Говорят, в мире есть две тайны:
《Не помню, как родился》
《 Не знаю, как умру》
Для меня же период 《как родился》 растянулся на целых пять лет.
Стыд разрывал мне глотку: хотелось разреветься. Было жаль родных, ведь я их совсем-совсем не помнила.
Чего уж там — на собственное имя не отзывалась.
Как выяснилось, я приехала на лето к бабушке вместе с сестрой. Они обе любили меня, пускай и давали уйму поблажек. Так они позволили мне гулять с более старшей ребятней вечером, но обязательно недалеко от забора.
Как говорится, фигней страдай, но на виду.
Но я оказалась больно избалованной, многое и раньше сходило мне с рук, учитывая мягкий нрав бабули, оттого мук совести от нарушения наказа взрослого я, походу, не испытывала. Потому и ускакала к речке.
И чуть было не превратилась в русалку, ха-ха.
Бабушка долго выхаживала меня: детский организм просто лакомый кусочек для всяких вирусов и заболеваний, потому после незапланированного купания я слегла на целую неделю.
Как же я упиралась от традиционного лечения! Чуть не померла над той картошкой, ей-богу.
Конечно же одним дыханием над вареным овощем дело не обошлось. Звездочка в помощь!
Ох, мои глаза…
Если моя бабуля оказалась просто святой во плоти и ругала (читай- причитала сама себе) меня не долго, то сестра одним разговором дело не закончила.
Отныне я на домашнем аресте.
Оле было двенадцать, и пускай она меня сильно любила, возиться со мной особого желания не имела. По крайней мере на мне одной её мир не заканчивался.
Гуляла она долго, в основном с мальчиками, и часто ходила с разбитыми коленками и исцарапанными руками. Была этакой заводилой, а уважения мальчишек добилась любовью к лазанью по деревьям и отсутствием неприязни к лягушкам.
Если я с ней и играла, то всегда это были самые простенькие игры, где я- дама в беде, она- рыцарь, а жирный Барон- злой дракон.
Рыжий кот лишь снисходительно зыркал на нас с высоты холодильника.
Сейчас я коротала свой срок за рассмотрением прелестных трясогузок. Их было всего две, они сновали по дорожке туда-сюда, склонив головки над землей.
— Мммяяяууу!
Идиллию нарушил чем-то разозленный Барон. Его кошачью ругань я услышала даже через стекло, разделяющее меня от прелестных птичек.
Всего мгновение- и пуф! — упорхнули божьи создания.
Вот бы и мне улететь далеко-далеко.
Но рожденный ползать летать не может. А так хочется.
Залаял Балу- соседский пес. Протяжно заскрипела деревянная дверь, ведущая на веранду.
— Ээй, Люба, давай сюда.
Я живо соскочила с подоконника. Послышались бабулины шаги. А ведь не хотелось бы, чтобы она поймала меня за сидением в неположенном месте. Девочка же. Отморожу ещё.
— Любка-а!
Я выскочила из-за угла и чуть не улетела: больно стукнулась мизинчиком.
— Эх, снова ты босиком шастаешь! Тапки где?
Смущённо прячу руки за спиной, но стоит только заметить нежданного гостя, как всякий стыд пропадает и всё моё внимание переключается только на новое лицо.
Бабуля вздыхает, всё причитая, мол, управы на меня нет и отходит в сторону.
Незнакомый дедушка усмехается чему-то себе в усы и приседает, призывно разводя руки в стороны.
— Ну что, птенчик, купаться больше не охота?
Я недоуменно моргаю, не вникая, при чём тут вообще купание, как тут же в голове возникает недавнее событие, о котором я уж и позабыть успела.
Не увидев инициативы к тактильным контактам с моей стороны, дедушка кладет локти на колени и снова улыбается. Так по-доброму.
Я его знаю?..
— Зови меня дядей Михой, птенчик.
Я неуверенно киваю и еле слышно шепчу своё имя.
И тут как обухом по голове: дядя Миха! Оля говорила, что если бы не он, жила бы я сейчас в речке, с рыбками.
