Искусство обнажения

И пусть над моей головой по-прежнему не было солнца, рядом с тобой я начал сгорать дотла.

Стойкий ароматизатор в машине Чимина отдаёт эвкалиптом и перебивает застоявшийся запах автомобильной кожи. По нашим лицам то и дело струятся тёплые огоньки уличных фонарей, мелькающих вдоль грунтовой обочины. Лунное небо возвышается над чернеющими верхушками леса и кичится яркостью полуночного диска, то и дело скрывающегося за плывущим скоплением облаков — рваных и мутных, словно клубящаяся вата. Она приковывает взгляд, ложится на глаза тонкой серебристой вуалью и отрывает меня от бесцельного созерцания своих бледных коленок. Чимин ведёт плавно и уверенно. Задирает рукава толстовки практически до локтей, выставляя на обозрение тот самый браслет-цепочку, и мягко скользит ладонями по рулю. Он не удосуживается даже настроить радио — мы оба окунаемся в тишину, разбавленную лишь шумом мотора и периодическими щелчками включаемого поворотника. Чем дольше мужчина молчит, тем глубже я проваливаюсь в свои мысли. Моя голова снова становится похожа на разворошённый улей, а прилипающий к рукам телефон — на обжигающий кусок алюминия. Тэхён пишет мне каждые две минуты. Ещё с того момента, как мы покинули территорию парковки и вывернули на трассу, — сначала несколько раз звонит, терпеливо отсчитывая гудки, а затем начинает отсылать свои грёбаные сообщения. Боже мой, их там, наверное, не меньше пятнадцати — экран моего смартфона, несмотря на яркость, предварительно сброшенную до минимума, то и дело светится в темноте. Моя грудь всё ещё вздымается слишком рвано, а расфокусированный взгляд, припорошенный сумраком, тонет в череде тусклых бликов. — Когда ты уже наконец-таки отрубишь его? — подаёт голос Чимин, дергая подбородком в мою сторону. — Если сложно сделать это самой, можешь отдать телефон мне — я справлюсь с задачей намного быстрее. Кажется, его раздражает моя зажатость. Он прекрасно видит, как я наполняюсь болезненной нерешительностью. Чимин отнимает правую руку от руля и протягивает её ко мне ладонью вверх. Не смотрит — внимание мужчины всецело сосредоточено на дороге. А я несколько секунд бездумно пялюсь в его сторону, словно бы в попытке правильно расценить неожиданный жест, и вяло трясу головой. — Спасибо, — говорю я, неловко подбираясь на месте. — Но мне не нужна помощь. И машинально касаюсь пальцами его запястья. Практически невесомо. Намереваюсь оттолкнуть, отбить проявление его саркастического порыва, как сделала бы это с любым другим человеком. Однако вовремя осекаюсь: Пак Чимин — не любой. С ним сложно существовать в пределах дружеских отношений. Даже взаимодействовать, сохраняя статус обычных знакомых, — и то выходит со скрипом. Потому что он — это он. Заносчивый, высокомерный и просто до умопомрачения вездесущий. А ещё у него слишком горячая кожа. Настолько горячая, что под моей собственной, холодной и влажной, начинает непреодолимо покалывать. — Тогда разреши этот вопрос прямо сейчас, — произносит Чимин, медленно возвращая к себе руку, а затем, немного подумав, прибавляет. — Он раздражает. Пак не раз отзывался о Тэхёне в уничижительной форме, отчего на моих зубах привычно поскрипывала обида. Если бы мы оказались в иной ситуации, я бы обязательно съязвила ему в ответ, но теперь мои губы немеют и разве что подрагивают, словно от холода. — Как скажешь. К чёрту. Я сыта этим по горло. Именно поэтому я безропотно следую наставлению мужчины, стараясь не цепляться взглядом за рамки всплывающих уведомлений. Экран телефона гаснет, гаджет падает на дно сумки, а струны, стягивающие грудь, начинают понемногу ослабевать. В то самое мгновение, не больше десяти минут назад, я подалась навстречу, потому что действовала на инстинктах. Мне хотелось сбежать — неважно, с кем и куда, спрятаться за прочным тонированным стеклом, а затем просто закрыть глаза. И хоть сейчас былая уверенность рушится, словно песочный замок под языком солёной волны, я не собираюсь идти на поводу у просыпающейся совести. Пак Чимин абсолютно прав: мне не стоит возвращаться назад. Ни в каком из всевозможных вариантов. Поэтому давай, Со Йерим, будь умничкой — сделай глубокий вдох. Вот, так-то лучше. — Куда мы едем? — спрашиваю я, изредка посматривая на мужчину. — В Сеул? — Нет, — говорит Чимин. — Сперва я хочу нормально поужинать. Я хмыкаю. Мужчина битый час елозил вилкой по своей тарелке, чтобы теперь заново направиться в ресторан, да ещё и в компании той, кто систематически портит ему аппетит. Не вяжется. — Разве то, что тебе подали в отеле госпожи Сон, было недостаточно вкусным? Хотя откуда тебе знать — ты ведь даже не притронулся к еде. — Понятия не имею, — подтверждает мои догадки он. — У меня не было настроения пробовать. — А теперь появилось? — Да, — как-то устало выдыхает Чимин, бросая на меня короткий взгляд. — А теперь появилось. Но если ты хочешь поскорее вернуться домой — говори, не стесняйся. Я великодушно подброшу тебя до ближайшей автобусной остановки. Он лукавит. Общественный транспорт если и ходит, то в данный момент наверняка совершает последние рейсы: на часах всё-таки уже больше одиннадцати. К тому же, я не напрашивалась к нему в компаньоны. Именно Пак выступил инициатором нашего побега, поэтому теперь он не имеет права так просто высадить меня из машины. Я намереваюсь ответить в присущей ему манере — с насмешкой, но почему-то только болезненно кривлю губы и как-то отчаянно выдаю: — Нет, если останусь сейчас одна, то точно не выдержу и напьюсь. — А со мной не напьёшься? — он