда Икер, дёрнув чуть сильнее, вяжет прочный узел, фиксируя тугой каркас, целует, извиняясь, кожу над краем корсета, касается с чувствуемым восхищением и благоговением утончившейся, почти женственной талии, накрывает широкими ладонями теперь куда более покатые бёдра. Серхио непривычно. Немного, быть может, даже тяжело, но только пока он не приноровился дышать, когда его рёбра стискивает железом прочная тканевая конструкция, мешая вдохнуть привычно полной грудью. — Порядок, Икер, — он оборачивается, тут же хватая Касильяса в медвежьи крепкие объятья, и нагло сжимает пальцами упругие ягодицы, извечно привлекающие его внимание слишком сильно, тянется тёмными покусанными губами к его и целует так жадно и страстно, насколько позволяет его спёртое дыхание. — Быстрее. Давай дальше.       Икер кивает, будто заворожённый, загипнотизированный, смотрит на него практически чёрными глазами с зрачками такими широкими, что Серхио с трудом может разглядеть вокруг него тончайший обруч тёмного дрожащего коричного золота, целует его и целует ещё и ещё раз, так что Рамосу приходится брать дело в свои руки. Он садится на край постели, не дожидаясь Икера, и протягивает одну ногу, вскидывая бровь, раздразнивая, подначивая.       Касильяс прикусывает нижнюю губу, но следует плану неукоснительно, надевает тонкие чулки, стараясь не растягивать процесс лишний раз, чтобы не испытывать своё терпение и выдержку Серхио, касается губами только раз, когда кружевная резинка щёлкает на его бедре, прикусывает нежную кожу почти у края белья, повторяет свои действия ещё раз, раскатывая нейлоновую сливочную — в тон корсета — ткань. А потом, не отрываясь, осторожно сцепляет на щиколотках ремешки босоножек на невысоком каблуке. Это выглядит непривычно: вместо грубых гетр и острых шипов бутс — сексуальные чулки и прочный каблук, вместо свободной белой формы — сливочный нежный корсет и светлое бельё. Но это всё ещё его Серхио, его прекрасный, обаятельный, соблазнительный, невыносимый Серхио. — Платье? — он улыбается так по-мальчишески широко и почти наивно, что где-то далеко в подсознании Икера вновь и вновь маячит мысль. Что же они творят? Как можно даже думать о чём-то порочном в отношении этого… совсем невинного юноши? Но смотрит Серхио всё так же развратно и похотливо, заставляя его сходить с ума от желания и страсти, и тянет к нему руки, призывая помочь подняться на неустойчивых туфлях, обнимает за шею, чуть пошатнувшись. — Да, сейчас, — Икер глубоко целует его, проникая языком между алеющих соблазнительных губ, сжимает ладонями талию, и это нежное кремово-бежевое платье с прикрытыми тонким прозрачной вуалью плечами и золотым пламенем, разгорающимся от подола к поясу и выше, пряча в узоре грубоватые линии корсета, висящее в шкафу, кажется неуместным. Вдруг хочется опрокинуть Серхио на постель, забыв обо всём, и целовать его долго и страстно, доводя до сладострастных томных стонов и жадных укусов, жалящих по всему телу.       Но план нужно довести до конца, Икер хочет увидеть этот образ в целостности, а потому помогает Серхио быстро надеть специально купленный по размеру наряд, поправляя на плечах мягкие волосы, красиво оттенённые переливчатой солнечной тканью. Рамос смотрит на него вопросительно, провокационно оглаживает бёдра и талию, сокрытые свободным подолом с вышитыми на нём золотым бисером узорами искр, отмечая про себя ставшую почти женственной фигуру, и спрашивает томным высоким голосом: — Ну что, я достаточно хороша, дорогой? Теперь ты возьмёшь меня с собой в ресторан?       Икер обхватывает его за талию, плотно прижимая к себе, отводит трепетным жестом прядь от лица и шепчет в самые губы, прежде чем нацепить на его макушку маленькую бежевую шляпку с вуалью, прикрывающую излишне грубые черты лица: — Прекрасна, как и всегда, любовь моя.