Искусство обнажения

Чимин не собирался этого делать. Он — честное слово! — совершенно этого не планировал. Поцеловать Со Йерим — всё равно что съесть горстку конфет с коньячной начинкой. Измазать губы в подтаявшем шоколаде и почувствовать на языке горечь. Немного поплыть сознанием, но не из-за неё, конечно: всё-таки Чимин старательно набухался, прежде чем снять с себя галстук. О чём он думал, когда припал к её губам первым? Вообще-то, ему было смешно. Хотелось застать Со врасплох. Наглядно показать, что случается, когда маленькие девочки осмеливаются лезть на рожон. Проучить и — совсем немного — насладиться пятнами, расцветшими на чужой коже. Ему давно не приходилось видеть что-то подобное. О том, какой вкус имеют шлюхи, Чимин знает не понаслышке — пробовал когда-то, прежде чем в последний раз бросить на измятую постель пачку купюр и навсегда захлопнуть за собой дверь задрипанного мотеля. От них воняло дешёвым табаком, дешёвыми коктейлями и дешёвым сексом. Запах Йерим был другим. Фруктовым, подслащённым, совсем чуть-чуть — с ароматом спелых ягод. А ещё от неё за милю несло другим человеком. И ощущение триумфа, накрывшее Чимина с головой, когда Со Йерим податливо толкнулась языком ему в рот, было похоже на фейерверк, заблестевший в ночном небе чередой безостановочных залпов. Такой охерительно яркий, что смахивал на мираж. Но она, разгорячённая и покладистая, по-прежнему оставалась в его руках. Жалась, свихнувшаяся под градусом, пыталась притиснуться ближе и совсем не чувствовала стыда. Ровно до того момента, пока песня не прекратилась. С Йерим будто бы разом содрали толстый слой сумасшествия. Она ударила его в плечи так сильно, что заболели кости. Слетела, едва удерживаясь на ногах, и посмотрела так едко, что её взглядом можно было с лёгкостью расплавить кусок железа. Отошла на пару шагов, сморгнула остатки тумана и резко понеслась к выходу, на ходу подхватывая свою сумочку. Оставляя после себя густой шлейф малиновых духов. Так глупо. Как будто бы приступ раскаяния способен повернуть время вспять. Чимин усмехается, опираясь ладонями о прохладную поверхность визажного столика, и рассматривает себя в зеркале. Мужчина выглядит уставшим: несмотря на то, что кратковременный танец не отличается непосильной физической нагрузкой, из-за отсутствия регулярной практики организм воспринимает внеплановую активность гораздо труднее обычного. Пак слишком давно не уделял должное внимание тренировкам. Как итог — лёгкая тяжесть в мышцах и ощущение сухости в горле. Островки красных пятен, в которых ещё недавно были измазаны его грудь и шея, сейчас становятся практически незаметными. Пак протягивает руку, цепляется за краешек бумажной салфетки и протирает лицо, избавляясь от остатков выступившего кожного сала. В гримёрке пусто: на диванах валяются наспех сброшенные наряды, здесь же — ряд напольных вешалок с тематическими костюмами, плотно прилегающими друг к другу. Через несколько часов закончится ночная смена для танцовщиков среднего звена, и им будет позволено покинуть территорию клуба для восстановления сил в преддверии нового рабочего дня. Исключение составляют только опытные стриптизёры. В отличие от остальных, они зачастую предоставляют услуги интимного характера — с официального разрешения начальства и за отдельную плату, переведённую на счёт заведения, конечно, — и подолгу остаются в зале с гостями, дабы впоследствии покинуть помещение в непосредственном сопровождении клиентов. Однако Пак не считает нужным задерживаться — ему ни к чему следовать правилам. Он переодевается в будничную одежду и уже было собирается покинуть гримёрку, как телефон, покоящийся на столе, заходится переливчатой трелью. Чимин бросает короткий взгляд на зажёгшийся экран, едва слышно чертыхается себе под нос