дёргает бровью. Достаточно изящно, если присмотреться внимательнее. По его лицу скользит шафрановая волна света, выразительно очерчивающая каждую деталь острого профиля. Скатывающаяся к горбинке выпирающего кадыка. — В твоём присутствии держать себя в руках станет намного проще. — Используешь меня в качестве сдерживающего фактора? — фыркает Чимин. — Скорее, отвлекающего манёвра. Я не понимаю, как он относится к моему неожиданному откровению, но Паку вдруг становится весело. Настолько, что он даже расплывается в широкой улыбке, откидывает свободной рукой чёлку и припечатывает немного небрежно, с ноткой природной нахальности: — Так себе вариант. Да что ты. Как будто я не в курсе. — Возможно, — пожимаю плечами я. — Но других у меня нет, Чимин. Его имя, вылетающее из моих уст, всё ещё кажется странным. Чи-мин. Какая-то восточная сладость с кислой сердцевиной, укутанная в пёструю мишуру. Пёструю совсем не из-за яркой внешности — Пак на девяносто процентов состоит из угрюмой язвительности; пёструю — потому что его характер не лучше рождественской хлопушки, взрывающейся прямо около носа. Только без конфетти. — Ясно, — он тянется рукой к регулятору обогрева, хотя у самого толстовка расстёгнута ровно наполовину. — Но давай сразу договоримся: начнёшь штурмовать мне мозг своим благоверным — отправишься обратно к нему. У меня нет никакого желания выслушивать что-либо об этом придурке. Идёт? — Идёт, — не задумываясь. Сегодня наши (не)желания совпадают как нельзя лучше, Пак Чимин. Мы доезжаем до пункта назначения за считанные минуты. Всю оставшуюся дорогу я безучастно оглядываюсь по сторонам, в то время как Чимин щёлкает языком и что-то недовольно бубнит, параллельно выискивая свободное место для того, чтобы припарковаться. Сон Сонми действительно выбрала идеальное место для продвижения гостиничного дела. Небольшой курортный город располагается едва ли не в пешей доступности от здания отеля. Здесь же — узкая, но уютная набережная, обитая камнем, и множество заведений корейского стрит-фуда. Несмотря на поздний час, частные ресторанчики забиты посетителями, а через просвет приветливо распахнутых дверей тянет ароматом жареных морепродуктов. Я вылезаю из машины, крепче прижимая к себе сумочку, и следую за Чимином по направлению к одной из разноцветных вывесок — броской, но безвкусной. Однако атмосфера внутри заведения оказывается весьма сносной. Даже больше — в отличие от разномастных забегаловок, которыми славятся тесные сеульские улицы, это место отличается чистотой и тематическим интерьером, а также, по всей видимости, пользуется особой популярностью среди горожан и гостей из столицы. Оно и понятно — ресторанчик расположен у самой кромки береговой линии и специализируется на приготовлении свежей рыбы. И пусть в помещении стоит непроходимая духота, людской гомон, пропитывающий каждый уголок плотно забитого заведения, действует на меня успокаивающе. — Как часто ты здесь бываешь? — спрашиваю я, когда мы занимаем свободный столик, а маячащий за спиной официант кладёт передо мной меню. — Время от времени, — отвечает Чимин, расстёгивая молнию толстовки до конца, — из-под складок тёплого материала показывается чёрная водолазка, плотно прилегающая к телу, — когда выдаётся возможность приехать в Порён. — Кстати об этом, — задумчиво протягиваю я, едва ли концентрируясь на названиях блюд, прыгающих перед глазами. — Я не ожидала увидеть тебя сегодня. Чимин бросает на меня заинтересованный взгляд, но его лицо остаётся бесстрастным. Он понимает, к чему я веду, но не спешит вдаваться в подробности. Мужчина выжидает несколько мгновений, а потом откидывается на спинку стула и расслабленно произносит: — Выбрала? На что я лишь коротко выдыхаю и, захлопнув меню, откладываю его в сторону. — Нет, сделай заказ на свой вкус. Он не видит смысла в том, чтобы спорить, а я — чтобы собирать мысли в кучу и преобразовывать их в слова. Мне совершенно всё равно, что будет подано на стол. Главное, чтобы в моём животе перестало быть так отвратительно пусто. Паста, которую я насильно протолкнула в пищевод не более часа назад, словно бы бесследно растворилась в желудочном соке, не оставив после себя ощущения сытости. Я была слишком сосредоточена на том, чтобы держать голову прямо, нежели действительно наслаждаться долгожданным приёмом пищи. Поэтому, когда Чимин заново распахивает кожаную обложку, а потом подзывает официанта, я даже не вслушиваюсь в его монотонную речь. Отстранённо рассматриваю предметы морской атрибутики и изящные дуги закруглённых светильников, прикрепленных к стенам, пока Пак не подаётся вперёд, чтобы включить газовую гриль. — Ну и, — говорит он, моментально приковывая к себе внимание. — Что ты хочешь узнать? Я прикипаю к нему неверящим взглядом. Он что, всерьёз сейчас идёт на контакт? Но не заметив в тоне его голоса каких-либо следов иронии, я распрямляю плечи и придвигаюсь ближе к мужчине — на самую малость. От чугунной решётки для барбекю, встроенной в поверхность стола, начинает подниматься тепло. — Расскажи о себе. Секундное непонимание в глазах Пака сменяется на здоровое любопытство, а обтянутый тканью торс едва заметно дрожит в немом смешке. Чимин вздёргивает бровь и наклоняет голову вбок, вероятно, силясь переварить услышанное. — Да ты сегодня просто кладезь сюрпризов, Со Йерим. — Я не шучу. — Даже если составишь на меня досье, эта информация тебе ничем не поможет. Я удивлённо моргаю и машинально прикусываю нижнюю губу, осознавая смысл его фразы. — Я спрашиваю не из