Глава 2. По горячим следам.
Осень в этом году вышла особенно тоскливой… Несмотря на то, что деревья еще и не думали сбрасывать листву, а птицы — не торопились покидать гнезда. Лес, казалось, опустел. А может, во всем виноват комариный писк, назойливо мелькающий на самом краю сознания? Впрочем, все это — лишь размышления молодого юноши, устроившегося сейчас на ветке столетнего дуба и с интересом следящего за развернувшейся на поляне дракой двух кабанов-секачей. А посмотреть было на что. Два молодых крупных самца, сошлись в опасном танце, почти столкнувшись лбами. С диким визгом кружа напротив друг-друга, они выискивали бреши в обороне, ожидая возможности для удара. — Н-н-да уж, братцы. Да вы же весь лес на уши поставили… — Привычка говорить с самим собой, образовалась уже давно. Когда много времени проводишь в одиночестве, как-то начинаешь ценить умного собеседника - «Хе-хе». Происходящее действо, было совсем не типично для животных в это время года. Для гона — рано. Да и пищи вокруг — жри-не хочу. Тем не менее, с упорством, достойным лучшего применения, кабаны продолжали вспахивать поляну, то сталкиваясь, то расходясь в стороны. И вот — имевший чуть более темный оттенок шкуры секач, совершает ошибку. Не успев развернуться к противнику лбом, после очередной сшибки, его бок украшает длинная, нанесенная заостренным клыком противника рана. Округу огласил победоносный визг. Признав свое поражение, раненый кабан опустил голову и медленно похромал в лес. А победитель — с довольным похрюкиванием стал копаться в корнях дуба. Буквально погрузившись с головой в свое занятие, он даже не подозревал, что смерть только что обошла его стороной. Убрав стрелу обратно в колчан, и распрямив плечи легкого арбалета, молодой охотник дождался, пока животное окончательно увлечется своей трапезой и мягким движением, спрыгнул на землю. Тихо, стараясь не издавать лишнего шума, он скрылся в лесу. Знаете что самое сложное в преследовании раненного кабана? Угнаться? Найти следы? Подкрасться незамеченным? — Нет, нет и еще раз, нет! Самое сложное в охоте на раненного кабана — не огрести самому! Найти его по горячим следам — не большая проблема. Тем более, что он и не пытался скрываться, уверенно продираясь сквозь лес. Кабаны — вообще довольно крепки на раны. Их так просто не убьешь. Я бы, наверное, и не стал бы даже пытаться охотиться на секача, вполне удовлетворившись мелкой дичью, но раз представился шанс добить подранка — надо рискнуть. Опасность опасностью, но перспектива за один раз выплатить весь долг трактирщику, манила своей привлекательностью. Перекидываю на грудь, подвешенный за ремень арбалет. — «А еще, важно самому не стать кормом» — Кабаны хоть и не охотятся намеренно, но закусить незадачливым преследователем, не откажутся никогда. С такими мыслями, взвожу тетиву и кладу стрелу на ложе. — Треск веток впереди стих. Значит — зверь залег. «Заметил? — нет, это вряд ли» — Скорее всего, просто устал или добрался до лежки. Двигаться дальше, не издавая звуков, становится все сложнее. Приходится извиваться всем телом, чтобы не зацепить густой кустарник. Главное - не выдать себя шумом и зайти с подветренной стороны. О том, что кабан меня увидит, не беспокоюсь, есть у меня свои секреты, но об этом — потом. Сделав еще пару шагов, замираю. Вижу цель. Впереди, в выкопанной возле небольшого деревца яме, устроился подранок. Не желая тревожить свежую рану, кабан улегся на здоровый бок. А само увечье, вблизи выглядело весьма паршиво. Надо сделать себе зарубку на память — никогда не попадаться кабану на клыки. Протянувшаяся через весь бок глубокая борозда, зияла рваными краями. Отсюда точно не видно, но кажется, что видны даже ребра. «Да. Похоже, я принял верное решение, выбрав целью именно его». — Он уже и так не жилец. Даже, если вепрь сможет выжить сейчас и зарастить рану, сил к зиме точно уж не накопит и станет легкой добычей для хищников. Взвесив все за и против, и не найдя в своих размышлениях ошибок, прицеливаюсь. Звук спущенной тетивы, переходит в натужный визг. Дядя учил, что по звуку попадания можно определить, куда попала стрела и нанесла ли достаточный урон. Жаль, что эти знания сейчас бесполезны — поднявшийся шум, глушит все остальное. Стрела ушла точно в рану, но зверь еще дергается, пытаясь подняться. Быстро перезаряжаю арбалет. — Выстрел! После второй стрелы, кабан затих, но подходить не тороплюсь. Перезарядившись третий раз, прислушиваюсь - тихо. Медленным шагом приближаюсь, не отводя глаз от зверя. Уши торчат — значит еще жив. Отправляю третью стрелу и отскакиваю. В попытке достать обидчика, тело секача дергается, но обиженно хрюкнув последний раз, он замирает. В этот раз — точно все. На всякий случай, просветив