Одно слово за раз. AU «Два мира»

      Нинкен — как дети, а в некоторых отношения даже хуже. Своих Хана хорошо выдрессировала, держала в узде, и всё равно тройняшки Хаймару, на поле боя идеально послушные, в повседневности мало прятали характеры.       Младший обожал внимание и лез почти ко всем, чтоб хоть за ушком почесали. Многие чунины и джонины Конохи настолько привыкли, что, встретив в деревне Хану, автоматически тянулись к её нинкен, иначе беседе не бывать.       Средний, внимание любивший не меньше, обладал самым взбалмошным нравом из тройки. Он поощрял проделки Кибы и Акамару в детстве, да и сам не прочь был устроить что-нибудь этакое.       В отличие от младших братьев, старший предпочитал держаться в стороне от шума и возни, с подозрением смотрел на чужаков и стремился не допускать их до Ханы. С ним у Ханы были самые сложные отношения: порой пёс вёл себя так, словно помимо беспечных младших братьев у него есть ещё и сестрёнка, за которой необходимо приглядывать. Именно он не доверял Итачи. Младшие бесспорно уважали брата и повторяли за ним, стоило старшему оскалиться в сторону Учихи.       По глазам Итачи Хана видела: данное обстоятельство его всерьёз беспокоит. Он не говорил напрямую, но явно часто думал об этом и с упорством искал к нинкен подход. В ход шли и игры в гляделки со старшим, и попытки заработать расположение вкусняшками, и даже уважение к определённым элементам паранойи нинкен.       Умевшие ценить упорство других, постепенно псы начали оттаивать. Они прошли стадию предупреждающего оскала, стоило Итачи оказаться ближе чем на два метра к Хане, и теперь лишь шевелили ушами, когда он подходил. Нинкен притерпелись к его запаху, тем более что форменный плащ Акацуки, да и сам Итачи пахли теперь не только огнём и сталью, но и Ханой.       На третьем месяце отношений младший сдался и впервые позволил Итачи прикоснуться к себе. В тот раз Итачи, сидевший рядом с Ханой на скамейке в парке, откровенно опешил, но зарылся пальцами в шерсть на сером загривке. Младший на это завилял хвостом. Жаль, идиллия не продлилась долго — подскочил старший и больно цапнул брата за ногу, оттолкнул в сторону, зарычал вначале на него, а после и на Хану, стоило ей попробовать заступиться за мелкого. Хане пришлось прервать свидание и увести нинкен на клановый полигон — напомнить, кто в доме хозяин.       Тем временем весна растаяла, в Коноху вторглось лето. Вместе с ним в жизнь Ханы вторгалось всё больше «учишества», как выражалась мать: всё больше времени Хана проводила с Итачи, всё сильнее им пахла — уже Куромару, суровый нинкен матери, демонстративно чихал в её присутствии. Старейшины клана выражали осторожное — чтобы не спровоцировать мать — удовольствие тем, что дочка главы наконец может быть пристроена. Хаймару, казалось, окончательно смирились с существованием Итачи.       В один из знойных дней Хана решила попытаться закрепить успех.       Узнав, что Итачи в деревне, она направилась на территорию клана Учиха. Возле неё первым делом убедилась, что Итачи один — не собиралась тестировать его в чужом присутствии. Все трое нинкен, конечно же, увязались за Ханой, недовольно порыкивая, пытаясь привлечь внимание: после утренней тренировки сама Хана тщательно вымылась, но вот Хаймару были по уши в пыли полигона, травинках и листиках и требовали внимания к себе. Хана упорно притворялась, что не понимает намёков, про себя улыбаясь.       Итачи она обнаружила на скамейке возле декоративного пруда, заложенного не очень давно. Как и зачастую в свободное время, он читал, но на звук шагов поднял голову.       — Хана? — его голос звучал слегка удивлённо, взгляд скользнул по Хаймару. — Что-то случилось? — обычно её нинкен вымыты и вычесаны, Итачи в первый раз было позволено лицезреть их в таком состоянии.       Старшего это подбешивало. Косо подглядывая на Итачи, он раздражённо помахал хвостом из стороны в сторону и поймал зубами край рубашки Ханы, потянул прочь.       — Тренировались с утра, — Хана потрепала нинкен по уху и весело улыбнулась. — Пришло в голову, что пора устроить тебе испытание, Итачи.       — Испытание? — повторил он за ней, судя по взгляду, уже просчитывая варианты, чем этот самый тест может стать. Хана вздохнула. Разве догадаться проще, чем банально спросить? Впрочем, она знала: для Итачи — проще.       Хану так и подмывало полюбопытствовать, до чего именно добрался Итачи в мысленных построениях, однако она не стала подзуживать, пусть настроение и было игривое. Лишь пояснила:       — В знак нашей близости я решила, что пришла пора посвятить тебя в один из важнейших ритуалов клана Инузука.       Итачи аж отложил книгу. Его лицо не отразило эмоций, но по взгляду пронеслось облачко волнения. Расчёт-построение заработал быстрей, а волнение было реакцией вовсе не на эмоции — на факт того, что ему, постороннему, собираются раскрыть секрет чужого клана; на возможность проблем из-за этого между Учиха и Инузука; на некие более долгоиграющие политические последствия…       — Хана…       — Этот ритуал — мытьё нинкен, — как можно спокойней произнесла Хана, подавляя желание улыбнуться.       На миг Итачи застыл, переваривая полученную информацию, стараясь соотнести со своими выводами. Судя по всему, мытьё нинкен с политикой никак не стыковалось.       — Про ритуал я пошутила, — сжалилась Хана. — Однако это действительно важный шаг в отношениях с Инузукой.       — Я понимаю, — медленно наклонил голову Итачи, переводя взгляд с неё на нинкен. Младший от осознания, что сегодня ему может перепасть массаж с четырёх рук, воодушевлённо тявкнул. Средний слишком уж коварно прищурился. Старший посмотрел на Хану с высшей степенью осуждения.       Однако Хана не вняла нинкен. Всё её внимание было сконцентрировано на Итачи, которого так искренне хотелось растормошить. Хотелось помочь хоть на короткое время расслабиться.       — Готов попробовать?       — Да, — Итачи поднялся и подошёл к ней, наблюдая за нинкен. Он учился угадывать настроение Ханы по состоянию псов, часто её отзеркаливавших, и явно ловил в тот момент диссонанс: все трое выдавали совершенно разные эмоции. Итачи это сбивало. Хана шагнула к нему, но в последний момент перед касанием сдержала себя: Итачи не любит излишние прикосновения. Уж лучше выразить то, что на душе, словами.       Впрочем, а нужно ли выражать? Подумав, Хана решила: нет. Это ничего не изменит: ни её желания обнять Итачи, ни его настороженного отношения к миру и каждому его аспекту. В таком случае лучше оставаться в заданных рамках.       Потому что Итачи такой: ему хорошо в рамках. По большей части он самостоятельно их себе устанавливает, и, Хана видела, касательно неё у него уже имелись пока ещё зыбкие, но уже поджимающие границы. Как минимум унаследованные от других отношений: неприятие излишнего тактильного контакта, не прерываемая ни на секунду оценка, немая просьба не пытаться лезть в душу. Хана принимала всё это, готова была принять ещё больше. Только бы он показал, как комфортно. Хана готова была подстраиваться.       В конце концов, Итачи — объект её профессиональной заботы; которая из профессиональной неумолимо переросла в крайне личную, согревающую.       То, как он старался найти общий язык с её нинкен, вселяло в Хану надежду: и она для него — нечто большее, чем временный комфорт.       Из принесённого свитка Хана распечатала большую потёртую деревянную кадку; заозиралась в поисках ведра, но нашла кое-что получше. В свободное от миссий и работы в госпитале время Сакура при помощи подруг облагораживала территорию поместья: озадачилась посадкой молодых деревьев, цветов, травы, даже выделила грядочку под лекарственные травы, — и к умело скрытой за кустами колонке оказался прикручен шланг для полива. Хана двинулась было к нему, но младший и средний Хаймару бросились ей наперерез наперегонки, шутливо подрались, но в итоге вместе притащили, аккуратно разматывая, шланг к кадке, направили кончик в неё — Хана подала воду, кадка быстро наполнилась.       За их совместными манипуляциями Итачи наблюдал пристально, заинтересованно, подмечая и запоминая каждую деталь. Старший Хаймару, замерший поодаль от него, смотрел на всё неодобрительно, только что головой не качал.       — Сперва нужно смыть с них основной сор, — сказала Хана Итачи и настойчиво кивнула старшему. Тот закатил глаза, однако забрал у братьев шланг и направил на мелких, сноровисто счищая струёй травинки и пыль с их пушистых боков. Младшие фыркали, но подставлялись под воду, а затем средний подбежал к старшему и, боднув в бок, попросил отдать шланг. Старший соизволил, передал шланг брату и сам подставился под струю. Несколько секунд средний выполнял работу добросовестно — а затем проказливо сверкнул глазами и круто развернулся, обдавая водой из шланга Итачи. Тот замешкался всего на полмига — отскочил уже наполовину мокрым.       — Хаймару! — рявкнула Хана, переставая подавать воду.       Бросив шланг, средний повалился на спину и задрал лапы к небу, елозя и будто смеясь. Младший прыснул вслед за ним, спрятав морду в лапах, а старший застыл с таким видом, словно бы и осуждал проказника, но не очень.       — Итачи, прости…       — Ничего, — отозвался он, отводя с лица мокрые пряди. Прищурился — а затем сложил печати и обрушил на нинкен воду из кадки.       Средний тут же подорвался с земли, удивлённо и обиженно заскулил. Старший отошёл в сторону и демонстративно отряхнулся. Чихнув и проморгавшись, младший подошёл к Итачи и заискивающе поглядел на него, помахивая хвостом. Придавив его сперва серьёзным взглядом, Итачи смилостивился и покровительственно опустил руку на влажный загривок мелкого.       Хана же находилась на грани желаний смутиться и засмеяться в голос. Вот чего-чего, а ответа Итачи на выходку нинкен той же монетой она совсем не ожидала! С запозданием вспомнила, что Итачи целый год преподавал в магической школе — видимо, там и набрался идей взаимодействия со шкодниками. Не с пушистыми, конечно… но её нинкен порой вели себя, как дети.       Показывая, какой он хороший мальчик, младший ускользнул из-под руки, подобрал шланг и помог Хане вновь наполнить кадку. Сразу же в неё и залез — взметнул брызги и небольшую волну, хлестнувшую через край на траву. Уселся, облокотившись передними лапами на стенку кадки, умильно вскинул уши и вывалил язык из улыбчивой пасти: ну же, человеки, массаж! Хана засмеялась — вот же хитрец! — но всё-таки подошла и опустилась на колени возле кадки, вытащила из кармана шампунь.       Приблизившись, Итачи опустился на траву рядом — Хана с трудом удержала себя от того, чтобы прижаться плечом к его плечу. Вместо этого развела шампунь в воде — тот пах хвоей, запах моментально переносил под полог леса — и взялась за работу.       Поначалу Итачи лишь наблюдал, как она вдумчиво, тщательно намыливает-промывает густую серую шерсть Хаймару. Затем осторожно коснулся, повторяя движения — мелкий радостно закивал и сам сунулся под его руку, да так резко, что всколыхнул воду, и та плеснула шиноби на колени.       — Уймись, ну! — одёрнула мелкого Хана, прихватив за ухо. Нинкен виновато заворчал, ткнулся носом ей в щёку, оставляя след пены. Подумав, такой же след оставил и Итачи, весело помотал головой.       — Так всегда? — нейтрально спросил Итачи, стирая пену с лица.       — Нет. Сегодня особенный день, — средний заинтересованно подкрался со спины, опустил тяжёлую морду ей на плечо, и Хана потрепала нинкен по шее. — Их никогда не мыл никто кроме меня самой и моего младшего брата.       Не отнимая рук от шерсти блаженствующего мелкого, Итачи посмотрел на Хану.       — Я ценю это доверие.       Она ответила ему тёплой улыбкой. Чуть-чуть, едва приметно, но Итачи улыбнулся в ответ; на миг их с Ханой пальцы среди мокрой шерсти Хаймару соприкоснулись.       Нинкен вскинулись, как один. За взвесью хвои тоже учуяв посторонний запах, Хана подняла голову.       Мадара стоял чуть поодаль. Его взгляд смеялся.       — Я не хочу ничего спрашивать, Итачи?       — Нет, не хотите, — согласился Итачи. Порассматривав их ещё немного, Мадара усмехнулся, кивнул почти с расположением и ушёл в дом.       Хану разобрал смех, и она поспешила отвернуться, пряча улыбку. Кажется, проводя испытание для Итачи, Хана и сама умудрилась пройти тест.