соображений личной выгоды. Тэхён здесь ни при чём. — Тогда зачем? Он не меняется в лице — лишь только складывает руки на груди, словно бы отгораживаясь. Снова становится каменным, как тогда, в ресторане. Но по-прежнему не отводит от меня испытующего взгляда — терпеливо ждёт, пока я отвечу. — Потому что это нечестно, — наконец говорю я после непродолжительной паузы. — Ты знаешь обо мне слишком многое, а я о тебе — абсолютно ничего. Не думаешь, что пора сравнять счёт? — Ты в курсе, чем я занимаюсь, — напоминает Чимин. — С каких пор тебе этого недостаточно? И правда, Йерим. С каких пор? Давай, скажи ему. Ты ведь осознала это совсем недавно — где-то в промежутке между парой по международной торговле и стаканчиком кофе, купленным в понедельник по акции. А может, немногим раньше — в такси, когда он крепко сжимал в руке твой телефон, или даже до этого — в просторном офисе госпожи Сон. Прячась за тяжёлой тканью портьер и сминая его футболку своими холодными пальцами. Признай, что тебе не плевать на его мотивы. — Ты ведь не любишь, когда о твоей жизни рассказывают посторонние люди. Так поступи проще — сделай это сам. Чимин как-то тяжело вздыхает и отводит глаза в сторону, заприметив высокого официанта в выглаженной униформе, который быстрым шагом направляется к нам. Парень молчаливо, приклеив к губам ослепительную улыбку, выгружает на стол тарелки с сырыми морепродуктами и овощными закусками. Вытягивает руку, проверяя температуру над раскалившейся грилью, и удовлетворённо кивает самому себе. — Что-нибудь из напитков? Пак бросает на меня красноречивый взгляд и дёргает подбородком. — Заказывай, если хочешь. Мне ничего не нужно. А мне — нужно. И теперь пуще прежнего, потому что я больше не чувствую лёгкости в теле — она испарилась из моих мышц ещё в тот момент, когда Ким Тэхён признался в том, что действительно устроил свидание для незнакомой девушки в Тэгу. А потом окончательно развеялась в воздухе, потому что Пак Чимин тоже умеет действовать в лучших традициях персонального вытрезвителя. Вывод напрашивается сам. — Бутылку виноградного соджу, пожалуйста, — вкладывая в голос как можно больше напускной слащавости, негромко произношу я. Чужой горячий взор прокатывается по моей коже, но я запрещаю себе поворачиваться. Вместо этого вновь окликаю собирающегося отойти официанта и вкрадчиво уточняю, — а лучше — две. И лишь когда парень удаляется на приличное расстояние, я вжимаюсь лопатками в спинку стула, поправляю волосы и медленно поднимаю глаза на Чимина. А у него вид насмешливый, какой-то вызывающий, и эти искорки, хаотично пляшущие на дне графитово-чёрных зрачков, — явно не от света развешанных повсюду лампочек. — Я смотрю, идея с отвлекающим манёвром больше не актуальна? — С тобой сложно оставаться в здравом уме. — Устроишь показательные выступления — будешь ночевать на пляже. — Не беспокойся, — у меня во рту будто бы вновь перекатывается мерзопакостный шарик с сахаром. — Всё-таки показательные выступления — это по твоей части, Чимин. И едва не прикусываю кончик своего языка: салки с огнём чреваты ожогами. В неформальной обстановке Пак не раз проглатывал мои колкости. Кривился, сыпал пылким ехидством в ответ, но проглатывал. И хоть сейчас Чимин, показательно фыркнув в ответ, снова прощает мне очередную оплошность, целенаправленно выводить его из себя — идея настолько же опрометчивая, как и моё идиотское желание узнать его лучше. Сумасшествие в чистом виде. И мужчина охотно подтверждает мои догадки, выдыхая до жути правдивое: — Однажды ты доиграешься, Йерим-а, — и начинает аккуратно выкладывать щипцами склизкие тушки осьминогов на раскалённую решётку, предварительно закатав рукава. Я пытаюсь не показывать, что воспринимаю его фразу всерьёз. Но первую стопку принесённого соджу пью так, словно она может стать катализатором моего спокойствия. Совсем не задумываюсь, что делаю это фактически на голодный желудок. Сладковатая жидкость скользит по пищеводу обволакивающим теплом, а от запаха зарумянившихся морепродуктов под языком скапливается слюна. Чимин выглядит отстранённым. Он монотонно переворачивает сочные тушки, то и дело тыкает палочками в овощи и иногда рефлекторно поправляет спадающие на глаза волосы. А когда наконец-таки открывает рот, я практически верю в то, что ослышалась. Насильно заставляю челюсти прожевать кусочек маринованного помидора и прилипаю к мужчине немигающим взором. Что он только что произнёс? — Я сказал, что точно так же, как и ты, родился в Пусане, — повторяет он с расстановкой, уловив замешательство на моём лице. — Но мои родители, в отличие от твоих, не занимаются бизнесом. Они обычные трудяги без высшего образования и каких-либо перспектив, поэтому нашу семью никогда нельзя было назвать состоятельной. Я ходил в обычную школу и учился с такими же обычными одноклассниками. Единственное, что меня отличало, — это высокая успеваемость, — он усмехается и водружает локти на стол каким-то скрипучим, тяжёлым движением. — Но и она не значит ровным счётом ничего, пока всё, что у тебя есть, — это карточка на проезд да тысяча вон в кармане. Поэтому я начал танцевать. Мне кажется, что мир вокруг становится безмолвным. Щелчок — и все звуки стихают, как перед грозой. Остаётся только его голос — сбитый на несколько тональностей вниз, глубокий и мелодичный, с лёгким налётом хрипотцы. Я никогда не слышала его таким прежде. И теперь как-то рассеянно вожу ногтем по косточке на запястье. Ненароком задерживаю дыхание, когда Чимин поднимает на меня глаза, потому что в них — та самая искренность, которая способна разбивать стены. Дробить предрассудки и оголять истину. — В тот год, когда я практически жил на улице, пытаясь заработать на поступление в старшую школу, меня и заметила госпожа Сон. Она искала молодых танцоров для съёмок в рекламе, и я согласился. Именно это подразумевал Тэхён, когда сказал, что она взяла надо мной попечительство: сначала Сонми давала мне работу, а потом оплатила не только три года колледжа, но и учёбу в университете. Другими словами, — он делает короткую паузу и улыбается одними уголками губ, — если бы не она, меня бы сейчас здесь не было. Брошенные на гриль овощи постепенно покрываются тёмной корочкой по краям. Я понимаю это совершенно случайно, когда нахожу в себе силы отвести от Чимина сосредоточенный взгляд и сморгнуть пелену наваждения. Порывисто подхватываю палочки, покоящиеся на специальной подставке около тарелки с рисом, и снимаю готовую закуску с огня. — А клуб? — спрашиваю я снова, когда мы принимаемся за еду. — Как долго ты там работаешь? — Порядка пяти лет. С самого основания. — И тебе это нравится? Пак отрывается от своей тарелки и настороженно смотрит на меня из-под полуопущенных ресниц. — Не сказал бы, — натужно произносит он. — Тогда зачем ты этим занимаешься? — А зачем ты поступила в магистратуру? Я удивлённо вздёргиваю бровь. Странно проведённая параллель. — Чтобы учиться? — с чётко выраженной вопросительной интонацией на конце. — Получить диплом, стажироваться в хорошей компании, развиваться по специальности... — А если копнуть глубже? Я хмурюсь, гадая, что творится в его голове. Мои мысли всё сильнее запутываются в клубок, а наш разговор вдруг становится похожим на блиц-опрос по знанию пройденного материала. Однако, ровно как и в аудитории, поднявшись со своего места под аккомпанемент скрипнувшего стула и столкнувшись с незнакомым понятием на доске, я просто наблюдаю за изменениями в мимике Пака, а потом пожимаю плечами. — Понятия не им... — Ожидания, — перебивает он и стягивает с плеч толстовку, намереваясь избавиться от изнуряющего ощущения духоты. — Люди двигаются вперёд, потому что надеются стать значимыми и хотят, чтобы их усилия были одобрены кем-то со стороны, — мужчина кладёт вещь к себе на колени и немного оттягивает ткань водолазки в районе впадинки над ключицей. — Ты делаешь это, потому что стремишься оправдать ожидания, и неважно, кому они принадлежат. Я озадаченно провожу языком по переднему ряду зубов. Чимин говорит о психологической зависимости, и мне приходится согласиться с тем, что в его словах присутствует доля здравого смысла. За одним только маленьким дополнением. — Те, кто делает предположения о природе чужих поступков, чаще всего опираются на опыт собственных сожалений, — хмыкаю я, мгновенно улавливая отблеск в его глазах. — Не все законы, применяемые к большинству, безотказно работают в частных случаях. Выходит, описывая меня, ты говоришь в первую очередь о себе, верно? Чимин усмехается себе под нос и тянется к одной из бутылок соджу. Выверенным движением откручивает зелёную крышку и, немного пристав со стула, наполняет жидкостью мою опустевшую стопку. — Знаешь, — в голосе Чимина прослеживаются нотки иронии, — была бы ты такой же сообразительной на моих парах, могла бы претендовать на «автомат». — Да ладно, — я кривлюсь, когда смешанная с градусом сладость снова скользит по языку, и опускаю голову ниже. — Врёшь. — Конечно же вру, — незамедлительно отвечает он. — Поэтому даже не начинай надеяться на обратное, иначе единственное чудо, которое с тобой случится, — это дополнительный учебный год. И то — насчёт «чуда» я бы поспорил. Подначивает. А мне не обидно — ни капельки. Потому что Пак наконец-таки позволяет мне увидеть хоть что-то, кроме надломленной кромки света, истлевающей на его радужках, словно искры под пеплом. И хотя мне не хочется думать, чей образ он воссоздаёт в своём сознании, когда говорит о намерении добиться признания, я всё-таки не удерживаюсь — сопоставляю между собой факты. И тут же до боли заламываю пальцы. Следующая порция алкоголя обжигает куда меньше... — Госпожа Сон сказала, что её будущий муж перепишет на Тэхёна долю компании, — я шумно сглатываю, пытаясь побороть волну холода, сползающую по затылку. — Её будущий муж — это... ...потому что не идёт ни в какое сравнение с его взглядом. Он вдруг становится слишком колким, слишком пронзительным, слишком... слишком, ещё немного — и мне придётся сокрушённо зажмуриться. — Нет, он — не я. — Тогда кем ты ей... — Йерим, просто поешь спокойно, — жёстко, с примесью смертельной усталости. — Иначе отправишься домой не только загруженная ненужными фактами, но ещё и голодная. И я замолкаю, хотя слова жгутся во рту и почти просачиваются через микроскопические щёлочки между зубами. Замолкаю, потому что понимаю, что у каждого человека существует лимит чувств, которые он может выразить вслух. Критическая линия Пака начинается с упоминания Сон Сонми; моя — с идиотского желания ошибаться. Внезапного, как снежный ком, прилетающий в висок посреди лета. Такого оглушающего, что я оторопело моргаю, прежде чем выхватить у Чимина наполовину распитую бутылку соджу и щедро плеснуть содержимое в стопку. — Будешь? — Я за рулём. Боже. Где-то я уже это слышала. — Вызовешь водителя. — В Порён? — усмехается он, вновь заламывая свою эту дурацкую бровь. — Я могу заплатить. — Дело не в деньгах. — А в чём тогда? Чимин закатывает глаза и несколько секунд смотрит куда-то в потолок. Оливковая кожа на его шее