Искусство обнажения

Семьдесят семь баллов из ста. Сначала мне показалось, что это какая-то шутка. Перед глазами хаотично зарябили строчки, имена стали похожи на мутные кляксы, но сколько бы раз я не открывала и не закрывала обратно присланный документ, результат оставался тем же — семьдесят семь. Ровно. О том, что Чимин в принципе умеет прибавлять ноль к цифрам больше шести, было известно не каждому. Любимицей преподавателя Пака по праву считали только одного человека — заучку с широкой щербинкой между передних зубов, милый голосок которой был настолько же отвратительным, как и её заискивающая манера смотреть преподавателям в рот. Пожалуй, она была первой и единственной, кто по собственной воле усаживался на место прямо напротив трибуны, молчаливо вымаливая мужское внимание. И последней, на ком Чимин в действительности задерживал взгляд. Одногруппники малодушно считали, что ей повезло. Я — что только самое глупое из сердец способно почувствовать к Паку хоть что-то, помимо острого желания поскорее избавиться от его душной компании. А потом он выставил мне семьдесят семь, то ли осознанно принижая собственное достоинство (новость о разыгранной нами сцене в аудитории была по-прежнему свежа на устах), то ли попросту играя на потеху публике (он знал, насколько неоднозначной будет реакция общественности, стоит ему обнародовать баллы). После всего того, что я — сущая идиотка! — сделала. После того, как я едва не залезла ему на колени, преисполнившись желания доказать серьёзность своих намерений. Доказала. И себе, и ему. Но совсем не то, что было нужно. Ведь Чимин показался мне другим — тогда, на парковке, в его взгляде вновь читалось что-то особенное. Совершенно отличное от той морозной крошки, которой так беззастенчиво покрывался силуэт Ким Тэхёна, отпечатавшийся на поверхности его чёрных зрачков. Я обещала самой себе, что он станет никем. Однако не прошло и нескольких дней, как начала с треском проваливаться. Ведь он поддался. Из искренних сочувственных побуждений или точно так же, как и прежде, — во благо собственных интересов, но он сделал это. Даже больше — мужчина не просто стерпел моё поведение, обошедшись гневным выдохом через рот и коротким боем задушенных слов, врезавшимся в лопатки. Круче. Пак поставил меня наравне с самой прилежной студенткой его потока. У неё — той самой, слащавой и кривозубой, — семьдесят шесть. У меня — любезной до приторности разве что в случае крайней необходимости, к которой Чимин вряд ли когда-нибудь будет иметь отношение, — семьдесят семь. Кричащий жест. И абсолютно нелогичный. А ещё — откровенно поганый, потому что я начала увязать в мыслях о нём — неуместных и неразумных — по самую шею. Без вразумительной на то причины. Когда прижимала к груди уголок одеяла и отстранённо, будто в прострации, гипнотизировала взглядом оконную раму; в душе, случайно дотронувшись плечом до прохладной настенной плитки; в затхлом салоне городского такси и даже в пустом университетском коридоре, застыв прямо перед распахнутыми дверьми злосчастного класса и едва не споткнувшись носком о порожек. Он по-прежнему сидел в моей черепной коробке, грозясь разразиться мигренью. И я раздражалась. Бесилась буквально каждую свободную минуту, потому что в пределах моей головы Пак Чимин обретал статус особой токсичности. Хотелось снова попробовать оттереть память губкой. Прочистить извилины. В идеале — дать себе хлёсткую затрещину, ведь я по дурости умудрилась совершить кое-что ещё. Маленькое, на первый взгляд незначительное. При детальном рассмотрении — до жути существенное. Я не стёрла номер его телефона. Зашла в чат совершенно случайно, и контакт, автоматически синхронизировавшийся с популярным мессенджером, моментально обзавёлся иконкой. Тёмные волосы, на свету отливающие шоколадным оттенком, и всё то же знакомое мне кольцо, сверкающее на мочке уха; свободная белая футболка, по-летнему зелёная поросль и типовая европейская постройка с «французскими балконами» позади. Приподнятые уголки губ и тёплый огонёк в глазах. Оказывается, Пак Чимин умеет улыбаться. Чего не скажешь о нём сейчас. На вид — каменное изваяние. Мужчина горбится, из-за чего ширина разворота его плеч кажется не столь внушительной, как по обыкновению. Его рюкзак бесхозно валяется около ножки стола, собирая пыль, и на вежливое предложение официанта передать вещь в гардеробный отсек Чимин только отрицательно качает головой. — Я здесь ненадолго, — бросает он тихо и ловит мой взгляд своим. Буквально сжимает его, словно в эфемерных ладонях — твёрдых и заскорузлых, — у меня начинает болеть голова. Но всё прекращается так же быстро, как и началось. Ким аккуратно дотрагивается мизинцем до моего запястья, и я вздрагиваю, невольно смещая ракурс внимания на напряжённое лицо Тэхёна. Я вижу: он не знал, не имел ни единого понятия о возможном приезде Чимина. На этот раз я верю парню безоговорочно. Только что это меняет? По коже скользят мурашки, когда я ощущаю, что взор Пака снова ложится на меня неподъёмным балластом. Пробирается глубже и порождает щекотку внутри живота. Я толкаюсь языком в щёку и рваным движением цепляю пальцами ножку бокала, наполненного белым вином ровно на одну треть. В нос ударяет бархатистый запах забродившего винограда и едва ощутимый аромат спелого лимона. Господи, прекрати выводить меня так откровенно, слышишь? — Вы ведь уже знакомы, верно? — обращается ко мне госпожа Сон. — Чимин вот уже более полугода преподаёт в вашем университете в качестве