With The Beatles

Была неприветливая погода. Облака медленно сгущались на небе, обещая мерзкий грибной дождь, или, чего похуже, ливень; туман застилал природный парк, отделяя его от остального мира и образовывая в нем свою собственную, особенную атмосферу. Поэтому, когда они с Полом заходили туда, Джон чувствовал себя так, словно проходит через границу двух разных миров. Сзади оставался кричащий, шумящий город, а впереди ждал молчаливый и загадочный парк, а за ним — одинокая лесополоса. Они недолго шли по вымощенной деревянными досками тропе, и свернули протоптанную прошлыми гостями парка дорожку на некошеной, высокой траве. Они молчали, а деревья, окружающие их, тихо о чем-то шептались. Джон пытался прислушаться и понять, о чем же идет их толк. В шелесте листьев звучала некая ностальгия и тоска, очень созвучная с угрюмой погодой: деревья что-то угнетало и волновало, и они говорили об этом, тихо слушая друг-друга по очереди. Здесь деревья были чем-то лучше самого Джона, по крайней мере, он сам так подумал. В отличии от них он редко разговаривал с Полом на тяжёлые, волнующие темы. Это случалось настолько редко, что он задумался, а были ли у них действительно серьезные разговоры в принципе. Нет, он не брал во внимание случившееся пару дней назад. То, что Пол застал его не в самом лучшем виде, было только его личной виной, его ошибкой и просчетом, раз он не успел все должным образом подготовить и спрятать до его прихода домой. Он подозревал, что они идут вглубь парка для того, чтобы разговаривать серьезно и долго, пока кого-то из них это не доведет до ручки. Тучи все сгущались. Роса с травы оседала на брюках и ботинках, а на пальто сверху капала вода с листьев. Туман прижимался к земле, изворотливо расползаясь повсюду, заглядывая под каждый куст и заключая в объятия все больше пространства. Наконец-то они вышли на полянку. Здесь света было больше по сравнению с покрытой густыми кронами деревьев тропой. Перед ними предстало бескрайнее, серое небо, тяжёлое от тоски и печали. Какой паршивый день. — Закрой шею, холодно. Джон холодными пальцами перевязал разболтанный шарф на своей шее. Он бы и не заметил, как ему холодно, если бы не Пол и его внимательность к мелочам. По крайней мере, это были мелочи для Джона. Тусклое рассветное небо открылось перед ними. Они все шли вперёд, молча. Было время подумать, до того, как они где-то остановятся; но Джон не хотел думать, не хотел вспоминать. Он даже не хотел идти за другом, не хотел видеть его лица, опасаясь увидеть в нем одно осуждение и отвращение. Даже интонация, с которой Пол к нему обращался сегодня звучала недоверчиво и грустно. Он не смотрел в его сторону, но держал его на мушке, готовый броситься чуть что. Чтобы защищать, оберегать. Джона передернуло. Такая перспектива обнадеживала, но по той же причине и не нравилась. Ему не хотелось становиться обузой для него; не хотелось становиться фарфоровой фигуркой, с которой нужно сдавать пылинки и ставить на самую верхнюю полку, бояться разбить. Но Пол не слушал. И вряд ли вообще послушает после случившегося. Маккартни нашел его у раковин в уборной. Они всем составом оставались на ночь в студии на позднюю сессию, работа шла, как обычно. Джон задержался, и тот пошел искать его, уже чувствуя неладное. И чувства его не подвели — когда он зашёл, парень проводил очередную полосу по своему запястью, и страшно было представить, сколько ещё планировал, если бы не гости. Пол даже ничего не сказал. Вместо слов он залепил Джону крепкую пощечину и выхватил острый канцелярский нож из пальцев. Через секунду как он это сделал лицо Джона прояснилось, он будто проснулся ото сна, и в ужасе смотрел другу в глаза. Вспоминая все это, Джон не был уверен, а точно ли он не осознавал своих действий. Когда в голову пришла идея вновь нанести себе увечия он пошел на это вполне целенаправленно; конечно, после вмешательства Маккартни хотелось утверждать обратное. Уж лучше так, чем соглашаться с тем фактом, что ты эгоист. Как тогда, в студии, так и сейчас, он без колебаний вел его сквозь туман, и Джон вверялся ему, чувствуя нутром, что он всегда защитит его; хотя он тоже человек, и ему наверняка ещё страшнее. Джон увидел одинокую беседку в поле. К ней не вела ни одна дорожка, ее окружала высокая трава, через которую они сейчас туда пробирались. Она ждала их, своих редких гостей. Ему хотелось спросить, откуда Пол знает о таком красивом и никому не нужном месте, но от атмосферы расхотелось открывать рот в