натягивается, область гортани кажется более выпуклой, а под острым кадыком появляется треугольная тень. — Я не буду с тобой пить, ясно? — тоном, не терпящим возражений. — После того, как мы доберёмся до Сеула, мне ещё предстоит вернуться обратно в отель. — Зачем? — В прошлый раз ты не задавала так много вопросов. — В прошлый раз... — и запинаюсь, сбивчиво втягивая носом воздух, потому что неприкрытая провокация в его голосе становится почти кричащей. — В тот день ты тоже был другим. — Это каким же? — сталкиваясь со мной внимательным взглядом. — Более настойчивым? Я облизываю нижнюю губу и порывисто завожу выбившуюся прядь волос за ухо, выдавая свою нервозность громким постукиванием каблука о напольную плитку. — Более равнодушным. Он не должен был поднимать эту тему. Даже вскользь. Ведь теперь картинки произошедшего врезаются в мой мозг подобно грузовику, проехавшему на красный. Грудную клетку начинает подёргивать от щекотки — если бы только было возможно, я бы с удовольствием просунула руку, чтобы почесать рёбра изнутри. Но вместо этого мне приходится топить нахлынувшие воспоминания, как выскакивающую из ведра рыбу, и стараться унять постукивающую в ушах кровь. Ведь Чимин говорит: — Да неужели, — и давит вырывающийся наружу смешок. — Какое занимательное наблюдение. — Нет-нет, стой, — я машинально выставляю руки вперёд, намереваясь разъяснить истинное значение своих слов. — Я не имела в виду, что ты относишься ко мне как-то по-другому... В смысле, что дело совсем не во мне, это... — Я понял, — поспешно вклинивается в мою сбивчивую речь Пак, не сводя глаз с розовых — боже, надеюсь, это просто какая-то шутка — пятнышек, расцветающих на моих скулах. — Поэтому прекращай болтать и заканчивай уже с ужином, — он кивает на остатки съестного в тарелках. — Иначе мы приедем в Сеул только под утро. Я прочищаю горло и согласно угукаю. Всё-таки этот ресторан не наша конечная точка. Всего лишь секундная прихоть, не лишённая при этом рационализма. И хоть я по-прежнему пребываю в замешательстве из-за череды несвойственных мужчине порывов, если начну размышлять об этом сейчас — точно рискую промахнуться палочками мимо раскрытого рта и угодить влажным кончиком куда-нибудь в щёку. Или расплескать порядком потеплевшее соджу. Или ненароком мазнуть пальцами по раскалённой плите, намереваясь добраться до пузырька с соевым соусом. Вариантов, в общем-то, до одурения много. Но меня не привлекает ни один из них. В конце концов, человек, сидящий передо мной, — всё ещё Пак Чимин. Точно такой же, каким я его знаю. А если позволила себе сомневаться на мгновение, то давай — разложи его имя на слоги. Произнеси их несколько раз, медленно, со смаком пережёвывая каждую букву, чтобы окончательно убедиться: ничего не меняется. Чувствуешь? И ты не должна. С того момента, как мы умолкаем, его мобильник заходится дрожью ровно пять раз. Первый звонок раздаётся практически сразу — Чимин откусывает креветку и озадаченно хмурится, выуживая телефон из кармана. Гипнотизирует взглядом экран не дольше шести секунд, а затем бесстрастно откладывает его в сторону. На второй он даже не реагирует. На третий — неприязненно морщится. После четвёртого я приканчиваю остатки соджу, а Пак Чимин просит у официанта счёт, укладывает кофту на сгиб своего локтя и прячет смартфон в задний карман джинсов. С нами учтиво прощаются у дверей, и уже через несколько коротких мгновений над моей головой рассыпаются звёзды. Ветер, задувающий с моря, скользит по голым ногам и кусает лодыжки, но всё, что я ощущаю, — это как в кончиках пальцев покалывает от тепла. Тело становится лёгким и почти воздушным, а жёсткий ремешок туфель перестаёт натирать кожу. В белом коротком платье, постоянно задирающемся до уровня бёдер, с неоткупоренной бутылкой соджу в руке я выгляжу потрясающе. Потрясающе комично. Потрясающе нелепо. Но мне не стыдно. И плевать на изучающий взгляд Чимина, брошенный на меня исподлобья. Он хочет что-то сказать — я вижу это по выражению его лица, — но по какой-то причине не решается. И лишь когда до его машины остаётся не больше пятидесяти метров, Чимин наконец-таки сбрасывает темп ходьбы, поравнявшись со мной. — Тебе не холодно? Я поворачиваюсь и с интересом всматриваюсь в линию его профиля. — Нет, — отзываюсь я чересчур весело. — А что? — Ничего, — отрешённо говорит он, набрасывает толстовку себе на плечи и снимает блокировку с автомобильных дверей. — Залезай. Однако стоит мне примоститься на переднем сидении и потянуть на себя ремень безопасности, как барабанные перепонки царапает пятый звонок — слишком громкий и пронзительный в сгустившейся тишине промёрзшего салона. Пак достаёт телефон из кармана, но не даёт мне скользнуть взглядом по экрану — мгновенно отключает его и проворачивает ключ зажигания, заводя двигатель. — Кто это? — не выдерживаю я, проглатывая тугой ком в горле. И откуда он только взялся? — Не тот, о ком ты думаешь, — отвечает Чимин, трогаясь с места. — Поэтому можешь не беспокоиться — тебя это не касается. Если Ким Тэхён кого-то и наберёт, то точно не меня. А вот теперь-то я точно могу сказать, что мне холодно. Потому что первым, кто полез ко мне в голову вместе с вибрацией в чужой ладони, был совсем не Тэхён. Мысли о нём словно бы оказались замурованы в маленькую коробку и отложены в дальнюю часть мозга. И — боже мой! — всё это время действительно не вылезали на свет. Хотя должны были. В моём положении — обязательно. Я имела полное право вспылить и уехать. Но никакого — выкинуть его из своей головы. И что самое