Искусство обнажения

Из сна меня вырывает назойливый рингтон телефона. Я зажмуриваюсь, недовольно заелозив на кровати в относительной прострации — тело пробуждается неохотно, и на автомате начинаю шарить рукой вокруг себя, пытаясь нащупать вибрирующий мобильник. Звук исходит со стороны тумбочки. Я с трудом разлепляю глаза, чтобы случайно не вывернуть какую-нибудь конечность, пока тянусь за трезвонящим гаджетом, а потом с тяжёлым вздохом заваливаюсь обратно на подушку и почти вслепую тыкаю на значок принятия вызова. Кому я там понадобилась с утра пораньше? — Да? — Йерим, привет! Ты? Нахмурившись, я отнимаю телефон от уха, дабы сосредоточить плавающее зрение на цифрах, высветившихся на экране, но поняв, что вижу данную комбинацию впервые, возвращаю мобильник на место. — Я, но… А кто спрашивает? — Ой, как хорошо, что хоть до тебя я всё-таки дозвонился! — вдруг громко и воодушевлённо восклицают на том конце провода. — Ты не представляешь, как я рад тебя слышать! Ужас, если бы ещё и ты не взяла — это был бы полный провал! Я растерянно моргаю. Голос говорящего — вот эти мягкие, но звонкие нотки — кажется мне смутно знакомым, однако голова настолько пуста, что ничего конкретного не приходит на ум. — Извините, я... могу всё-таки узнать, с кем говорю? — А, блин, — спохватывается он. — Да Чонгук это, Чонгук! — со смехом. — Помнишь такого? Я снова моргаю. И снова — растерянно. Чонгук? — Помню. Но абсолютно не помню, как и когда поделилась с ним своим контактом. — Прости, такое ощущение, что я тебя разбудил… Мне пришлось попросить у Юри твой номер, потому что до Чима фиг достучишься, а у меня тут немножечко караул. Уже час в «сэвен-элевен» штаны просиживаю, не знаю, как быть. Если серьёзно, я долго не решался набрать тебя, но выхода нет — вечером, как назло, ещё куча дел: съёмка с одной девочкой, репетиция, а я малёк накосячил и... — Стой, — перебиваю я, едва поспевая за чужой оживлённой речью. Из-за того, что парень тараторит пулемётной очередью, а я ещё не полностью пришла в себя после пробуждения, смысл его фраз просачивается через меня, точно сквозь сито. — Не спеши так, умоляю... Тоже рада тебя слышать, но я и правда только проснулась, поэтому слегка торможу. Может, повторишь всё заново? — Значит, я был прав, — сокрушается Чон, судя по характерному звонку, с которым открываются двери в упомянутый им супермаркет, действительно кукуя где-то внутри. — Прости, — повторяет жалобно и, дождавшись, пока людской гомон на фоне стихнет, добавляет: — Я не хотел вас тревожить, но у меня реально форс-мажор. — Да прекрати, всё нормально. Так что с тобой случилось-то? Какой форс-мажор? — Короче, я ключи от дома потерял, пока мы вчера тусили, — тяжело вздохнув, признаётся он. — Мне срочно нужен Чимин, поэтому я тебе и звоню... Он ведь с тобой, верно? Передашь ему трубочку? Или он всё ещё спит? Не удивлюсь, если спит. А то глухомани кусок… Сто процентов опять поставил телефон на беззвучку, чтобы продрыхнуть до вечера. — Кто это? Сиплый голос — такой же сонный, как и у меня, раздаётся совсем близко, тем самым перекрывая пламенное тарахтение из динамиков. Я резко поворачиваю голову, замирая в секундном оцепенении, и какой-то потайной рычажок, отвечающий за осознанность, внезапно звучно щёлкает в мозгу. Чимин. Конечно, естественно — не от балды же его друг упомянул то, что не собирался беспокоить именно «нас». Заспанный, потрёпанный, с милым розоватым следом от подушки на щеке. Мужчина лениво перекатывается на бок, попутно натягивая одеяло до подбородка, и наблюдает за мной из-под полуопущенных ресниц со смесью любопытства и опасения. Не иначе как различил своё имя, весьма отчётливо вырвавшееся из уст собеседника. Из-за солнца, играющего бликами на наших лицах, ободки его радужек искрят тёплым янтарным блеском. — Это Чонгук, — подавив странное ощущение, возникшее внизу живота, поясняю я и, предварительно бросив парню на линии краткое «подожди», продолжаю: — Он не смог до тебя дозвониться. Говорит, что потерял ключи от вашей… квартиры, вроде бы. Да, квартиры. И что ты ему очень сильно нужен. — Чего? — приподнимает брови Пак, видимо, тоже пока не особо способный переваривать информацию, как полагается, — с первого раза, и переводит мутный взгляд на телефон в моей ладони. — Не понял, в каком смысле — потерял? — Понятия не имею. В прямом, наверное. — Дай-ка мне его сюда. Не успеваю я сообразить, как из руки мгновенно пропадает сотовый. Чимин не отодвигается от меня — наоборот, располагается удобнее для нас обоих, когда я несмело подползаю ближе, практически утыкаясь кончиком носа в его предплечье, и даже не скрываю своё очевидное намерение подслушивать. Однако на друга, смирно умолкшего где-то там в ожидании, его благосклонность явно не распространяется. — Ты что, в клубе не только совесть вчера проебал? — как я и предполагала, не церемонится он, только вот в голосе всё равно лишь слабые намёки на сталь — как следует и отчитать-то не выйдет. — Какие ещё ключи, Чон? Ты за своими вещами совсем не следил? Пак сжимает пальцами переносицу, а потом криво усмехается. Я толком не разбираю, что за саркастичная шпилька ему там прилетает, — помехи мешают нормально расслышать, но догадываюсь, что парень на линии тоже не прочь отстреляться крепким словцом. — А ты ещё доказывал мне, что зря я у тебя на сохранение бабло забираю, — продолжает занудствовать мужчина. — Не язви давай, а гугли цены на электронные замки, балбес. Запарился уже с тобой. Ну, или к девушке своей переезжай... Хотя не факт, что от неё тебе пиздюлей получать будет приятнее, чем от меня. Я заинтересованно поднимаю голову. Чёрт с ними, с «баблом» и «пиздюлями». К своей девушке — это он про Юри, что ли? — Окей, если всё так плохо, значит, не переезжай, — сдавшись под целым шквалом эмоциональных реплик в ответ, соглашается Пак и утомлённо цокает языком: друг продолжает о чём-то запальчиво трещать ему в ухо. — Да пошутил я, угомонись. Я предупреждал тебя, что такое объяснение не прокатит, так что прекрати ныть и займись поиском замка. Всё равно ты весь вечер себе, считай, освободил... Чимин закрывает тему моей подруги — а я уверена, что речь шла о ней, — так же быстро, как и открыл. Чон рассказывает ему что-то, то и дело заставляя мужчину хмуриться и изредка бросать односложные фразы, а мне только и остаётся, что бездумно внимать обрывкам диалога да тайком обводить взором линию чужого профиля: от острого среза челюсти до мягкого, изящного контура губ. И чем дольше длится их разговор, тем ярче проступают картинки прошедшей ночи в моей памяти. Вот мы ударяемся в откровения, и я вывожу его на эмоции; вот наши рты сталкиваются, и я чувствую, как моё сердце подпрыгивает к горлу, словно порываясь толкнуться к нему вместо языка. Вот он одержимо пальпирует мои слабости, сгребая с кожи и дрожь, и влагу. Вот шепчет о том, что хочет; вот я шепчу, кажется, то же самое, но несколько позже — в состоянии, когда уже можно нести всё, что угодно, когда любая прихоть прощается, а из стонов вымывается стыд, потому что сейчас он самый близкий, самый тёплый, самый... Не знаю. Я не знаю, что делать дальше. Чего во мне больше: облегчения от осознания, что мужчина не вскочил вместе с восходом солнца, дабы побыстрее смотаться, или напротив — напряжения от того, что нам придётся взаимодействовать ещё какое-то время. Первое я бы, вне всяких сомнений, расценила как точку, окончательную и бесповоротную; второе же растекается по телу хорошо знакомым волнением, потому что в башке моей настоящая каша, а попробовать просчитать его действия — всё равно что ткнуть пальцем в небо. Пак однажды уже помог мне промахнуться мимо звезды, так что теперь я даже не помышляю о том, чтобы сыграть с ним в астрономов, — гораздо надёжнее будет создать видимость спокойствия. Не донимать его как-нам-быть взглядом, не донимать такими же зудящими мыслями себя. Ведь если он захочет разрушить нас — он разрушит. Я должна была понимать, на что соглашаюсь, когда раздвигала перед ним ноги. Я должна была учитывать, что нас нужно ещё построить. — Йерим? Мужчина привлекает к себе внимание внезапно. Он смотрит на меня, по-прежнему не отрывая смартфон от уха, и чего-то молча ждёт. Я глупо хлопаю ресницами, отстранившись. На лице — выражение полной невозмутимости, лишь во взгляде читается мозговой штурм: интуиция подсказывает, что мне задали какой-то вопрос. — Что? — Я спрашиваю, ты голодная? — повторяет он, но тут же отвлекается, шикая на какой-то ехидный комментарий из трубки. — Да понял я, напишу! — и, торопливо скинув вызов, заново обращается ко мне: — Определись, что будешь кушать, Йерим. Я скажу Чонгуку, и он купит по дороге сюда. — Чонгук приедет? Чимин возвращает мне телефон и, шмыгнув носом, зарывается мятой мордашкой в подушку с таким видом, будто и не просыпался вовсе. — Да, приедет. Недалеко здесь околачивается, потому что не смог попасть домой, а вторые ключи у меня, — приглушённым ворчанием в наволочку. — Ну, насколько я помню, а то фиг его знает... мало ли, тоже потерял. — Не потерял, они в прихожей. Я уверена, что видела их, когда ты всё вытаскивал из карманов. — Надо же. Какой я молодец. — Ага. И хмыкаю. Естественно, он молодец. Молодец, что решил завалиться именно ко мне. Не утверждаю, но вполне вероятно, что продолжи он вчера своё этиловое рандеву — и они бы сейчас с другом на пару входные двери целовали. — Так чего, через сколько Чонгук будет? — Минут через сорок, наверное. — Ладно, тогда передай ему, пожалуйста, что я хочу пульгоки с кимчи, рис и... м-м, омлет, — озвучиваю я первое, что приходит на ум. Всерьёз маяться с выбором мне недостаёт ни фантазии, ни бодрости. — Кофе пусть не берёт. Я целую пачку растворимого купила, его на всех хватит. И по вкусу мне понравился — почти такой же, как в кофейне. Любишь кофе? — Люблю, — мужчина расслабленно закидывает на меня руку, и я в тот же миг подбираюсь, невольно задерживая дыхание. — Но куда больше люблю, когда мне дают выспаться с утра. Хотя бы в свой законный выходной. Можно? — Кстати, об этом. Держу в курсе — на часах три часа дня, Чимин. — И что? У тебя какие-то планы? Он крепче перехватывает меня за талию и подтаскивает чуть-чуть к себе. Как бы невзначай — намёком на то, что ничего страшного не происходит, что с ним тоже можно чувствовать себя комфортно, если забыть про наш нашумевший бэкграунд. — Планов нет, но скоро приедет Чонгук, а нам надо его встретить, — говорю я и послушно подаюсь мужчине навстречу, проскользнув