Одно слово за раз. AU «Два мира»

      После первого весеннего дождя лес пахнет по-особенному.       Нежно дурманит ароматом напитавшаяся влагой земля. Преет прошлогодняя листва, обнажённая только недавно сошедшим снегом. Веет новой жизнью от выпустивших первые листочки деревьев. С ветви на ветвь перелетают птицы, оглашая окрестности щебетом. Мелкое лесное зверьё после отступления холодов осмелело, деловито копошилось в подлеске, чем привлекало внимание Хаймару. Припав к земле и виляя хвостами, нинкен поползли в разные стороны, намереваясь то ли поиграть, то ли полакомиться снующими туда-сюда зайцами и белочками.       Хана не стала их одёргивать, продолжая неслышно ступать между деревьев. От них тянуло силой, возрождением, а ещё сладковатым соком. Язык сам собой скользнул по кромке зубов, и Хана приоткрыла рот, напитываясь свежим лесным ароматом.       Но вот в него вторгся ещё один запах. Хаймару тоже заметили это — вынырнули из-за голых кустов, навострив уши, замерли на миг, принюхиваясь, а после быстро вернулись к Хане. И сама настороженная, она неосознанно запустила пальцы в укутанную мелкими каплями шерсть на загривке среднего из тройняшек, предупреждающе ощерившего пасть в направлении постороннего запаха. Старший выступил вперёд, готовый броситься в бой. Младший попятился к ногам Ханы, припал к земле, напряжённо дёргая из стороны в сторону пушистым хвостом.       Реакция рефлекторная, и Хана не могла винить нинкен за неё. Всё же сила, веявшая от него, слишком велика.       — Здравствуй, Хана.       — Итачи, — она ответила дружелюбно, однако он всё равно остановился поодаль, внимательно наблюдая за движениями скалящихся нинкен. — Хаймару, — обратилась Хана к псам, — успокойтесь, свои.       Все трое нинкен посмотрели на неё с откровенным сомнением на одинаковых мордах.       — Погуляйте, — добавила Хана строже. — Со мной ничего не случится.       На прямой приказ младший и средний не заспорили — коротко потёрлись о её ноги и отступили обратно в подлесок. Старший, однако, задержался; в раздумье пошевелив ушами, он неспешно, настороженно подошёл к Итачи. Тот стоял неподвижно, с определённым интересом в тёмных глазах наблюдая за нинкен. Не дойдя пару метров, Хаймару остановился, поднял морду к Итачи и глубоко несколько раз затянулся его запахом, изучая эту очень особенную смесь огня, стали, крови и зелёного чая с примесью чего-то вкусного-сладкого. Итачи смотрел на него, почти не мигая. В конце концов Хаймару мотнул головой и, развернувшись, засеменил вслед за младшими братьями. Хана проводила его тёплой улыбкой.       — Твои нинкен не доверяют мне, — произнёс Итачи, тоном балансируя на грани утверждения и вопроса.       — От тебя пахнет опасностью и битвой, немудрено занервничать, — возразила Хана. — Только с миссии?       — Да.       Их разделяли метров двадцать, но ни Итачи, ни Хана не торопились их преодолевать. Что творилось на уме у Учихи, Хана не представляла. Сама она сделала свой шаг навстречу уже больше месяца назад.       Тогда, в последний день войны, она бросилась искать его, сбежавшего из госпиталя после чакрового истощения, простого шиноби загнавшего бы в реабилитацию на неделю. Хана волновалась, злилась за это на себя и ничего не могла поделать — выслеживала Итачи по лагерю главного штаба восточного фронта, а когда нашла, бросилась к нему, чтобы вернуть Учиху в лазарет. Потому что он важный шиноби для армии, для банального выживания многих рядовых — так Хана твердила себе, когда входила в палатку чуть в стороне от полевого морга, где поместил тело Учихи Обито, опаснейшего врага, убитого Итачи. Он сам стоял там, совсем чуть отличный от трупа на столе. Неспособный расслабиться, анализирующий каждый миг и каждое слово, беспокоящийся о судьбе мира и никогда — о себе самом. У Ханы от этого сжималось сердце.       Она пыталась быть профессиональной, но в конце сделала шаг и взяла его за руку. В тот раз он позволил себе ненадолго переплести с ней пальцы.       