страшное: у меня получается. Получается каждую последующую секунду — я одерживаю победу над чем-то сокровенным, глубоким и тревожным. И чувствую себя неправильно-правильно, когда без разрешения тыкаю пальцем по сенсорной магнитоле, наполняя пространство какой-то незнакомой лирической мелодией, играющей по радио. Когда Чимин едва слышно хмыкает, но не возражает; когда я начинаю точно так же тихонько подпевать, с завидной регулярностью не попадая в ноты. Мы двигаемся по пустынной автостраде, проложенной вдоль береговой линии. Однако не проходит и десяти минут, как я прилипаю взглядом к поблёскивающему свечению, вырастающему из холмистой линии горизонта и расчерчивающему небо на ровные тёмно-синие дольки. Я вскидываю руку. — А что там? Паку не требуется много времени, чтобы понять, о чём я говорю. — Маяк, — поясняет мужчина. — Он расположен на возвышении рядом с каменной бухтой. — Ты бывал там раньше? — я поворачиваюсь к нему лицом, перекладывая бутылку соджу куда-то под бок — так, чтобы не мешалась, и кладу ногу на ногу. — Да, приходилось однажды, — кивает Чимин. — Здесь по пути? Пак отрывается от дороги и дёргает подбородком в мою сторону. — Зачем тебе? Я прикусываю губу — честно говоря, мне бы и самой хотелось это знать, но на ум, как назло, не приходит ничего дельного. Ничего из того, что могло бы послужить убедительным доводом. Поэтому я просто прошу: — Давай заедем туда ненадолго. И он, кажется, ни капли не удивлён. Но всё равно шумно выдыхает, как будто я подначиваю его на какую-то безумную выходку, и взъерошивает непослушные пряди волос. Возвращает ладонь на руль. Задумчиво толкается языком в щёку. — Я тебе что, персональный водитель? — Нет, — вырывается беспечное; там, по ту сторону окна, чуть правее от кончика его носа, раскачиваются на волнах крохотные зелёные огоньки. — Ты мне преподаватель по корпоративным финансам. И замираю, ошеломлённо хлопая ресницами, когда мужчина оголяет свои ровные зубы в улыбке. В уголках его глаз появляются морщинки, а линия челюсти становится такой острой, что стоит только протянуть пальцы — и оставишь на коже царапины. — Спасибо, что напомнила, — сдавленно смеётся он, словно кто-то наступает ему на шею, и прижимается затылком к мягкому подголовнику своего кресла. — В твоих интересах сделать так, чтобы я об этом не забывал. Тон его голоса заставляет меня поёжиться. Что он несёт? — Так это «да» или «нет»? — я вопросительно приподнимаю бровь. Но Чимин не отвечает. Он продолжает молчать даже тогда, когда мы преодолеваем ещё несколько миль, а свет от искрящегося маяка начинает поблёскивать на лобовом стекле. Я практически теряю надежду на то, что мужчина прислушается к моей просьбе, как вдруг он снижает скорость и плавно выворачивает руль. Мы попадаем на узкую асфальтированную дорогу, извивающуюся вверх под небольшим наклоном. Ряды тонкоствольных деревьев растут прямиком из укрытой зеленью холмистой почвы и тянутся ветвями к чернильному небу, а под колёсами то и дело постукивают кусочки щебёнки. Однако стоит нам выбраться из оков лесного массива, как перед глазами предстаёт необъятное морское пространство — такое широкое, что не скроешь ни за одним горизонтом. Мы минуем пустующую парковочную площадку, скорее всего, отведённую под туристические автобусы, и продолжаем свой путь по откосу из прессованной гальки. Большой грузный маяк, расположенный на соседнем скалистом выступе, похож на зажжённый факел; у самого основания, словно опора, виднеется небольшой служебный домик. Вплоть до того момента, пока Пак не глушит двигатель, остановившись на массивном каменном пласту, я жадно впитываю каждую деталь плывущего за окном пейзажа. Несмотря на то, что время на приборной панели показывает половину первого ночи, окружающее пространство не сковано сумраком — наоборот, лунное сияние ложится на землю мягким золотистым покрывалом и заходится рябью на волнах. Я выбираюсь из машины и захлопываю за собой дверь. Тело мгновенно покрывается мурашками — то ли от рваного дыхания солёной воды, то ли от бушующего в сердце ощущения свободы. Чимин следует моему примеру, засовывая руки в карманы, и тенью становится позади — не дальше чем в двух метрах от моей подрагивающей спины. — Нравится? — Да, — одними губами. — Очень. Море разбивается о скалы под моими ногами, пенится и шумит, словно охваченное ледяной лихорадкой. Властное, дикое и необузданное, оно глухо ворочается, слизывая с берега камни. Такое красивое, что захватывает дух. Моего слуха касается тихий щелчок зажигалки. Чимин закуривает, облокотившись на капот машины, и самозабвенно выдыхает закручивающиеся клубы дыма в темноту. Ветер колышет подол моего платья, залезает под ткань и развевает запутавшиеся прядки волос, но я продолжаю стоять недвижимо — у самого края. А потом закрываю глаза и жадно втягиваю в лёгкие кислород. До предела. До пустоты в мыслях. Вот так. Чтобы ничего не осталось. — Ты что, реально не удосужилась захватить с собой какую-нибудь куртку? Голос Чимина словно выдёргивает меня из огромного воздушного кокона, пузырящегося в ушах. Я оборачиваюсь, пошатываясь на высоких шпильках, и рассеянно провожу ладонями по своим предплечьям. Глупый вопрос. Он знает, что у меня не имеется при себе ничего, кроме маленького клатча да отчаянного желания совершать глупости. Такие сумасбродные вечера принято называть результатом непреднамеренных случайностей, но я не буду жалеть, даже если стихия вознамерится заморозить каждую клеточку моего тела. — Нет, но могу снова выпить. Уверена — это поможет. Мужчина затягивается, складывая руки на груди. Мажет кончиком пальца по своему подбородку. — Ты всегда такая сумасшедшая? — Только по праздникам, — пытаюсь шутить, но выходит отвратно. — И какой праздник сегодня? Я усмехаюсь и обхожу лоснящийся автомобильный кузов с передней стороны. Нагибаюсь, чтобы достать с пассажирского сидения вторую бутылку виноградного соджу, а потом оживлённо трясу ею над головой. — Честности?.. — скорее риторически, несмело, будто прикидывая что-то в уме. — Да, пусть будет так, — всё-таки решаю я, прежде чем схватиться за винтовую металлическую крышку и резко крутануть её вправо. — «Праздник честности» — хорошо звучит. Пак, посматривающий на меня искоса, лишь небрежно фыркает. — Понял, — и снова прикладывается губами к горькому фильтру. — Всегда. И вдруг отталкивается от капота. Больше не бросает на меня ни единого взгляда — направляется к заднему торцу кузова и, зажав недокуренную сигарету зубами, давит на кнопку открытия багажника. Когда дверь медленно отъезжает вверх, Чимин опирается ладонями о хромированную планку и сгибает ногу в колене. — Что ты делаешь? — Спасаю твою безбашенную натуру. Я недоумённо моргаю, вмиг преодолевая разделяющее нас расстояние, и устремляю взгляд во внутреннее пространство кузова. Прежде мне совершенно не доводилось заострять внимание на отделке салона. Теперь же я вижу, что автомобиль Чимина отличается не только вместительностью, но и запредельной дороговизной. Третий ряд сидений, обитый мягкой кремовой кожей, оказывается опущенным за ненадобностью; вдоль выпуклой боковой панели, закреплённые в специальных держателях, стоят пластиковые бутылки с минеральной водой. Мужчина протягивает руку и цепляет один из сложенных в стопку шерстяных пледов. — Держи. Я округляю глаза. — Но откуда... — Это рабочая машина, — говорит Пак, стряхивая под ноги пепел. — Она используется компанией для транспортировки важных гостей. Не сложно догадаться, о какой компании идёт речь. С женщиной по имени Сон Сонми связано слишком многое — я по-прежнему чувствую её взгляд на себе так отчётливо, что мне хочется оттереть кожу едким щелочным мылом. Однако на моём месте было бы слишком опрометчиво надеяться на то, что это сработает. Поэтому я не нахожу ничего лучше, кроме как укутаться в тёплую ткань и опереться бедром о край багажного отсека, поворачиваясь к Чимину лицом. — А твоя? — спрашиваю я. — Где она? Когда мужчина делает очередную затяжку — на этот раз последнюю, вдоль линии его скул вновь пролегают тёмные впадины. Он слизывает терпкое послевкусие табака с губ, смакуя его во рту, и топчет ботинком дымящийся окурок. — У Чонгука, — произносит Чимин, немного поморщившись. — Полагаю, тебе не стоит объяснять, кто это такой. Сама всё прекрасно знаешь. — Да, но... — мои брови ползут вверх. — Вы делите один автомобиль на двоих? — К счастью, до такого слабоумия мы ещё не дошли, — фыркает Пак. — У Чонгука мотоцикл, а твоей подружке потребовалась карета на четырёх колёсах, поэтому этот идиот умудрился выпросить у меня ключи. Так что встретишь Ким — скажи спасибо. Сегодняшним экспромтом ты обязана именно ей. Чем дольше Пак говорит, тем сильнее пухнет воздух в моей груди. И лишь когда он заканчивает, я наконец-то нахожу в себе силы как-то задушенно рассмеяться. Юри. Боже, эта девчонка даже не осознаёт, что вносит в мою действительность настолько масштабные коррективы. С момента перешёптываний в аудитории нам ещё ни разу не удалось поговорить по душам, поэтому всё, что я сейчас знаю об их отношениях с Чоном, — они развиваются слишком стремительно. Ни о самом парне, ни о проблемных чертах его характера мне не известно ровным счётом ничего. Однако то, каким тоном о нём отзывается Чимин, наталкивает меня на мысль, что Чон Чонгук не только псих, осмелившийся сдружиться с преподавателем, но ещё и удивительно настойчивый человек. — Значит, вы с ним близки? Я подношу горлышко бутылки к губам и делаю небольшой глоток. Горячительная жидкость мгновенно прокатывается по пищеводу и оседает на дне желудка крупицами приятного жара — я блаженно жмурюсь, сильнее запахивая на груди плед. Не сразу замечаю, что взгляд Чимина ползёт по моей шее, поднимаясь к ровному овалу подбородка, а затем ещё выше — задерживаясь на крохотной родинке около виска. — Не люблю отвечать на такие вопросы честно. А когда всё-таки чувствую на себе тяжесть его чёрных зрачков — вязких, словно трясина, под моим языком начинает скапливаться слюна. — Тогда соври, — пауза. — И я сразу пойму, где правда. Чимин прищуривается и склоняет голову набок. — Уверена? — Да, — не позволяя себе толком подумать. Сережка, поблёскивающая на его мочке, раскачивается в воздухе, словно маятник. — Проверим? — на грани слуха. И делает шаг навстречу. Малюсенький, совершенно несоизмеримый с полноценным движением вперёд. Мужчина буквально топчется на месте, но мне кажется, будто дистанция между нами сокращается до катастрофических размеров. Таких же катастрофических, как и мой рассудок, утекающий со скоростью накатившей на берег волны. Настолько высокой и необъятной, что, стоит ей только разбиться о подножье рифа, разрежет ослепительный свет маяка. Дрожь с новой силой прокатывается под кожей, стоит мне выпалить: — Давай, — а потом неосознанно податься ближе, ощущая, как его пристальный взгляд подпаливает мои ресницы. — Как? Отвратительная идея, Со Йерим. Самая худшая за сегодня. Ты точно сошла с ума. — Я озвучу три факта о себе, — говорит Чимин. — Твоя задача — распознать ложь. Если