ладонью к его голой спине. В животе слегка тяжелеет от неуверенности, однако приятный мандраж, рассыпав мурашки по телу, — он ведь сам подстёгивает меня на это! — здорово скрашивает сомнения. Чимин не подаёт признаков жизни — лежит с закрытыми глазами и молчит, позволяя мне прилипнуть к его торсу как банный лист. Но вскоре тишина затягивается, и это побуждает меня тихонько окликнуть его снова, чтобы напомнить: — Чим, завтрак. Ты же не забыл? Сказал, что напишешь... — Обед, — поправляет он лениво. Сто процентов — и ресниц не разомкнул. — Хорошо — обед. Тебе подать телефон? — Забей. Сам возьму. Я роняю согласное «окей», не отрывая лба от его груди. Мне не принципиально: сам — так сам. Правда, выпытай я заранее, что к его «сам возьму» фактически следует приплюсовать «и не рыпайся, иначе раздавлю», скорее всего, подумала бы дважды. Мы переворачиваемся вместе: я — на спину, он — с бока на живот, пытаясь добраться до тумбочки и снять свой мобильный с зарядки. От неожиданности я не издаю ни звука, только замираю вся, скованная близостью и ощущением твёрдого — конечно же, блин, и чему тут вообще удивляться? — паха, которым он беззастенчиво прижимается к моему бедру. Обнажённому, между прочим. Из-за духоты в квартире (ночью я убедила себя, что причина именно в этом) единственное, что я надела перед сном, это тонкие шёлковые трусики да футболка, некогда пропитавшаяся запахом совсем иного человека. Последняя, благодаря мужчине, уже давно задралась выше уровня талии и оголила нижние рёбра. Бельё же пока остаётся неприкосновенно, однако я бы не ручалась ни за свою, ни за его сохранность: слишком уж долго, вопреки щекотливому положению, Пак возится с проводом. — Эй, прекращай, ты тяжёлый! — кряхчу я ему в ключицу, вся покрывшись румянцем: эту горячую плёнку, налипшую на лицо, просто невозможно не почувствовать. — Слезай давай, сказала же, что могла и сама подать... — Охренеть, — словно и не слыша меня вовсе, выдыхает он. — Тринадцать пропущенных и двадцать семь сообщений. Не знал бы причину — решил бы, что кто-то умер. — Сейчас умру я, Чимин. Хватит дурачиться, это не стоит моего здоровья! И едва не добавляю — «ментального». Потому что физическое, если верить статьям на женских форумах, он уже поправил мне недельки так на две-три вперёд. — Что там? Кимчи? — как ни в чём не бывало уточняет мужчина, но с меня всё-таки скатывается: то ли действительно понял, что я на грани того, чтобы попрощаться с рёбрами, то ли тычок в бок посодействовал — не знаю. Главное, что мои кости целы и во рту больше не пересыхает, остальное — мелочи. Чимин трёт веки тыльной стороной ладони. Снова шмыгает носом — вентилятор мы вчера, что ли, передержали? — и начинает стучать пальцами по экрану, печатая сообщение. Ни грамма нервозности. На него поглядеть — спокойный как удав. Хоть на практику медитации дзена записывайся, честное слово. — Да, кимчи, — подтверждаю я, воровато скользнув по нему взглядом. — И пульгоки с рисом. — Написал уже. — Тогда омлет. Мужчина кивает и, пополнив чат с другом новым «облачком», сразу же отбрасывает телефон в сторону. — Всё, — подытоживает он, одновременно с тем пропихивая одну руку под наши подушки. — Давай спать дальше. — А что с Чонгуком? Сорок минут — это мало, Чим. По-хорошему, вставать бы уже… — Через двадцать встанем. Я подтягиваюсь и устраиваюсь макушкой на его предплечье. Соблазн заново провалиться в сон растёт как на дрожжах, но внутренний голосок решительно гнёт свою линию: надо поскорее подняться, чтобы успеть привести нас в порядок. — Точно двадцать? — Можно тридцать. — Нет уж, — посмеиваюсь, невольно представив, как же сложно ему, должно быть, с таким подходом появляться вовремя на своих же парах по средам. В отличие от нас — кое-как выстроивших режим студентов, мужчина совмещает учебное расписание с работой в клубе — неважно, кем именно. Такой график даже на словах звучит изматывающе — ума не приложу, как Пак справляется с ним на практике. Поэтому я предлагаю: — Двадцать... Нет, пусть будет двадцать пять. Но это максимум, — в действительности торгуясь больше сама с собой, чем с ним. — Ты засыпай, а я лучше просто подремлю, ладно? И разбужу тебя чуть позже. — Как хочешь. Чимину хоть бы хны. Он не двигается — только губы еле-еле размыкает, переговариваясь со мной в полусне. Дыхание его постепенно становится глубже, сердцебиение ровнее, и даже слепящий солнечный свет, сочащийся из окон, не мешает ему медленно уплывать из реальности. Тогда как я, напротив, пытаюсь с ней свыкнуться. Не отвергать — впитывать, погрузившись в кисель из самых разных эмоциональных фактур. Не вникать, красивая то иллюзия или же вполне себе естественные метаморфозы: этой ночью мы были настолько близко друг к другу, что избегать прикосновений сейчас, по меньшей мере, выглядело бы по-детски. Мужчина не видит ничего зазорного в том, чтобы обнимать меня, из чего я делаю вывод, что бояться пока нечего. Беспокойство, накатывающее прежде волнами, понемногу стихает. Приглушённые звуки, доносящиеся с улицы — свист автомобильных шин, тихая музыка из ресторанчика, что расположен чуть выше на холме, шум голосов, — странным образом расслабляют, и я чисто механически, будучи уже достаточно убаюканной для безотчётных поступков, перекладываю голову на чужую мерно вздымающуюся грудь. Двадцать пять минут — таков был уговор. И я искренне верю в то, что не допущу ни единой минуты «сверху». Однако следующее, что тревожит мой слух, это раздающийся где-то за стенкой стук. С паузами, сквозь толстый налёт дрёмы — будто мираж: то долетит призрачным «тук-тук», тут же забывшись, то возьмёт передышку, но уже спустя мгновение раскатится снова, куда громче и дольше. Я подскакиваю на постели в ту же секунду, как осознаю, что мне не мерещится. Осматриваюсь, потратив какое-то время на то, чтобы прийти в себя, а затем — стук как раз повторяется — поспешно выпутываюсь из горячих объятий и, выругавшись себе под нос, пулей вылетаю из-под одеяла. Мы проспали. Нет, не так — это я проспала. Разнеженная жаром мужского тела, я всё-таки отключилась и прошляпила, как минимум, дважды по двадцать пять минут. Логично, что теперь напяливать короткие чёрные «велосипедки» — первая вещь, попавшаяся мне на глаза, — приходится прямо на ходу; благо, я их вообще отрыла, не устроив характерный бардак на полках. В прихожей, наконец-то перестав двигаться вприпрыжку, я цепляю с тумбочки обыкновенную резинку для волос и, собрав спутанные локоны в высокий хвост, без промедления берусь за ручку входной двери. Порыв сквозняка, внезапно облизнувший мои босые стопы, прыскает по позвоночнику стайкой зябких мурашек: судя по всему, на улице не только ветрено, но и немного прохладнее, чем вчера. — Чонгук… чёрт, прости-прости! — выпаливаю я, едва завидев замершего на пороге парня, — тот так и застыл с занесённой рукой, не успев в очередной ударить костяшками по полотну. — Я не уследила за временем... Давно здесь ждёшь? Чон разжимает ладонь и, спрятав её в карман штанов, расплывается в добродушной улыбке. — Привет?.. — Привет. Блин, да что я спрашиваю — ты наверняка уже целую вечность тут стоишь... Извини, мы правда не специально! — сетую я, виновато опустив глаза. — Думали, что встанем без проблем, а получилось... Ой, заходи, пожалуйста, чего я тебя в проходе-то держу, — и тут же делаю широкий шаг в сторону, призывно дёрнув подбородком. — Да не парься ты так, я не в обиде... — стушевавшись, заверяет Чон, но моё предложение всё-таки принимает, проходя в квартиру и бесшумно закрывая за собой дверь. — И это мне надо перед вами извиниться, — продолжает он, укладывая пакет с множеством пластиковых контейнеров, глянцем просвечивающих через полиэтилен, на пол. — Заявился сюда, считай, без приглашения... Чим как, спит ещё? — А ты как думаешь? — интересуюсь я со смешком и, обойдя парня, залезаю в комод, дабы отыскать пару новеньких гостевых тапочек. — Десятый сон видит, конечно. Поговорил с тобой и сразу же завалился обратно спать. — М-м. Ну, в целом, это очень в его стиле... — протягивает он, судя по лукавой интонации, при этом ухмыльнувшись. — Тогда чего, ты сама отдашь мне ключи? Или не знаешь, где они лежат, и нам придётся его разбудить? Я оборачиваюсь, сжимая в руке шуршащую упаковку. Чонгук топчется на коврике, не смея ступить дальше. Как вкопанный — не разувается, ничего; лишь наблюдает за моими действиями, и я только сейчас, внимательно присмотревшись, замечаю все детали, его внешнему виду совсем не свойственные. Он что, под каток угодил, пока к нам добирался? Откуда на его миловидном личике столько жутких припухлостей? — Ты не останешься? — Я? Да нет, что ты! — словно я спросила какую-то невероятную глупость, живо откликается парень и нервно вертит головой. — Я же по башке потом получу, какое «остаться»? И без того навязался, когда вы тут вместе, и... Короче, ты поняла, — он деликатно откашливается, а я ощущаю, как ком смущения встаёт поперёк горла, мешая нормально вздохнуть. Мне и без уточнений ясно, к чему он клонит. Не то чтобы я собралась отрицать очевидные вещи — вовсе нет, да и смысла в этом ноль: в то, что между мной и мужчиной, учитывая факт пробуждения в общей постели, накануне не произошло близости, всё равно никто не поверит. Но тем не менее. Окей, был у нас секс — и что с того-то? Почему Чон решил, что ему должно неизбежно прилететь от друга? И вообще, с какой это радости в доме, где по-прежнему я хозяйка, без моего согласия может кому-то прилететь? — Если это единственная причина, по которой ты хочешь поскорее уйти, то возьми, — и впихиваю ему одноразовые белые тапочки, не обращая внимания на то, как округляется в безмолвном возражении чужой рот. — Чимин, между прочим, спокойным был, когда ты ему обо всём рассказал. Думаю, он сам бы тебя встретил, если бы ему было не пофиг, посидишь ты с нами или нет. Поэтому, — закончив с аргументами, я наклоняюсь и, подхватив пакет с ароматным съестным, с интересом заглядываю внутрь, — как по мне, нет поводов для беспокойства. Ты, кстати, столько всего накупил... Вау, как вкусно пахнет! А что вот это такое, в белой упаковке? — Кольца кальмаров в кляре, вроде бы... — высунувшись из-за моего плеча, растерянно роняет Чонгук, скорее всего, только примерно распознав, на что я там показываю: судя по озадаченному лицу, парню всё ещё требуется время, чтобы так лихо переключиться с темы на тему. Чего не скажешь обо мне. Я порхаю из коридора на кухню воодушевлённая до предела: снеки, которыми мы с ребятами перебивались вчера, не сошли за нормальный ужин — так хоть с обедом мне сегодня повезёт. Я водружаю пакет на массивную кухонную тумбу, по очереди достаю надёжно закрытые коробочки с едой и одноразовые столовые приборы, на ходу прикидывая, сколько тарелок нам понадобится для каждого из приготовленных блюд. — Мне показалось, вы совсем мало попросили, так что я заказал чуть больше, чем должен был... Чонгук, всё-таки сменивший кроссовки на врученные ему домашние тапки, тихонько встаёт рядом и награждает меня, повернувшуюся на источник звука, по-настоящему тёплым взглядом. — Ты всё правильно сделал, — говорю я и залезаю в подвесной шкафчик, выуживая оттуда сразу несколько керамических мисочек. — Спасибо тебе за это. У меня только шоколадные кексы со вчера остались, в холодильнике мышь повесилась... Ты хочешь, кстати? Могу разогреть. — Что? — опешив, выпучивает свои оленьи глаза он. — Мышь? — Кексы. Я прыскаю со смеху — звонко и весело, искренне умилившись чужой наивности. Чон, осознав свою оплошность, стыдливо прикрывает ладошкой лицо, однако по затрясшейся грудине заметно, что парень тоже хихикает: пускай и сдержаннее моего, но не менее задорно. — Прости. У меня всё ещё плохо работает соображалка. — Прости, — вторю ему я, не прекращая улыбаться. — По тебе видно, что ты ещё не отошёл после вчерашнего. — Так ужасно выгляжу? — Не сказала бы, что прям ужасно, но... — Но под холодный душ тебя засунуть не помешало бы. Сварливый голосок — куда выше, чем у предыдущего оппонента, подпрыгивающего сейчас на месте точно так же, как и я, — внезапно вкручивается в уши, погасив желание дурачиться на корню. Я давлюсь собственным смешком, как только перевожу взор на появившегося в гостиной мужчину. Тот, в своей уникальной небрежной манере привалившись плечом к дверному косяку, красуется на пороге спальни и, скрестив руки на груди, изучает нас фирменным прищуром своих тёмно-карих глаз. Чонгук отмирает первым. — О, Чимин! — Что за кексы там такие волшебные, что ты их всем впарить пытаешься? — проигнорировав нервное восклицание друга, обращается ко мне Пак. И весьма однозначно усмехается — я, невольно прилипшая взглядом к рельефу его обнажённого живота, спешно вскидываю глаза. — Мне оценить не предложишь? Я мысленно отвешиваю себе оплеуху и, на автомате скомкав уже пустой пакет из-под доставки, вновь расплываюсь в непринуждённой улыбке. — Предложу. Просто ты не похож на человека, которому нравится сладкое. — Чимин-то? — с удивлением встревает Чон и, коротко хохотнув, отмахивается. — Да брось. Он и торт в одиночку слопать может. — Правда? Недовольный цокот, послышавшийся со стороны мужчины, служит мне ответом. Пак ведёт подбородком, неотрывно глядя на Чонгука, из-за чего последний, притворно поёжившись, корчит жалобную моську. — Это что, был секрет? — Нет. — Тогда чего ты так пялишься на меня? — Ничего. Сюда иди, Иуда. — Кто-кто? — Мне в рифму ответить? — Всё, понял. А к тебе идти зачем? — Затем. — Ну зачем?.. — канючит Чонгук, пристроившись поближе ко мне, как будто в поисках материнской защиты. — Я ни в чём не виноват, и вообще — меня заверили, что ты сегодня не кошмаришь людей. Йерим, скажи ему, — последнюю фразу он произносит уже шёпотом, слегка наклонившись, чтобы слышала только я, но не переставая с опаской глядеть на хмурящегося друга, — чтобы не бил меня. — А он тебя когда-то бил? — Чонгук. — Да хорошо-хорошо, иду я, не кипятись... Чон сдаётся, без какого-либо энтузиазма отлепившись от тумбы, на которую опирался до этого, и, явно намеренно зашаркав тапочками по полу, начинает медленно плестись по направлению к моей комнате. Я сталкиваюсь с Чимином глазами. Не ищу — он находит меня сам. Притягивает магнитом, едва только Чонгук демонстрирует мне свой кудрявый затылок. По мужчине нельзя сказать, что творится в его голове. Он не зол и не раздражён — определённо, нет, но выглядит отрешённым, словно не способным собрать мысли в кучу, а оттого балансирующим между серьёзностью и иронией. В лёгких резко становится тесновато, однако я выдерживаю наш зрительный контакт, не стирая с губ мягкой полуулыбки. Сам же Пак, будто внезапно очнувшись, одним быстрым движением ловит друга под локоть, не давая тому вальяжно прошествовать мимо, в спальню, и вдруг осторожно интересуется: — Он ведь может? — возвращая ко мне взгляд. — Зайти туда, — и показывает за спину большим пальцем, приковывая моё внимание к дверному проёму. Мы убрались за собой вчера. Вернее сказать, нам и убираться-то толком не пришлось — я даже не шарилась в кровати, пытаясь найти куда-то пропавший пакетик из-под презерватива, потому что он оказался скинутым на пол вместе с одеждой. Всё остальное тоже было на виду, и мужчина наверняка помнит, что никаких следов мы после себя не оставили. Тогда зачем он спрашивает? Из вежливости? — Конечно, может, — я киваю. Все вещи, не предназначенные для посторонних глаз, всегда спрятаны на самых дальних полках. — Идите, я покушать пока разложу. Сахар кому-то в кофе добавлять? — Мне не надо. Чонгуку две ложки. — Невероятно. Ты знаешь, сколько сахара я кладу в кофе? Чон притворно изумляется, но красноречивый толчок в лопатки сбивает его с шутливого лада. — Мы на пару минут, — зачем-то вновь ставит меня в известность Чимин, когда парень всё-таки оказывается выпихнут из нашего поля зрения. Я начинаю нервно стучать пальцами по тумбе, проматывая в голове, как много следует успеть за эти «пару минут», и странная заминка мужчины — он словно хочет произнести что-то ещё, но из-за неуверенности просто топчется в проходе — успешной работе мозга точно не способствует. Однако мой голос звучит ровно: — Хоть на десять. Я не тороплю. Пак отводит взгляд. Что бы ни крутилось в его мыслях, кажется, он передумал это озвучивать. Он мычит согласное «м-м», отворачиваясь. И лишь после того, как за чужой спиной закрывается дверь, я позволяю себе выдохнуть. Переступаю с ноги на ногу. Расправляю плечи, только теперь осознав, что горбилась всё это время, как будто в попытке спрятаться внутрь себя. Чим это заметил — не зря ведь рассматривал меня так внимательно. Но я не хочу знать, сделал ли он какие-либо выводы. Первое в списке «маст-ду» для меня сейчас — это подготовить стол к обеду. Второе: добраться до ванной и провести все необходимые ритуалы, чтобы отражение в зеркале стало более-менее похоже на человеческое. Второе, кстати, на протяжении последнего получаса уже сидит у меня в печёнках: никогда бы не подумала, что буду чувствовать себя настолько дискомфортно без косметики на лице. Я никогда не отличалась любовью к ежедневному боевому раскрасу и не считала, что парни должны жить в иллюзиях относительно того, что есть «женская натуральность». К тому же, утром. После секса с мужчиной, который и так видел меня разной, и в перечне этих состояний «ненакрашенная» — уж явно не то, что способно его напугать. Впрочем, я всё равно изнываю от желания умыться и размазать по коже хотя бы крем, поэтому с пунктом номер «один» справляюсь за считанные минуты. Оперативно достаю всю необходимую посуду, сковыриваю крышки контейнеров. Чайник вскипает почти сразу, как я заканчиваю, дымящийся кипяток попадает в кружки с тёмно-коричневым порошком на дне, и помещение вмиг наполняется ароматом свежезаваренного кофе. Может быть, и не как в кофейне — я мысленно проговариваю это ещё раз, наблюдая за кругами пузырьков на поверхности, — но, правда же, очень-очень похоже. Парни продолжают шушукаться за стенкой, но мне совершенно не слышно, что они обсуждают. Изредка я улавливаю смешки, которые принадлежат Чону; ещё реже — их же, только уже голосом Чимина. И пользуюсь возможностью в тот же момент, как понимаю, что эта сладкая парочка, разделённая накануне не иначе как злым роком, принимать меня обратно в свой драм-кружок не шибко-то и спешит. Я запираюсь в ванной и, оказавшись вне опасности быть застуканной, тотчас подскакиваю к зеркалу, на ходу стащив с себя футболку. Поворачиваю смеситесь — вода с шумом ударяет в слив; заправляю пряди из выбившейся чёлки за уши, наклоняюсь ближе к гладкой поверхности, так и норовя тюкнуться о стекло носом. Не соврал. Вчера я вся напряглась из-за перспективы маскировать кровоподтёки от окружающих, но мужчина действительно не зашёл дальше, чем я ему разрешила. Пак рассыпал на мне отметины, как бархатные лепестки: от верхних рёбер, смазав розоватым в нижней части груди, под упругой возвышенностью, до тазовых косточек. Мелкие, кое-где испещрённые фиолетовой крапинкой, они похожи на град осколков одного большого секрета, разбитого надо мной накануне. Возьмусь подсчитывать — собьюсь, не дойдя даже до дюжины. Я опускаю голову. Пробую подавить рвущуюся наружу улыбку, но бестолку. Они красивые. И он был красивым, прекрасным в выражении своих искренних эмоций, когда клеймил меня ими. Обещал, что никто не узнает, что это не принесёт мне проблем. И сдержал обещание: несмотря на летнюю погоду, я без труда смогу скрыть их под одеждой. Надеваю обратно футболку. Расчёсываюсь, по новой заплетаю хвост. Замечаю розовую щётку в подставке — распродажа доброты, так он вчера выразился? — и чувствую, как уголки рта растягиваются ещё шире. А потом — смех. Взрывной, буквально в паре метров от меня. Впечатление, как будто хлопушка внезапно разорвалась. И тут же ей на смену — неожиданный стук в дверь. Костяшками пальцев, громко и ритмично. Я аж подпрыгиваю на месте, уставившись на деревянное полотно с таким страхом, словно оно вот-вот будет снесено с петель. Быстро сплёвываю остатки зубной пасты в раковину, вытираю губы и подбородок полотенцем. Что сподвигло парней рваться сюда? Если это шутка — она не смешная. А если бы я душ решила принять? Никак не подождать меня пару минут, что ли? Я ещё молочком для тела не воспользовалась. Что там настолько срочного, раз я понадобилась им прямо сейчас и ни секундой позже? — Вы чего?.. — выдыхаю я удивлённо, столкнувшись на пороге с Паком, стоящим ко мне вполоборота, и неконтролируемо лыбящимся за его спиной Чонгуком. Мужчина, едва завидев меня перед собой, без лишних слов протискивается внутрь помещения. Я отступаю в сторону, захлопав ресницами пуще прежнего, когда чувствую прикосновение чужой ладони к своей пояснице, но никак не комментирую этот жест. Выражение лица, которое Чимин демонстрирует мне, захлопнув за нами дверь и затолкав меня глубже в комнату, назад к раковине и открытым тюбикам из-под уходовой косметики, — вот что по-настоящему вызывает