и тут же смахивает выскакивающие уведомления. Утомляет. Если быть точнее — откровенно сидит в печёнках. Её настырность жалит, показывает свои зубы и обещает непременную расправу за содеянное — Чимин ни секунды не сомневается, что женщина достанет его из-под земли, дабы потребовать объяснений. Подумаешь — соврал. С кем не бывает. Но Сон Сонми не терпит даже намёка на наплевательское отношение к своей достопочтенной персоне. Когда госпожа недостаточно удовлетворена, она становится несносной мегерой. Сгустком однотипных ультиматумов, а Пак — послушной псиной с заткнутой пастью. И это вымораживает. Бесит так сильно, что хочется содрать с себя шкуру, бросить ей под ноги и предложить потоптаться сверху. Лишь бы уязвлённая гордость не отдавалась в груди тупой болью. Спустя столько лет беспрекословного повиновения своевольные выходки, которые он проворачивает сейчас, — не более чем детские шалости недооценённого мальца, изголодавшегося по чудачествам. Максимум, что она может, — поставить его в угол. Да и то — до первого лживо-приторного «Cонми», произнесённого с чувством. Короткий стук отвлекает Чимина от навязчивых мыслей. Он поворачивает голову на звук и прячет руки в карманах джинсов, вперив выжидающий взгляд в мальчишку-официанта, вырастающего в дверном проёме. — Господин Пак, — произносит тот на одном дыхании и отвешивает уважительный поклон, прежде чем продолжить, — извините, что беспокою, но... — он переминается с ноги на ногу и вытягивает вперед руку, — кажется, ваша спутница забыла свой жакет в зале. — Её здесь нет, — равнодушно произносит Чимин, проверяя карманы на наличие всего необходимого. — Оставь где-нибудь в подсобке. Но парень не двигается с места. — Дело в том, что... — кусает губу, делая паузу, — как вы знаете, мне запрещено покидать своё рабочее место. Для того, чтобы сделать это, мне нужно ваше разрешение. — Сделать что? — спрашивает Чимин, заламывая бровь. — Не трать моё время. Давай поконкретнее. — Я хочу сказать, что могу самостоятельно отнести госпоже её вещь, если вы позволите. — Отнести госпоже её вещь? — всё ещё не понимает он. — Куда? — Как же? — парень выглядит удивлённым. — В женскую зону, конечно. В женскую зону? Пак хмурится. Внезапная догадка, прошивающая его мозг, заставляет неприятно поёжиться. Неужто... — Хочешь сказать, она спустилась на третий этаж? — делает предположение Пак. — Верно. Чёрт побери, однажды он точно доберётся до неё, чтобы открутить голову. — И как давно? — Сразу после того, как вы закончили. Кажется, это было... — он смотрит на часы, потом вверх — застревает задумчивым взглядом в трещинах, расходящихся по белёсому потолку ломаными кривыми, и нерешительно произносит, — примерно двадцать минут назад?.. Так вот оно что. Сбежала, поджав хвост. И куда? В место, где такие, как она — отбитые на всю башку, пьяные и развязные, приковывают особое внимание посетителей. Ну что за невыносимая девчонка? — Господин Пак, если вы не против, я могу и сам... — Дай сюда, — перебивает Чимин и вырывает жакет из рук официанта, укладывая женскую тряпку на сгиб своего локтя. — Я разберусь. Можешь вернуться к своим обязанностям. Парень кивает в знак согласия и поспешно удаляется, прикрывая за собой дверь. Пак устало выдыхает. Со Йерим обладает просто поразительной способностью портить ему настроение. Но стоит отдать ей должное — до уровня Ким Тэхёна этой грёбаной фантазёрке по-прежнему далеко. Последний с нездоровой стабильностью вторгается в зону его персонального комфорта, превращая намеченные планы в руины и спутывая карты, будто профессиональный шулер. Этим и раздражает — похож на него самого.

На шахматной доске все фигуры имеют разную ценность, но каждая из них достаточно сильна, чтобы поставить шах Королю. Главное — пройти через Королеву.