ошибаешься, то пьёшь так много, как только можешь за раз, — он опускает беглый взор на бутылку и тут же возвращает его к моим глазам. — Если отвечаешь правильно хотя бы на один вопрос — я выполняю любую твою просьбу. — Любую? — Абсолютно. — Идёт, — выходит неожиданно сипло, поэтому я поспешно прочищаю горло и прикусываю щёку изнутри. Практически осязаю чужое дыхание на кончике носа — горячее, ритмичное — и с каким-то маниакальным неврозом отсчитываю рваный стук своего сердца. Раз-два, раз-два. Вверх-вниз, как на качелях. Замедляясь только в двух точках — там, где амплитуда мышечных сокращений достигает своих крайних допустимых значений. — Я бы хотел, чтобы Чон Чонгук и Ким Юри расстались, — ложь или правда? Отставив от себя соджу, я усаживаюсь на выступ багажника и вытягиваю ноги, намереваясь избавиться от дискомфорта в ноющих стопах. Или чего-то ещё. Сгущающего пространство до состояния липкой жижи и вторгающегося под слой эпидермиса. Воинственно приподнимаю подбородок. — Правда. Чимин дёргает уголком рта. — Пей. Чёрт. Я была почти уверена в том, что Пак не в восторге от укрепляющейся связи своего соседа с Ким Юри — студенткой, существующей на противоположном полюсе его обыденности. Получается, он скрывается, но сознательно допускает оплошность? Рискует быть узнанным и заклеймённым? Это похоже на Чимина ровно настолько же, насколько готовность провести в его компании воскресную ночь — на меня. Абсолютный нонсенс. Бред. Но мне приходится в это поверить. Ведь мы здесь. Друг напротив друга. И море точит скалы. Грудь сотрясает разочарованный выдох, и уже через несколько секунд по моему языку струится порядком остывшая жидкость. Алкоголь скручивает спазмом глотку и ударяет в мозжечок, поэтому меня хватает всего на пару больших глотков. Я порывисто отстраняюсь от бутылки, зажмуриваясь, и опускаю голову вниз. Полная дрянь. И лишь когда судорога утихает, я смакую во рту сладковатый привкус винограда и вновь сосредотачиваю на мужчине замыленный взгляд. — Дальше. Он криво усмехается, поглубже запихивая ладони в карманы своих джинсов. — Ладно, — расправляет плечи. — Я ничего не знал о тебе до того, как мы впервые встретились в университете. На моём лице отражается тень удивления, но она тут же сменяется гримасой тревожной задумчивости. Я помню — помню в деталях, помню до жжения на кончиках пальцев и напряжённого узла в животе, насколько предвзятым придурком он показался мне тогда. Я не могла найти оправдание его поведению. Его претензиям, его категоричности. Каждой из псевдопоказательных привычек, которыми он прикрывал свой фальшивый норов в попытке заручиться авторитетом. Он выделял меня с самого начала. Втыкал палки в колёса, нагонял страх и не стеснялся демонстрировать своё пренебрежительное отношение. Пак Чимин без зазрения совести поступал так, как ему — даже учитывая разницу в рангах — абсолютно не следовало. Но теперь мозаика складывается воедино. — Ложь. — Пей. Я вскидываюсь, не обращая внимания на скользящий по спине плед. Что? Этого не может быть! — Но ты... — открывая и закрывая рот, будто выброшенная на сушу рыба. Он лукавит и должен признаться в этом прямо сейчас! — Пей, — тон его голоса становится твёрже. — Это правда. Я окончательно сбрасываю с плеч ткань и, не отдавая отчёт своим действиям, протягиваю руку, чтобы вдавить наманикюренный ноготок мужчине в верхние рёбра. — Ты же был знаком с Тэхёном! Пак тяжело вздыхает и резко перехватывает меня за запястье. — С Тэхёном — да. Однако о твоём существовании я не имел ни малейшего понятия. В груди что-то надламывается, когда он проводит большим пальцем по выпирающей костяшке. Ненамеренно — конечно же нет: мужчина никогда бы не прикоснулся ко мне по-другому. Его челюсти стиснуты, брови сведены к переносице. Пак Чимин — трезв. — Пей. Поэтому его тёплая кожа, греющая мою собственную, — это невозможность в квадрате. — Отпусти, — едва слышно. И Чимин повинуется. Отстраняется и с любопытством наблюдает за тем, как я хватаю бутылку, прикрываю веки и запрокидываю голову. Мне плевать, какой он видит меня в этот момент. Я проигрываю ему по всем фронтам, но отчего-то не испытываю раздражения. Смущение, растерянность, неопределённость — да, но не раздражение. И это сбивает с толку. Он сбивает. Но если ему это нужно — пусть утонет в ощущении превосходства. Я последовала за ним не ради того, чтобы отстаивать остатки своей гордости. Мне просто не за что больше бороться. Мои мысли — сущий овраг. Я провожу тыльной стороной ладони по губам, совсем не по-девичьи шипя ругательства сквозь плотно сомкнутые зубы, и смахиваю со лба чёлку. — Последний, — говорю я, приказывая себе соображать ясно. — Давай, ты всё равно уже победил. Чимин смотрит на меня так, будто наконец обретает возможность распознавать лица. Его глаза — тёмные-тёмные, как беспросветно чёрное полотно, как вода на глубине, как разверзшаяся бездна — вдалбливаются в мои зрачки и кромсают что-то на дне. Вдоль моего позвоночника проходит разряд тока, когда мужчина неторопливо, словно в замедленной съёмке, подходит ближе и нагибается, вдавливая руки по обе стороны от моих бёдер. Взбухшая венка на его шее подрагивает в такт моему сорванному дыханию. От щёк мгновенно отливает кровь, скапливаясь в тугую пульсацию у висков и смазывая жаром затылок. Ветер, несущийся на нас прямо с расплывчатой черты горизонта, стучит в прорезях автомобильных окон и гудит в ушах, но Пак Чимин оказывается намного громче. — Я ненавижу тебя, — раскалённым шёпотом в пунцовые губы. — Правда или ложь?