На то, чтобы осмыслить произошедшее, у гения Учихи Итачи ушло больше месяца.       — Я хотел спросить… — впервые на памяти Ханы Итачи полноценно запнулся. Она заинтересованно наклонила голову, и он закончил: — Не согласишься ли ты разделить со мной данго?       — Данго? — Хана удивилась, но тут же снова принюхалась. Понятно; так вот чем вкусненьким от него пахнет…       — Однажды мы встретились в кафе, подающем его, и я предположил, что ты его любишь, — проговорил Итачи скованно и извлёк откуда-то из форменного плаща Акацуки аккуратно перевязанную лентой коробочку со сладостями.       — Да, люблю, — подтвердила Хана, изумлённая его предложением, но даже больше — его нерешительностью. От него отчётливо пахло сомнениями, напряжением, почти раздражением собственным поведением.       — Здесь неподалёку небольшое озеро, — заметил Итачи, словно бы Хана не знала как свои пять пальцев окрестности Конохи. — Если ты не против.       — Ничуть, — отозвалась она и последовала за Итачи в ту сторону, откуда пахло водой.       Вскоре они вышли из леса на опушку. Здесь земля была ещё влажнее, чем в лесу, а свинцово-серые тучи рассматривали себя в неподвижной воде озерца, к которому вёл пологий склон. Разнотравье приглушённо зеленело, то тут то там мелькали яркие пятна первых полевых цветов, усыпанных блёстками капель дождя. Умиротворение этого места оглушало.       На полпути к озеру Итачи остановился. Расстегнув плащ, он снял его и расстелил на траве, жестом пригласил Хану, и она с затаённой улыбкой опустилась на водонепроницаемую ткань. Чуть подумав, скинула сандалии и зарылась пальцами ног в мокрую траву. Итачи сел рядом с ней, между ними поставил коробочку с данго.       — Хочешь чай?       — Не откажусь, если у тебя есть, — ответила Хана, откидываясь на локти, краем глаза наблюдая за его действиями. Сосредоточенно кивнув, Итачи снял с держателя на предплечье волшебную палочку, достал из печати на напульснике ларец, из которого извлёк на свет небольшой чайник и две чашки. Следом выудил холщовый мешочек; его содержимое замечательно, но незнакомо пахло.       — Чай не местный, верно?       — Верно, — Итачи обернулся, не глядя развязывая мешочек. Чуть поколебавшись, открыл его и поднёс ближе к лицу Ханы. — Он из другого мира.       — Пахнет приятно, — одобрила Хана, и Итачи принялся колдовать, заваривая чай. У него ушла буквально пара движений, но за каждым из них Хана внимательно проследила, запечатлевая в памяти. Рецепторы щекотала сладость данго, мягкая сложность иномирного чая, влажная свежесть разнотравья и близость воды. Но больше всех них Хану волновал запах Итачи: аромат сильного мужчины, огненного и аппетитного. Не удержавшись, Хана чуть приоткрыла рот, огладила языком собственные клыки. Так бы и съела, честное слово…       Но был в запахе Итачи оттенок, беспокоивший Хану. От Учихи тянуло горчащей на языке усталостью, могильной утомлённостью.       — Ты хорошо себя чувствуешь?       — Почему спрашиваешь? — Итачи снова обернулся, протянул ей чашку с чаем, чей запах перебивал горечь Учихи.       Хана села ровно и приняла чашку. На мгновение их пальцы соприкоснулись.       — Потому что беспокоюсь, — она постаралась говорить ровно. — Я — ирьёнин, Итачи, а ты моя работа.       — Больше мы не на фронте. Тебе нет нужды беспокоиться о моём состоянии.       — Я так не считаю, — парировала Хана и отхлебнула чай. Он оказался настолько же вкусным, насколько ароматным. — Чай очень вкусный.       — Рад, что тебе нравится. Возьми к нему данго, — Итачи ненавязчиво подтолкнул ближе к ней коробку, и Хана взяла палочку с разноцветными шариками. — Однако я не понимаю, Хана. Почему ты обо мне так заботишься?       — Почему?.. — откусив кусочек сладости, Хана перевела взгляд на озеро. Вокруг разлилась тишина — мир замер в ожидании нового ливня. — Наверное, потому что чувствую в этом внутреннюю потребность… причём не только собственную.       