В зале женского стриптиза аншлаг. Мужчины снуют из стороны в сторону, предлагая девушкам выпивку, невзначай прикасаются к их оголённым плечам; более опытные и самоуверенные — хватаются за коленки, давят из себя елейные улыбки и раскидываются купюрами. Два столпа, на которых строится оплот этого бизнеса, — деньги и потребность в том, чтобы подогреть похоть — понятие куда более приземлённое и естественное, чем описывают во второсортных французских романах. Мужчинам нравится недоступное. Нравится видеть без возможности осязать, потому что вкус запретного плода слаще, чем всякий наливной фрукт, поданный на золотом блюдечке. Они чувствуют острое желание нарушать границы, дабы заполучить желаемое, штурмовать неприступную крепость измором, идти на хитрость и ложь, — только тогда нектар, попадающий на язык, становится карамельным. Он вяжет рот, липнет к каждому сосочку на языке и взрывается внизу живота сорванным клапаном, правильно ублажённым ласковым девичьим телом. Проблема только одна: Со Йерим не сочетается даже с потёртой обивкой на гостевых диванах. Сколько бы она ни затолкала в себя шотов, сколько бы ни скурила сигарет, чиркая зажигалкой прямо перед своим носом, — для него она всё равно останется не больше, чем пятном святой невинности на выжженном полотне духовной деградации. Потому что дело совсем не в том, сколько раз она раздвигала ноги. Перед Ким Тэхёном или кем-то ещё, осознанно или по глупости, — Чимину абсолютно плевать, что именно она имела в виду, сверкнув своим этим блядски-вызывающим взглядом, стоило только приравнять её к ряду моральных девственниц. Йерим не уловила сути. Она посчитала неопытность недостатком, насильно втиснув в контекст оскорбительную окраску, а Пак не удосужился убедить её в обратном. Он бы не стал — просто не видел смысла. И хотя несколькими часами позже девушка впервые коснулась его иначе, Чимин по-прежнему остался приверженцем своих принципов: он не пачкает руки о матёрых девиц, и это не то чтобы установка — скорее, предпочтение, образовавшееся на костяке многолетнего опыта. Йерим полностью вписалась в рамки его предрассудков, и от этого под кожей начало едва заметно пощипывать. Не без последствий, конечно же. Потому что девчонка оказывается гораздо более сумасбродной, чем ему бы того хотелось. Он находит её сидящей за одним из захламлённых столиков в окружении танцовщиц и порядком захмелевших гостей мужского пола — последних Пак насчитывает порядка пяти и мысленно отговаривает себя от необдуманных действий: входить в конфронтацию с источником дохода — всё равно что собственноручно вырыть себе погребальную яму. Глупо и безрассудно. А ещё — карается санкциями. Со Йерим явно не стоит того, чтобы рисковать своей шкурой. Но ноги отчего-то несут мужчину прямо к злополучному столику. И с каждым сделанным шагом раздражение в нём разрастается в геометрической прогрессии, потому что рядом с его драгоценной головной болью ёрзает своей костлявой задницей ещё одна — с плохо прокрашенной рыжей макушкой. Ханни улыбается как ни в чём не бывало, беседуя с каким-то пузатым очкариком среднего возраста, пока не чувствует на себе колкий взгляд — он царапает щёку и заставляет её обернуться в попытке безмолвно отыскать источник неожиданного дискомфорта. Когда Чимин сокращает дистанцию между ними до расстояния вытянутой руки, девушка подбирается и заискивающе дёргает подбородком. — Пак, — деланно вскрикивает она. — Какая встреча! Не хочешь пропустить по стаканчику? — Пожалуй, откажусь, — произносит Чимин, проглатывая сгусток желчи, поднимающийся от печени к самому горлу. Мерзко. — Я пришёл не за тем, чтобы разбавить вашу компанию. — Тогда зачем ты здесь? Ханни делает вид, что не понимает. Растягивает свои губы до скрипа, изо всех сил стараясь казаться доброжелательной, и крутит в руках