ассистента. Тэхён, заслышав голос матери, с новой силой сжимает под столом кулаки. — Всего лишь ассистент, — вторит он ей, кривясь, будто съел что-то кислое, — а гонор, как у профессора. — Полегче, Тэхён. Голос Пака звучит ещё более хрипло, как если бы его связки внезапно проела ржавчина. Обычно чистый, высокий и чересчур звонкий, сейчас он похож на раскатистое горное эхо. Злится. До подрагивающего кадыка и пульсирующей венки на лбу. — Наверное, я была слишком настойчива, — на лице госпожи Сон нет ни грамма отчаяния, однако ей всё же удаётся ненадолго разбавить сгустившееся напряжение. — Чимин, — обращается она к мужчине, — я пригласила тебя совсем по другому вопросу, но почему бы не воспользоваться случаем и не поужинать всем вместе? — Зачем? — одними губами произносит Тэхён. Но этого достаточно, чтобы Сонми немного повернула голову вбок и прикипела к нему выразительным взглядом. — Я думаю, это хорошая возможность стать ближе. Изо рта Кима вырывается несдержанный смешок. — Ближе? — переспрашивает он. — К кому? — Друг к другу, конечно же, — отвечает Сонми с обаятельной улыбкой на устах, настолько же фальшивой, как и моя собственная — натужно прикреплённая к уголкам губ в неискреннем жесте. — Йерим, дорогая, ты же не против? Браво! Привлечь меня к неприятному разговору — безусловно, лучшая тактика. Для неё, в первую очередь; для меня же — не хуже приставленного к горлу стального клинка. И что я должна сказать? Извините, госпожа Сон, с близостью у нас и так перебор. Периодически ещё и не с теми, с кем надо, но мы на верном пути. Безусловно, я всё понимаю, госпожа Сон, но дайте нам пять минут, две боксёрские груши, и мы постараемся прийти к компромиссу без порчи имущества и лишних потерь. Ах да, и вина — много вина. Но уже для меня и моей совести. Так, получается? Выгоднее притвориться глухонемой, чем потом быть сожранной с потрохами кем-нибудь из присутствующих. Кандидатов-то завались — один только Пак Чимин сойдёт за десяток. Да перестань же ты так на меня смотреть! — Моя девушка и... — Ким небрежно опирается локтем о поверхность стола, делая круговое движение кистью, а затем указывает пальцем на Чимина, — преподаватель Пак прежде контактировали только в пределах кампуса и исключительно по учебным вопросам. Своими порывами ты смущаешь нас всех, мама. Мне кажется, стоит притормозить. А я теряюсь в догадках, что выглядит более парадоксально: то, как Чимин безропотно позволяет госпоже легко скользнуть ноготками по своему предплечью или как перекатываются взбухшие желваки на моих скулах. Я могу слышать, как натягивается и заходится треском кожа. Значит, я всё-таки была права? Девушка по имени Ханни — в моей памяти она запечатлелась разве что рыжим пятном волос да тошнотворно сладким голоском, вливающимся в мои уши какой-то бессмыслицей. Но, даже будучи в состоянии головокружительного опьянения, я всё-таки нашла в себе силы уцепиться за суть. Кое-что отпечаталось в моём сознании выжженной росписью. Его имя — отдающее жаром; и имя её — колющее кончик языка, холодное и какое-то склизкое. Той ночью я попала в самый центр, Пак Чимин. И не стоило размахивать своими руками, дабы привести меня в чувство, — ты понимал, ты прекрасно знал, что я была стопроцентно права. Отношения между вами выходят за рамки делового сотрудничества. Поэтому ты, блин, молчишь? Стоит ей разомкнуть свои броско накрашенные губы — ты будто бы моментально откусываешь себе язык. Прожёвываешь его и глотаешь вместе с потяжелевшей слюной и невысказанными претензиями. Или таковых у тебя не имеется? Что, прямо-таки ни одной? — Ты прав, — соглашается женщина. — Йерим, дорогая, дело в том, что... Крохотная молния колет куда-то в затылок и едва не стряхивает с моего лица маску доброжелательности. Опять. Нет, серьёзно, такими темпами у меня скоро начнётся аллергия на её это приторное «дорогая». Того и гляди — упаду замертво с анафилактическим шоком. — Мама, позволь мне самому всё объяснить, — спешно перебивает её Ким и, дождавшись одобрительного кивка, садится ко мне вполоборота. Краем глаза я замечаю, как подбирается и мягко отстраняет от себя женское запястье Чимин. Я могу лицезреть даже самое микроскопическое изменение в его мимике. Каждую морщинку и каждую тёмную складку, пролегающую в уголках его плотно сомкнутых губ. Он даже не скрывает обуревающего его дискомфорта. А я вновь подскакиваю, словно ужаленная, стоит молчанию затянуться, и возвращаю свой взволнованный взор к Тэхёну. Это не лезет ни в какие ворота. Что я вообще делаю? — Я не рассказывал тебе об этом прежде, но мы с преподавателем Паком — очень давние знакомые, — издалека начинает он, тщательно подбирая слова, — хотя до встречи в университете мы пересекались лишь пару раз, чаще всего — случайно. Много лет назад моя мама, госпожа Сон, взяла попечительство над ним, и теперь... Резкий скрежет ножки стула о пол. Сдавленный выдох сквозь стиснутые зубы. — А я точно обязан сейчас присутствовать при этом разговоре? — грубо вставляет свои пять копеек Чимин, привлекая к себе внимание. — Не поймите меня неправильно. Просто я не любитель выслушивать собственную биографию из уст посторонних людей, Тэхён-и, — нарочито елейно произносит последнее слово он, откидываясь на спинку своего стула. Я могу слышать, как скрипит зубами Ким. Ласковая мягкость обращённого ко мне взгляда сменяется на что-то тёмное и ядовитое. Парень со свистом выдыхает скопившийся в лёгких воздух и поворачивает голову к Чимину. — Ты можешь встать и уйти. Никто