Да, вот только его сильнее всего заботит месть алхимикам. И то, что теперь никто не знает о тварях, и плохие солдаты. А так он был бы только рад сражаться и дальше. Достойная жизнь, достойная смерть, все дела. Не станет он останавливать тварей. Поставит Гильдию на место и будет счастлив.
Брось, ты и сама справишься. Надо только найти шкатулку. И способного алхимика из молодёжи, который будет только рад свергнуть власть в Гильдии, а заодно и ритуал провести. Не так уж сложно.Это не твоя война. Не лезь. Найдёшь Энн и Марси, найдёте шкатулку — и валим отсюда, валим. Ввяжешься в интриги — всем троим несдобровать. Да и не факт ещё, что шкатулка уцелеет после ритуала.
Нет, так нельзя. Эти люди… то есть жабы… да без разницы. Они умирают — понимаешь, умирают? А ты можешь это остановить, и не можешь всё так оставить.Скажи Грайму. Он всю жизнь угробил на этот каньон. В конце концов, он как минимум заслужил.
Не лезь, не твоя война… За этой неслышной, но крайне увлекательной беседой с самой собой Саша даже не замечает, как работа подходит к концу. И будто просыпается, встрепенувшись, возвращается ненадолго в реальность, обнаружив, как в столовой вовсю готовятся к празднику по случаю оконченной работы. — Так. Ты нужен им там, — не терпящим возражений тоном заявляет она Грайму. — С самого начала праздника. И ешь и пей вместе со всеми, без всяких этих «я не могу сидеть за одним столом с рядовыми» и остального… — Было бы что праздновать, — хмуро хмыкает он. — Из-за этого остолопа Перси две паршивые цапли нанесли такой урон! Не каждую волну башня так страдала. Они хотят надраться просто потому, что исправили свою же ошибку? Сашу, впрочем, не оставляет ощущение, что он доволен результатами стройки, и возмущается скорее для проформы. — Пошли. И больше он не сопротивляется. На краю сознания, наряду с непрекращающимся спором о шкатулке, маячит ещё мысль о том, что самое время бы аккуратно уточнить дальнейшие планы. Ей было обещано, что когда башню восстановят, они с солдатами отправятся в долину, чтобы навести порядок — ох, уточнить бы, что Грайм под этим имел в виду — и найти Энн и Марси; так вот, башня отстроена, и когда они теперь двинутся в путь? Но совершенно невозможным кажется затронуть эту тему сейчас — когда вокруг бушует праздник, когда к ней постоянно подходят к разговорами, садятся рядом и искренне улыбаются те, к кому за всё это время она и сама успела привязаться. И каждый из них может погибнуть, если ты неверно распорядишься шкатулкой. Тем не менее, Саша замечает, когда Грайм — изрядно выпив, на удивление любезно для себя пообщавшись с солдатами — ближе к утру покидает праздник и уходит в комнату; выждав минут десять, она направляется следом. Грайм задумчиво взвешивает в руке длинный тонкий меч, обычно стоявший в углу комнаты; затем, резко развернувшись, делает выпад, со свистом рассекая воздух — и задевает лежащий на столе шлем, который с чугунным грохотом катится по полу. Саша стоит в дверях, старательно пряча улыбку. — Слушай, капитан, если не помешаю… Он поднимает взгляд, как обычно, никак не удивляясь её присутствию. — Хотела сказать, что ты сегодня был хорош. Ну, в плане… взаимодействия с коллективом и всё такое. Не в плане вот этого, — она кивает на поверженный шлем. — Спасибо, — сухо усмехается он и добавляет с едва ощутимой горечью: — А с этим мечом мне никогда не удавалось сладить. — Я бы хотела уточнить… наши дальнейшие планы. — Ты о моём обещании? Я сдержу его, — немного раздражённо отвечает он. — Сейчас грядёт очередная волна, но как только мы её отразим и устраним ущерб — я отправлю разведчиков во все части долины. Они выяснят обстановку, а заодно и поищут твоих друзей. Под прикрытием. От патрульных жаб многое могут скрывать. Но… даже если мы найдём твоих друзей и ожерелье, мне ещё нужна будет твоя помощь. — Чтобы навести порядок в долине? — Да. Алхимики давно расстарались, чтобы лишить башню былой чести, — спьяну в его голосе особенно слышна уничтожительная злость. — Но раньше нас хотя бы уважали. Теперь кое-где наших жаб не ставят и в грош. Нужно выяснить причины и разобраться. Саша способна его понять. Более чем. Но не может отделаться о мысли, что сейчас, в их ситуации, всё это — слишком не главное. Но, наверное, она не права. — Как ты понимаешь, что грядёт