Оставь надежду, всяк сюда входящий

ПЕСНЬ ПЕРВАЯ Земную жизнь пройдя на треть примерно, Я очутилась в сумрачном лесу Из слов, сплетённых ловко — иль неверно. О, совместил уродство и красу Тот дикий лес, дремучий и грозящий, Чей давний образ в памяти несу! Его Фикбуком называют чаще, И в нём, как змей тугой клубок, сплелись Мечты, конфеты и сиропа слаще, О тех, чьи имена отозвались В душе фаната ангельским напевом, Фантазии, взлетающие ввысь Над искривившимся сюжета древом, И вдохновенья искры. Нелегко Бывает зёрна отделить от плевел, И яхонты таланта глубоко Запрятаны меж шелухи и пыли. Протиснуться в игольное ушко Верблюду проще, чем среди ванили, Идя дорогой здешних троп глухих, Хотя б заметить взмах легчайших крылий И, проследив полёт фигурный их, Найти творенье музы настоящей, Узор из слов и точных, и живых, Углубясь в лес Фикбука, столь манящий. Но, благо в нём обретши навсегда, Скажу про всё, что видела здесь в чаще. Совсем недавно я пришла сюда, Когда ко мне метнулись с рёвом диким Лев, вол, орёл… Простите, господа, То песнь другая. Здесь же лев великих Амбиций с рысью пафосных речей И волком графоманства многоликим Вдруг преградили путь, с меня очей Горящих не сводя. Слюна из пастей Лилась, и смрад стелился меж теней. Сковал мне ужас члены, и, к несчастью, Хоть помнила, что надо бы воткнуть Своё орудье в горло им со страстью И там его два раза повернуть, Но, одержима дрожью неуёмной, И пальцем не могла пошевельнуть, Всё дальше отступая в угол тёмный. Вдруг кто-то появился предо мной, От долгого безмолвья словно томный. Его узрев среди пустыни той: «Спаси, — воззвала, — странник беззаботный, Будь призрак ты иль человек живой». Он отвечал: «Не человек, но Кот я Фикбуковский, хранитель этих кущ, В пространстве интернета столь вольготно Разросшихся. Я в творческих сведущ Вопросах; помогаю тем несчастным, Чей разум возмущён, горяч, кипущ, Всем, чьё воображенье ежечасно, Не зная сна, не ведая преград, Идёт путём фантазии опасным. Но что ж к унынью ты спешишь назад? Что не восходишь к выси озарённой, Началу и причине всех отрад?» «О, сжалься, мудрости родник бездонный! Блуждать в потёмках больше нету сил, — Сказала я, склоняя лик смущённый, — Смотри, сей зоопарк меня стеснил! О вещий Кот, приди мне на подмогу, Я трепещу до сокровенных жил!» «Должна ты выбрать новую дорогу, — Он отвечал мне, увидав мой страх, — И к дикому не возвращаться логу; Те звери, от которых ты в слезах Бежишь, таят смертельную угрозу, Я видел много раз, как в их когтях Таланта распускавшаяся роза Разорвана на тысячу частей Была… Читатель ждёт уж рифмы „грёзы”, Так пусть возьмёт её, а ты скорей Иди за мною в вечные селенья Спасение отринувших теней — И ты услышишь вопли исступленья И авторов, терпящих беды там, Узришь, и их узнаешь прегрешенья. Когда же, по тернистым сим путям Пройдя, отложишь в памяти навеки Всё, что твоим откроется очам, И, усмиряя дум кипучих реки, Трудиться будешь, не жалея сил, Коль целью идеал поставишь некий, Чтоб ориентиром творческим он был И заставлял уместность слова, жеста Иль запятой проверить, дабы мил Читателю рассказ был, в смысле текста И в оформленьи избегая зла, Тогда достигнешь высшего блаженства». «О Кот, — я речь такую повела, — Молю: чтоб рок бездарности мне не дал, Чтоб от банальности я навсегда ушла, Яви мне путь, о коем ты поведал, Дай врат печальных мне увидеть свет И тех, кто душу вечной муке предал». Он двинулся, и я ему вослед. ПЕСНЬ ВТОРАЯ День уходил, и неба воздух тёмный Земные твари уводил ко сну От их трудов; лишь я, как дух бездомный, Приготовлялась выдержать войну И с тягостным путём, и с состраданьем, Которое неложно вспомяну. О Музы, к вам я обращусь с воззваньем! Мне помогите, что узрела там, Запечатлеть моим повествованьем! Мы шли по диким, сумрачным местам. Тропа вилась меж скал, не позволяя Путь охватить растерянным очам, Как будто бы нарочно сила злая, Намерясь в душу поселить испуг, Её творила, жалости не зная. Уста отверзла я с вопросом… Вдруг За поворотом новым перед нами Предстал камней высоких полукруг, Нам преграждая путь. Тропа вратами Огромными была завершена В скале отвесной. Тягостными снами, Кошмарами навеяна она Была, казалось. Двинуться не в силах, Смотрела я, от ужаса бледна. И хоть уже давно всё это было, Мне страшных врат вовеки не забыть. Кровь, лишь припомню, застывает в жилах, И стройных описаний рвётся нить; Но всё ж, пусть Музы будут в том порукой, Попробую я их изобразить. Вверху, коленом подпирая руку, В раздумьях тяжких опустив главу, Один сидел и видел многих муку. Несчастных всех теперь не назову, Хотя порой, для сна смежая очи, Опять их вижу, словно наяву, Но больно то, и рассказать нет мочи. Изломаны и переплетены Тела одних, других питомцы ночи  Терзают — демоны, погружены Глубоко в бездну третьи и в надежде Напрасной тщатся избежать волны, На них летящей, застилая вежды; Иные же застыли навсегда В паденьи, и не завершатся прежде Конца времён мученья их. Когда Блуждающий, терзаньями смятённый Взор подняла я выше врат, туда, Где тень, чей образ, трижды повторённый, Мне скорбь и сожаление внушил, Страданьем сломленный и измождённый, Держала свиток, мнилось мне, он был Венцом сего ужасного виденья, Его вершиной. Вот что он гласил: Я увожу к отверженным селеньям, Я увожу сквозь вековечный стон, Я увожу к погибшим поколеньям. Был правдою мой зодчий вдохновлён: Я высшей силой, полнотой всезнанья И первою любовью сотворён. Древней меня лишь вечные созданья, И с вечностью пребуду наравне. Входящие, оставьте упованья. Я, прочитав над входом, в вышине, Такие знаки сумрачного цвета, Сказала: «Кот, их смысл страшен мне». Он, прозорливый, отвечал на это: «Здесь нужно, чтоб душа была тверда; Здесь страх не должен подавать совета. Я обещал, что мы придем туда, Где ты увидишь, как томятся тени, Свет разума утратив навсегда», — И ввёл меня в таинственные сени, Загадочно прищурив мудрый глаз И руку дав, чтоб не было сомнений. Вот наших странствий точный пересказ.