не будет против твоего отсутствия. — Как же? Разве я не был приглашён специально за тем, чтобы развеять оставшиеся сомнения твоей девушки? — Я прекрасно справлюсь с этой задачей сам. — Тогда не забудь упомянуть, что... Но конец его фразы тонет в жёстком тоне, моментально вбивающем в моё сознание целую тонну остро заточенных гвоздей. — Хватит собачиться. Вы пугаете нашу гостью. Сон Сонми выглядит недовольной. Черты её лица больше не кажутся красивыми — наоборот, женщина словно теряет свой чувственный и утончённый шарм. Злость добавляет ей возраста, выдаёт — я в этом больше не сомневаюсь — тщательно скрываемые негативные свойства её натуры. А мне хочется сказать: да, пугают. И не только они. Ведь госпожа Сон сверкает сталью в своих глазах. Но не той, что выдаёт в ней внутреннюю стойкость и твёрдость характера, — настоящей опасностью, направленной не только на разбушевавшихся мужчин — на любого, кто посмеет спутать ей карты. Я ей не нравлюсь, и для этого даже не нужно вспоминать детали нашей односторонней встречи в прошлую пятницу. Какие бы льстивые улыбки она ни давила, как бы ни пыталась казаться той, кем на самом деле не является, — я тоже умею зрить в корень. Она высматривает во мне достоинства и подчёркивает недостатки. Пытается найти наиболее целесообразный подход. Притереться. Это заставляет меня чувствовать себя крохотной песчинкой в бескрайней пустыне. Как будто всё, что от меня требовалось, — это позволить Тэхёну подвести меня к краю. Ким должен был это предугадать. Он знает её намного лучше меня. Тогда почему же мы здесь? Все мы: втроём. — Прошу прощения... — ножки стула скользят практически бесшумно, чего не скажешь о моём дыхании — оно сдавленное, как будто кто-то до боли стиснул мою грудь. — Если вы не против, я оставлю вас ненадолго. Мне нужно отлучиться в уборную. — Конечно, дорогая, — отвечает Сонми с удивительной мягкостью в голосе и щёлкает пальцами в воздухе, после чего к нашему столику мгновенно срывается неподалёку стоящий официант. — Этот молодой человек проводит тебя. — Благодарю, госпожа Сон, — скрипуче отзываюсь я, пытаясь скрыть неловкость за натянутой улыбкой (и как она только по-прежнему держится на моей бледной физиономии?), и поспешно выхожу из-за стола. Останавливаюсь всего на мгновение, когда чувствую лёгкое прикосновение Кима к своей руке. Смотрю на него всё-в-полном-порядке-взглядом, прежде чем опустить глаза в пол — так проще уследить за разболтанным шагом. Туфли отчего-то начинают натирать, каблук впивается в пятку, а тонкий ремешок на лодыжке болезненно елозит по коже. Я слепо следую за выпрямленной спиной услужливого официанта и тихо благодарю его за помощь, прежде чем зайти в туалетную комнату и плотно захлопнуть за собой дверь. Вязкое ощущение в животе не отступает даже тогда, когда я зачерпываю пригоршню проточной воды и растираю ладонями воспалённую шею. Холодные капли стекают за шиворот и смачивают ткань платья с внутренней стороны, но мне не становится легче. Было слишком наивно предполагать, что это сработает. Думай, Йерим, думай. Если ты не видишь выход, это не значит, что его и вовсе не существует. Я подхватываю одноразовое полотенце из плетёной корзинки поблизости и аккуратно избавляюсь от жирного блеска и едва заметных отпечатков чёрной туши на веках. Гипнотизирую взглядом собственное отражение не меньше минуты, прежде чем поправить волосы и выпрямиться. Взять за незыблемую установку сохранять осанку горделивой даже тогда, когда Чимин намеренно старается согнуть её взглядом. Солнечно улыбаться Сон Сонми, пусть на душе лишь набухшие предгрозовые тучи. Но мои планы в очередной раз идут прахом, стоит мне вернуться в зал ресторана. Потому что за нашим столом пусто — так мне чудится первые несколько секунд, пока я не подхожу ближе. Ким Тэхён действительно больше не мостится рядом, а Сон Сонми не восседает напротив. Зато остаётся одно раззадоренное, невероятно зловещее исключение. Со светлыми волосами, но очень тёмными щёлочками глаз. Такими вязкими и бездонными, что мне тут же хочется сменить направление на прямо противоположное и скрасить своё ожидание в полюбившейся уборной. — Что произошло? — невнятно выдавливаю я, когда взгляд Чимина прилипает к моему силуэту. — Куда все подевались? Это первый раз за сегодняшний вечер, когда мы разговариваем без свидетелей. Не считая, конечно, той грёбаной телепатической связи, которую он так усердно устанавливал со мной глазами все последние тридцать минут. А может, уже и больше. Господи, я не считаю времени — то ли не чувствую, как быстро утекают секунды, то ли застреваю в нём, как в герметичной коробке. — Все — это кто? — фыркает Пак, передёргивая плечами, словно пытается сбросить с себя эфемерную тяжесть. — Как видишь, я по-прежнему здесь. Или меня уже можно не считать за одушевлённый предмет? Я плюхаюсь на свой стул и разглаживаю складки на платье — просто для того, чтобы оттянуть момент и собраться с мыслями. Одно только присутствие Пак Чимина разбрасывает их по углам. Я не знаю, когда это началось, но что-то мне подсказывает, что симптом рассредоточенного мышления не лечится витаминками. Не в моём случае. А жаль. — Ты знаешь, о ком я говорю. Тэхён и госпожа Сон — где они? — Неужели посмотреть по сторонам для тебя так же сложно, как и пораскинуть мозгами? Кажется, последний глоток кислорода был лишним — я давлюсь им, будто куском пищи, и медленно выпускаю воздух. Вот как, значит, Пак Чимин? Отлично. С места в карьер — твой