***
Гермиона чувствовала, что это конец. Вот просто конец и всё тут. Наверное, эти два дня выжглись на её костях под слоями мышц и нервов, впаялись, выгравировались словами, которые останутся с ней надолго. Всё было хорошо, когда она проснулась. Более-менее нормально, когда пришла на завтрак. Чуть ниже среднего, когда встретилась с леди Малфой в библиотеке: Нарцисса лежала ничком в кресле, а её зрачки под веками метались из стороны в сторону. Девушка не стала её будить, так как, очевидно, та проходила свое задание. Однако выглядело это довольно пугающе. Всё стало просто ужасно, когда, разговаривая ближе к ужину с Питером, она забыла его имя. Помнила лишь, что Пэнси называла его солнышком. И только это помогло ей сохранить нормальное выражение лица при нем. Если в начале дня она уговаривала себя тем, что ей показалось, что всё это - лишь череда неприятных случайностей, что всякое бывает в стрессовой ситуации, то к вечеру она перестала отгонять от себя правду - то было её испытание... И она забывала. Мелкие детали постепенно испарялись из её головы, таяли на глазах, и она ничего не могла с этим поделать. Перед тем, как лечь спать, девушке вдруг захотелось сладкого, и Гермиона решила самостоятельно прогуляться до кухни, не вызывая домовика, дабы проветрить мозги. Она спустилась по лестнице вниз, обошла огромную статую гаргульи, вышла к узкому коридорчику, ведущему к винтовой лестнице, чтобы спуститься по ней прямо в кухню, и... замерла. Грейнджер остановилась посреди пути, потому что неожиданно поняла, что совершенно не знает, куда идти дальше, хотя секунду назад уверенно двигалась к своей цели. Вдоль позвоночника пробежал холодок, и она растерянно начала вертеть головой, пытаясь сориентироваться. Всё казалось таким незнакомым, чужим, страшным... Девушка попятилась назад, прижимая руку ко рту, чтобы не было слышно всхлипов, по щекам текли слезы. Она не знала, просто не узнавала местность, понимая при этом, что жила здесь уже несколько месяцев. Это давило на неё, хотелось убежать, спрятаться, закутаться в одеяло в обнимку с Живоглотом. Её спас, как ни странно, Снейп, шаги которого эхом раздавались позади неё. Грейнджер обернулась, предварительно стерев солёную влагу с лица и натянув спокойную, рассудительную маску, и увидела хмурую, уставшую физиономию зельевара. Она тихонько усмехнулась, стараясь скрыть за этим облегчение и двинулась к лестнице. – Вы почему не в своей постели, мисс Грейнджер? – Северус остановился рядом с девушкой у основания лестницы. Гермиона почуяла горьковатый запах зелий, исходящий от мужчины и догадалась, каким было его задание - яд. - Не спалось, – пожала плечами гриффиндорка. – Работали допоздна, мистер Снейп? – Как вы догадливы, – отрезал Северус и начал подниматься наверх. Гермиона выдохнула и последовала за ним. Когда зельевар скрылся за дверью его спальни, девушка начала оглядываться в поисках своей. Она помнила, что на ручке её двери что-то было. Что-то не особо приятное. Спустя несколько минут ей удалось найти нужное ей помещение по тихому мяуканью Живоглота. На следующий день стало тяжелее. Она пришла на завтрак, следуя за Гарри и каким-то мужчиной, которого не смогла вспомнить. Наблюдая за ними, девушка сделала вывод, что они вместе... Поттер вёл себя на удивление мягко и даже мило, будто светился изнутри. За столом она с удивлением обнаружила Люциуса Малфоя, который выглядел так, будто не спал неделю и пахал на благо страны, не покладая рук. Он что-то сказал по поводу чёртовых книг и своего почившего отца. Грейнджер старалась не говорить ни с кем, некоторые лица она будто впервые видела, а некоторые были до боли знакомы, но их образы в её голове окутал