вопросы. Он так и не накинул ничего на себя, что вынуждает меня без зазрения совести пялиться на подтянутый торс, еле останавливая себя от того, чтобы как бы неосознанно не дотронуться до его груди. Но нельзя. Пока он смотрит на меня, как удав на кролика, к чёрту эти неоправданные риски. Руку ещё отгрызёт — и про молочко для тела точно придётся забыть. — Не будь грубияном только! — доносится из гостиной задорное, и я сглатываю, ощущая, как опускается что-то внутри. — Она ведь не намеренно! Вспомни себя!.. — Съебись нафиг! — А ну хватит меня пугать! — повышаю голос я, вся надувшись от волнения, но звучу явно не убедительнее мышки, вознамерившейся пикнуть из-за угла. — Что с тобой? Можно нормально сказать, в чём я виновата, раз ты такой... серьёзный? — Шейку свою покажи, солнышко. Мыслительные процессы в моей голове замыкает. Солнышко — это стрёмно. Очень стрёмно, когда идёт в комплекте с его пристальным взглядом. Пак не кричит, как на друга. Его голос вообще лишён какого-либо подобия жёсткости, но всё равно вызывает у меня стайку холодных мурашек вдоль позвоночника. Мужчина больше не придерживает меня. Он делает маленький шаг в сторону, продолжая выжидающе глядеть из-под упавшей на глаза чёлки, и я на автомате ощупываю пальцами шею, всё ещё не понимая, к чему вообще этот странный запрос — показать. — Ну вот... шея как шея, — говорю я, чуть оттянув край футболки вниз, дабы оголить кожу вплоть до ключиц. — Так что случилось-то? Он по-доброму усмехается. Слишком подозрительно по-доброму. — Я молодец, правда? — Ты по-прежнему не ответил на мой вопрос, поэтому нет — не молодец. — А ты сама не видишь? Пак с интересом выгибает бровь, и то, как я не сдерживаюсь и копирую этот жест, вызывает у него любимый приступ — тот, где глаза закатываются настолько сильно, что практически совершают оборот на триста шестьдесят градусов. Я не вижу. Нет даже догадок, что я в принципе должна видеть. Мужчина возвышается надо мной, весь такой ни разу не смущающийся, сохраняющий дистанцию между нами только для вида, потому что, будем откровенными, — у меня уже весь рот высох от того, как часто его взор падает на мои губы. Мы опять остались одни на пяти квадратных метрах моей ванной комнаты, Чимин опять почти голый, я вообще не почти опять туплю, так что если он рассчитывает на чудо, то я дико извиняюсь — пусть тогда выйдет из моего сердца и зайдёт заново. Желательно, нормально. В одежде и не с ноги. — Хорошо, я понял, — сдаётся он, вздохнув. — Сюда смотри, Йерим, — и поворачивает голову, привлекая моё внимание к собственной шее. — Теперь видишь? И я была бы рада повторить, что нет. Сочинить сказку о том, что у меня минус шестьдесят по шкале близорукости, да и свет тут какой-то отстойный — давно пора лампочки на более мощные поменять. Но не могу. Ни словечка — застываю с раскрытым ртом, как будто мне защемило нерв, и не издаю ни звука. Потому что реально вижу. Вот это огромное, размером с жирнющую клубничку, уже изрядно потемневшее, и сто процентов — завтра станет совсем нездорового бордового цвета; расплывшееся, подобно кляксе, поверх тугого переплетения вен... — Нихрена себе! — Ага, я тоже так сказал. Только не «нихрена». Я не останавливаю себя. Эмоции вспыхивают во мне, словно разом подняв всю кровь к лицу, и в следующий момент я уже стою рядом с мужчиной, без стеснения зафиксировав его плечи руками, чтобы лучше рассмотреть след от своих губ. Чимин не отшатывается. Как экспонат в музее — замирает, терпеливо ожидая, пока я прекращу исследовать его пострадавшую шею, и даже на время отлипает от меня взглядом, обращая его куда-то в потолок. Но чуть заметно вздрагивает, когда я обвожу подушечками пальцев спелую отметину. Не от боли — он вряд ли её испытывает, ведь засос вещь не смертельная. А вот то, как тяжело я дышу от накатывающего чувства стыда, при этом закономерно терроризируя его пожаром в своих лёгких, точно не действует на мужчину успокаивающе. Пак осторожно перехватывает меня за запястья, и я отвлекаюсь, подняв на него громадные умоляющие глаза. Не время для того, чтобы прикидываться дурой, конечно, но... — Это не я. Ухмылка искажает его пухлый рот. Её бы стереть, да боюсь, куда безопаснее отмолчаться. Жесть, Со Йерим. Ты — просто жесть. Как умудрилась-то, блин? В какой момент? — А кто, если не ты? Чонгук? — Как вариант. Ты слишком долго был с ним в спальне. Откуда мне знать, чем вы там... — Будешь шутить, — перебивает он елейным тоном, и я тут же затыкаюсь, мило поджав губы, — поставлю тебе такой же. — Слово мужчины — закон, учитель Пак. Отныне я нема как рыба. Чимин фыркает. Медленно склоняет голову набок, сощурившись, как будто не до конца верит в то, что услышал. Лишнего ляпнула, не иначе. — Так учитель или мужчина? Чьё именно слово для тебя закон, Йери? — Говорю же — я рыба, учитель. Немая рыба. И снова смешок. Без злости, без осуждения. Ему нравится, что я флиртую. Ощущение, словно бы он поощряет это, а я и не осекаюсь вовремя — почему-то кажется, что по-другому со взрослым мужиком, который обнаружил себя совсем не по-взрослому помеченным ночью, сгладить ситуацию и не получится. Ну подумаешь — переборщила, с кем не бывает? Я ведь не специально это сделала. Не дура — осознаю, что у него работа. И ладно бы клуб — он же и со студентами контактирует. Студентами, которые точно ринутся мусолить, в каких позах и с кем он это делал, что теперь открыто афиширует не только свою строгую физиономию, но и весьма насыщенную личную жизнь. Жизнь, в которой по вине такой же студентки, ещё недавно готовой рассуждать на тему его гомосексуальности, он теперь будет ходить с нефиговым таким засосом. На половину шеи. Как красная мишень — целься не хочу. Идиотка. И как он меня ещё не прикопал? — Это возможно чем-нибудь замазать? — Сейчас точно не выйдет... — честно отвечаю я, вспомнив, как сама несколько раз пыталась скрыть нечто подобное. Не с ним, но всё же. — Можно попробовать тональником, но не думаю, что это сработает. Он яркий очень — надо подождать, пока краснота не спадёт. — У меня пары по средам и пятницам. Похер на остальное — мне главное, чтобы в универе никто не заметил. — Знаю, но... — Без «но». Давай, красавица. Жду твоих предложений. Боже мой. Маленькая, солнышко; теперь красавица — это что вообще? Пак мои безуспешные попытки скрестить сарказм с заигрыванием, что ли, пародирует? — Предложений? — Да. Каких-нибудь разумных. — Учитывая тяжесть причинённого тебе вреда — надеюсь, ты сейчас не про «руку и сердце», Чимин. — Я же сказал — разумных, Йери, — хмыкает он и как ни в чём не бывало обходит меня, складывающую руки под грудью, стороной — к крану, зубным щёткам и зеркалу, в котором я ещё недавно давала оценку своим засосам. — Так что, есть идеи? — Пластырь, разве что. Мужчина, на пару мгновений залипнув в отражение — всё надеется, видимо, что гематома возьмёт и рассосётся сама собой, кидает на меня скептический взор. — Какой ещё пластырь? — Обычный. По крайней мере, для среды это самое оптимальное решение. Типа ты поранился или... ну, что-то вроде того. Никто же не будет лезть к тебе и узнавать, что конкретно произошло. — А в пятницу? — Зайдёшь перед работой — помогу тебе замазать его тональником. Или в машине сделаю. У меня там занятие только после обеда, так что дёрнешь, как будешь свободен. В конце концов, — я облизываю губы, замявшись, ведь явно прозвучу сейчас очень глупо, — не ты же виноват в том, что я... В общем, прости. Пожалуйста. Я не думала, что так выйдет. Ты же не злишься, правда? И поднимаю брови. Не моргаю — просто смотрю на него в упор, встречаясь с неприкрытым удивлением в горячих и внимательных очах. Его глаза сканируют меня, а я теряюсь в догадках, откуда в них столько тепла. Много — даже цвет радужек становится светлее, будто кто-то зажигает изнутри лампу. И проваливается. Насыщает и приумножает этот свет, только уже во мне. Но непонимания там куда больше. — Почему ты постоянно говоришь мне о том, что я злюсь? — А ты... ну, нет? — аккуратно уточняю я, всё ещё сомневаясь, что зрение меня не обманывает. — Вот прям совсем? — Нет. На что? И действительно ведь — на что? На то, что поцеловала его? На то, что прикусывала его кожу, потому что желала, чтобы он застонал? Или на то, что он теперь вынужден носить мою метку, как минимум, всю следующую неделю? Что я впечатала это воспоминание в его плоть. Разрывом кровеносных сосудов. Живым доказательством — это было достаточно хорошо, чтобы нам обоим захотелось помнить. — Ты на Чонгука прикрикнул, вот я и подумала, что злишься, — делюсь мыслями я, и получается вполне свободно. Я даже взгляда не отвожу, банально не получается — тот, что напротив, держит меня слишком крепко. Чимин усмехается. — А ты-то тут при чём? На него же прикрикнул — не на тебя. — Возникло ощущение, что на меня. — Мало ли что у тебя возникает. — Да просто я... — и, втянув в лёгкие воздух, с шумом выдыхаю, так и не находя достойное объяснение. — Ладно, — я взмахиваю рукой и расправляю плечи, пытаясь выглядеть увереннее. — Забудь. Значит, мне показалось. Ты собираешься умываться? Пак встряхивается вслед за мной. Проводит ладонью по волосам, небрежным движением зачёсывая их назад. Судя по всему, он тоже не прочь сменить тему. — Собираюсь. — Тогда подожди секунду, вот это только возьму и... — я подхватываю с полки тюбик с тоником. — Всё, не буду мешать. Но там, это... не забудь, что еда остывает. И кофе я для вас уже сделала. Умывайся скорее и приходи. — Ага. Уголок моих губ дрожит. Не нервозность, нет. Что-то другое. Я не могу это объяснить — оно не поддаётся анализу. Когда мужчина, больше не смотря в мою сторону, наклоняется над раковиной. Когда он вынимает из подставки свою розовую щётку, а после этого растерянно озирается в поисках тюбика с пастой, ведь я по привычке убрала тот обратно в шкафчик. Когда я окликаю его и, улыбнувшись, говорю об этом. Когда он понятливо кивает, и я плотно прикрываю за собой дверь, выскальзывая из ванной. Мы не делаем вид, что ничего не было. И при этом и не стремимся выяснять отношения моментально, не сходя с места. Пак просто здесь, в моём доме. Ведёт себя так, как будто всегда был. И мне приходится успокаивать дыхание всякий раз, когда я осознаю: никто из нас не шутит. Давно не шутит. Просто понимать и принимать мы это начали только сейчас. — У вас всё хорошо? Чонгук, широко раздвинув ноги, расслабленно восседает на стуле, упёршись одним локтем в поверхность стола. Он старается казаться не слишком