полупустой коктейльный стакан, пытаясь отвести ракурс внимания от тонкой фигуры девушки позади себя. Никто, кроме Ханни, не осмелился бы вставлять палки ему в колёса — так уж заведено. Чимину следовало догадаться, что недорослая шлюха, пролезшая в самое сердце клубной индустрии по блату, не останется в стороне. Кончик её припудренного носика уже давно следует подровнять ножницами. — Поднимайся, — гаркает Чимин, когда Со, наконец, обращает на него свой маслянистый взгляд. — Мы уходим. И чёрт его дёргает за язык произнести вслух это пресловутое «мы». Ханни смеётся как-то задушенно, обводит его немигающим взором с головы до пят и поворачивается к Йерим, доверительно укладывая свою ладонь ей на лопатки. — Скажи, милая, — шепчет она девушке куда-то в висок, — тебе с нами не нравится? Чимину не нужно слышать, чтобы понять: рыжеволосая стерва играет. Пользуется моментом слабости и давит на уязвимые места, внезапно наполнившись уверенностью до краёв. Как самонадеянно. Пак упирается ладонями о спинку дивана, медленно нагибаясь к девушке. Ловит на себе недовольные взоры примостившихся рядом мужчин и игнорирует осаждающие фразы, которые они выплёвывают из своих поганых ртов. Крепче сжимает чужой жакет в пальцах. — Откуда в тебе столько энтузиазма, Ханни? — вкрадчиво интересуется он. — Случилось что-то хорошее? — Ничего особенного, — отзывается девушка, бесстрашно взирая из-под своих густо нарощенных ресниц. — Мне просто вдруг стало любопытно, — говорит тише, практически касаясь губами мочки его уха, — госпожа Со знает, что ты проводишь время с девушкой её сына? Или это какой-то секрет? Только скажи — я умею хранить тайны. — Да неужели? О том, что язык Ханни напрочь лишён костей, знают абсолютно все, включая самых неприметных уборщиц, работающих посменно. Но даже человек, тайно продающий информацию за баснословные деньги, рано или поздно рискует попасть впросак. — Так что, расскажешь? Йерим тоже отхватит своё — за то, что нарушила уговор, поставила Чимина в затруднительное положение и вынудила его пойти на крайние меры. Но позже. Сначала стоит покончить с другой самонадеянной бестолочью. — Как думаешь, — спрашивает он едва слышно, — Юнги сильно разозлится, когда узнает, кому именно ты отсасывала под барной стойкой на прошлых выходных? — девушка замирает, когда его горячее дыхание обжигает скулу, и бросает на мужчину уничижительный взгляд. — Согласись, будет обидно, если из-за этой маленькой оплошности все твои усилия пойдут прахом. — Ты не скажешь, — фыркает она. Делает вид, что не верит. Как же. — Назови хотя бы одну причину, по которой мне стоит молчать. — Знаешь, Чимин, — выдыхает девушка сквозь стиснутые зубы, практически продавливая звуки наружу, — ты ошибаешься, если думаешь, что героические поступки от такого двуличного человека, как ты, способны произвести впечатление. Серьёзно? Едва ли его порыв выглядит настолько однобоко. Если Ханни считает иначе, то ей стоит немедленно протереть глаза и напрячь извилины: Чимин не грёбаная, мать его, добродетель. И уж тем более не романтик с альтруистическими наклонностями, рвущийся спасти девушку из беды. Единственная причина, по которой он топчется на месте вместо того, чтобы коротать остаток ночи в какой-нибудь круглосуточной забегаловке, — это стремление выйти сухим из воды. Со обязательно наворотит дел, если не выдворить её за пределы клуба. Да ещё и с кем — с малолетней девчонкой, ищущей утешения в мозолистых ладонях женатых мужчин, дабы ухватить свой кусочек лакомого пирога. Позволить Йерим остаться — значит накликать на себя беду. Неужели Пак действительно похож на безмозглого идиота? — Мне плевать, какие выводы ты делаешь, Ханни, — делает ударение на её имени, растягивая его, словно противную жвачку. — Двигайся. И тянется вперёд, чтобы щёлкнуть пальцами