Home, Not Alone

Время наконец перестает тянуться и возобновляет свой привычный бег. А пиво и вовсе исчезает, будто по волшебству. Кажется, на столе еще пять минут назад стояла упаковка Хайнекена, и вот уже осталось всего по одной бутылке. Антон не помнит, когда его в последний раз радовали такие простые вещи: хрустящие на языке чипсы, горьковатый вкус пива, удобный стул, от которого не ноет спина, легкая, ни к чему не обязывающая беседа. Раньше он не фиксировался на этих ощущениях и, оказывается, многое в жизни терял. С Арсением классно трепаться. Он живо и увлекательно рассказывает о себе: какие-то базовые вещи, без ненужной при первом знакомстве откровенности. Вспоминает забавные истории из детства, университетские байки. Арс, оказывается, немножко экономист, но больше актер. С масштабными постановками и фильмами пока не особо складывается, поэтому он снимается в короткометражках и эпизодических ролях. Таких, где не нужно говорить, зато надо максимально достоверно изобразить труп. Или бармена, сосредоточенно натирающего бокалы. Но надежды на свой Оскар не теряет, а пока параллельно служит — не играет, конечно же — в пластическом театре. И еще ведущим подрабатывает. Свадьбы, корпоративы, похороны — вот это вот все. Деньги неплохие, да и работа ему нравится, но душа просит большего. Антон, кстати, тоже пробовал себя в роли ведущего, но быстро осознал, что это не его. Шаст не боится сцены или публики, но еще во времена универского КВН понял, что он командный игрок. Гораздо проще и веселее отбивать чьи-то реплики, вместе отыгрывать репризы, а потом уходить на время в тень, чем блистать в одиночку весь вечер. Это утомляет, да и кайфа от такого выступления Антон практически не ловит. Поэтому променял ведение мероприятий на их организацию. А вообще забавно, конечно, что они с Арсом из одной сферы. Могли бы поработать в паре, но, кажется, уже не в этом сезоне. — Слушай, ты же обещал рассказать, какие у тебя в жизни были еще более ебаные ситуации, чем мое знакомство с Олежкой. Если думал, что я забуду, то хуй там. Алкоголя у них в крови достаточно для того, чтобы притупить стыд и стеснение, поэтому Арсений и не думает отнекиваться. — У меня есть одна вредная привычка… — Разговаривать с пылесосом? Это я уже знаю. — И это тоже, но я сейчас о другой. В общем, я люблю фотографироваться. Есть что-то магическое в фиксации момента и себя в нем… — Да ладно тебе, — Антон снова перебивает, слушатель из него так себе. — Ты просто красивый, и тебе нравится смотреть на свое ебло. — Спасибо, конечно. Я точно не урод, но прямо красивым себя никогда не считал. — Арс, ты работаешь лицом. Не начинай, а? — Думаю, дело не в лице, а в харизме. Ну, и я довольно фотогеничный. — И выебистый слегка. — Не без этого. Ты вообще дашь мне договорить? Шаст тут же поднимает ладони перед собой, извиняясь. И кивком предлагает продолжить рассказ. — Короче, опустим причины, я просто люблю фотографироваться. И иногда это играет со мной злую шутку. Как-то ехал в поезде и увидел в окно такую красивую станцию, пиздец просто. Полузаброшенную, атмосферную очень. Захотел сфоткаться на ее фоне. Но стоянка была всего две минуты, я бы не успел сбегать. Поэтому решил высунуться из тамбура по пояс, чтобы здание за спиной было. Не удержал равновесие и выпал из поезда. — Что сделал? — Выпал из поезда. Ты бы видел глаза проводницы. Пришлось ей сказать, что я пьяный. Антон представляет эту картину в красках и заходится беззвучным хохотом. Его трясет мелкой дрожью, а по щекам текут слезы, которые он даже не пытается вытирать. Арсений до последнего старается сохранить серьезную мину, но тоже не выдерживает и роняет лицо в ладони. А когда поднимает его, на бледных щеках разгорается румянец — то ли от выпитого, то ли ему все же немного стыдно. Шастун позволяет себе впервые по-настоящему рассмотреть Арса. В нем есть что-то цепляющее: не внешность даже, а что-то внутри. Легкая ебанца, которую видно во взгляде из-под разметавшейся челки, в движениях, в манере говорить. Не пугающая, а наоборот — притягивающая, потому что хочется понять, раскусить, разобраться. Но кубик рубика не складывается, как ни крути. А еще до Арсения хочется дотронуться: задеть коленом, усаживаясь на стуле поудобнее, провести ладонью по руке в разговоре, уткнуться в плечо, когда смешно. И дело не в том, что Антон соскучился по тактильным контактам за эту неделю. Он вообще не очень любит физические взаимодействия с посторонними людьми: отгораживается от них капюшоном толстовки, вечно зажатым в руке телефоном, кепкой, надвинутой на самые глаза. Но Арса это не касается, потому что его хочется касаться. Шастун не знает, почему так и как с этим быть, поэтому спрашивает невпопад. — А какая у тебя фамилия? — Попов, а что? — Да ничего, просто интересно стало. Попов ебет кротов. Арсения с этой идиотской шутки разрывает буквально в лоскуты, и Антон чувствует себя так, будто выиграл все награды мира одновременно, причем в свой День рождения, который по совместительству еще и Новый год. Он снова залипает: на широкой белозубой улыбке, очертившихся мышцах шеи, подрагивающем кадыке. Надо валить, и срочно. — Поздно уже, погнал я домой. — У тебя какие-то дела недоделаны, что ли? — Не, просто до утра засиживаться не хочется. Опять просплю весь день. — И что? — Да потом чувствуешь себя так, будто тебя из говна и палок собрали. Я пробовал — не понравилось. — Ну, ладно тогда. Спасибо за отличный вечер, лучший за последнее время. — И тебе спасибо. Кстати, тебе же уже завтра можно выходить? — Ага. — Пригоняй в гости утром, я завтрак заебашу. — Ни хера себе предложение. Во сколько? — А как встанем. Проснешься — напиши. — Заметано.