стиль. — Прости? — Прощаю, но вопрос остаётся прежним, — он упирается локтями в стеклянную поверхность перед собой и складывает пальцы в замок, сверкая неодобрительным взором из-под полуопущенных ресниц. — Тебе дома, видимо, совсем не сиделось? Или просто мазохистские наклонности снова дают о себе знать? Он разговаривает грубо, немного небрежно, с ноткой подспудного обвинения в голосе. С кончика моего языка едва не срывается колкость, но я вовремя захлопываю рот. Двум малознакомым людям не пристало разыгрывать приватную драму. Нам стоит хотя бы попытаться остудить головы. Ему, если быть точнее. Мне — только самую малость. И всё же... — Делаешь из меня крайнюю? — Всего лишь критикую за дурость. — Я не нуждаюсь в твоих замечаниях. — А я — в твоём разрешении на то, чтобы их делать. — Да ты... — и резко умолкаю, запнувшись на полуслове. Боже, и что он прицепился ко мне, будто клещ? К чёрту. Признаю: это провал. — Кто? — спрашивает с нескрываемым интересом. — Мой ответ тебе не понравится, — шепчу предостерегающе и, наконец, кручу головой в попытке найти спасительные очертания Ким Тэхёна поблизости, на что преподаватель только коротко усмехается и мрачно зыркает в сторону входных дверей. Там, за стеклянной отделкой, на поверхности которой отражаются внутренний интерьер ресторана и наши любопытные лица (ладно, только моё любопытное лицо; скопом бугрящиеся под кожей желваки Чимина выдают в нём лишь крайнюю хмурость), практически не двигаются три смазанные тени. Одна, более утончённая и низкая, предположительно принадлежит Сон Сонми; две другие, статные и высокие, — определённо, Ким Тэхёну и какому-то постороннему мужчине в тёмном деловом костюме. Я не могу разглядеть его из-за отсутствия яркого освещения на улице, но зачёсанная назад пепельная шевелюра кажется мне смутно знакомой. Они разговаривают — без излишней жестикуляции, тихо и спокойно, оставаясь на почтительном расстоянии друг от друга. Тэхён то и дело переминается с ноги на ногу, прежде чем кивнуть, принять в руки что-то, отдалённо похожее на стопку бумажных листов, и начать вглядываться в её содержимое. Однако вместо того, чтобы поинтересоваться о личности третьего собеседника, я поворачиваюсь к Чимину и неожиданно произношу: — Почему ты не пошёл с ними? Пак несколько секунд меряет меня внимательным взглядом. — А почему должен был? — Разве их беседы тебя не касаются? Пак не спешит с ответом, но ухмылка, расцветающая на его пухлых губах, — тёмная и немного язвительная. Как если бы я спросила его о чём-то до одури банальном или попросила озвучить и без того общеизвестный факт. Как если бы я специально надавила на больное. — Мне незачем присутствовать при обсуждении рабочих моментов. — Это не в твоей компетенции? — выскакивает навылет, и желание прикусить свой язык становится ещё более явственным. Но Чимин лишь смотрит куда-то вверх, потом — в сторону бара, панорамного окна, своей тарелки; делает это так демонстративно, что хочется закатить глаза. — Это всё, — улыбается он натянуто, словно произнесённые слова жалят его куда-то в живот и заставляют напрячься всем телом, — не в моей компетенции, если ты ещё не заметила. Нет, не заметила. С чего бы мне вообще это делать? Мне абсолютно плевать, какую ступеньку он занимает в коммерческой пирамиде этого бизнеса; к чему стремится, какие цели преследует, за что платит деньгами, а за что — собой. Это не имеет ко мне никакого отношения, а оттого не может быть значимым. Не то чтобы не может — не должно. С жирным подчёркиванием. С восклицательным знаком на конце. Не смей даже предполагать, будто бы мне есть до тебя дело, Пак Чимин. Это неправда. — Он так сильно боится оставлять тебя рядом со мной, — внезапно говорит мужчина, посмеиваясь. — Не догадываешься, что это может значить? Я вздёргиваю бровь. Он, должно быть, шутит. — Что тебе не стоит доверять? — делаю предположение я. — Тогда можешь не беспокоиться. Я прекрасно осведомлена об этом и без посторонней помощи. — Даже так, — тянет Чимин и задумчиво касается костяшками пальцев своих губ. — Ответ неверный, но ты можешь попытаться снова. Ведёт по ним с присущим ему магнетизмом — медленно, сминая кожу холодным металлом поблёскивающих колец. Из-под съехавшего рукава толстовки показывается плетёный серебряный браслет, свободно болтающийся на запястье; на тыльной стороне ладоней проступают выпуклые ручейки вен. — Слушай, — произношу я, поднимая глаза с большой натугой, — направь своё обаяние на кого-нибудь другого. Вон, — непроизвольно вскидываю руку в воздух, но тут же опускаю её вниз, — на госпожу Сон, например. Разве это не принесёт тебе гораздо больше пользы, чем бессмысленные разговоры со мной? — Аккуратнее, Йерим, — парирует Пак, всё так же не отводя от меня пристального взора, и дёргает уголком рта, — иначе я могу ненароком решить, что тебя это задевает. Хриплый смешок вырывается из моей груди быстрее, чем Чимин закрывает свой рот. Абсурд, подкреплённый непроницаемым выражением лица. Серьёзность на грани иронии. Что он пытается до меня донести? Пусть он правильно идентифицировал мою нервозность — проявления его дерьмового характера действительно сказываются на работе моего мозга. Пусть я слишком открыта в своих порывах. И что с того? — Для этого мне нужно как минимум заново родиться. Поэтому хватит щуриться, Пак Чимин, будто сомневаешься в моей искренности. А если ты и правда считаешь, что я тону в твоих глазах, словно в шоколадной патоке, — забудь. Я всё равно больше не позволю себе заплыть за