Дневники Адель

Конечно же, этой ночью я не спала. И вчера, пусть и пошла на пляж после инцидента с уборкой, как еще с утра обещала подругам, но была такая потерянная, что они, в итоге, на меня обиделись. Ну и Карла, конечно же, ляпнула про должок с коктейлем, который я так и не вернула. Естественно, после всего, что произошло, мама мне денег не дала – сказала, мол «как-нибудь в следующий раз». В общем, понятно. И, знаете, я даже не обиделась на нее – славный факап вышел. Впрочем, день вышел тоже славный. А какой мальчик славный… Карла и Лана долго пялились на мою задумчивую хитрую морду, но ничего не спрашивали – только переглядывались и пожимали плечами – мол, что с этой взбалмошной взять. Их можно понять - у меня частенько на уме были разные мысли и идеи, которые у них вызывали недоумение, а потому они немного привыкли. Если к этому можно привыкнуть, конечно. Первое-то время их лица знатно вытягивались от моих привычек залипнуть во что-то. Но, возможно, что-то во мне их все-таки привлекает – раз уж они со мной общаются, и, вот, даже море зовут. Надо, кстати, спросить – что же это во мне такое им нравится. Вопрос только, смогут ли они ответить внятно на этот не самый простой вопрос. Аййй, нет, лучше не думать ни о чем, жить, как птичка, или муравейчик... Ночью я честно проворочалась до 12, а потом сбежала к морю, открыв большую оконную раму. Есть плюсы в жизни на первом этаже, знаете ли. Я сидела, зарывшись пальцами ног в остывший песок, у самой кромки воды, смотрела на огоньки на горизонте (его и было-то видно только благодаря этим огонькам рыболовецких суденышек, бросивших якоря где-то на небольшой глубине) и думала, думала, думала… Мечтала, в общем. Как я снова увижу Тимо, как посмотрю в его искрящиеся медовые, лучистые глаза, его счастливую озорную улыбку, как тогда, в дверях.. У меня как-то никогда с парнями не складывалось. Мне нравились одни, а внимание оказывали другие. И никогда эти две параллельные линии не пересекались. В младшей школе (так называемой праймари), помню, один меня все время за косички дергал – учителя и взрослые умилялись, говорили, что это он так ко мне симпатию проявляет. Говорили: «Вырастешь, поймешь». А мне было больно, обидно, и я его с разворота (я сидела за первой партой, а он – за второй) лупила учебником голландского по голове. И считала, что я не заслуживаю такого грубого к себе отношения. А он, видя, что я, очевидно, тоже к нему проявляю симпатию (да-да, классическое русское «бьет, значит любит» ему в голову вбили уже к восьми годам), дергал меня еще сильнее. Я смеялась (ну не плакать же, в самом деле, вот еще!), и отвешивала ему по голове уже рюкзаком так, что у него (по его же рассказам) звон в ушах стоял. Очевидно же – полная взаимная любовь. Тут надо отметить, что я в детстве я училась в школе для детей экспатов – в основном, вокруг меня были русские скулмэйтс и, что самое вкусное – русские учителя. Ну и, конечно, арабы, турки.. Но их в процентом соотношении было меньше. Так уж совпало. Скорее всего, такую школу для меня выбрала маман специально, чтобы сохранить во мне русские корни. И поэтому отношение к насилию среди моего окружения тоже было русское, как в стандартной русской глубинке. Не удивляйтесь. В возрасте лет десяти я умудрилась впечатлить одного субъекта, подтверждавшего своим существованием теорию Дарвина. Он часами пялился на меня своими голубенькими глазками (цвет-то и правда красивый, но эти маленькие, криво посаженые бусинки положение не спасали - в его широком лице, которое уже тогда мало отличалось интеллектом, они терялись по сравнению с ухмылкой будущего гоп-стоп). В общем, пялил он на меня свои голубенькие глазки, а кроме того, ещё и бил. Кулаком, в плечо. Я весь год с синяками ходила. Еще один, блин, образец любви народной. Зато теперь мои плечи хоть палкой бей – им все равно. Я читала, что так тренера по восточным единоборствам охаживают палкой своих учеников, чтобы