заинтересованным в происходящем, чтобы не смущать меня, но я могу поспорить, что любопытство буквально сжирает его изнутри. Я качаю головой и, подойдя ближе, плюхаюсь на соседний от парня стул. — Без жертв. — Я прямо чувствую, как вам обоим неловко из-за меня, — констатирует он, разворачиваясь и беря в руки кружку с дымящимся кофе. Я тоже пододвигаю к себе контейнер с рисом. Раскрываю упаковку с одноразовыми палочками внутри. Не думать о том, что Чон первым увидел боевые ранения друга, сложно. Наверняка Чимин потом не оберётся подколов: они, мальчишки, любят мусолить подобные вещи не меньше нашего. И всё же мой голос звучит непринуждённо, когда я отвечаю: — Совсем нет. Что ты, что Юри — вы же не стесняетесь нас, тогда почему мы должны? — Это немного разные вещи... — туманно отзывается он и делает аккуратный глоток, дабы не обжечься. — Но окей. Так или иначе, не беспокойся. Я быстренько поем и уйду. У меня репетиция через два часа, а надо ещё успеть заскочить домой, чтобы забрать гитару. — Что за репетиция? — У нас концерт через неделю. В баре одном, на юге города. Помнишь, я давал тебе листовку, когда мы первый раз встретились? — и, дождавшись, пока я кивну, с воодушевлением продолжает: — Так вот, мы такие мелкие сейшены регулярно устраиваем. Сейчас сет-лист как раз свежий готовим, в следующую субботу будем уже с новыми песнями выступать. — Ого, ничего себе, — с неприкрытым восхищением оглядев парня, протягиваю я. — И много у тебя фанатов? Ты айдол, оказывается... Моя фраза его смешит. Чон протирает лоб пальцами, криво усмехаясь, и снова отпивает кофе. — Да нет, какой из меня айдол? Айдолы — это те, кто на премиях всяких скачет под милые песенки, а мои песенки совсем не милые. К тому же, наша группа не закреплена ни за каким агентством. Мы с ребятами не хотим иметь дело с ограничениями и требованиями, это уже не творчество, это коммерция. Ради денег я работаю в клубе и фотографирую, для души — пишу, пою и играю. Не спорю, было бы круто развиваться с чьей-то финансовой помощью, но пересилить себя... Нет, я не смогу. Не в моих правилах мешать душу с деньгами. — Так а с поклонниками-то что? — не унимаюсь я, всерьёз поражённая своим неожиданным открытием. Я была в курсе, что Чон связан с музыкой, но и мысли не допускала, что настолько. — Много кто на тебя подписан и следит за релизами? — Пока что не очень. Так, несколько тысяч человек... — и, едва я открываю рот, уже готовая спорить, тут же с улыбкой перебивает: — Это не так много, Йерим. У меня большинство подписчиков — иностранцы, которые находят записи с концертов и лайкают их. Сказать, что эти люди действительно заинтересованы, нельзя. Они даже не в Корее. Фактически мы выступаем только для посетителей баров. Чаще всего это вообще не фанаты, а так — залетели по пивку пропустить... — Да всё равно же классно! — искренне недоумевая, почему он преуменьшает свои заслуги, восклицаю я. И, в тот же момент услышав звук шорохов за спиной, с горящими глазами оборачиваюсь к открывшейся двери в ванную. — Чимин! Почему ты скрывал от меня, что живёшь со звездой? Пак, не успев пройти и пару шагов, озадаченно застывает посреди гостиной. Смотрит на внезапно прыснувшего себе в сжатый кулак Чонгука, потом — на меня. Таким огорошенным взглядом, как будто мы оба сошли с ума, а ему грибочков не предложили. — Чё? С какой звездой? — Той, что в зеркале. — Тогда это ложь. Я не скрывал. — Боже мой, — я аж передёргиваю плечами от того, до чего сладеньким и одновременно страшным выглядит чужой оскал, подаренный Чону, и поднимаюсь со стула. — Прекратите, вы меня пугаете. Кстати, о звёздах. Я вспомнила про твою футболку, Чимин. — А что с его футболкой? — спрашивает Чонгук, уже положив в рот кусочек сладкой курицы и начав со смаком его пережёвывать. — И как это относится к звёздам? Я что-то не догнал. Я обхожу парня со спины и, распахнув окно, высовываюсь в ветреную теплоту улицы. — Я уверена, что вы оба блистали не хуже, когда обливались ночью водкой. Или что там это было — понятия не имею, но явно что-то крепкое, иначе бы не пахло так, как будто вы в фонтане из нашатыря искупались. Чон, чуть не подавившись очередным кусочком курицы, выпучивает глаза. — Я пил водку?! — Да не пил никто водку, хватит придумывать, — фыркает Чимин, усевшись на свободный стул — напротив друга, по левую сторону от моего места, и лениво роняет подбородок в ладонь, прислонившись обнажённым плечом к стене. — Рассказывал же, что нам наливали только коктейли. Откуда ты взяла эту чушь про водку? — Так я ведь не сказала, что вы её пили, — как ни в чём не бывало вернувшись обратно к столу, я становлюсь прямо перед мужчиной и подаю ему по-прежнему мятую, но уже изрядно посвежевшую ткань. — Я сказала — похоже на то, что обливались. Посмотри, у тебя даже разводы какие-то на ней есть. — Где? — Да вот же, — я показываю на мелкие тёмные пятна: при ярком дневном свете, льющемся из окна, они становятся особенно заметны. Пак нахмуривается и забирает у меня из рук футболку. Его пальцы при этом накрывают мои, обжигая скользящим прикосновением, но я неожиданно даже для самой себя быстро отнимаю ладонь и выпрямляюсь, отступая назад, к своему пустующему стулу. Внимательный, долгий взгляд. Я чувствую его кожей, однако предпочитаю делать вид, что ничего особенного не произошло. Заново берусь за палочки. Подцепляю из контейнера рядом щедро поперчённую говяжью мякоть. Замечаю краем глаза: мужчина, тяжело вздохнув, с неохотой напяливает на себя вещь и, наконец сосредоточившись на еде, тянется к столовым приборам. — Ну, между прочим, такое вполне может быть, — оправившись от минутного шока, отрешённо произносит Чонгук, и я поворачиваю к нему голову, попутно закидывая в рот мясо. — Что может быть? Чон пожимает плечами и, следуя нашему примеру, тоже возвращается к трапезе. — Что обливали. Это же клуб, там алкашка рекой текла... А ещё сцена такая была, знаешь, подвижная. Проседала и раскачивалась из стороны в сторону, когда на неё много народу забиралось. Диджей, все дела. Я думаю — тут пей не пей — всё равно выйдешь оттуда весь залитый и прокуренный. — Твой знакомый, кстати, пару раз на меня чуть вискарь не опрокинул, — вдруг вспоминает Пак, подняв глаза на друга и подчёркнуто двинув челюстью. — Точнее, мне казалось, что не опрокинул. Судя по всему, ему всё-таки удалось. — Какой знакомый? Ты разве с кем-то из моих общался? — Патлатый такой. Который тебе долг отдал. Не общался, но он постоянно водил за наш стол каких-то баб, не особо аккуратно играя с ними в джан-чиги, так что сказать, что мы совсем не разговаривали, тоже нельзя. Парень, смачно чавкнув, тянется к мисочке с кимчи. — Доён? — Я бы тебе не объяснял, кто это такой, если бы помнил его имя. — Деньги он мне принёс, — поясняет Чонгук, свободной рукой хлопнув себя по бедру. — Так что да, скорее всего, ты про Доёна. Этот пацан постоянно перебирает. Как с ним не пересекусь, он всегда в дрова. В целом, Доён-то адекватный чел, просто потусить любит... — И подпортить чужую одежду, видимо. — И это тоже. Но ты, — он внезапно повышает голос и направляет палочки на Чимина, буквально протыкая ими воздух. — Ты вообще очень неприятный человек, в курсе? — Почему это? Мужчина аж отвлекается от еды. Озадаченно заламывает бровь. И я, всё это время безнаказанно греющая уши, в точности копирую его движение. — Да потому! Чья идея была пойти бухать? Не твоя ли? Вот-вот, Чим! — парень отвешивает несколько энергичных кивков и тем самым осекает уже было открывшего рот друга. — Идея была твоя, так с какого фига бухал один я? Вот вам и результат многолетней дружбы, ага... Ты предатель, братан. Пиздец, как люблю тебя, конечно, но ты предатель, поэтому хрен мы снова вместе куда-то пойдём, понял? Пак, явно не ожидавший подобной предъявы, на пару секунд впадает в ступор. Ровно как и я, в общем-то. Хлопаю ресницами, пытаясь понять, верно ли услышала, и забываю даже о том, что планировала наброситься на аппетитно лежащий в отдельной коробочке омлет. Вопросительно кошусь на мужчину, но не читаю на его лице ничего определённого. Ноль информативности. Бесстрастный, как камень. А жаль. Лично мне страх как любопытно, что покоробило его сильнее: клевета вкупе с наездом или отнюдь не по-пацански брошенное «люблю». — В каком смысле, бухал один ты? — подключив все свои актёрские способности, невозмутимо уточняю я. Слегка наклоняюсь, загоняя Чонгука в капкан цепкого взгляда; мастерски игнорирую недовольный выдох, странно зашумевший где-то сбоку. И прибавляю всё таким же невозмутимым тоном: — У меня вчера вполне себе пьяный гость был. Вот этот, слева. Можешь Юри спросить — она подтвердит. Всё-таки это именно её брат чуть не получил от... — Я выпил. Много. Но уже после того, как посадил тебя в такси. Резкий поворот головы. Я даже прикрыть вовремя эмоции не успеваю — так и замираю, сложив губы в немом «о». Только вот теперь игнорируют уже меня. — Реально? — не меньше моего поражается Чон. — Ок. Раз так — беру свои слова обратно. Теперь ты более приятный. А что пил? — Пиво. — Где? — В супермаркете. Тут внизу круглосуточный есть. Остатки моей невозмутимости трескаются, как переваренное яйцо. — Ты напился не в клубе, а в супермаркете рядом с моим домом?! И, кажется, это звучит громковато. Куда громче, чем я надеялась, когда транслировала своё восклицание в мозгах. Тем не менее, нужного эффекта я добиваюсь. Чимин сосредотачивает на мне взор, явно не понимая, чем вызвано моё удивление. Или же таким образом стараясь убедить меня в том, что не понимает. Напряжён, определённо. И у меня есть стойкое ощущение, что не без причины. — Откуда такая реакция? — Когда успел-то? Я помню, ты говорил, что на момент, как мы встретились, вы с Чонгуком только как полчаса разошлись... либо что-то около того. — Ну и? — Так тебе же ещё доехать до меня нужно было! Хочешь сказать, что влил в себя кучу пива меньше, чем за десять минут? Чонгук присвистывает. То ли восхищённо, то ли сочувствующе. — Да уж, братан. Смело это ты, конечно. — Да чего вы до меня докопались, а? — не разделяя нашего энтузиазма, раздражённо гудит Чимин. — Какая вам разница вообще? Так принципиально узнать, что я сделал и как быстро? — Не принципиально, но... — Вот и ешь тогда спокойно свой омлет, — перебивает мужчина и ставит передо мной тот самый контейнер, на который я ещё недавно вдохновлённо пускала слюни. — Давай, не отвлекайся. Сама говорила, что остынет. И тебе того же советую, Чонгук, — кивает он тому на набитую