This is my Carnaval

      Лука сурово хмурится, проваливаясь задницей в белый мелкий песок, наблюдает пристально и недовольно за своей скинувшей одежду сборной, с криками и гомоном бросившейся в лазурный океан. Остров выглядит как мечта уставшего от общества, забот и ответственности человека — огромный золотой диск солнца на безоблачном небе, склоняющийся с каждым часом всё больше к горизонту, бирюзовые волны до горизонта и белая пена на покатом береге, разбивающиеся о тёплый песок, а позади — зелёные пышные тропики, высокие пальмы, густые папоротники и широкие мягкие листья неизвестного растения, которые они решили приспособить на шалаш. Позже. Когда все накупаются. Лука тяжко вздыхает, прикрывая листом голову, которую активно напекает вечернее, но всё ещё жаркое солнце.       Их выбросило на необитаемый остров, без воды и еды, почти без вещей и средств защиты, а чистый спокойный океан, кажется, отбивает у его команды всё чувство опасности и инстинкт самосохранения разом. Поэтому они все бросаются в волны, устраивают заплывы на скорость, обозначив за буйки какой-то торчащий из воды камень (Лука всерьёз опасается, что кто-нибудь из них всё же раскроит себе черепушку об него) и брызгаются солёной водой, как малые дети. Лука и рад бы поддержать их всеобщее безмятежное веселье, отринуть горести и тяжести и окунуться с головой в радости тропического рая, но, как выяснилось, даже здесь, в живой обложке турфирм, он не может забыть об ответственности, лежащей на его плечах. Иван выбирается из океана совершенно обнажённый, со стекающими по поджарому телу прозрачными холодными каплями и мурашками на золотистой коже, бежит к нему чуть ли не походкой спасателя из типичного голливудского фильма прошлого века, и следом за ним, такие же голые и прекрасные, выходят Шиме, Деян и Суба. Устроили, блять, Спасателей Малибу, хмыкает Лука. «Я видел порнуху, которая начиналась так же», — думает он и снова вздыхает.