те боли не чувствовали. Ну и кровообращение лучше становится. Сплошная польза. Когда мне было лет одиннадцать, со мной учился один удивительно (для меня вообще все хорошее – удивительно!) хороший мальчик, весь супервоспитанный, интеллигентный, отличник – он сразу попросил его ко мне посадить за одну парту. Ну, а я кокетничала, (дура, блин!) сказала, что не хочу с ним сидеть, чего он тут такой, собственно, нарисовался. Ну он и пересел через месяцок-другой девочке, которая симпатию к нему проявляла более прямо. А я жалела.. Средняя школа, лет около 13 – все расцветают, все резко взрослые стали, у всех парни – девушки, а я такая вот одна торчу. Сижу с каким-то шалопаем, даже по имени его не зову, все по фамилии, она у него лучше любого прозвища была – Галуцкий. Весело нам с ним сиделось, хохотали постоянно, даже якобы уроки срывали – но это я уже достоверно не помню. Учителя первое время думали, что он на меня плохо влияет - я же всегда отличницей была, а ему было не до оценок. Потом раскусили, что я тот еще темный омут. И совсем растерялись, как себя вести с нами – потому что в их шаблоны я как-то не вписывалась. Конечно же, в это время мне нравился другой мальчик, который на меня и не смотрел. А однажды, примерно в тот же период, я на улице встретила «любовь с первого взгляда» - солнечного мальчика, который проходил мимо с группой девчонок и так заразительно смеялся, что ослепил меня своей улыбкой и вместе с ней, кудрявой копной светлых волос, сквозь которые мне в лицо сверкнуло солнце. Он пропал также, как и появился. И больше я его не видела. Ходила я в те дни в полной, безграничной печали – мои чувства ни к кому и никогда, никогда не будут взаимны! И тут в какой-то момент этого скорбного периода мы с Галуцким ссоримся на пустом месте – он начинает как-то крепко меня доставать, - не знаю, отчего, может, весна тогда начиналась и у него гормоны бушевали. Мое терпение через какое-то время иссякло и я попросила меня пересадить к подружке. Он же, конечно, подумал, что я на него «наябедничала», и выбрасывает мой рюкзак в окно с какой-то пафосной речью (а-ля предателям тут не место). И мы не общаемся. Неделю. На вторую он мне подставляет подножки в коридоре, я удивляюсь, расстраиваюсь, а подружка говорит – что ты от него хотела, это же Галуцкий. Ну, вы поняли, что фамилия уж очень ему подходит. На третью неделю он меня останавливает в коридоре и говорит, запинаясь и сверля глазами носок кроссовка: – Адель, как ты думаешь..ээ.. у нас могло бы что-то получиться? Я до сих пор помню, как я смотрела тогда на него в легком шоке. Этого я ожидала в своей жизни меньше всего. То есть не ожидала от слова совсем. Оторопев, с концами, от такого развития событий говорю: - Галуцкий, да ты шутишь надо мной, как всегда? Очень смешно. - Разворачиваюсь и ухожу. И он ходит с тех пор грустный. А подружка говорит: – Да ты точно его неправильно поняла, как Галуцкий такое мог предложить? Тебе? Нее, навряд ли. Ты ошиблась. (Подружка та еще была, вы правы). Но я тогда вполне успокаиваюсь и к этому вопросу больше не возвращаюсь. А ведь могла бы. До чего же хороший парень был. Как я потом жалела, что безгранично затупила в тот раз. И потом не дала шанса этим отношениям. У меня много причин быть прощенной за это – мои семейные дела обстояли тогда очень тяжело, я боялась настоящих отношений, я боялась себя, была настолько в себе не уверена, болезненно не уверена, что, понимаю уже сейчас – ничего хорошего ему бы не могла предложить. А он заслуживал и, уверена, до сих пор заслуживает это хорошее. Потому что он добрый и, вот зуб даю, славный же парень – и уморительный – столько с ним разных историй у нас было – вспоминаю и улыбаюсь. Например, как он пришел на занятия без ручки, а у меня всегда была с собой запасная (отличница же, помните?). И вот он говорит: – Адель, дай ручку. Мой внутренний воспитатель отчеканивает: – Не дам, ты у меня столько ручек уже забрал