Она посмотрела на него, но Итачи отвёл взгляд. Он снова пах сомнением, едва ли не ненавистью к себе. От этого Хане становилось почти физически больно.       В молчании они пили чай, наблюдая за тем, как тучи лениво плывут над водой. В какой-то момент Хана почувствовала приближающийся запах всех троих Хаймару, но нинкен хватило такта издалека убедиться, что она в порядке, и нырнуть обратно в лес. Не учуять её состояние они не могли.       Над последней палочкой данго руки глядящих на озеро шиноби столкнулись. Итачи вздрогнул, но Хана не убрала руку, и он осторожно, как если бы пробирался через минное поле, переплёл с ней пальцы.       Опустив взгляд на их руки, Хана улыбнулась и провела большим пальцем по грубой, в мозолях ладони мечника. Итачи повернул голову в её сторону, наблюдая искоса, напряжённо, когда Хана подняла его руку, приложила к своей щеке.       — Ты уверена? — тихо, глухо спросил он.       — Да, — ответила Хана и потёрлась щекой о его ладонь. Она хотела оставить свой запах на Итачи, хотела сама пропитаться его многогранным, сводящим с ума ароматом, а потому перебралась к нему на колени, отодвинув подальше чашки, чайник и коробочку с последней палочкой данго. Оказавшись с Итачи лицом к лицу, Хана облизнулась. — Да, Итачи, я уверена.       Его тонкие губы дрогнули, уголки приподнялись в тихой благодарной улыбке. Хана улыбнулась в ответ и уткнулась носом в сгиб его шеи, глубоко вдыхая запах, которым грезила несколько месяцев. Итачи прижался щекой к её собранным в хвост волосам, осторожно опустил руки на талию — Хана одобрительно поцеловала его шею, провела языком по бьющейся под бледной кожей венке, с растущим возбуждением сглотнула слюну. Учиха Итачи на вкус лучше самых дорогих и изысканных блюд, лучше сладостей, лучше свободы и свежести леса после весеннего дождя. Его пальцы забрались под рубашку, заскользили по спине, и Хана снова провела языком по шее Итачи — от ключицы до самого уха, облизнула нежную кожу за ним и мочку. Итачи шумно вздохнул и повернул голову, нашёл её губы и поцеловал Хану, сильнее прижимая к себе. От близости Хана дурела, заскулила и потёрлась о него всем телом, пропитываясь, забываясь в его аромате. Он пробирался под кожу, околдовывал разум и возбуждал так сильно, что Хана едва могла себя контролировать.       Быстрым и ловким движением Итачи стянул с неё просторную рубашку, следом за ней и поддерживающий грудь топ. Когда он сомкнул губы на набухшем соске, Хана завыла в голос, запрокинув голову, зарываясь пальцами в волосы на затылке Итачи, руша его аккуратный хвост. Всегда строгий, держащий дистанцию Итачи обнимал её неожиданно пылко, прижимал к себе Хану так, словно она была свитком с ценными сведениями, которые нужно вынести с базы врага. Одной рукой удерживая Хану, другой он скользнул за пояс её бриджей, находя влажность, жар и готовность принять его.       От остатков одежды они избавились быстро. Откинувшись на лопатки, Хана потянула Итачи на себя и заскулила, когда он толкнулся в её жаркое тело. Скрестив ноги у него на пояснице, вцепившись в сильные плечи, Хана кусала губы, ловя горящий взгляд Итачи, в котором не осталось и тени обычного холода. Итачи пылал, двигался быстро и настойчиво притянул Хану к себе для глубокого, влажного поцелуя. Это слишком хорошо, слишком много Учихи Итачи за раз — Хана завыла ему в губы, содрогаясь в экстазе. Вскоре кончил и Итачи — зажмурился, не дыша, застывая, а затем без сил опустился на Хану. Прижав его к себе, всё ещё обнимая ногами, Хана погладила его по спине, по разметавшимся длинным волосам. Итачи лежал на её груди, не уходя из-под ласки, расслабленно прикрыв глаза.       Оторваться друг от друга их заставили первые капли дождя. Итачи поднялся на локтях, посмотрел на Хану с затаённым вопросом. Она ответила тем, что, дотянувшись, поцеловала его.       Весь её мир пах Итачи теперь. Хана считала это счастьем.