буйки. — Вижу, вы нашли общий язык, — женский голос касается слуха и оседает где-то глубоко в моей голове. — Это хорошо, — добавляет Сонми и проскальзывает позади Пака, звонко цокая каблуками по напольному мрамору. От меня не укрывается, как она медленно, почти любовно проводит наманикюренными ноготками по лакированной спинке его стула, задерживаясь всего на мгновение — где-то посередине, на уровне мужской шеи, скрытой за тёплой тканью толстовки. А затем грациозно присаживается на своё место, кладёт ногу на ногу и просит официанта поспешить с приготовлением заказа. Она выглядит точно такой же, как и десятью минутами ранее, — до рвотных позывов привлекательной, будто бы даже поднявшийся за окном ветер не смеет путать гладкие локоны и касаться липкого слоя её броской губной помады. Поймать изменения в настроении Кима оказывается куда легче: его плечи по-прежнему распрямлены, походка — твёрдая и уверенная, но взгляд становится более ярким, словно бы в него вталкивают люминесцентную лампочку. Не такую ослепительную, как те, что горят над нашими головами, но достаточно мощную, дабы зажечь его изнутри. Видимо, случилось что-то хорошее. Документы, переданные таинственным инкогнито под одобрительный кивок госпожи Сон, теперь действительно покоятся в крепких ладонях Тэхёна. Стопка листов — гораздо более тонкая, чем мне показалось сперва, — скрыта под матовой обложкой, поэтому мне не удаётся разобрать заголовок, выведенный жирным шрифтом. Ким не спешит с объяснениями — он попросту прячет бумаги куда-то себе под бок, прежде чем мазнуть по моему лицу нечитаемым взглядом и уткнуться носом в свою чашку зелёного чая. Сделать несколько мелких глотков, облизнуть губы, заправить за ухо выбившуюся прядку волос; всё что угодно, лишь бы не смотреть в мою сторону. Лишь бы не напороться на очередной ярко-алый вопрос, пронизывающий мой взор цепочкой бесперебойных сомнений. Лишь бы успеть основательно продумать ответ. Взвесить каждый из рисков и предусмотрительно выбрать тот, что ударит наиболее щадящим откатом. — Ваша паста, мисс. — Д-да, спасибо. Остаток вечера, к счастью, проходит в более непринуждённой обстановке. Не то чтобы я начинаю чувствовать себя свободно, однако наше взаимодействие становится куда менее обременяющим, чем в начале встречи. Эмоциональные качели, на которых я ещё недавно раскачивалась с небывалым упрямством, постепенно замедляют свой ход, а Пак Чимин — невероятно, но правда! — сменяет гнев на милость. Он больше не подначивает меня на безмолвные глупости. Вместо этого мужчина без особого аппетита ковыряется в своей тарелке, изредка удосуживается принять участие в разговоре и задерживает взор исключительно на россыпи огоньков, мерцающих за окном. Прохладное равнодушие. До зубовного скрежета привычное и — отныне в этом нет никакого секрета — отвратительно показушное. Однако я проглатываю это, потому что быть такой же бесстрастной — сейчас лучший из всевозможных вариантов; рациональный, правильный. Тэхён часто касается своей рукой моего запястья, иногда придвигается ближе и кладёт её на колено. Я списываю его стремление поддерживать со мной тактильный контакт на желание продемонстрировать свою причастность. Ким как бы даёт мне понять: я здесь, милая, тебе не о чем беспокоиться. Совсем скоро это закончится. Потерпи ещё чуть-чуть — всего ничего, и мы обязательно останемся наедине. А пока что дыши полной грудью — моя мама смотрит на тебя с любопытством. Не забывай размыкать губы и натягивать улыбку, даже если она интересуется, в каком салоне ты больше всего любишь делать макияж или каков обхват твоих бёдер. Это бред, я согласен, но таковы правила хорошего тона. Хотя бы кто-то из нас должен потакать общепринятым нормам, верно? А у тебя замечательно получается. Молодец, Йерим. Так держать. — Дорогая, чем занимаются твои родители? Сон Сонми даже не пытается быть более сдержанной. Бутылка вина заканчивается, проваливаясь на дно двух желудков практически в равном количестве, и дарит ощущение лёгкости на кончиках пальцев. И вот опять: — Они, наверное, врачи? Или, может быть, занимают должности государственных служащих? По одному заезженному стереотипу на каждое предложение — впрочем, я и не рассчитывала на что-то более оригинальное. — У них частный бизнес в Пусане, — я не вижу смысла придумывать сказочные истории о несуществующих миллиардах на нашем семейном счету, поэтому решаю ответить честно. — Они торгуют изделиями из фарфора ручной работы. — Насколько масштабно? — как бы невзначай спрашивает Сонми, стряхивая невидимые пылинки со своего плеча. — Всего лишь несколько магазинчиков, но этого хватает, чтобы не испытывать финансовых трудностей. Они всецело отдаются своему любимому делу. Для меня это главное. — Это хорошо, когда ребёнок разделяет стремления своих родителей, — со знанием дела высказывается Сонми, и я чувствую, как Ким сильнее сжимает моё колено. — Уважение к семейным ценностям и традициям должно прививаться с детства, — она делает короткую паузу. — Ты хотела бы помогать им в будущем? Тэхён спохватывается, дабы что-то сказать, но останавливает себя в последний момент. Его пальцы исчезают с моей кожи, а я впервые за долгое время ловлю на себе взгляд Чимина — ровно в том месте, откуда только что беззастенчиво всколыхнулась рука Кима. — Если только они сами попросят меня о содействии, — говорю я, пытаясь отделаться от ощущения неловкости: должно быть, повадки Кима выглядят слишком безнравственными. — Тогда, безусловно, я сделаю