сизый туман. Даже если бы она попробовала говорить, то едва ли это вышло бы хорошо, так как голос точно дрожал бы, и она стала бы похожа на истеричку. Ей становилось всё больше не по себе от ощущения того, что её окружают чужие люди, чужие вещи и дикие, совершенно дикие разговоры. Единственным, кого она знала, был Поттер. Ну и, пожалуй, Живоглот. Ещё знакомым показалось имя - Драко, о котором спросил лорд Малфой, но Гарри лишь пожал плечами на его вопрос. Когда Гермиона осталась одна в каком-то зале, а образ лучшего друга, за который она отчаянно, словно за последний оплот, хваталась, начал таять, она поняла, что следующим, что она забудет, будет Пэнси, а затем - она сама. Девушка сотрясалась в беззвучных рыданиях, уткнувшись лицом в ладони. Ей хотелось выть и кричать от незнания, как это остановить, как вернуть утраченное. Как? Казалось, вокруг неё миллионы лиц, голосов, слов, смеха, шёпота и усмешек, но оно всё было незнакомо, оно путалось, терялось, не желая вставать на нужное место. Оно вертелось, вертелось, вертелось, долбясь в кости черепа, пробивая сверлом виски. – Я не знаю, не знаю, не знаю... – шептала девушка себе под нос. – Не знаю, не знаю, не знаю. Ничего не знаю! Страх сковал ледяными путами её сердце, когда она поняла, что станет никем для самой себя, перестанет узнавать себя в отражении и забудет даже свое имя, родителей и детство, Хогвартс и первых друзей. Её просто не станет. – Эй, Грейнджер, – она услышала тихий, прокуренный, знакомо-незнакомый голос, словно издалека, откуда-то из ниоткуда. Лёгкое дуновение у руки заставило девушку поднять заплаканные глаза и застыть: Пэнси мягко смотрела на неё, едва приподняв губы в улыбке. – У тебя что, топографический кретинизм? Амнезия? – затем задумалась и добавила: – А может, шизофрения? – Н-нет, - выдохнула Гермиона со всхлипом, вглядываясь в такие родные черты, а затем опустила голову. – Я скучала. – Ещё бы ты не скучала, – фыркнула Паркинсон, отчего сердце гриффиндорки екнуло. Было больно видеть её тогда, когда она только начала привыкать жить без неё. Это галлюцинации? Призрак? Замок издевается? – Если у тебя не одна из этих болезней, – протянула Пэнси сладеньким голоском, а затем неожиданно рявкнула так, что Гермиона вздрогнула, – тогда какого черты ты тут расселась?! Сопли развесила, как ничтожная первокурсница! А ну встала, привела себя в порядок и решила все свои загоны и проблемы взмахом ладони! Грейнджер действительно вскочила на ноги и начала лихорадочно стирать влагу со щёк, промаргиваться и причесывать руками волосы. Однако потом снова впала в ступор. – А что я должна...? – Ничего, - закатила глаза Паркинсон и подошла к ней, заглядывая в глаза. – Ничего, милая... Просто отпусти меня, и всё будет хорошо. – Но... – Твоё будущее будет без меня, но с кем-то другим, дорогая, – её голос был таким тёплым, что Гермионе вновь хотелось расплакаться. Пэнси приблизилась и оставила на её губах призрачный поцелуй, прошептав: – Ты будешь счастлива, поверь мне. Я люблю тебя, но отпусти... И исчезла. Гермиона протянула руки, чтобы обнять, прижать, но схватила лишь воздух. В груди что-то кольнуло, а потом с выдохом стало легче. – Хорошо, – кивнула Грейнджер.***