неподвижную тушу магическим взглядом, убеждаюсь — зверь мертв. Кажется, что охота прошла легко, но напряженные мышцы начинает потряхивать, а расслабляться — еще рано. Впереди - самая неприятная часть. Можно попытаться разделать кабана на месте, но на запах крови обязательно сбегутся хищники. Конечно, самых крупных мы с дядей уже выбили, но никогда не знаешь, чем может удивить лес в следующий раз. «Верь в лучшее — готовься к худшему» — Пожалуй, это уже можно назвать моим девизом. Достав длинный нож, привязанный к голенищу, невольно замираю. Подаренный дядей на день рождения, он имел простенькое зачарование, делающее его поверхность подобным зеркалу. В Тувии, подобные ножи пользовались особой популярностью. С их помощью, отразив свет солнца, можно было легко развести костер. Или подать сигнал другим охотникам. В моих же руках, он был больше похож на короткий меч и сейчас, на его поверхности отражались, слегка светящиеся после применения магического взгляда, золотые зрачки. — Дядя Экан… — Привычным движением потерев через одежду шрам на груди, погружаюсь в воспоминания, воскрешая в памяти события четырехлетней давности.***
После злополучной встречи с варгами, я почти сутки провалялся в горячке. А когда пришел в сознание, обнаружил себя лежащим на мягких звериных шкурах, дома у дяди. Издав тяжелый стон, чувствую, как что-то холодное прижимается к губам. — Пей. — Открываю глаза и узнаю в этом «что-то» старую посеребренную фляжку. Жадно припадаю к ней губами, с каждым глотком все больше приходя в себя. По крупице возвращаются воспоминания. — «Бег через лес. Рык зверя. Свист стрелы. Мама…» — Мама?! — Пытаюсь вскочить, но падаю назад, придавленный тяжелой рукой. Грудь пронзает боль. — «Не важно! Важно узнать!» — Что с… — Не успела. — Всего два слова падают надгробной плитой. — Как же так… Я же… Должен… Бежал… И… — Всхлип! — Не успел… — Тело начинает трясти, но начинающуюся истерику, остановила все та же рука, до боли сжавшая плечо. — Нет. Ты не виноват — моя вина. Чувствовал опасность, но не внял. Должен был проверить. — Сказав все, что хотел, он сгорбился, враз постарев лет на десять. Я понимаю. Понимаю, что он хочет сказать, но сил принять нет. Горло душат подступающие слезы. — Возьми. Это твое. — Пальцев коснулось что-то мягкое. Перевожу взгляд - у меня в руках оказался старый мамин платок. Больше не сдерживаясь, из глаз потекли слезы…***
Наутро следующего дня, я уже более-менее пришел в себя. Скорее — менее. Говорят, что в детстве легче переносится боль потери. Может, это действительно так… Уставившись пустым взглядом в окно, лежу на кровати. Говорить трудно. Обработанная припасенными на черный день зельями, рана заживала быстро, но шрам — неизбежно останется. Раздвинув разделяющие пространство хижины шкуры, к кровати подошел дядя. — Тиас. Пора сменить перевязку. — Не отвечаю. Видеть не хотелось никого, но меня терзали многочисленные вопросы — Почему он меня подстрелил? Что произошло дальше? Что случилось с варгами? И задать их, я мог только одному человеку. — Дядя Экан, а как?.. Почему?.. — Сбиваюсь. Не в силах закончить вопрос, указываю рукой на скрытую под повязками грудь. Он понял. — Я тебя не видел. «Что?!» — Его лаконичный ответ ввел меня в ступор. - «Как не видел? Он меня за дурака держит?!» — В груди заворочалось что-то темное, злое, грозясь вырваться всплеском негодования, но… вижу по его лицу — не врет. Он вообще, на моей памяти никогда не врал. Поселившаяся в груди уверенность в искренности охотника, смыла подступающую ярость и позволила задать следующий вопрос. — Но как же? Я ведь… — Кровь гаруд. — Видя непонимание на моем лице, он продолжил. — Небожители, кровь которых ты унаследовал, бывают разными… — Выдав непривычно длинную фразу, Экан задумался. — Всё не знаю. Скажу только то, что видел сам. Знал когда-то аазимара, который умел выпускать огонь — это кровь пери — падших небожителей. Деревенские думали, ты такой-же. Боялись, что-нибудь подожжешь. Есть еще архонты и азаты, и много, много других… Ты — гаруд. Не самая плохая кровь. Даже не знаю, что меня удивило больше — его многословность, или свалившиеся знания. Сразу вспомнились и детская травля, и косые взгляды односельчан. — А… Что это такое? Ну, то есть… Что дает? — Невидимость. — Слегка поморщившись, будто вспомнив что-то неприятное, дядя продолжил. — Как — не знаю. Но я тебя не видел. Стрелял в зверя. — По спине пробежал рой мурашек. — То есть… Ты меня и правда чуть не… — В горле пересохло. — Да. — Ловлю его опустившийся взгляд.***