едой тарелку. — Вы прекрасно спелись, я не спорю. Но можно уже и сменить пластинку. Обсудить вам, что ли, кроме меня больше нечего? И царапает нас предупреждающим взглядом. Не то чтобы своим фирменным, до холодка по позвонкам, но и хорошего в нём маловато. Чонгук незаметно пинает меня под столом. Делает это тихо, не привлекая лишнего внимания, — ему бы за такую своевольную выходку сто процентов влетело бы; и, столкнувшись со мной глазами, вдруг как-то обнадёживающе улыбается. На секунду, не дольше. Однако этого хватает, чтобы я подтвердила свои мысли. Не надо. Чимин прав. Незачем мне в этом копаться — только шишек себе набью, испортив ему настроение. Пак всё равно не признается, соврал мне о своём состоянии или нет. Даже если он всего лишь притворялся пьяным — и правда, на что это повлияет? Разве я пожалею о том, что провела с ним ночь? Или почувствую себя неприятно обманутой? Ему точно так же невдомёк, что мы с подругой целенаправленно донесли до него предложение Тэхёна возобновить отношения. Или тот факт, что я обижалась. Я спровоцировала, и он повёлся на провокации — в данной ситуации это единственное, что имеет значение. Поэтому я отступаю. Наказываю себе отложить размышления в долгий ящик, а сама принимаюсь с аппетитом уплетать разложенные на столе блюда, то и дело довольно жмурясь от удовольствия. Иногда мы односложно переговариваемся — в основном, по мелочам. Чон жалуется на похмелье, и я, предложив ему обезболивающее, приношу таблетки вместе со стаканом воды. Чимин же отказывается и от первого, и от второго, но просит вторую кружку кофе и, пока я заново ставлю чайник, отходит в спальню, как оказывается впоследствии — за телефоном. Бурчит что-то про работу на выходных, едва мобильник в очередной раз мелко дребезжит вибрацией. Чонгук безобидно острит: это потому что без него все — как без рук. И, хоть я понятия не имею, кто пишет мужчине и по какому вопросу, почему-то сомнений в значимости его мнения у меня не возникает. — Твою мать. ...ровно как и в том, что слать он всех их хотел со своими проблемами, когда на календаре — воскресенье. — Чего, опять накосячили? Это в клубе? — Нет, это бухгалтер, по поводу проверки от налоговой. Нахер, короче, — Чимин решительно переключает боковую кнопку звука и, заблокировав экран, прячет телефон в задний карман шортов. — Не готов я сейчас анализировать всю эту дичь. Тем более, из Сеула. Чон согласно поддакивает. — Правильно. Не перегибай, отдохни хотя бы сегодня. Я сам спал от силы часа три — знаю, что это за состояние. — О, кстати! Я хлопаю в ладоши, внезапно вспомнив, о чём мне вчера немногословно поведала Юри. Не уверена, что поступаю правильно, но если всё так, как мне подумалось, то и задать один маленький вопрос не станет криминалом. Чонгук растерянно моргает, наблюдая за тем, как я подсаживаюсь к нему ближе. — Что такое? — Вы помирились? — в лоб; располагающим, мягким тоном, чтобы не показаться слишком беспринципной. Спал от силы три часа — он ведь неспроста так сказал. Ребята не общались несколько дней — на контрасте с периодичностью их встреч «до» это довольно внушительный срок. Мне даже детали не нужны — я хочу лишь убедиться в том, что они разрешили все свои трудности, и я могу не беспокоиться за подругу. Однако, чем дольше я вглядываюсь в чужое лицо, тем ниже опускаются уголки моих губ. Улыбка окончательно тает, стоит Чонгуку испустить вздох, в котором я безошибочно угадываю печаль напополам с утомлением. Парни смотрят друг на друга. Чон — беспомощным, каким-то тревожным взглядом; Пак — спокойно, словно бы уже выработал к моему интересу привычку. — Ты же не... — Сбрендил, что ли? — мужчина морщится, так и не донеся кружку со свежезаваренным кофе до рта. — На кой мне оно? Я молчал. — Стойте. О чём кто молчал? Чонгук, если вы по-прежнему в ссоре — прости, я не хотела показаться бестактной, — искренне заверяю его я, почувствовав себя крайне виновато. — Это ваши дела. Я просто слышала, что вы поругались, но ты поехал вчера к ней, поэтому я решила... — То есть, она тебе не рассказала? — пауза; я отрицательно качаю головой. — И ты ей ни о чём не рассказал? — обратившись к другу. Чимин, встретившись глазами с парнем, в очередной раз осуждающе цокает языком. — Естественно, нет. — То есть, даже ты знаешь, что конкретно между ними произошло? Я ощущаю лёгкий укол обиды за то, что меня единственную до сих пор не посвятили в подробности. Своих же слов не отрицаю — всё, что творится в личной жизни друзей, касается только их двоих. Однако меня всё равно немного коробит то, что из нас четверых лишь мне теперь приходится сидеть и недоумённо хлопать ресницами, мысленно именуя себя лишней. — Ты так сказала «даже», как будто я левый тип какой-то, — ненароком подливает масла в огонь мужчина, заставляя меня надуться ещё сильнее и, сложив руки под грудью, откинуться на спинку стула. — Не забывай, что твоя подружка тоже замешана. Не моя ведь вина, что она с тобой не посплетничала. — Если они обсудят это, — невесело усмехается Чон, почесав макушку, — то, боюсь, меня сюда больше на обед не пригласят. Чимин фыркает. — А тебе оно надо? — Нет, но... — Слушайте, — с жаром вклиниваюсь в разговор я, порядком уставшая от хождения вокруг да около. — Юри всё равно расскажет мне. Может быть, не сегодня, но она пообещала рассказать. Насколько я поняла, ты чем-то очень серьёзно её расстроил, Чонгук. Если там всё так плохо, не проще ли сперва тебе объяснить мне, в чём дело? Не знаю, что насчёт Юри, но лично я не хочу судить однобоко. — Не соглашусь. Я поворачиваюсь на голос, нахмурив брови. Хорошо, что я уже закончила с едой и отложила палочки. Пак, который со мной не согласен, — не то чтобы нонсенс, но сейчас разница наших мнений почему-то порождает во мне острое желание что-нибудь в него бросить. — Почему? — Потому что ты девушка. Есть ситуации, в которых вы всегда размышляете однобоко. — Это что, сексизм? — Это не сексизм — это факт, Йери, — спокойно, без какой-либо иронии отвечает он, вновь явно неосознанно сокращая моё имя. При друге. Притихшем, словно бы его вообще с нами нет, но всё-таки. Это слегка сбивает меня с толку, напоминая о совершенно других вещах, однако я быстро прихожу в себя, когда мужчина продолжает: — Ты сама сказала, что это не наше дело. Так пусть без нас и разбираются — не маленькие ведь дети. — Да в чём разбираться-то? — всплёскиваю руками я, всё ещё слишком возбуждённая, чтобы сдаваться. — Я же не собиралась давать ему советы. Ты любишь помолчать — вот ты и молчи, но других науськивать не нужно. Чонгук! — парень аж вздрагивает, когда я его окликаю, и тотчас вытягивается, уронив вопросительное «м?». — Помни, что в первую очередь я человек и только потом уже девушка. Никто не будет тебя критиковать. Прав ты или не прав — действительно, решать не нам. Я просто хочу знать, что случилось, вот и всё. — Так и ладно — расскажу, в чём проблема-то? Я вообще не понимаю, чего вы вдруг препираться начали, — добродушно смеётся Чон, в мгновение ока разряжая обстановку и вызывая во мне прилив глубочайшей симпатии. Я радостно хлопаю в ладоши. — Серьёзно? — Ну да. У меня нет секретов. Тем более, я согласен с тем, что лучше расскажу тебе сам, чем ты выслушаешь Юри и сделаешь обо мне неправильные выводы. Не хотелось бы, чтобы ты стала плохо ко мне относиться из-за наших с ней недопониманий. — Вот видишь? — с победной ухмылкой говорю я мужчине, едва сдерживаясь, чтобы не показать тому язык. Как бы с посылом: выкуси. Зря только старался — не все здесь такие скрытные, как ты. Чимин театрально закатывает глаза и, допив кофе в два больших глотка, опускает на стол кружку. — Вижу. Молодец, ещё одного развела. Делаешь успехи. — Это называется доверие. — Хорошо. Как бы это ни называлось, я пошёл курить, — информирует он, поднимаясь на ноги. — Ничего нового всё равно не услышу, так что обойдётесь как-нибудь без меня. Йерим, — на моё плечо ложится рука, и я поворачиваю голову, взглянув на остановившегося мужчину снизу вверх, — где сигареты? Его пальцы приятно сжимают кожу. Мягко, тепло и ненавязчиво. Жаль, правда, что через ткань. — Там же, где ты оставил их вчера, — недолго думая, произношу я. — На тумбе в прихожей. Я не перекладывала. Он отвешивает короткий кивок и убирает ладонь. — Понял. Развлекайтесь. Я вернусь через минут пять-семь. — Давай. Шорохи размеренных шагов по коридору. Шуршание бумажной пачки, разовое чирканье прокатанного колёсика зажигалки. Чимин не захлопывает за собой входную дверь — лишь прикрывает, создавая маленькую щёлочку и впуская в квартиру сквозняк. Прохладный воздух вновь касается моих голых лодыжек. Солнце поджигает небо, но не просачивается сквозь тучи, а оттого создаётся впечатление, будто сейчас уже вечер: помещение окутывает сизый, становящийся всё более пасмурным свет. — Надеюсь, он не обиделся, — понизив голос до полушёпота, зачем-то вслух озвучиваю мысли я. Наверное, потому что наедине с парнем мне комфортно. Не волнительно, не напряжно. Просто по-человечески уютно, как это бывает с теми, кто водит дружбу годами. — Чимин-то? Да нет, не волнуйся об этом, — вскользь посмотрев на опустевший проход, обнадёживает меня Чон. — Он не из тех, кто обижается по мелочам. Скорее всего, он подумал, что мне будет неудобно с тобой это обсуждать, поэтому и попытался помочь. Знает, что я сильно парился из-за Юри последние несколько дней. — Очень... по-товарищески. И мило с его стороны, — мои губы расплываются в улыбке. Чонгук тут же дарит мне ответную, не менее широкую и искреннюю. — Ага. Ты удивишься, но милого в нём намного больше, чем кажется на первый взгляд. — Не удивлюсь: замечала, хоть он и старается это скрывать. Так что в итоге произошло? — подперев одной рукой подбородок, заново поднимаю насущный вопрос я. — Между тобой и Юри. Мы с ней отдалились немного, вечно заняты своими делами, так что иногда даже банально сесть и поболтать возможности нет. Но у вас, вроде бы, всё было в порядке... Я и не ожидала, что можете вдруг разругаться. — Да как-то тупо так получилось... — начинает он, устало потерев переносицу. — Тебе же известно о том, что Юри против отношений? Я имею в виду, нормальных отношений — с обязательствами, а не просто вместе по ночам время проводить. — Известно, — подтверждаю я, к сожалению, уже внутренне догадываясь, о чём пойдёт речь. — И что, в этом причина? В том, что она отказалась с тобой встречаться? Чонгук отрицательно вертит головой. — Не-не, здесь проблем не было. Вернее, я не