На благодарность дедушка лишь оттягивает мне щёчку и щёлкает по лбу.
Деда Миха оказался щедрым на разговоры, ещё около двух часов провёл за столом на кухоньке, о чём-то живо общаясь с бабулей. Только и слышалось:
— Викторовна, ну дела!
К слову, всё то время я провела за чтением какой-то книженции сестры. Миленький детективчик. Легко читается.
***
Всё оставшееся время я находилась дома, выходила только огород прополоть, (полола то Оля, а я траву выносила) да в магазинчик сбегать. Оля буквально меня силком на улицу волокла. Всё твердила, что погода шикарная, а я только и делаю, что штаны протираю.
Вот и как ей объяснить, что хорошая погода в моём понимании- это сухая, солнечная, но прохладная и ветреная.
Терпеть не могу жару.
А ещё безумно бесило всеобщее:«Хоть позагораешь!»
Да не хочу я загорать. Не надо оно мне. Зачем? Чтобы с красной и облезлой рожей ходить? Нет уж, увольте. Мне моя бледность нравится. Ну, будущая.
Единственное, меня вытягивало лишь нежелание получить болезнь от недостатка витамина D. Можно сейчас отмучаться, а после и отсиживаться.
Да, идеальный план.
Оля шлёпнула меня по руке:
— Харе чесать!
Я недовольно фыркаю и убираю раскрасневшуюся руку за спину.
Сестра не менее недовольно вздыхает и даёт мне ощутимый щелбан за вредность и непослушание.
Уже вечером, умытые и уставшие мы валимся на кровати, бабуля гасит свет и ложится рядышком со мной (по моей же просьбе), всё подпихивая одеяло, чтобы ночью я не замёрзла.
В принципе, это мне и не светило. Пот ручьями стекал с меня, а тяжёлое громкое дыхание шелестело в полумраке комнаты. Бабуля спала чутко, стоило мне шевельнуться - как она тут же просыпается. Но даже просто перевернуться на другой бок, к стене, было для меня предельно сложно.
Внутри всё пылало, в особенности жгло спину. Я болезненно жмурилась, пытаясь удержать вырывающийся скулеж. В противовес жару, пропитавшему всё моё тело, правую руку сводило от холода. Она вообще не чувствовалась.
Зажёгся тусклый свет и бабуля поднялась; жалобно скрипели под ней пружины.
Мы вышли на кухню, где меня усадили за стол. Мышиный писк вырывался из горла. Рука вообще окоченела, будто кусок мяса заморозили.
Бабуля аккуратно взяла меня за неё и стала чем-то намазывать, растирать посиневшую кожу.
Слёзы я вытерла кончиком накинутого мне на плечи пледа. Рвотные позывы приходилось держать из последних сил.
Я всё смотрела на бабушкины махинации, как тут она охнула и немного отпрянула назад.
— Ну, Любочка, смотри, да судьбу свою не проворонь. Не обидь наречённого.
Я молчала. На загорелой коже возникали белёсые полосы, они рассекали всё предплечье. Не сразу вышло понять, что шрамы складываются в слово, так же не сразу вышло и прочесть мистически возникшее имя:
Тсунаёши.
Но от созерцания чуда меня отвлёк вновь вспыхнувший пожар: спину непомерно палило; возникало чувство, будто вот-вот что-то вырвется из моего тела.
Я и не сразу заметила, как бабушка всё с меня сняла: я сидела с абсолютно оголенным верхом. В комнате стало ещё более душно; я полностью промокла. В воздухе пахло палёным. От снятой кофточки и скинутого пледа шёл дым.
Я, чёрт возьми, прожгла в них дыру.
Но как?
Меня таки стошнило.
***
Всё объяснил мне деда Миха. В отличии от бабули и Оли, он был неплохо осведомлён о наречённых.
И почему мне вспомнилось слово 《соулмейт》?
То был предначертанный самой судьбой, самим Богом тебе человек, с которым ты проживёшь всю жизнь, и в горе, и в радости. Твоя половинка.
Честно, я была бы очень счастлива узнать о таком пораньше. Тогда я, может быть, и была бы даже более чем довольна тем, что у меня есть
пара. Была бы хоть как-то подготовлена к нынешней ситуации.