волна? — она переводит тему. Грайм извлекает из ящика стола нечто вроде самодельной тетради — стопку бумаг, прошитых толстой нитью. Приглядевшись, Саша не верит своим глазам. Дневник атак, совершенно аналогичный тому, что она видела у Рика; зарисованы твари куда более схематично, зато подробно описаны аккуратным, остроугольным, абсолютно неразборчивым почерком. — Они особым образом атакуют перед волной. Резко меняется вид монстров, происходит одна-две атаки, после — длительное затишье. Сейчас, возможно, будет ещё одна обычная атака, но затем — волна, практически наверняка. Почему Рик об этом не сказал, невольно думает Саша. Хотя, конечно, это сейчас не важно. — Солдаты уже знают? — Нет. Я сообщаю только тогда, когда не остаётся почти никаких сомнений. — Они не спрашивали тебя, откуда у тебя такая информация? — Да нет, — он насмешливо хмыкает. — Едва ли им такое интересно. Интересно, много ещё здешних воинов ведёт такой же дневник у себя в тумбочке? — Мда. Успехи ты делаешь, но уж больно медленно, — Саша обречённо ощущает, как внутри просыпается раздражение. — По-прежнему невысокого мнения о своих солдатах. — Они заслужили. — Они боятся и презирают тебя. Потому и не проявляют никакой инициативы. Считают, что ты всё равно как минимум не поймёшь и наорёшь, а как максимум — пошлёшь за выкрутасы на гауптвахту. — Откуда тебе знать? — Да и правда, откуда. Это ведь не я была с ними все эти месяцы запанибрата, не я выслушивала их проблемы, не я поддерживала, не я переубеждала, не я восстанавливала в коллективе нормальную атмосферу, которую ты рушишь и даже не замечаешь… Её определённо, определённо заносит. Стоило бы заткнуться на грёбаную минуту, чтобы снова взять себя в руки, а разговор — под контроль; стоило бы — но она почему-то так не делает. Возможно, всё это действительно откликается в ней чуть большей болью, чем следовало бы; гораздо большей, чем хотелось бы признавать. — Тебе совсем на них плевать, тебя не волнуют не то что они сами, но даже их жизни, признай. Они для тебя — потери, кадровые единицы. Тебя волнует статус, тебя волнует репутация башни, тебя волнует, будут тебя считать доблестным капитаном Граймом или главарём коллекторов, тебя крайне волнует месть алхимикам, но только не твои люди… жабы… да не важно! Признай, попади в твои руки шкатулка, ты использовал бы её, чтобы унизить Гильдию, но не остановить тварей. Исчезнут твари — твоя жизнь потеряет смысл, верно? Ну что же. По меньшей мере, она всё же задала этот вопрос. Определённо слишком напрямую — но судя по вспыхнувшим яростью глазам Грайма, едва ли он что-то заподозрил. А в следующий миг — он накидывается на неё с мечом, и, кажется, совершенно всерьёз, намереваясь как минимум ранить. Саше, впрочем, некогда вглядываться; она успевает увернуться и крайне этому рада. — Не смей так говорить! — ревёт он. — Я потерял здесь мать! Ещё выпад — Саша вновь отскакивает, отступая к двери. — Ты ещё не поняла, что здесь происходит, ты даже не видела волн! Твоих друзей ещё не потрошили на твоих же глазах! Он продолжает атаковать, зло и на удивление точно; не верится, что тот эпизод со шлемом имел место каких-то десять минут назад. Если бы Грайм не счёл тяжёлые латные доспехи лучшим нарядом для праздника — его меч наверняка уже проткнул бы Сашу; но так — ей раз за разом удаётся увернуться. И до заветной двери всего пара шагов. На его слова она не отвечает — чтобы не отвлекаться, не сбивать дыхание, да и… нечего, по правде говоря, ответить. — Легко налаживать атмосферу, пока думаешь, что всё это игры! — Ты потому меня и нанял, разве нет? — всё же выдыхает Саша. — Да! Но не лезь не в своё дело! Саше наконец удаётся вцепиться в заветную дверную ручку; она рывком тянет её на себя и вываливается наружу, решив не продолжать столь захватывающий разговор. Захлопывая дверь, она слышит металлический лязг — угодила Грайму то ли по мечу, то ли по латам — но мчится, не обращая внимания, вниз по лестнице, а затем теряется в клубке свежеотстроенных коридоров. Погони за собой она, впрочем, не слышит: видимо, Грайм рассудил, что доводить пьяную размолвку до смертоубийства всё-таки не стоит. Повезло. Твою же мать, бухло бухлом, а всё же она думать не думала, что он так к этому относится. Скажи ему про шкатулку. Ты же видела, он не притворялся. Тряхнув головой, Саша накрепко запрещает себе размышлять о всяческих моральных дилеммах до завтрашнего — уже сегодняшнего — утра. И отправляется в большой зал, где наиболее стойкие жабы — в немалом, надо признать, количестве — до сих пор продолжают праздновать. Не планируя возвращаться в комнату, она проводит с ними несколько часов, дожидаясь момента, когда все попадают спать в самых неожиданных местах и составах; а затем, аккуратно устроившись в одиночестве на деревянной лавке в углу, засыпает без снов.***