могу сказать, что сильно обрадовался её предложению, но и претензий особых не имел. Юри мне понравилась, я искренне ей в этом признался, а какие там будут отношения — ну, меня устроил бы любой вариант. Прикол в том, что обговорили мы одно, а на практике всё оказалось ровно да наоборот. — Что ты имеешь в виду? — Я имею в виду — она озвучила мне условия, и я на них согласился. Всё было прозрачно, обычный свободный формат: мы спим друг с другом, тусуемся при желании, но при этом в отношениях не состоим. Она вольна общаться, с кем хочет, и не обязана просить у меня разрешения, собираясь куда-то выбраться, даже если это свидание с другим парнем; со мной — то же самое, но ты понимаешь, как по итогу вышло... — вздыхает он и наконец роняет руки на бедра, прекращая активно жестикулировать. — Я ведь действительно верил в то, что мне ничего за это не будет. Вот только она взбесилась, когда... — Погоди-погоди, — стопорю его я, запутавшись. — За что — за «это»? У тебя, помимо Юри, появилась ещё какая-то девушка? Предположение наобум. Я не верю в то, что он способен на измену, но крохотный червячок подозрений подсказывает: тут имеет место быть ревность. Однако мой взгляд резко меняется на шокированный, едва парень признаётся: — И да, и нет. Точнее, я не считаю эту девушку кем-то важным для себя, мы и знакомы-то от силы две недели. Она связалась со мной по поводу съёмки, мы встретились в кафе, назначили дату — в общем, всё как всегда. Единственное, запрос у неё был на фотосессию в стиле «ню», грубо говоря — обнажёнка. — Тогда почему ты сказал, что не считаешь её для себя кем-то важным? — затаив дыхание, выдавливаю из себя я. — Если у вас с ней, с этой девушкой, отношения заказчик-исполнитель — и так ведь логично, что за рамки работы это не выходит. — Так в том-то и дело, что вышло. Стой, не спеши! — спохватывается он, выставляя вперёд ладони, как бы намеревается защититься, но поздно — разочарование уже мёртвым слоем прилипает к моему лицу. — Не торопись осуждать, Йерим. Я не переспал с ней. Это то, что вдолбила себе в голову Юри, как бы долго я ни твердил обратное, но хоть ты-то можешь мне поверить? — Чонгук, это... — Я не вру тебе, честно. Спроси у Чимина, если сомневаешься, — предлагает Чон, и это звучит достаточно убедительно, чтобы камень огорчения, вставший мне поперёк горла, немного смягчил свои острые грани. — Ты не изменил Юри в плане секса, — произношу я медленно, повторяя скорее для себя, чем для него, — но всё-таки между тобой и этой моделью что-то завязалось, поэтому вы и разругались. Так? — Завязалось — громкое слово. После того, как я провёл фотосет, эта девушка писала мне почти каждый день. Она узнала, что я ещё и певец, мы разговорились на этот счёт, она послушала все мои песни, выложенные в сети. Короче, заинтересовалась, — вздыхает он, запустив одну руку в волосы и небрежно их взлохматив. — Ну а мне чего? Общаемся время от времени — и ладно, я же не обязан об этом Юри отчитываться. Свободные отношения на то и свободные, что не подразумевают ответственность друг перед другом ни за что, кроме здоровья. И это, кстати, — он вскидывает указательный палец вверх, показательно потряхивая им перед носом, — её слова — не мои. Я утомлённо смыкаю веки. Степень абсурда, в которую эти двое сами себя загнали, теперь очевидна мне как никогда раньше. Юри не делилась с ним тем, что пережила. Это точно. Если бы поделилась — Чонгук вряд ли предал бы её чувства, но она испугалась. Сильная девочка. Невероятно ранимая, она обросла коркой деланного равнодушия ко всем, кто испытывает к ней влечение. Мужчины причиняли ей боль. Тупиковую, безвыходную. Хватило парочки отъявленных мудаков, чтобы она зареклась доверять любовникам что-либо, кроме своего тела. И да, верно. Ответственность — то, чего она боится. Но дело отнюдь не в том, что Ким не доросла до глубоких привязанностей. Все её громкие слова — это то не что иное, как пыль в глаза. Позиция, которую она выбрала, чтобы чувствовать себя защищённой. Ким боится не брать ответственность. Она боится того, что ответственность не возьмут за неё. — Юри разозлилась на тебя, — изрекаю я, начиная задумчиво барабанить пальцами по столу. Кое-что по-прежнему не сходится. — Да. — И дело только в обычной переписке? — Ну как сказать, обычной... Текст в сообщениях, может, и был обычным, но вот фотки, которые эта девушка мне присылала... Моя рука моментально замирает. — Фотки? Хлопок двери, раздающийся в коридоре, сбивает мои мыслительные процессы. Чимин появляется вместе с дуновением ветра и горьким запахом сигарет. Разувается, попутно бросая на нас, синхронно замолкших, мимолётные взгляды, как будто пытается оценить обстановку, сложившуюся за время его отсутствия; кладёт пачку сигарет обратно на тумбочку, мягкой поступью вплывает в гостиную. Обходит меня со спины, приземляется на свой стул. Вновь по очереди сканирует нас глазами. — Я так понимаю, ты всё-таки покаялся. — Типа того, — натянуто улыбнувшись, говорит Чон. — Ты прервал нас. Я как раз рассказывал Йерим про фотографии, из-за которых, собственно, весь сыр-бор. — Нюдсы, да? — тихо подаю голос я и, сразу же прочитав ответ на пристыженном лице парня, со стоном прячусь в ладонях. Это невероятно. Я обещала не порицать его за вещи, которые сама не приемлю, но мерзкое ощущение обиды за подругу жалит меня изнутри, требуя пересмотреть приоритеты. Каково ей было, когда она об этом узнала? Когда увидела чужое обнажённое тело воочию, взяв его телефон? Конечно же, он не обязан хранить ей верность. Она собственноручно развязала ему руки, когда озвучила статус их отношений. И всё же — как так-то? Как он мог обнимать её, устраивать романтические свидания и, как мне казалось, действительно испытывать к ней что-то искреннее, а потом отвечать на пошлые смс-ки от какой-то невнятной модельки, рискуя в одночасье перечеркнуть всё? Почему он вообще выдаёт условности за оправдание, когда основной принцип верности — это желание? — Блин, да что вы, мужчины, за народ-то такой, а! — вдруг вскинувшись, в сердцах вопрошаю я. — Чонгук, ты не думай. Мне ясна твоя логика, мол, никаких обоюдных ограничений и всякое такое, но просто интересно — зачем? Неужели вам всем одной девушки недостаточно? Пак, до этого увлечённый последним кусочком кимчи, что остался в его тарелке, хмуро сдвигает брови, так и не донеся еду до рта. — Мне послышалось, или ты сейчас обобщила? — Как и ты обобщил, когда сказал, что все женщины судят однобоко. — В определённых ситуациях. Но мыслить в одном ключе — не значит одинаково поступать, поэтому давай-ка не перегибай. Лично я всегда говорил, что верить твоей подружке на слово — херовая идея. — Верить чему? Его желваки дёргаются под смуглой кожей. Чимин как будто хочет засмеяться, но останавливает себя. Всё-таки цепляет палочками капусту. Немного морщится, когда перец обжигает язык. Чонгук любит острое; Пак — очевидно, меньше. — Ты ответишь? — Йерим, — перехватывает моё внимание Чон, начиная параллельно сгребать использованные салфетки со стола и складывать их в один из пустых контейнеров. — Чимин имеет в виду, что Юри, скорее всего, сама ещё до конца не разобралась, что ей от меня надо. Её претензия заключалась не в том, что я общаюсь с другой девушкой, а в том, что я не поставил её в известность. Она решила, что я сплю с кем-то на стороне, я признался — не сплю, но это не сработало. Если она действительно беспокоится о том, что я ей что-то занесу, — это одно дело, но если я этим поступком задел чувства, которые она зачем-то скрывает... ...то я догадываюсь, что будет. Это не сложно. Юри придерживается чётких принципов: вылетел за границы — вылетел из её жизни. Она редко когда даёт второй шанс; ещё реже даёт второй шанс тем, кто предпочёл ей кого-то. По незнанию, по ошибке — неважно. Юри ценит себя. Она не простит его после пары извинений. Не отпустит, не выдернет из сердца боль, даже зная о том, что на самом деле виноваты они оба, в равной степени — не только он. — Короче, я не уверен, что имею на это право, но раз уж ты узнала — могу попросить? Я часто моргаю. Парень уже закончил с мусором на столе и теперь на автомате тянется к грязным тарелкам. — Попросить о чём? — Поговорить с Юри, — слова даются ему непросто, и даже движения наполняются какой-то тугой, угловатой резкостью. Он как будто делает над собой гигантское усилие. Наступает на глотку гордости, потому что не чувствует за собой реальной вины. Сбоку раздаются шорохи. Чимин, мазнув по другу нечитаемым взглядом, тоже принимается за уборку. — Разве я как-то могу помочь, если она не хочет тебя прощать? — задаю логичный вопрос я, первая поднявшись на ноги. Обед подошёл к концу. Я отлично помню, что время у нас ограничено, и что-то мне подсказывает — уезжать мужчины будут вместе. — Даже если не простит, ты хотя бы заново объяснишь ей мою позицию. Я не прошу ничего особенного, Йерим. Выгораживать меня не нужно, притворяться, якобы поддерживаешь, тоже, — парень поджимает губы; я забираю у него стопку использованных мисочек и, крутанувшись на носках, направляюсь в сторону кухни. — А что тогда нужно? — Донести до неё, что я не собирался изменять. И что ценю всё, что между нами есть. — Свободные отношения? — Мы близки, для меня это главное. Свободные или нет — я не хочу потерять её, как человека. Посуда с глухим стуком приземляется на дно раковины. Странное ощущение: его поступки противоречат словам, но я всё равно верю. Осознаю, что это тонкий лёд; что Чон, скорее всего, и не знает вовсе, каково это — когда по-настоящему ценишь, иначе их проблема в принципе не возникла бы. Однако во мне нет отвращения. Чувство несправедливости, щедрая порция грусти — да, прямо-таки комом в горле стоят. Только вот неприязнь, которую парень так опасался у меня вызвать, по-прежнему не просыпается. — Согласись, пожалуйста. Не то он опять загонится, но выжрет все мозги уже мне, а не тебе. Шёпот на ухо. Со знакомой хрипотцой, быстрый и щекотливый; влажным дыханием по нервам. От неожиданности я дёргаюсь, едва не врезаясь лопатками в твёрдую грудь позади, однако чужая рука вовремя придерживает меня за талию, останавливая. Я резко поворачиваю голову, со слегка приоткрытым ртом — слишком зациклилась на своих мыслях, чтобы различить шаги за спиной, и практически нос к носу сталкиваюсь с нагнувшимся ко мне мужчиной. Стойкий душок сигаретного дыма. Интересно, если бы на месте Чимина был кто-то другой — раздражало бы меня то, что он курит? — Ты чего так