всё, что от меня потребуется, лишь бы стать им полезной. К губам Сонми снова прилипает широкая улыбка. — Мне нравится образ твоих мыслей, Йерим. Ты очень порядочная девушка. Я принимаю неожиданный комплимент и жеманно опускаю голову в своеобразном поклоне, выражая признательность. А затем мельком гляжу на Тэхёна, пытаясь отыскать на его лице хотя бы намёк на ожидаемую сердитость. Тон голоса Сонми кажется мне странным, неоднозначным, а высказанный ею посыл — крайне двусмысленным. Но парень не выглядит оскорблённым. Он отстранённо крутит десертную ложку в креманке с ванильным мороженым и отныне не предпринимает попыток выделиться. Лишь после того, как госпожа Сон накрывает салфеткой свою тарелку, Ким незамедлительно поднимается на ноги. Пак Чимин мгновенно отзеркаливает не только его движения, но и микроскопические изменения в мимике, — видит Бог, они оба больше всего на свете желают убраться отсюда как можно скорее. К слову, преподаватель даже не удосуживается махнуть рукой на прощание. Он бросает короткий, но колкий взор в сторону Сонми, а затем подхватывает свой рюкзак и уверенным шагом направляется к выходу из ресторана. Я несколько секунд бездумно гляжу ему вслед, а когда поворачиваю голову вбок, то натыкаюсь на что-то невероятно горячее в глазах госпожи Сон. Её радужки тонут в расплавленной меди. А я съёживаюсь, покрываясь толстой корочкой льда изнутри, и замираю на месте. Восстанавливаю дыхание только после того, как женщина протягивает мне ладонь с изящным платиновым кольцом на фаланге среднего пальца. — Была рада пообщаться, — Сонми продолжает держать на весу руку, слегка сгибая её в локте, и я порывисто подаюсь ей навстречу, опасаясь показаться невежественной. — Я тоже, госпожа Сон. Я собираюсь произнести это звонко, но получается лишь жалобно просипеть — связки подводят меня в самый неподходящий момент. И снова из-за него — из-за Пак Чимина и его грёбаной спины. Из-за этого предчувствия, вдруг заполняющего меня без остатка. Словно она что-то знает. Словно видит больше, чем мне бы того хотелось. Пояс на талии давит слишком сильно — как тогда, перед долгожданным признанием в совершённых проступках. Опять этот чёртов узел. Боже, мне нужно на свежий воздух. Сейчас и ни минутой позже. Сонми больше не задерживает. Она ненадолго сжимает ладонью предплечье Тэхёна, желает ему приятной ночи и предлагает позавтракать в её скромной компании завтрашним утром. Парень натужно кивает скорее из вежливости — по крайней мере, я искренне на это надеюсь. Ведь многоточие, которым госпожа Сон завершает минувшую встречу, оставляет после себя гнетущее ощущение подневольности. Бесцельного скитания в лабиринте — без спасительной нити и контурных карт. Душное чувство чужого предубеждения, оседающего на коже. Пожалуй, авантюр на сегодня достаточно. Именно поэтому, не успеваем мы спуститься на несколько этажей вниз и ступить на мягкую ковровую дорожку пустых коридоров, я хватаю Тэхёна за запястье и мягким движением разворачиваю его к себе. Всю дорогу он что-то говорит про бутылочку шампанского, уже принесённую в номер, про фантастический вид с балкона — прямо на море, как я люблю; про гигантскую, похожую на круглый ломтик французского сыра луну и притягательный аромат духов, исходящий от выемки на моей шее. Он припадает к моему рту уже в лифте — сначала порывисто, потом — сминая губы с волнующим трепетом. Так, будто это случается в первый раз. Аккуратно ведёт кончиком носа по месту за моим ухом. Цепляет зубами серёжку. Но я по-прежнему стою на своём. — Тэ, — шепчу куда-то в его подбородок, слизывая остатки вина и влажных поцелуев со своих губ, — давай уедем? — я нерешительно поднимаю глаза и прижимаюсь к Киму как можно ближе, стискивая его талию в кольце своих рук. — Пожалуйста. У меня дома тоже есть шампанское, а луна — она везде одинаковая. На часах ещё нет даже одиннадцати. Если поспешим, то успеем вернуться к полуночи. — Что-то случилось? — с искренним беспокойством в голосе интересуется он. — Нет, просто... — Стой, подожди, — он отстраняется всего на несколько сантиметров, а потом берёт моё лицо в свои ладони — немного сжимает линию челюсти, заставляя меня смотреть прямо на него. — Это из-за мамы? Я понимаю, её поведение иногда бывает слишком вызывающим. Но всё совсем не так, как тебе кажется. Я уверен — ты ей понравилась. Дело не в тебе, она... Чёрт. Прекрати, я тебя очень прошу. Это невыносимо. Для тебя — логично, тютелька в тютельку, без зияющих дыр и погрешностей. Но моё сознание испещрено целой тонной неточностей. Словно две картинки, хаотично наложенные друг на друга, — между ними слишком много различий. Ты многого обо мне не знаешь. Впрочем, это взаимно. — Тэхён. — Да? Я тяжело вздыхаю. — Это не из-за твоей матери. — Тогда из-за кого? — интересуется, насупившись, пытаясь отыскать в моих глазах правду. А потом резко отшатывается, словно я ударяю его под дых. Глядит на меня сверху вниз, безостановочно хмурясь, — между его бровями появляется глубокая складка. — Из-за Пак Чимина? — Господи, — я натужно выдыхаю воздух сквозь сомкнутые зубы. — Конечно же нет. — Я не понимаю. — И не нужно, — жалобно произношу я, вновь сокращая разделяющее нас расстояние. — Я просто хочу домой, Тэхён. Хочу проснуться с тобой в нашей постели. Хочу самостоятельно приготовить завтрак у нас на кухне. Здесь нет никакого подтекста. Просто сделай, как я прошу, ладно? Я потом лично принесу извинения твоей матери. — Не стоит, — обрывает меня парень. — Если потребуется, я