На следующий день, хорошенько проспавшись, Саша первой подошла к Грайму и сказала: — Извини. Я вчера была неправа. Я сказала много лишнего. Подспудно она была плюс-минус готова к новой встрече с мечом, но Грайм лишь кивнул и сухо ответил: — Извини. Это было взаимно. С того момента между ними повисла ощутимая прохладца; но вскоре на такую мелочь, как межличностные отношения, всем стало плевать. Произошла ещё одна атака — ничем не примечательное явление гигантской металлической сколопендры, медлительной и странной, — через пару дней после которой Грайм объявил всеобщую подготовку к волне. В башне воцарилась мрачная, суетливая тревога. Жабы ставят укрепления, собирают свои лучшие доспехи и в кои-то веки начинают усиленно тренироваться, без всяких пинков и прочих мотиваций; Саша бродит по башне, несколько растерянная, помогает чем может и не лезет с лишними расспросами — сейчас не время. Хотя хочется. Мерзко, но после того… гхм… разговора с Граймом в ней впервые поселился страх. Ну или что-то вроде. Во всяком случае, происходящее внутри ей не нравится. Она никогда, конечно, не хотела умирать, но раньше не думала об этом так часто. И правильно. Это лишнее. Они практически не разговаривают, несмотря на то, что перед волной, возможно, и было бы что обсудить; Сашу иногда мажет мыслью, что она должна сказать про шкатулку — сказать сейчас, потому как в волне может погибнуть. Но именно из-за этой мысли сказать — означает утвердить свой страх смерти, признать реальную опасность; и она, разумеется, так не сделает. И молчит. Как-то раз она притёсывается к Рику, пока тот ставит орудия возле бойниц; он очень рад её компании и охотно рассказывает о том, как прогнозирует по своим записям волны, порой почти слово в слово повторяя Грайма. Саша еле прячет грустную усмешку, отчего-то впервые чувствуя себя беспомощной. Через пару дней вечером разражается странная, с частыми вспышками беззвучных, похожих на молнии, зарниц, гроза — и Саша, равно как и остальные обитатели башни, прекрасно знает, что это значит. Ужин проходит в нехорошем, напряжённом молчании; изредка солдаты переговариваются между собой, но — тихо, почти шёпотом, будто боясь это общее молчание разрушить. Саша отставляет тарелку, не доев, и поднимается наверх. — Ты им нужен, — объявляет она, едва открыв дверь. — Иди и поговори с ними. Грайм стоит у окна, спиной к ней, и разумеется, не разворачивается. — О чём разговаривать? Они всё знают и так. — А тебе и не нужно сообщать никакой новой информации. — А что нужно? Саша почти уверена, что он придуривается. — Вдохновить их. Поддержать перед битвой, — и он добился цели: она сама себе кажется сейчас смешной, а сказанные слова — нелепыми и громкими. — Вот как. Мне казалось, или ответственной за вдохновение раньше была ты? — Ты. Им. Нужен, — зло, сквозь зубы цедит Саша. — Иди к ним, капитан. Она уходит, хлопнув дверью чуть громче, чем следовало бы, и возвращается в столовую. Грайм появляется спустя минут десять. Его речь сложно назвать шедевром ораторского искусства, равно как и апофеозом искренности, но по меньшей мере видно, что он старается. Лица многих воинов проясняются, и Саша мысленно оценивает выступление на твёрдую четвёрку. Весь остаток вечера она почти постоянно думает про шкатулку — и по-прежнему молчит. Впечатление от той пьяной перебранки слегка спало, и в том, как поведёт себя Грайм, узнав правду, она вновь не уверена. И ещё она не верит — совсем не верит — в то, что завтра может погибнуть. Или что он может погибнуть — впрочем, это уж совсем абсурд. Или что кто-нибудь… да чёрт знает, может быть, он специально решил её припугнуть, заподозрив, что про попадание в этот мир она рассказала не всё? Словом, рисковать и торопиться явно сейчас не стоит. После волны она обдумает всё спокойно.