подкрадываешься, блин? — пытаясь не выдавать, что его внезапное появление хорошенько встряхнуло меня изнутри, чуть слышно бормочу я и, неловко отстранившись, обнаруживаю тень улыбки на его губах. — Я кружку принёc. Пак отнимает пальцы от моего бока. Расправляет плечи, опираясь бедром о кухонную тумбу. Я опускаю глаза. И правда — принёс. Чонгук, конечно, тем временем успевает уже почти полностью обеденный стол прибрать, сложив всё на выброс в один пакет, но и кружка — это тоже неплохо. Внёс, так сказать, свой посильный вклад. — Давай сюда, — говорю я и, повернув смеситель, заливаю посуду небольшим количеством горячей воды. — Ты с ним поедешь? Не планировала спрашивать. Понятия не имею, кто меня за язык тянет. Тем не менее, по мужчине не удаётся различить, ставит его этот вопрос в ступор или нет. Он переводит взгляд на отряхивающегося и проверяющего свои карманы друга, без всякий уточнений понимая, о ком речь, и спустя несколько секунд наконец произносит: — Да. Я должен вечером ещё на ноутбуке поработать. — Ты ведь сказал, что устроишь себе сегодня выходной. Чонгуку это не понравится — он тебе выспаться наказал. — Выходной от людей и служебных звонков. Но это не значит, что у меня мало других задач, которые всё равно нужно решать, хочу я того или нет. Я киваю. Надеяться на то, что он останется со мной до завтра, было бы наивно. И не особо целесообразно, наверное. Нам обоим есть о чём поразмыслить — мы отдаём себе в этом отчёт, пусть и не договариваемся на словах. Дело даже не в занятости. Мне действительно не терпится завалиться обратно в кровать и просто подумать. Встретиться со своими чувствами лицом к лицу, не переживая о том, что могу быть кем-то подслушана. Стандартная реабилитационная терапия. Надёжный способ не передознуться тем, кого в одночасье стало слишком много. — Чонгук, — я вижу, как парень мнётся, замирая на полпути к нам и явно выжидая момент, когда мы сами про него вспомним. Пора бы как-то разрешить возникшую дилемму. В противном случае, она так и продолжит висеть над ним, словно грозовая туча. — А? — По поводу Юри, — обозначаю я, мельком взглянув на стоящего рядом Чимина. — Признаюсь честно: она не рассказывала мне, на что рассчитывает и как к тебе относится — только говорила, что её устраивают отношения, в которых вы находитесь. — Видимо, она изменила своё мнение... — Видимо. Поэтому я попробую поддержать тебя, когда мы будем это обсуждать. Чон вмиг оживает. — Правда? — Правда. Хоть я и не могу до конца оправдать твой поступок, потому что не понимаю мотива, но эти ваши свободные отношения... — я задумчиво пожёвываю губу, не зная, как правильно выразиться. — В общем, я также не могу отрицать, что и ты где-то прав. Не на сто процентов, но прав. По крайней мере, с моей точки зрения. — Это из-за того, что ты спокойно меня выслушала. — И всё же мнение Юри может отличаться, даже если мне удастся доказать то, что физически ты не изменял, — предупреждаю я. Ведь, если так, ничего не изменится. Ким выплачется мне, озвучит своё коронное «все парни — шлюхи!» и всё равно забракует его, как браковала всех предыдущих. Категорично, без единого шанса на спасение. Но Чонгук, судя по виду, рад и этой инициативе. — Спасибо, Йерим. Буду тебе обязан. — Вы всё, полагаю? Чимин утомился. Я прямо-таки кожей ощущаю, как прёт из него усталость вперемешку с дискомфортом. Он смотрит на наручные часы, тряхнув запястьем. Небось секунды считал, изнывая, когда мы завершим свой романтический подкаст. — Да всё-всё, — вторит ему друг, не переставая одаривать меня лучезарной улыбкой, и делает шаг назад, в сторону коридора. — Я не пристаю больше. Йерим, спасибо за помощь! Было приятно пообедать всем вместе и поболтать, но уже время. Чим, который час? — Десять минут шестого. — Отлично, как раз вовремя в студии буду. Ну что, я тогда первым пошёл? Пока такси вызову, а ты спускайся потихоньку... — Чон достаёт телефон, уже увереннее, пусть и совсем не глядя, продолжая ступать по направлению к выходу. — О, и мусор заодно ещё по дороге выкину, — вспоминает парень, тотчас меняя маршрут и ненадолго отрываясь от экрана, чтобы подхватить полиэтиленовый пакет за ручки. — Вот так. Короче, вы прощайтесь, а я внизу буду ждать. Йерим, увидимся! — Конечно, — я провожаю его взглядом, бодро помахав рукой. — На связи. И хорошего тебе вечера. — Взаимно. Тихий скрип петель. Дверной хлопок. Театральный жест — Чонгук напоследок шутливо отсалютовал от виска — по-прежнему стоит перед глазами, пусть тот уже скрылся из нашего поля зрения. Нашего. Я подавляю в себе порыв поёжиться, хотя мне не холодно. Это горячо морозящее ощущение совершенно точно не из-за сквозняка. Чимин не двигается. Его самого как будто приморозило к полу меньше чем в полуметре от меня. Мы остаёмся одни, и если до этого мне казалось, что ничего страшного — поздняк нервничать, пути назад отрезаны, да и не дети мы вовсе, чтобы расставаться с тревожным бульканьем в горле, то сейчас всё становится ощутимо сложнее. Я что-то предвкушаю. Томительно, с трепетом. Вся грудная клетка пухнет, словно набиваясь этим чувством под завязку. Он просто уйдёт или же?.. — Я заеду за тобой утром в среду. Перед парой. Ты ведь не собираешься пропускать? Я медленно моргаю. Заедет, чтобы подвезти меня до университета? Перед своим же классом? — Не собираюсь, до экзаменов всего месяц, — прикрываюсь я первым, что приходит на ум. — Да и ты опять что-то там задал, а я же тебя знаю — из-под земли достанешь потом, если я не... — Я к тому, чтобы ты засос свой замазала. Ты сказала, что сможешь сделать это в машине. Пак переступает с ноги на ногу. Растирает ладонью шею — тот самый участок кожи, на котором отпечатались мои губы. Мой взор против воли задерживается на красном пятне, и румянец мгновенно обжигает щёки. Тема учёбы, за которую я зацепилась, очевидно, не представляла для мужчины никакого интереса. — Смогу, — а сама задаюсь вопросом, какого чёрта меня задело то, что он хочет подвезти меня не просто так. — Не гарантирую, что совсем не будет видно, но и ты со студентами рядом не сидишь. Если никто об этом в чат не напишет — значит, всё нормально. — Сообщи мне, если всё-таки напишут. — Хорошо. — Хорошо. Тогда я пошёл — Чонгук ждёт. Тёмное, сосущее чувство. Как бы я ни старалась себя контролировать, оно всё равно наполняет меня, замедляя сердечный ритм. Не обещал. Ничего не обещал, хотя и вёл себя вполне разумно на протяжении всего утра. Мне нечего с него брать, не о чем просить — я и сама толком не понимаю, в чём причина болезненности, которую несёт по итогу его бездействие. Мне не нужны отношения с ним. Не те, что были у меня с Тэхёном. У меня не получается даже представить их. Не выходит ни на миг, потому что Чимин не тот, кто будет дарить цветы, встречать меня после работы, дабы я не тряслась в общественном транспорте, или заботливо спрашивать в смс-ках, что я ела сегодня на ужин. Чимин, которого я знаю, может вызвать во мне бурю. Может заставить желать его так, что онемеют кончики пальцев — несомненно. Но оно лишь химия — не любовь. Симпатия, выстроенная на притяжении тел, побуждающая добровольно обмануться в моменте. Так почему мне обидно? Потребность в чём чешет мои рёбра изнутри? — Без проблем. Иди. В среду встретимся. Я отворачиваюсь от мужчины, втихую сердясь на то, что проиграла в битве сама с собой. Ровный тон голоса — единственное, за что мне стоило бы себя похвалить. Пусть возвращается домой и работает. Закрывает за собой дверь и живёт свою жизнь дальше. Я обязательно появлюсь в ней снова: у меня предчувствие — он не отпустит меня теперь. Не привяжет к себе слишком сильно, чтобы иметь возможность в любой момент оторвать, но и исчезнуть больше не позволит. Не это ли, в конечном итоге, главное? — Кстати, заберёшь с собой кексы? Там пара штук осталась, я упакую сейчас в коробку какую-нибудь. Если сам не хочешь, можешь просто Чонгуку отдать — не думаю, что он откажется. — Давай, — после короткой заминки. В затылок. Пак почему-то до сих пор не преодолел и метра в сторону выхода. Зато подошёл чуть-чуть ближе ко мне. Я каждым позвонком ощущаю, как накаляется между нами пространство, сгущаясь и тяжелея, пока мои руки заняты перекладыванием сладкой выпечки из специальной корзинки в первую попавшуюся картонную ёмкость. Мешает. Чудовищно мешает, потому что я уже всё решила. Смирилась, выпроводила его из себя до среды. Желудок скручивает пуще прежнего — чужая грудь дотрагивается до моей спины. Останавливает пальцы, что тотчас соскальзывают с края коробочки — именной бренд, я иногда покупаю у них клубничные пончики по утрам — и не успевают плотно её закрыть. Что, ради Бога, он делает? — Йерим. Я зажмуриваюсь. Открытая область шеи под высоко завязанным хвостом, и его губы — прямо на ней. Не целуют, но дотрагиваются. Пухлый рот, осторожно приникший к трапеции. Дышащий тяжело, как и мой. — Ты собирался уходить. — Я ухожу. — Ты придавливаешь меня к... — я сглатываю. Слов не находится — они словно бы выветриваются из головы. Тлеют, выкуриваясь, как табак. Его ладони вжимаются в кухонный гарнитур, заключая меня в кольцо. И не трогают. Точно так же почти не трогают, как и его губы. — Иначе ты надумаешь себе лишнего. — Я уже надумала, — негромко фыркаю я. Плевать, что чересчур честно. Какой бы эффект это ни произвело, на ложь у меня абсолютно нет сил. — Что и было видно по выражению твоего лица, в общем-то, — не остаётся в долгу мужчина, мягко разворачивая меня за талию. — На меня посмотри. Такой безапелляционный тон. Куда твёрже и жёстче, чем любая фраза, произнесённая им до. — Зачем? — Посмотри. Боже. Да я и без него знаю, что увижу. Эти картинки — их будет много. Цветные, мелькающие. Напрашивающиеся обратно в киноленту. Смятые простыни, испарина у висков. Запястья, вжатые в матрас. Пульсирующие от возбуждения зрачки. — Ладно. Смотрю. На сжатые в тугую полосу губы, которые только что прикасались ко мне. На родинку над правой бровью, на вертикальную тень от морщинки у переносицы. На то, как он медленно наклоняет голову. На то, как за секунду напрягаются, а затем так же быстро расслабляются его скулы. — Всё, что надумала, посылай нахер. Это ни тебе, ни мне не поможет — только хуже сделаешь. Договорились? — Договорились. На грани слуха. Прямо как он советует — не думая. И прежде, чем зрение окончательно размывается от нарастающей близости, я заново закрываю глаза. Кажется, на самом деле я всё-таки знала, чего хотела. Я хотела, чтобы он снова меня поцеловал.