прямо перед лицом Йерим. Поймать её бегающий взгляд своим, а потом склонить голову набок и провести рукой линию в воздухе. Приглашающий жест. Галантность, приперчённая неприкрытой издёвкой. — На выход. Живо. Иначе будешь искать, — Пак демонстративно трясёт забытым жакетом, — свою тряпку уже в мусорке, ясно? Со Йерим ничего не ясно. Она пьяна в стельку и ни черта не соображает. И когда только успела так накачаться? Беззаботная дура с пустыми извилинами. Под стать своему придурошному пареньку. Пак не дожидается ответа — цепляет Йерим за запястье, насильно поднимая её с дивана. Она дёргается в слабой попытке освободиться, но Чимин держит крепко — до покрасневшей кожи и зуда, расползающегося по телу. Где-то сбоку слышатся гневные вздохи. Кто-то из возмущённых мужчин даже поднимается следом, но замирает — на этот раз вмешивается Ханни. Она упирается ладонью в глубоко вздымающуюся грудную клетку незнакомца и просит его успокоиться. На её губах снова появляется тошнотворная улыбка. Она что-то говорит импульсивному посетителю, но Чимин пропускает её слова мимо ушей — вкручивается тяжёлым взором в потемневшие глаза Со и пытается отыскать в них сознательность. Но её нет. Ни капельки. Лишь зияющая пустота в расширенных зрачках. Чимин досадливо щёлкает языком. — Будешь должна, — произносит он одними губами и дёргается с места, по-прежнему удерживая тонкую девичью руку в своей стальной хватке. Буквально насильно тащит её в сторону выхода, не обращая внимания на жалобные возгласы за своей спиной. Лишь изредка сбавляет шаг, искоса посматривая на девушку, — та еле-еле сохраняет равновесие, с трудом передвигаясь на своих высоченных шпильках, и систематически цепляет плечами мимо проходящих гостей. И только когда они наконец оказываются на улице, Пак останавливается, чтобы вздохнуть. Ночной воздух уже не пышет прохладой — стрелка термометра днём практически достаёт до двадцати градусов, но этого достаточно, чтобы отрезвить распалённую голову. Мягкие порывы ветра забираются под одежду и иссушают капельки пота на его спине. — Отпусти! Ну вот, приехали. Только очухалась — уже действует на нервы. Чимин оборачивается на голос и борется с желанием закатить глаза. Йерим выглядит так, словно пробежала стометровку наравне с лёгкоатлетами, — у неё раскрасневшиеся щёки, прилипшие ко лбу волосы и подрагивающая нижняя губа. На последней Пак задерживает взгляд дольше обычного, прежде чем медленно поднять глаза на взмыленную девушку и вызывающе заломить бровь. — Не то что? Неужели ударишь меня? — Ударю. Да ладно. Она ещё способна членораздельно выговаривать звуки? Фантастика. — Давай. Только целься усерднее, если навернёшься — поднимать не буду. Йерим хмурится, вырывая своё запястье из чужих пальцев, — на этот раз Чимин не сопротивляется. Наблюдает за тем, как девушка покачивается на месте, и всучивает ей жакет, красноречиво кивая в сторону мимо проносящихся машин. — Говори свой адрес. — Не буду, — мямлит в ответ. До чего же упрямая. — Не будешь — значит, поедешь ко мне. Посмотрим, как запоёшь утром. И это, кажется, срабатывает. Йерим недовольно насупливается, едва не роняя свою многострадальную тряпку на пыльный асфальт, и подавляет в себе жалящееся намерение поскандалить. Видит Бог, ей это удаётся с превеликим трудом — примерно так же она чеканит разболтанный шаг по направлению к оживлённой дороге, в завершение едва не сваливаясь с бордюра прямиком на проезжую часть. Ходячее бедствие, не иначе. Чимин ловит первое попавшееся городское такси уже спустя несколько секунд. Оранжевый автомобиль плавно останавливается около обочины, сверкая включёнными фарами в темноте, и Пак немедленно запихивает девушку на заднее сидение, придерживая ту за локоть. Йерим укоризненно шикает, но брыкаться не осмеливается, — буря в стакане затихает, не