Угрюмые своды замка эхом отражали звуки его быстрых, резких шагов. Голова готова была вот-вот взорваться к чёртовой матери и лишь каким-то чудом держалась целой. Эта многогранная головоломка вывернула весь его мозг наизнанку, так что он не был уверен, что там всё ввернулось обратно. Казалось, его разум сел на шпагат, а когда поднялся, начал снова разъезжаться из-за навалившейся слабости. Он так напряжённо думал, что со временем делать это стало физически больно, и Старк порывался бросить это занятие, отложить на неопределённый срок, однако замок вполне однозначно послал его намерения куда подальше, закрыв его в лаборатории с голограммой, явно не из сего мира. Он провозился с задачкой до рассвета, так что спать уже не хотелось. Усталость и сонливость миновали где-то между тремя и пятью часами ночи, а затем на него снизошло вдохновение, и Железный человек с энтузиазмом, которого не было до того момента, принялся размышлять по сотому кругу, отмечая вещи, упущенные доселе. По итогу он пришёл к выводу, что задачка-то была довольно интересная: путешествия во времени - это вам не жук чихнул. Но всё же отдых для мозгов в её решении необходим, иначе так и свихнуться недолго. И было бы неплохо, если бы играла музыка, а то тишина, знаете ли, напрягает. Приходилось говорить с самим собой, дабы просто слышать свой голос и понимать, что ты в реальном мире и существуешь. И вот теперь, парадоксально бодрый, с полопавшимися капиллярами в глазах и тупой болью в голове, Старк шёл в одном конкретном направлении, не обращая внимания на лучи восходящего солнца за массивными оконными рамами, чтобы прибить одного гриффиндорца, напугавшего его до дрожи в руках своими ужасающе чёткими сигналами паники через связь, а сейчас, судя по тем же сигналам, мирно спящего. Очевидно, Гарри сильно испугался. Тони не понимал, что там с ним происходило: его задачей было его успокоить, что у него, вроде, получилось. Старк никогда до этого не получал от парня столь масштабных всплесков страха. Злость и раздражение преобладали над другими плохими эмоциями обычно, но страх... Страх был в основном за кого-то, а тут Поттер боялся за себя, за свою жизнь, и именно это вогнало мужчину сначала в ступор, а затем ему показалось, что его сердце такого точно не выдержит... В общем, ему нужно было время, чтобы успокоиться самому, прежде чем успокаивать Гарри. Да уж... Такого с ним никогда не было. Он поднялся по знакомой лестнице, прошёл по знакомому коридору, свернул к знакомой двери и распахнул её. Войдя в комнату, он случайно захлопнул дверь. Довольно громко. Тони не собирался делать этого, но, видимо, нервная дрожь решила за него, делая все его движения более резкими. Старк замер на месте, когда зелёные глаза вмиг распахнулись от неожиданного звука и уставились на него в недоумении. Мужчине показалось, что сначала Поттер не понял, кто перед ним, сонно моргая, а потом на его лице отразилось нечто такое, отчего у Старка кольнуло где-то под рёбрами. Гарри одним слитым движением слетел с кровати и ринулся к Тони, обнимая так, словно не видел его целую вечность, словно боялся, что они уже никогда не встретятся. Шею мужчины обожгло горячим дыханием, а затем послышался тихий всхлип, что заставило его поражённо выдохнуть, сильнее прижимая парня к себе. – Что случилось? - прошептал Тони, прекрасно осознавая хрупкость момента: одно неверное слово - и всё. Гарри вздохнул и поднял на него глаза. Они не были заплаканными, как думалось Старку, и даже заспанными. Они сияли решимостью, мольбой... Нет, не мольбой - просьбой. Это был вопрос, на который не обязателен устный ответ. Они говорили то, чего хотел их обладатель, в чем сейчас нуждался. Возможно, в чем нуждались они оба. Тони опустил свою ладонь на щеку Гарри, нежно погладил большим пальцем, а затем притянул к себе за затылок для поцелуя. Поттер расслабился в его руках, так что не заметил, как они добрались до постели. Старк и сам особо не заметил смены вертикального положения на горизонтальное. От такой покорности парня его повело, возбуждение ударило по голове, сметая боль и все ненужные сейчас переживания. Гарри прижимал его ближе, терся носом о его