сам ей скажу. Его голос звучит значительно мягче, но в словах по-прежнему сквозит упрёк, смешанный со снисходительностью. Ким раздумывает несколько секунд, а потом ломается — с лёгким хрустом, сдаваясь практически без боя, и нервно поправляет ворот своей рубашки. — Хорошо, — скрипуче отзывается он. — Спускайся на первый этаж и подожди меня в вестибюле. — А ты? — Я кое-что оставил наверху, в ресторане, — парень нажимает на кнопку вызова лифта, и двери мгновенно расползаются в стороны. — Заберу и сразу спущусь к тебе, договорились? Я не успеваю поразмыслить над тем, что именно Тэхён имеет в виду, когда говорит о пропаже. Ким мягко подталкивает меня в лопатки, и я становлюсь к нему лицом. В последний момент замечаю: портмоне при нём, ключи от машины и телефон — в карманах брюк, это видно невооружённым глазом. Тогда что? — Договорились. Металлическая кабина беззвучно несёт меня вниз. На улице прохладно, но менее ветрено, чем на крыше. Там, стоило нам выйти из закрытого помещения, под ткань моей одежды мгновенно скользнули промозглые языки бриза. Они подхватывали стекающие по линии позвоночника капельки пота и холодили кости. Контраст температур тогда чувствовался слишком отчётливо; сейчас — больше похож на ощущение медленного погружения в воду. Шаг за шагом, сантиметр за сантиметром. Но перспектива скрасить ожидание в зоне отдыха для гостей мне отчего-то претит намного сильнее, чем дыхание апрельской ночи, отличающейся своим переменчивым нравом. Впрочем, стоит мне пересечь широкий порог парадного входа, как я быстро перенимаю её вшивый характер, словно поддаваясь велению самой природы. На деле — банально пасую, едва только шпилька моей туфли врезается в асфальтированную кладку, и в который раз проклинаю себя за слабость. Ветер треплет подол моего платья, ласково ведёт языком по ногам и забирается под юбку. Но совсем не это привлекает моё внимание. Плевать на погоду — от неё, по крайней мере, можно спрятаться в салоне авто. От Пак Чимина спасенья нет: он либо перед глазами, либо в моей голове. В своих мыслях я частенько зажимаю ему рот. Не реже — сыплю выражениями куда более обидными, чем способна высказать вслух. Мне становится легче, но ненадолго — всего лишь на какие-то крохотные отрезки времени, отдающие послевкусием мнимой свободы. А потом всё начинается заново. — Тебя слишком много сегодня. И застревает в точке перелома именно так — с его тёмной фигурой, опёршейся о лоснящийся кузов своей машины, теперь другой — отличной от той, что закрепилась за его достопочтенным преподавательским амплуа; более презентабельной и подержанной. Зажатая в пальцах сигарета. Тонкая струйка дыма, поднимающаяся в воздух. — То же самое могу сказать и о тебе, Пак. Сбегать сейчас, когда он уже успел прикипеть ко мне взглядом, — дело гиблое. Я расправляю плечи и перевожу дух. Озираюсь по сторонам, с облегчением подмечая, что вон она, припаркованная легковушка Тэхёна, совсем недалеко — в нескольких метрах, не более. Если преодолеть это расстояние и точно так же прислониться к двери, то выдерживать его выразительный взор станет намного проще. Не пройдёт и пары минут, как Ким прервёт наше раскалённое не-общение. Так что запасись терпением, Со Йерим. Любой день имеет свойство заканчиваться. — Что ты здесь делаешь? — разрезает тишину Чимин, когда я обхожу его стороной и становлюсь прямо напротив. — Люксовый номер пришёлся не по душе? Или просто решила проветриться перед сном? — А тебе не всё равно? Чимин нахмуривается. Не то чтобы я планировала ему грубить — слова вылетают из моего рта скорее на автомате. Потому что с ним нельзя по-другому. Потому что мы никогда иначе не пробовали. — Меньше агрессии, Йерим, — обрубает Пак с нескрываемым недовольством. — Я пока что не сделал тебе ничего плохого. Пока что. Ничего себе. — А собираешься? — Зависит от того, как ты будешь себя вести. Я недоверчиво хмыкаю. Лучше бы на его губах играла саркастическая улыбка, а на дне глаз привычно плескалось презрение. Ведь мне совсем не хочется придавать нашим взаимоотношениям оттенок незавершённости, что бы ни означали его слова в действительности. — Скажи честно, — на выдохе произношу я, — ты продолжаешь цепляться ко мне, потому что я — девушка Ким Тэхёна? Или есть какая-то другая причина, почему ты так сильно меня ненавидишь? Лицо Чимина меняется на глазах, а потом происходит что-то невероятное — он смеётся. Смеётся, словно бы переносится прямиком из той фотографии, где «французские балконы» и переливающиеся искорки в окаймлении угольных прорезей зрачков; смеётся немного хрипло, перекатывая во рту вибрации, и смотрит на меня с таким вопиющим потворством, что мне хочется разбить себе голову. Ведь сейчас он выглядит именно так, как точно не должен, — не для меня, не через призму растущего во мне раздражения, — привлекательно. Истлевшая сигарета, дойдя до кончиков его пальцев, опадает на землю вместе со сгустком почерневшего пепла. Чимин отталкивается от своей машины, засовывая руки в карманы, и сминает дистанцию между нами, словно листок бумаги. Он двигается неспешно, едва заметно задрав подбородок. Держит осанку прямо, вытягиваясь в спине, и продолжает сверлить меня пристальным взором. Ещё пара таких же долгих секунд — и в моём теле точно образуются дырки. — В прошлый раз ты сказала, что я к тебе благосклонен; теперь — что я тебя ненавижу. В твоём лексиконе все определения настолько противоречивы? Или ты стараешься специально ради меня? — Какой человек, такие и определения. — Я