и не вернул ни одной. Тогда он берет одну у меня из пенала, и с заговорщицкой улыбкой произносит: – Спорим, ты сама захочешь мне ее отдать? Я непонимающе говорю: – Ну давай. И он ее облизывает на мои глазах. Всю. Морщась от лёгкого отвращения и втайне восхищаясь его находчивостью, я говорю: -Ффуу, ну теперь, конечно, забирай. С ним было не соскучиться. Однажды он на занятиях полез в карман толстовки и обнаружил там перчатки, надел их, изображая хирурга и стал все в них щупать, проверяя, как оно щупается. Потрогал себе щеку, сказал «Ты должна заценить это» и взял мои руки перчатками: - Приятно же, правда? Смотри... – и он сжал легонько мои пальцы и провел по ним своими перчаточными пальцами. Перчатки и правда были забавной текстуры – плотной вязки. Но вместе с тем, где-то на краю сознания возникло приятное чувство тактильного контакты – было приятно от того, что он взял своими пальцами мои. Вдруг его глаза потемнели, он выпустил мои пальцы из своих и отвернулся. И перевел разговор на другую тему А я растерялась и сделала вид, будто ничего не было. Сейчас я, конечно, понимаю, что у меня это срабатывали ебаные защитные функции психики, которые не давали мне осознать удовольствие от прикосновений и отреагировать на это соответствующе. Сказать что-то или сделать что-то, чтобы другой человек понял, что мне приятно тоже. В прошлом учебном году я перешла в новую школу и, как всегда, оценивала новых своих одноклассников, мальчиков из параллелей, и поняла, что есть один симпатичный… И тут через пару недель после начала учебы за обедом ко мне подсаживается пышногрудая армяночка Римма и спрашивает: – Ну, и кто тебе из наших мальчиков нравится? Небось, Марк? Я, смутившись от такого прямого вопроса, киваю головой – ну не буду же я сразу ей вываливать, что Сережа, Сережа мне нравится! Не помню еще случая, чтобы мне как-то помогало, если я всем расскажу, кто мне на самом деле нравится. И Римма удовлетворенно кивает: – Да, он всем нравится. И понеслась. Я не знаю, что это было. СуперПуперВупер самовнушение, или просто Марк действительно хороший кандидат на то, чтобы стать очередной несчастной подростковой любовью, но он ей стал. И мучился от моих мучительных взглядов в его сторону весь год. Я даже пригласила его на белый танец на школьном вечере, где он диджеил. И он очень грамотно меня отшил. Спасибо ему за это. Ну и, в общем-то все. Учебный год закончился, мои страдания по Марку – не то, чтобы очень, но лучше, чем когда-то. А вот теперь я сижу, смотрю на это теплое летнее море, на кораблики, мигающие огнями на горизонте, слушаю шуршание прибоя о песок и думаю о Тимо. Хорошо, что он не оказался собакой. Какое удивительное чувство внутри рождается, когда я сижу вот так, и думаю о нем. Вспоминаю его вьющиеся каштановые волосы, блеск глаз из-под длинных ресниц.. Такой не может не понравиться. Мимо проходит мужчина с большим золотистым лабрадором. Тот подбегает ко мне, тяжело и щекотно дышит прямо в ухо, потом в шею, я протягиваю ему руку и он доверчиво в нее утыкается. Мужчина подходит и спрашивает: – У тебя все в порядке? Я отвечаю: - Да, спасибо! У Вас такая чудесная собака. - Да, мой Тим очень хорош, я так люблю его. Правда, он больше откликается на Тимо. Это что, знак? Совпадение? Знамение? - Какой ты красивый, Тимо – говорю я, почесывая пса за ухом. Мужчина прощается и, развернувшись, они медленно уходят, проваливаясь в рыхлом песке в сторону городских огней. А меня охватывают мучительные сомнения – вот куда, зачем я лезу со своими тараканами в голове? У того, моего Тимо, и без меня хватает проблем. Ему бы солнечную беззаботную девочку, без вот этого всего. А я ведь не знала и приперлась в его квартиру вся такая с заморочками, комплексами и прочими скелетами, надёжно припрятанными в многочисленных шкафах. Что делать – то..? Эээ, и послезавтра уже понедельник! С этими мыслями я вернулась домой к рассвету и проспала весь день до понедельника.