щетину так, словно хотел стать ещё ближе, запомнить каждую деталь, будто не запомнил раньше, словно хотел удостовериться в реальности происходящего. Он снимал одежду с Тони, явно не осознавая собственных действий. Поттер чувствовал себя желейкой или мороженым, тающим на солнце, под мягкими, уверенными и нежными касаниями Старка. – Ты всё же одолжил у Питера подушки? – хрипло поинтересовался мужчина, когда заметил что-то розовое и мягкое на вид боковым зрением, пока стягивал с парня штаны вместе с боксерами. – Без комментариев, – выдохнул Гарри и потянул Тони к себе для очередного поцелуя. – Иначе окажешься по ту сторону двери. Старк хмыкнул. Они оба знали, что он не сможет выставить его из комнаты. Даже в любом другом случае не смог бы, не то что сейчас. Мерлин, Гарри просто плыл, его словно захватила тёплая, приятная волна, которая уютно и нежно обволакивала его, так что палец в очень интересном месте стал неожиданностью. Поттера поразило то, с какими аккуратностью и терпением Старк растягивал его. От этого Гарри стало так тепло внутри, что слезы едва не навернулись на глаза от затопившей его благодарности, несмотря на некоторый дискомфорт. Гриффиндорец не привык к такому. У них с Драко все было быстро, резко и как-то смазано, в основном, из-за того, что чаще всего выходило так, что они сначала ругались, потом дрались, а затем трахались. Именно сейчас парень осознал, чего ему не хватало в отношениях - нежности, заботы и ласки. Всё таки в нем жив романтик. Старк был, конечно, той ещё язвой иногда, но... Член в заднице тоже стал неожиданностью, отчего зелёные глаза распахнулись, едва не выкатываясь из орбит, и немного заслезились. Поттер зашипел, хватаясь за плечи мужчины, а Тони тем временем замер внутри него, оставляя лёгкие поцелуи на его лице. Гарри пару раз шумно вдохнул и выдохнул, почему-то думая о том, что он словно неудачно упал на бутылку, но потом его мышцы снова расслабились, и его тело опять превратилось в расплавленное, талое недоразумение от прикосновений родных рук. Старк втянул его в глубокий поцелуй, начиная медленно двигаться внутри. Сначала было лишь ощущение чего-то инородного, которое двигалось, тревожа тугие стенки ануса. Было странно. Даже как-то никак, а потом Тони иначе проник в него, задел нужную точку, и Поттера прошило волной острого удовольствия. Стон непроизвольно вырвался из его уст, а руки схватились за покрывало. Старк, очевидно, понял это по его реакции и теперь с каждым толчком задевал нужное место внутри, так что Гарри захлебывался, упивался этим диким кайфом, которого хотелось ещё и ещё, а лёгкий дискомфорт, что всё же присутствовал, отошёл на второй план. Поттер ухватился пальцами за тёмные волосы мужчины, притягивая того ближе к себе. Тони уткнулся лицом ему куда-то в изгиб шеи, продолжая размеренно двигать бёдрами, удерживая себя на согнутых в локтях руках. Это был самой тягуче медленный, неспешный, нежный и блаженно прекрасный секс, который когда-либо был у них обоих. И это было, пожалуй, именно то, чего им не доставало в то время, пока вокруг происходит апокалипсис. Пусть не в замке, но вне его. А ответственность за исход на их плечах. Когда уже прозвенел звон, когда уже лучи солнца из кроваво-красных превратились в оранжево-жёлтые, они продолжали просто лежать в обнимку и лениво разговаривать о чем-то наподобии любимого чая и предпочитаемого оттенка интерьера. А потом был завтрак, на котором появился лорд Малфой, но пропал Паркер, на котором Гермиона казалась потерянной, а никого из Тёмного Трио, как прозвал их троицу Поттер, не было уже второй день, а Гарри было слегка не комфортно сидеть. Что ж... День ещё впереди.***