могу ошибаться, — произносит он тише, — но, по-моему, сейчас ты говоришь о себе. В отличие от тебя, я хотя бы чётко знаю, чего хочу. Мои стопы намертво прилипают к асфальту. Я опять чувствую его запах. Он ударяет мне в нос, щекочет вены под кожей шеи и норовит выжечь каждое из громких сомнений, сливающихся с гулом поющих вокруг цикад. — И чего же? Чимин намеревается было ответить — уже успевает разомкнуть свои пухлые губы, но неожиданно переводит взгляд куда-то поверх моего плеча. Его скулы становятся жёстче, рельефнее, и мужчина стремительно подаётся назад, уводя меня за собой, — так резко, что несдержанный писк застревает где-то в моей глотке. Не проходит дальше — Пак просто не позволяет ему выйти наружу, прикладывая указательный палец к моему рту. Чимин вынуждает меня нагнуться и едва не содрать коленки о шершавую поверхность дороги, прежде чем опалить дыханием мочку моего уха и жарко зашептать: — Извини, дорогая. Придётся нам снова поиграть в прятки. Мой мозг отказывается функционировать. Я растерянно пялюсь на язычок молнии его толстовки, раскачивающийся прямо перед моим лицом, и ощущаю, как обжигает ладонь мягкая кожа его запястья. Я понятия не имею, в какой момент ухватилась за него в попытке сохранить равновесие. На моих коленках всё равно остаются мелкие куски грязи. Но Чимин не выдёргивает свою руку. Он вообще не делает ничего. Просто сидит, склонившись ко мне слишком близко, и едва не кромсает мой взгляд острой линией своего подбородка. — Тэхён, подожди! Громкий оклик заставляет меня вздрогнуть. Я напрягаюсь, заслышав знакомое имя, и ощущаю, как наливается тяжестью тело. — Ну что ещё? — раздаётся усталое, а я неожиданно понимаю: Ким Тэхён находится не дальше, чем в паре метров от нас. При желании он даже смог бы уловить приглушённый звук моего сбивчивого дыхания. Если бы не второй голос, вот-вот рискующий поселиться у меня в печёнках, парень бы точно раскрыл нас быстрее, чем Пак Чимин успел добраться до соседней машины. — Говори скорее, у меня нет времени по десятому кругу обсуждать то, что и так уже давно ясно. — Не язви мне, Тэхён, — от её жесткого тона меня пробирает озноб. — Подпиши договор к понедельнику. Тогда же у тебя снова состоится встреча с дочерью господина Бэ. Я выполнила свою часть уговора — теперь твоя очередь. Если ты, конечно, и дальше собираешься на что-то претендовать. Между ними повисает зловещая тишина. В моей грудной клетке разрастается что-то похожее — невероятно пустое, ледяное, как невидимый айсберг, о твёрдую поверхность которого рушатся последние крупицы незримых надежд. Не говори. Пожалуйста, Тэхён. Ничего больше не говори. — Разве я не сделал то, что ты просила? — глухо, практически неуловимо. — Я выступил в качестве гида на прошлых выходных. Изощрился и произвёл на неё хорошее впечатление. Но мы не сдружились — чего ещё ты от меня требуешь? — Усилий, Тэхён, — своими словами Сонми как будто сдавливает меня изнутри; сминает гулко бьющееся в груди сердце и перекрывает дыхательные пути. — Тебе ничего не достанется просто так. Отвезти девочку в Тэгу, чтобы показать городскому отпрыску ферму, и не удосужиться даже поужинать с ней в ресторане — ты действительно считаешь, что это называется «усилиями»? — Я поступил так, как посчитал нужным. Мы не сошлись характерами. — Ты не сошёлся с ней из-за Со Йерим. Поэтому не стоит придумывать идиотские отговорки, Тэхён. Если хочешь, чтобы мой будущий муж доверил тебе долю нашего гостиничного бизнеса, — будь добр, следуй установленным правилам, иначе документы можешь не приносить. Ты меня понял? Раз. Два. Три. Холод на кончиках пальцев. Отмирающее чувство под рёбрами — покорёженное, безобразное, словно заскорузлый рубец. — Да. — Вот и славно, — произносит она спокойнее. — Тогда можешь идти. Кажется, я видела Йерим в холле на первом этаже — поспеши, а то заставишь её волноваться. Из моей памяти выцветает мгновение, когда Сон Сонми разворачивается на каблуках и удаляется в сторону мерцающего огнями здания — всё такого же величественного, как и она сама. Широкие окна превращаются в скопище разинутых пастей, а небо над головой выглядит таким угрюмым и бескрайним, что хочется раствориться в нём целиком. Не оставить после себя ничего — даже мокрого пятна, растекающегося по мощёной уличной кладке. Тэхён некоторое время стоит без движения, бросая бесцельные взгляды куда-то в черноту близлежащей аллеи, а потом срывается в противоположном от нас направлении. Лихорадочная поступь его шагов тонет в порыве солёного ветра, уносящего её вдаль. — Не сжимай так сильно, — слабый шёпот, сползающий от моей сонной артерии вниз до ключицы. — Сломаешь. Мои одеревеневшие пальцы всё так же окольцовывают кожу его запястья. Теперь она покрасневшая, словно измазанная в алых кляксах, и немножко вспотевшая — наверное, тоже из-за меня. Немигающий взор. Сомкнутая раковина губ. Родинка на скуле. Очнись, Со Йерим. Тебе нужно предпринять хоть что-то, иначе ты развалишься на куски. — Я... — Свалим отсюда? Что? — Что? — практически не размыкая губ. Он не собирается повторять. А я — да. В своих мыслях. Тысячу раз. Без устали, по кругу, как на раскрученной карусели. Пока голова не пойдёт кругом, а глупая сердечная мышца не остановится, окончательно сорвавшись с петель. Вдох.

Я здесь, чтобы попробовать «нас» с нуля. И если ты по-прежнему боишься протянуть мне свою руку — так пошло оно к чёрту: просто подожди, ладно? Ведь однажды твоё сердце всё равно будет биться в моей ладони.

Выдох.