успев подняться даже наполовину. Со послушно залезает в салон, ёрзает на тканевой обивке, когда водитель просит её внятнее произнести конечный пункт предстоящей поездки, и поражённо выпучивает глаза, стоит машине двинуться с места. — Какого чёрта ты тоже здесь? Но Чимин не разбирает её бессмысленную болтовню. Всё, что вылетает из её уст, пытаясь превратиться в полноценное предложение, в итоге становится недожёванной кашей. Поэтому он просит её высказать свою претензию снова. А потом опять. И опять. Скорее, из вредности — Пак прекрасно понимает, что она на самом деле имеет в виду. А ещё — что сам творит какую-то ахинею. Но продолжает притворяться непроглядно тупым, пока Со не вскипает, будто пышущий паром чайник, и не ударяет мужчину в предплечье, приковывая к себе его пристальный взор. — Ты адекватная? — А ты? Вопрос, скорее, риторический. — Хватит размахивать кулаками. — Не перестану, пока не объяснишься, — и снова этот заплетающийся язык. Вырвать бы его с корнем, чтобы наконец замолчала. — Что ты хочешь услышать? — Причину, по которой ты едешь со мной. — А какая тебя устроит? — Чимин! Его имя, выпаленное сгоряча, звучит как-то иначе. Если задуматься, она никогда не произносила его вслух. Не то чтобы Чимин когда-либо об этом задумывался — ему не было никакого дела. И сейчас нет. Абсолютно никакого. Просто... — Хочу, чтобы ты безопасно добралась до дома. — Зачем? — мутные зрачки напротив окутаны беспросветной мглой. По её взъерошенным волосам скользят отсветы уличных фонарей. — Что за идиотский вопрос? — спрашивает Чимин, отстранённо наблюдая за тем, как руки таксиста мягко выворачивают руль в сторону. — Если со студенткой моего потока что-то произойдёт, опрашивать будут каждого. Мне не нужны лишние сложности. — И всё? Взор Пака медленно ползёт по её лицу. — И всё, — припечатывает. А что она ожидала услышать? Чимин отворачивается, прижимается локтем к дверному бортику и упирается костяшками пальцев в подбородок, принимая задумчивое положение. Улицы становятся всё пустыннее, поблёкшие вывески на невысоких панельных домах с россыпью чёрных квадратных окон — тусклее и невыразительнее. Такси пересекает границу центрального района и попадает в куда менее привлекательный — практически на окраине, в небольшом отдалении от университетского кампуса. Паку хорошо знакома эта местность: когда-то он и сам снимал здесь квартирку — она была крохотной и менее уютной, чем все последующие, зато носила гордое звание первой. Средств с ежемесячной стипендии едва хватало для комфортного проживания — отнюдь, Чимин не брезговал питаться быстрорастворимой лапшой и одалживать учебные материалы у одногруппников. Прошлое — полустёртое, смазанное, смотрит на мужчину серыми глазами из-под плотной плёнки мыльного пузыря. Но лопается с звучным хлопком, потому что Йерим вновь подпаливает остатки его самообладания, припорошив затуманенное сознание пороховым нагаром. — Что ты делаешь? Со горбится, практически прижимаясь к своим острым коленкам, и держит в руках телефон. Одеревеневшие пальцы мажут по клавиатуре, медленно наклёпывая слова, и на ослепляюще ярком экране то и дело всплывают облачка исходящих сообщений. Чимин понимает с заминкой: Йерим переписывается. Незаконченные фразы, пестрящие ошибками, выскакивают прямо из-под её пальцев; девушка пыхтит, сетуя на нечёткое зрение, но слова продолжают удивлять корявым и расплывчатым смыслом. И, на первый взгляд, в этом нет ничего особенного. Если бы только не одно «но». Большое, вымораживающее. Разрастающееся на языке парочкой свежих волдырей. Чимин не успевает сориентироваться — на этот раз Йерим оказывается быстрее. По её ладоням расходится слабая вибрация, отдаваясь где-то в его грудой клетке, и девушка незамедлительно прикладывает телефон к уху, расплываясь в глупой улыбке. Чимин