К концу первого дня Питеру хотелось убиться, застрелиться, повеситься - не суть, главное во всем этом - сдохнуть. Он не понимал, что, где и когда. Вообще. От слова совсем. Ещё и Люциуса не было рядом. Нет, он был, но в своей голове, что равносильно полному отсутствию. Поначалу ещё было ясно, когда и что реально, а когда и что - плод его воображения. Он даже смеялся, разговоры разговаривал, но потом делать это стало попросту опасно. Парень мог сказать не то, не тому, просто из-за того, что ему привиделось что-то другое. Да, у него были галлюцинации. Первый день оказался цветочками по сравнению со вторым. Если до того были лишь какие-то силуэты, слова в голове, белые стены и мерцающий свет энергосберегающих ламп, то, открыв глаза от привычного звона, он обнаружил себя в больничной палате на койке. И всё вокруг было кипельно белым - хоть глаз выколи. Пришла какая-то женщина в халате с хмурым лицом средних лет и бесцеремонно впихнула в его рот какие-то капсулы и таблетки, заливая водой и крепко удерживая рукой за подбородок, по которому сразу же заструились прохладные капли, стекая на шею и под футболку. Она пробурчала себе под нос что-то вроде: "Накачают, а потом жалуются, что пациенты на приёме писаются в штаны", а потом громко, немного картавя, сказала, словно обращалась к слабоумному: – Доктор Темплтон ждёт тебя у себя через пятнадцать минут, – и вышла, оставляя после себя шлейф сладко-приторного до тошноты запаха. Паркера передернуло. Он поежился, стёр рукой капли воды и прилёг на кровать, повторяя, как мантру, слова: "Мне это кажется... Мне это кажется... Мне это кажется". Однако этот свет казался столь знакомым, столь реальным, а звуки, доносящиеся из-за двери - вполне себе обычными для больницы, что Питер начал сомневаться в том, что тот мир ему не привиделся. Сейчас всё вокруг представало более действительным и правдоподобным, нежели замок Силы и всё остальное... Даже Люциус казался придуманным его же мозгом персонажем. В голове постепенно мутнело, думать становилось всё тяжелее и тяжелее, словно каждая мысль весила тонну, что было невероятным грузом для него. Мышцы отказывались повиноваться, так что он просто лежал овощем. Паркер не смог даже нормально пошевелить рукой, когда дверь снова распахнулась, и двое мужчин в таких же белых халатах взяли его под руки и куда-то повели. Кажется, лампы мигали от переизбытка напряжения, от их света жгло глаза. Питер видел под своими ногами белую, отражающую плитку, в которых мелькали чёрные подошвы людей, что держали его по обе стороны. Они о чем-то говорили, но смысл их разговора никак не доходил до Паркера. Он будто застрял под толщей воды, запутался в водорослях, и выбраться представлялось невозможным. Да и не особо хотелось... Мозг так приятно плыл... Это все таблетки. Его грубо скинули на стул, отчего голова Питера от неожиданности запрокинулась назад и из горла вырвался странный, булькающе-кряхтящий звук. Один из медбратов поморщился, а затем они ушли, не сказав ни слова. Паркер с трудом вернул голове вертикальное положение, что очень сильно его рассмешило, так что его безвольное тело начало сотрясаться в беззвучном, гортанном смехе, застрявшем в горле наждачкой. Перед собой парень увидел мужчину с рыжей козьей бородкой, отчего его смех вскоре перешёл в надрывный, весьма дикий хохот. В глазах напротив на секунду мелькнула ярость, но голос прозвучал спокойно: – Как ты сегодня себя чувствуешь, Питер? – холодный тон пустил мурашки по загривку. – К тебе приходили твои друзья? – Хорошо, – парень не узнал свой голос, – я разговаривал с Гарри. Врач едва заметно поморщился. Ему по долгу службы нельзя было выказывать ничего подобного, но когда днями, месяцами