***

      Вечереет до обидного скоро, и южные едва ли тёплые сумерки охватывают густой темнотой пустынный пляж с выстроенными наскоро шалашами из оборванных тростниковых плотных стволов тонких деревьев и широких листьев. Дарио разводит костёр, воспользовавшись скромной помощью Даниэля, и они рассаживаются плотным кольцом вокруг огня, отогревая конечности и поджаривая наколотые на острые палки сосиски к пиву, которого у них нет (Лука ещё припомнит это Домагою, у которого, почему-то, вдруг оказались сосиски и, по какой-то настолько же непостижимой причине, не оказалось пива). Разговоры идут почти об одном только происшествии и плане выживания, но это не продолжается и десяти минут, и уже очень быстро они переходят на отвлечённые темы, хохоча и крича; Домо без зазрения совести устраивается на плече Дани, нежно обнявшего его за талию, а в хитросплетении конечностей Шиме и Деяна не возьмётся разбираться даже Тесей. — Скучно, парни, — Иван хлопает в ладони, призывая к вниманию, и смотрит азартно на подобравшихся друзей, — давайте, что ли, байки травить. Домо, ты главный по рассказам, есть что?       Вида молча вскидывает бровь, дёрнув уголком губ, ехидно переглядывается с Дарио, что уже само по себе очень подозрительно, и загадочно кивает ему. — Не хочу сегодня болтать попусту, у нас тут со старшим кэпом возникла идея, — все заинтересованно следят взглядами за исчезнувшим из круга света от костра Срной, Лука напряжённо смотрит по очереди на каждого члена своей сборной, пытаясь разгадать их манёвры и предугадать планы, но появившийся с гитарой Дарио удивляет даже его. — Где ты гитару-то взял? — Иван шокировано посмеивается, но выглядит заметно довольным, ожидая развязки этой затеи, в то время как Лука, кажется, уже готов сорваться прямо в ночи на осмотр всего острова, чтобы только найти, где же Дарио раздобыл инструмент. — Мастера не выдают своих секретов, — Домагой гордо постукивает по корпусу гитары в руках Дарио, и озорно подмигивает тому, — мы тут вспомнили одну старенькую песню, которой нас научили на Украине, — Лука предпочитает напрячься заранее, чтобы потом не напрягаться в процессе, — правда, она на русском, но вы можете просто музыкой наслаждаться. — Про что она хоть? — Луке начинает казаться, что он разучился дышать, не вздыхая, но, благо, сейчас за него высказывается Чарли. — Эээ… Как бы объяснить… — Домагой чешет голову и волнистые после соли океана волосы. — Про то, как одного исследователя, первооткрывателя, мореплавателя и прочее постигла одна очень досадная неприятность, связанная с коренными жителями одной очень далёкой земли, — глубокомысленно замечает Дарио, пристраивая пальцы к аккордам. — Домо, запевай.       Дарио бодро отбивает струны, подхватывая голос Домагоя в ритмичной быстрой песне, так похожей на те, что все они пели в юности у костров в детских лагерях или… как пели их те, кто такой роскоши был лишён. Чарли отстукивает задорный ритм и вдруг начинает подпевать, присоединяясь к нестройному хору, голосящему на весь пустынный пляж на ломанном русском. Их энергия так заразительна, что уже через несколько строк они все не могут сдержать улыбок, покачивая руками и головами в такт, и даже Лука позволяет себе расслабиться и посмеиваться иногда над тем энтузиазмом, который их трио вкладывает в песню. А потом вдруг Дани шепчет негромко, чтобы не перебивать песню: — О, я знаю пару слов здесь, меня Саня научил, — он мягко улыбается, следя взглядом только за разошедшимся Домагоем, и пытается наспех переводить прямо поверх текста. — Почему… съели... за что… молчит… хотели... и съели… Кука…       Лука, Иван и прочие осоловело моргают, во все глаза уставившись на дотягивающих последний припев певцов, ожидая их комментариев, и только редко-редко хлопают, ожидая пояснений, что же им такое только что исполнили. — Ну что вы так смотрите? — Дарио откладывает гитару, к которой тут же примеряется Домагой, пока только бесцельно перебирая струны. — Очень милая старенькая песня под гитару, нам с ребятами в Шахтёре нравилось. — А у нас её тренерский штаб с Игнатьевым горланить обожают, — радостно поддерживает Ведран, чей русский из них всех наиболее хорош. У Домагоя, в принципе, решают не спрашивать, его такие маленькие очаровательные чудачества, право слово, уже не удивляют. — Слава говорил, что она называется «Аборигены съели Кука» или как-то так. Про то, почему местные жители в Австралии сожрали попавшего к ним Джеймса Кука. — И почему вы решили её спеть именно сейчас, — напряжённо уточняет вездесущий Лука, вслушивающийся в шумы из джунглей, по которым явно идёт кто-то большой. И потенциально смертельно-опасный. — Ну, это была единственная песня, которую мы знали, чтобы она подходила для нашей ситуации, — Дарио пожимает плечами с тонкой улыбкой, тоже пристально следя за шевелениями кустов и пальм. — Ага, — костёр тихо шипит и трещит между ними и, кажется, его бы хорошо потушить, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания, но то, что шумит в лесу, двигается целенаправленно к ним, приближаясь с каждым мгновением всё сильнее и сильнее. — Что делать будем? У нас даже отбиваться нечем. — Зачем отбиваться? — Домагой, размяв спину и чмокнув Дани в щеку, поднимается на ноги, перебирая босыми стопами по прохладному песку, подхватывает бережно гитару и идёт прямо к густым зелёным зарослям. — Это мужики местные, за гитарой пришли, мы вернуть обещали. — Домагой, какие местные мужики, это необитаемый остров!