and when your eyes catch mine

      Первый раз это случилось в снегу. В пещере. В лесу. В середине зимы недалеко от какой-то богом забытой дерьмовой деревни в Редании, слишком далеко на севере, чтобы быть населенной кем-то в здравом уме, на охоте на то, что Геральт отказывался признавать как армию одержимых снеговиков, потому что одержимых снеговиков «не существует, Лютик», и «тебе нужно перестать верить маленьким детям с бурным воображением, Лютик», и «будь добр, заткнись нахуй, чтобы одержимые снеговики не услышали нас, Лютик».       Лютик засчитал это как свою личную победу, что было неплохо, потому как в его трагической, короткой жизни эта победа вполне могла стать последней. — Это ужасно, — пробормотал Лютик, пытаясь согреть руки у маленького жалкого костерка. Наверное, даже хорошо, что он оставил свою лютню в придорожной забегаловке, иначе Геральт почти наверняка пустил бы ее на растопку.       «С другой стороны, лютня была бы отличной растопкой», — безнадежно подумал Лютик, пока крупная дрожь снова не сотрясла его тело, и, возможно, он смог бы немного согреть руки. Он обнял себя, несчастный, напуганный и такой замерзший, что не мог больше чувствовать своего лица. — Э… эт… это д… де… действительно уж… ужасно. — Иди сюда.       Лютик обернулся. Конечно, он все неправильно расслышал. Конечно. — Что? — Иди сюда, — повторил Геральт. Он звучал уставшим.       Лютик медленно моргнул, один раз, два, прежде чем начал ползти по усыпанной листьями пещере туда, где с закрытыми глазами, склонив голову к прохладной каменной стене, сидел Геральт. Неуверенно, он опустился на колени рядом с ведьмаком. — Эмм.       Рука Геральта обхватила его запястье, а затем дёрнула Лютика прямо к своим ногам, где он и растянулся, с глухим стуком врезавшись в грудь Геральта. Руки ведьмака были повсюду, жёсткие и надёжные, они укрывали Лютика с обеих сторон, и руки барда как-то сами собой обвились вокруг Геральта, а его лицо каким-то образом идеально подошло к изгибу шеи ведьмака, а потом… потом… — Оооооооох, — пробормотал Лютик, содрогаясь от удовольствия, когда тепло тела Геральта начало проникать в его. Лицо барда покалывало от новых ощущений. Его губы жадно потерлись о горячую кожу шеи Геральта. Он на самом деле — вау — мог чувствовать свои кончики пальцев. — Ооооооо, это отлично. — Тише, — напомнил ему Геральт, и Лютик ещё сильнее прижался к его груди, как кошка, купающаяся в лучах солнца, и быстро и уверенно отогнал от себя внезапное желание вылизать Геральту горло. Какого черта? Что за херня? — Тише, — глупо повторил Лютик. — Конечно. Я могу быть тише. Тихий как могила — это моё второе имя. Я бесшумный, как храмовая мышь, ты же знаешь, я…       Геральт зарычал на него, потому что Геральт всегда рычит на него, только теперь Лютик чувствовал напряжённый, низкий, опасный вибрирующий звук на своих ребрах, и его горло внезапно пересохло.       Тише. Хорошо. Он может это сделать.

***

      Когда он моргает, стараясь прогнать сонную дымку, Геральта уже нет, но ему все ещё подозрительно тепло. Вдалеке он слышит звуки драки, нечеловеческие визги и лязг меча о… металл? Камень?       Лютик возится на холодном каменном полу и понимает, что что-то накинуто на него сверху, что-то темное, теплое и сухое, и ему требуется некоторое время, чтобы опознать это как плащ Геральта, потому что Геральт, вероятно, ушел сражаться со снеговиками. Последним усилием воли он пытается заставить себя забеспокоиться, но все же быстро проваливается в сон, захваченный когтями отчаянного истощения.       Последнее, что он чувствует — это слабую боль в груди, а затем он не думает ни о чем.