напролёт имеешь дело с такими... На его груди бейдж гордо возвещал о том, что перед Паркером восседало когда-то юное и подающее большие надежды дарование, делающее большие успехи в области психологии. Очевидно, не выгорело. – И о чём же на этот раз вы говорили с великим Гарри Поттером? – тот же рассудительный тон, однако мужчина запнулся на имени. – О разном. – Питер бы махнул рукой, да не мог пошевелиться. Неужели, я действительно лежу в психиатрической больнице? Некоторое время слышалось лишь монотонное постукивание карандаша о деревянную поверхность стола. Затем мужчина внимательно взглянул голубыми глазами в глаза Паркера и осторожно спросил: – Ты не думал о том, что твой... Эм, воображаемый друг, Гарри Поттер, не даёт тебе завести реальных друзей? – Мне и с ним хорошо, – пробубнил Питер. Врач поджал губы и кинул мимолетный взгляд на электронные часы. Видимо, ему не хотелось более здесь сидеть, но работа есть работа. Парень глазами проехался по стене и наткнулся на календарь, который возвещал, что сейчас июнь две тысячи восемнадцатого года. Сердце Паркера учащенно забилось в груди... Это не могло быть правдой! Он что, реально сошёл с ума? – Быть может... – осторожно начал мужчина, – он - часть тебя, как тебе известно. Может, он хочет сказать тебе что-то о тебе самом, хочет помочь тебе понять что-то? – Что? – фыркнул Паркер, хотя волоски на его теле встали дыбом. Он ощущал небывалое отчаяние. И боль. Здесь нет света. Нет тепла. Здесь ему больно и плохо. Я - сумасшедший! У меня галлюцинации!.. Нет! Нет! Я в замке. Там Старк, Поттер, его и мои друзья, там Люциус... Это не могло быть проекцией больного мозга! Не могло!... – Например, – врач словно в задумчивости возвел глаза к потолку, а затем резко спросил, меняя тон на серьёзный, грубый, низкий: – Кто ты, Питер? Парень вздрогнул, словно его током ударили. Он посмотрел на мужчину, а по сознанию ударило пониманием, и Питер уверенно и на удивление чётко ответил: – Любовь. Физиономия напротив скривилась в отвращении. Питер моргнул и... обнаружил себя сидящим на хлипком стуле перед картиной, изображающей неправдоподобно кровожадного волчару, скалящего свои клыки, с которых капала кровь. Она была знакома ему, потому что висела слева от двери в его спальню. Паркера затопило облегчением. Он уже было практически поверил, что придумал себе всё это. Но, по правде, навряд ли он до такого бы додумался. Хотя мозг может проворачивать такие финты, о которых ты даже не подозреваешь... Снизу послышался стук дверей, какие-то голоса, и из комнаты рядом вышел Люциус. Он замер, увидев его, затем улыбнулся, подошёл, мягко взял за руку и повёл к лестнице. Когда они подошли к перилам и посмотрели вниз, то просто встали, как вкопанные. Питер всё ещё не отошёл от своих галлюцинации, а там такая драма разворачивается... Как много всего за такое короткое время.***
Осколки под ногами. Рама разбитого зеркала. Темнота и тишина, намертво впаянные в воздух... Привычная картина. Настолько привычная, что даже скучно. - Ты знаешь, что делать, - прошелестело в сознании его же голосом. - Прошу, не заставляй меня долго ждать. Локи хмыкнул. Теперь, очевидно, ему придётся собирать тот самый пазл, который он долго не мог разглядеть, своими ручками. Магия в этом месте не работала, судя по ощущениям. Трикстер огляделся, словно мог увидеть что-то, чего не видел до этого. Он медленно подошёл к оправе, ощущая режущую, острую боль от врезающихся в кожу полированных стекол, из-за чего мышцы пресса непроизвольно сокращались с каждым новым порезом. И почему его обделили обувью? Как и в прошлый раз, в осколках мелькали лица, его лица, только в этот раз они были другими, новыми, из этого