принципе. Они продолжили путь. Деревянная беседка вся поросла мхом, а краска местами совсем посыпалась, оголяя уродливое, темное бревно. Ему удалось рассмотреть все это в подробностях, только они приблизились. Но было некое очарование в ее поношенности и неухоженности, что делало это место ещё более привлекательным. — Я надеялся, что тебе понравится… «Загадочность» этого места, — внезапно подал голос Пол. Он сказал это так непринужденно и спокойно, словно совсем не испытывал волнения. А ведь на самом деле нервы его были натянуты, как струны. — Мне нравится. Тут здорово, — машинально ответил парень, устраиваясь на скрипучей скамье прямо напротив Пола. В таком положении он чувствовал себя в относительной безопасности. По крайней мере, здесь до него не могли дотронуться без разрешения и не могли ударить в лицо; все зависит от того, куда зайдет диалог. Если, конечно, они будут говорить. Маккартни не спешил начинать высказываться. Он устроился покомфортнее на своем месте, упёрся локтями в стол, и, придерживая таким образом голову, стал созерцать. Он явно бывал здесь не один раз, ведь точно знал, куда смотреть. Их окружала молчаливая природа, куда ни глянь — мокрая, зелёная трава, и деревья огибают их небольшое пристанище со всех сторон, как кольцом. Листья тихо шелестят, ветки скрипят время от времени. Откуда-то издалека раздается эхом пение одинокой птицы. Природа будто отгородилась от них двоих, перешептываясь друг с другом. Может, обсуждая их, двух незваных гостей. Если так, то неудивительно, что шепчут они с такой давящей тоской. Джон замечтал; о вкусном, хрустящем тосте со сладким клубничным джемом и чашке бодрящего чая… В общем обо всем том прекрасном, что он пропустил из-за раннего визита друга. Только теперь он задумался, как сильно хочет есть и как приятно было бы сидеть сейчас здесь, предусмотрительно до этого наевшись. Скорее всего, его бы не трясло так сильно, будь он сыт. — Промозгло. Пол уже не смотрел на природу; он с увлечением царапал стол одним ногтем, сдирая смягченную от влажности воздуха краску, добираясь до гниющего темного дерева. Разумеется, в этом занятии было мало чего приятного. Он укололся чем-то и тут же прекратил свое занятие, побоявшись занести занозу в палец. Чем ещё занять себя он отлично знал — просто оттягивал этот момент. Они вместе закурили. Эта сигарета и пустой желудок Джона оказались несовместимы — через пару минут у него заболел живот и закружилась голова. Он потушил ее на половине. — Не пошло, извини, — он поспешил оправдаться, чтобы Пол не подумал, что он позерствует перед ним. Разумеется, он так не думал. Лучи солнца редкими просветами касались мокрой травы — мир вокруг неторопливо просыпался; но здесь, в этой старой беседке, их никто не достанет. Здесь нет никого, кроме Джона, Пола и тяжёлых мыслей. Пол кусал губы; такое случалось, если он хотел что-то сказать, но яростно сдерживался. Что останавливало его сейчас? Только горькое чувство вины. Позволь он себе быть прямолинейным и до конца честным, Джон бы ни за что не пришел с ним сюда: если бы он сказал вслух все, что думает и что чувствует. Но и Джон ему врал. По его словам, все было как никогда хорошо, если не становилось лучше, но эти слова оказались грязной, паршивой ложью. Он не собирался бросаться ему на шею и умолять прекратить, не собирался бесконечно утешать — знал, что не сработает. Столько времени прошло, а его забота и любовь оказывались бессильны перед внутренними демонами. Иногда он представлял, какими страшными, черными исполинами они окажутся, если обретут физическую форму. Он сделал все, что было в его силах. — Больше не делай так. Пол знал, что Джон, возможно, и не слышит его вовсе. Леннон признавался ему однажды, что иногда ему кажется, что демоны внутри него разговаривают с ним, а иногда и кричат, заглушая все остальные мысли. Скорее всего и сейчас они кричали, и у Пола не было ни единого шанса достучаться. Они планировали сеансы к психологу, по инициативе Маккартни, разумеется. Но как вылечить душевнобольного, если он сам не стремится к тому, чтобы стать здоровым? Что он мог сейчас сделать? Только оставаться рядом. Это последнее и единственное, что он мог сделать. Тучи рассеивались; бледный диск в небе неприятно слепил глаза, а беседка представала во всем своем истинном уродстве. А они не двигались, даже замерзая под промозглым ветром. Их холодные пальцы сплетались друг с другом, и так они и сидели, тихо и спокойно обсуждая, что хотят поесть на завтрак.