Я уж было подумала: помру.
А неет, это ко мне всего лишь Судьба заглянула, да на муженька указала, уже решив всё за меня.
Несомненно, сам факт того, что в этом мире есть нечто такое…
волшебное, возбуждал воображение и паразитировал в сознании.
Это же так… круто. Магия… чёртовы чудеса!
А есть ли тут еще что-то такое же… необычное? Мистическое? Нечеловеческое? Не подвластное всем законам?!
Впервые за этот месяц я почувствовала себя на свой возраст, а не старше. Я превратилась в обычную маленькую девочку, верящую в сказки.
От одной только мысли в животе пробуждалась целая армия бабочек. Но благоговейный трепет я испытывала вовсе не от того, что у меня есть свой собственный принц. Меня возбуждал сам факт того, что здесь есть нечто за гранью понимания. Нечто, не объяснимое ничем, кроме одного единственного:
Судьба.
И я наконец поняла смысл бабушкиных слов.
«Не обидь наречённого». Судьба дарует мне самого верного спутника жизни. Безоговорочно самый лучший вариант из всех. И от соулмейта так легко не отказаться. Но могут отказаться от тебя: справедливая обида разрывает связь. В паре, как и во всех человеческих отношениях один- ведущий, он же и любимчик, которому выбиралась пара, а другой- ведомый. Если от меня откажется моя пара,
наказана буду я. Но это если не я любимица Судьбы. Какое последует наказание, деда так и не сказал. Ну да ладно, выяснить можно и после.
Ведь, право слово, чем я могу обидеть того, кто находится на другом конце Земли? Так что это подождёт. Я ждать умею.
Наречённые - это дар. То, что практически превратилось в легенду. Все говорят, что мне повезло получить верного друга.
Верка, девчонка гламурная, всё время Олю кольнуть пытается, смотря на меня, только фыркает презрительно, да иногда гадости выхрюкивает. Завидует мне. Как-то при Оле меня обидеть пыталась, так сестра её за волосы оттягала. Я тогда испугалась сильно, но так приятно было. Мы тогда с Олей ещё в кровати одной в обнимку проспали.
А вот насчёт жжения в спине я так и не решилась спросить.
Уже ближе к концу жаркого сезона за нами приехал наш с Олей отец. Молодой, на вид не больше тридцати пяти точно, глаза большие, синие, волосы светлые и слегка вились на кончиках.
Хей, папа, а где ты был когда я чуть не потонула?
Хотя в то время единственное, как на мне отразился тот случай, так это потеря памяти и простуда.
Но ведь и не сразу то все и поняли, что никого из родных я не помню. Первое время только и делала, что послушно глотала лекарства, да сопела в обе дырочки.
После, конечно, по врачам походить пришлось, но ничем помочь мне не смогли.
В общем, первый месяц мне дался довольно сложно. Да и не только мне.
Тогда я долго смотрела на затянутое серой поволокой небо через затонированное окно большой отцовской машины. Ещё перед отъездом
папа как-то сухо поинтересовался, не помню ли я его, на что я честно дала отрицательный ответ.
Перед ним даже совесть не гложила. Ему то всё равно, так какое должно быть дело мне. Похоже его вполне устроил и тот факт, что я жива.
Тогда так хотелось выскочить из чёрной блестящей машины и взмыть в грустное небо. Казалось, будто я сейчас на все способна. Я могу. Хочу. Желаю ощутить холодный ветер в сотнях метрах над землей; желаю так же быстро рассекать пространство, как и эта мажорская тачка. Хотелось скорости, и я едва удерживалась, чтобы не закричать: «Живей, улитка! Гони во весь опор.»
Так хочется улететь…
Но нельзя. Ведь тут, на земле вредная Оля, немного ворчливая, но такая добрая; всепрощающая и тёплая бабуля. И деда Миха. Хороший он, и голос у него живой.
И где-то далеко-далеко, мальчик, такой нежный и мягкий, как и светлые буквы на моей руке.
Как я могу улететь?