мира. Локи присел на корточки, оглядел масштабы работы, вздохнул и начал собирать. Он брал в руки осколок за осколком, вглядывался в изображённый там рисунок и ставил на нужное место в раме. Лафейсон на каком-то интуитивном уровне знал, куда какую часть необходимо вставить. Наверное, потому что уже собирал этот пазл... И довольно долго. Он чувствовал себя прекрасно до какого-то момента, просто сидя и собирая зеркало, чтобы увидеть там самого себя. Однако в скором времени его начала одолевать лёгкая тревога, от которой что-то металось в груди, а дыхание периодически срывалось. Напряжение все нарастало и нарастало, он ощущал беспокойство, но не понимал по какой причине. А потом... Потом его ногу пронзила острая боль, выбивая воздух из лёгких. Из рук выпал кусочек стекла, со звоном падая на пол, но не разбиваясь, как того следовало ожидать. Локи тяжело дышал и лихорадочно ощупывал осколки рядом с собой, отчего на ладонях появлялись всё новые и новые борозды. Осознание заставило его внутренности сжаться в узел... Он ведь не может выбраться и помочь. Вот, что он упустил, чего не заметил. Сначала они были, а потом - хоп!... И нет. Мрак и Тьма. Он ощущал их, как попал сюда, а теперь... Мрак исчез совсем, а Тьму что-то притупляет. Там что-то не так. Там что-то ужасное. Локи отчётливо ощущал, что Красавчику принадлежала та боль, пронзившая его ногу. И Драко не было в замке... Лафейсон похолодел от этой мысли. Что там происходит? Трикстер глубоко вздохнул и вновь принялся за работу с двойным усердием, надеясь, что с Томми дела обстоят лучше. Он собирал зеркало, но осколки постоянно выпадали из рук, потому что мыслями его здесь не было, потому что нервы, казалось, были на пределе. Это как инстинкт, с которым ты ничего не можешь поделать. Сколько бы ты себе не говорил, что они сильные, что сами справятся, всё равно переживаешь... Локи не для того спасал Драко от смерти, чтобы тот сдох, пока он тут обливает кровью полированное стекло. Локи не для того спасал Тома от безумия, чтобы тот вот так страшно затих в его голове. Он, блять, не для того позволил себе привыкнуть к ним, чтобы вот так потерять. Он просто пошлёт этот мир нахуй, если с ними случится нечто такое... Он, наверное, сам себя нахуй пошлёт... Лафейсон не знал, сколько прошло времени, но зеркало было почти готово, когда все его руки были изрезаны в кровь, истерты в пыль, а душа ныла и рвалась туда, к ним. Она просто так бы не ныла, не рвалась. Там что-то не так. С ними что-то не так... Будто с ними когда-то было всё так, – шепнуло сознание. Локи держал последний осколок в ладони, слегка запачкав его бурой жидкостью по бокам и крепко вцепившись пальцами, чтобы не выскользнула. Это была та призма, которую он нашёл благодаря Риддлу. Острые края больно вонзались в кожу, но трикстер едва ли это замечал, уставившись в последнюю часть зеркала, пока внутри него все леденело, замирало от увиденного. Там он увидел Томми. Избитого, замученного, привязанного к стулу Томми... И ему недоставало некоторых участков тела... И Драко это тоже увидел. Локи зажмурился, пытаясь отогнать кошмарную картинку, но не смог, и просто вставил призму дрожащей рукой на место - в середину зеркала. Поверхность вмиг засветилась, сеточка трещин срослась, спаялась, и перед трикстером предстало целое, невредимое, в отличие от Драко и Тома, зеркало. Зеркало, отражающее его застывшее лицо. Кажется, у него дергалось нижнее веко. – Ну здравствуй, Локи, – поприветствовало его отражение. – Я рад нашей встрече. Лафейсон промолчал. – Признаюсь, я скучал, – улыбка-оскал, а затем невинное: – К сожалению, нам пора прощаться. Теперь я - это ты... А ты - это я. ... И Локи проснулся.