Начинаю срубать ветки, сооружая грубую волокушу. О том, чтобы вырезать стрелы — даже и не думаю. Слишком глубоко вошли, скрывшись вместе с оперением. Буду разделывать — там и посмотрим. Будет обидно, если они сломались, от столкновения с костями, делать новые — тот еще труд. Итак. Осматриваю скептическим взглядом свое творение, выношу вердикт — сойдет. Волокуша готова. Взявшись за веревку, подтащил ее поближе к мертвому кабану. — И-и-и… Р-раз! — Пытаюсь перекатить на самодельные носилки свою добычу. С первого раза, ожидаемо не выходит — уж слишком я легкий, в сравнении с этой тушей. Осмотревшись по сторонам в поисках подходящего рычага, останавливаю свой выбор на засохшем деревце, в корнях которого, кабан устроил себе лежку. Приходится поработать извлеченным из сумки походным топориком. — Попытка, номер два. — Уперев один конец рычага под секача, навалился всем телом, начав подталкивать с другой стороны. Выгнувшееся дугой деревце, с надсадным скрипом выпрямилось, отправив тело кабана, аккурат на разложенную волокушу. Стирая выступивший пот со лба, печально вздыхаю — теперь еще до самой деревни тащить. Берусь поудобнее, перекинув волокушу через плечо и медленно двигаюсь с места. Веревка глубоко врезается в руки. Оставляя четкий след на лесной подстилке, тело вепря тащится следом. Идти далеко. Чтобы отвлечься, снова погружаюсь в воспоминания.***
В день, когда мама… В общем, в Тот день мне просто неприлично везло. Только, почему-то это, не вызывает радости. Пройди пущенная дядей стрела чуть правее и задень позвоночник — я бы на всю жизнь остался калекой. Чуть левее — с пробитым сердцем, не живут даже небожители. Пройдя между ребрами, снаряд чудом не задел ничего серьезного. Показавшийся со спины наконечник, был быстро сломан, а древко — извлечено. Сквозное ранение залечить много проще, чем вырезать глубоко застрявшее острие. Да. На спине у меня тоже красовался шрам, отзеркаливая отметину на груди. Быстро обработав и плотно перебинтовав мою рану, дядя велел прибежавшим на шум односельчанам отнести меня к себе домой, а сам — двинулся в лес. Если следы ребенка, еще каким-то чудом можно было пропустить, то вот тяжелый варг — оставлял после себя хорошо вытоптанную просеку. Дойти до берега быстро не получилось. На середине пути его уже встречали. Заинтересовавшиеся пропажей сородича твари, бродили у бурелома. Положение осложнялось тем, что они были готовы к нападению, и внезапно атаковать — не получилось. Пришлось потратить время на их методичное истребление. Так, отстреливая хищников по одному и петляя меж деревьев, он постепенно вышел к реке, где рейнджера уже ждала основная ударная сила стаи — вожак. Достигающий двух метров в холке монстр, довольно скалился. Огромная пасть, полная острых клыков, толстая шкура и что самое страшное — изощренный разум, усиленный обострившимися инстинктами. Бой вышел тяжелым. Как ему удалось выйти из этой схватки невредимым — дядя не может объяснить до сих пор. А потом, на место сражения подоспели вооружившиеся вилами и дрекольем мужики.***
Отпустив веревку волокуши, я остановился — надо размять онемевшую руку. По пути, крупных животных мне так и не встретилось. С тех самых пор, мы с дядей тщательно следим за безопасностью территорий, прилегающих к деревне. К слову говоря, логово варгов зачистить так и не удалось. Отправившийся на следующий день после схватки в лес дядя, обнаружил только пустую пещеру, наполненную свежими костями. Видно самки, не дождавшись возвращения вожака, решили бежать. «Быстро сообразили, хитрые бестии…». Маму хоронили по тувийским обычаям, сложив большой погребальный костер. Пусть она и не являлась уроженкой южных земель, было в этом что-то правильное… Тувия — страна песков. Пустыни в ней, чередуются с редкими оазисами джунглей. Опасные своей непредсказуемостью, они не оставляют права на ошибку и люди часто умирают, не успев осознать собственной гибели. Быть заживо поглощенным зыбучими песками — считается особенно мучительной, медленной смертью, а похороненные в джунглях останки, могут быть выкопаны дикими зверьми. Все это, сформировало свои, характерные только для юга, обряды и традиции. Среди них — погребение на костре, считается особенно благородным. Поправив ткань прикрывающую тело, Экан вручает мне горящий факел. «Правильно. Это должен сделать я» — Пригорок, в небольшом отдалении от родника, пуст. Проводить ее в последний путь пришли только мы. Это личное. Ходить тяжело, рана может открыться, но ждать дольше — тоже не дело. Придерживаемый со спины дядей, подхожу ближе и даю огню поджечь сухие, тонкие ветви, лежащие в основании костра. К небу потянулся тонкий дымок, быстро превращаясь во всепоглощающее пламя. Слез уже нет. Осталась только скорбь. Отражаясь в глазах, отблески пламени навсегда выжгли в моем сердце решимость — во что бы то ни было стать сильным, чтобы защитить то, что мне дорого. Ведь только сильный может распоряжаться своей судьбой.