напрягается. Между его нахмуренными бровями пролегает недовольная складка. — Тэ, — выдаёт она с придыханием. — Привет... Блять. Привет? Неужели заржавевшие шестерёнки в её голове окончательно развалились на мелкие кусочки? Нарастающий гнев встаёт поперёк горла. Нет, серьёзно, она сумасшедшая? Совсем тормозов нет? Что дальше — сподобится трезвонить своему ненаглядному, стоя на коленях перед каким-нибудь любвеобильным пустозвоном? Или полученный опыт для неё — всего лишь пустышка? Такое впечатление, что этот слащавый голосок, которым она произносит его имя, — какая-то заводская установка. Судя по всему, Йерим идёт в комплекте с функцией слепого обожания и безрассудного всепрощения. Не считая кратковременные сбои в системе, конечно. Например, когда она обвивала своими дрожащими ногами его голый торс. Или податливо подставлялась под мокрые поцелуи, словно бы представляя другого человека. Возможно, так оно и было, — Чимин не хочет разбираться в причинно-следственных связях. Гораздо важнее то, что она делает сейчас. А конкретнее: выбешивает его всякий раз, когда испускает эти-свои-прерывистые-вдохи, словно бы кто-то целенаправленно нагревает воздух в её легких. — Ну-ка дай сюда, — сипит Чимин, прерывая Йерим на полуслове, и выхватывает телефон из расслабленных девичьих пальцев, тут же сбрасывая вызов. И хорошо — Со практически успевает ответить на вопрос о своём текущем местоположении. Было бы забавно, скажи она правду. Видимо, жаждет ещё одного представления. — Ты что творишь?! К чёрту тебя, Ким Тэхён. Подождёшь. Ещё не время. — А что непонятного? Предостерегаю тебя от ошибок. Надо же, как великодушно звучит. Чуть больше уверенности в голосе — и он выиграл бы грант на обучение актёрскому мастерству. Пожизненный. — Я не нуждаюсь в твоей заботе! Пак давит выскальзывающий наружу смешок. Забота? Выражение-то какое подобрала — возвышенное. — Я же внятно тебе обозначил, — со сталью в голосе, всё ещё до побелевших костяшек сжимая в ладони корпус её телефона, — напивайся, но только так, чтобы не стать для меня проблемой. — Мои отношения с Тэхёном тебя не касаются. — Касаются, — рычит, не успевая прилепить к нёбу свой размякший язык. — Ещё как. Поэтому, если не хочешь собирать свою трубку по обочине, — сиди и помалкивай. Отдам по приезде. Всё понятно? — Ты невыно... — Ради бога, Йерим, — шумно втягивает носом воздух и смотрит так угрожающе, что девушка моментально подбирается, нервозно царапая ноготком кожу на своей коленке. — Заткнись, ладно? Гигантское не-ладно в её глазах похоже на маленький атомный взрыв. Заднее пространство салона внезапно кажется слишком тесным, чтобы уместить в нём двоих; оно наполняется токсичными парами, щиплет чувствительную оболочку глаз и вызывает тошноту. Пак прерывает зрительный контакт первым. Прячет телефон в передний карман джинсов и складывает руки на груди, откидываясь затылком на мягкий подголовник пассажирского кресла. Прикрывает веки. Ещё несколько долгих мгновений чувствует жгучие узелки жара под своей кожей. Йерим затихает. Навигатор показывает три с половиной километра оставшегося пути. Два. Один. И когда машина, наконец, заворачивает на подъездную дорогу к одному из невысоких зданий, минуя гладко асфальтированные подъёмы городской возвышенности, сквозь сморившую его полудрёму Чимин неожиданно чувствует осторожное прикосновение чужой макушки к своему плечу. Лёгкое, почти воздушное — кончиками прядок по плотной ткани фланелевого пиджака. Размеренное дыхание обдаёт шею потоком незыблемой теплоты. Телефон Йерим в последний раз пульсирует около бедра, пуская по телу череду назойливых колебаний, прежде чем окончательно смолкнуть. Раствориться, исчезнуть, оставляя после себя липкое ощущение беспричинной тревоги. Счётчик сбрасывается на ноль. Чимин устремляет взор в темноту.