Моя особенность

POV Баки Барнс

Временами, Анжела буквально напоминала мне марионетку. Ту, которая выступает в театре, и в которую нужно продевать руку, чтобы её оживить. Обычно такой «неживой» она становилась ближе к вечеру, уходя в спальню и тихо закрывая за собой дверь. В такие моменты мне казалось, что она хочет побыть наедине с собой. Но когда долгими часами она сидит там совсем одна, ничего не пив и не ев, мне приходится нарушать её личное пространство. Чтобы не напугать, бесшумно захожу в комнату с тарелкой еды и кружкой теплого, крепкого, чёрного чая. Она лежит на кровати, спиной к двери, постоянно что-то листая в телефоне. Какие-то новостные ленты, которые, возможно, хоть как-то отвлекают её от грустных мыслей. Ставлю еду на прикроватную тумбу и также тихо выхожу из комнаты. Возвращаясь в гостиную, продолжаю следить за каждым звуком, исходящим за дверью. Как однажды сказала сама Анжела, когда прошли похороны, она не могла долго находиться у себя дома. Поэтому после прощания, через три дня она позвонила мне, попросив вернуть её в Нью-Йорк. Уточнила, чтобы я ждал её у мотеля, объяснив всё тем, что до станции её будет провожать семья. Из грязного окна комнаты я видел три фигуры, сильно возвышающиеся над, как я предположил, матерью Анжелы. Родные по очереди крепко обняли девушку, особенно долго в своих руках её держал отец, выправив из-за ворота кофты волосы, собранные в хвост. Я не слышал о чём они говорили, но следя за губами Анжелы, можно было понять, как она говорит, что они могут возвращаться домой и не волноваться за неё. Странно, что даже в такой ситуации, я применяю умение, которому научился на базах Гидры. Помимо того, как делать из меня жестокого убийцу, они также взращивали во мне агента, способного говорить на нескольких языках, и использующего такие приемы, которые помогли бы этим чудовищам разрушить мир и построить его так, как им было угодно. Когда семья Анжелы отошла достаточно далеко для того чтобы мы незаметно уехали, я вышел из мотеля, кинув ключ от комнаты на стол ресепшна. Не смотря по сторонам, девушка села позади меня, когда я с шумом подъехал на мотоцикле. Она аккуратно положила свои ладони мне на плечи, и если бы у меня был шлем, я бы обязательно отдал его ей. Мы не стали говорить друг с другом, даже не поздоровались. И лишь в молчании двинулись по почти пустой дороге. Иногда Анжела переставляла пальцы чтобы крепче держаться за меня, но когда на резких спадах она громко охала, я сказал: — Обхвати меня спереди.- Стараясь звучать громче ветра, будто пытающегося пробить барабанные перепонки, кричу я, слегка дёрнув головой в её сторону. Немного помедлив, она с осторожностью переместила руки сначала на мою талию, а потом уже сцепила их в замок на животе. Она держалась отстранённо, будто боялась лишний раз дотронуться до меня. Такие резкие, но вполне объяснимые изменения в её поведении, отчего-то не дают мне покоя. До недавнего времени, мне казалось, что ещё долго, а возможно и никогда, я не смогу ощутить какие-либо тёплые эмоции по отношению к другому человеку. После всего что со мной случилось, после всех убитых мною душ, я стал считать себя недостойным. Как такой человек может заслуживать чувство любви? Как я могу позволять себе брать кого-то за руку, понимая, что когда мои ладони кого-то душили? Как мои губы смеют хотеть поцеловать кого-то после того, как я произносил ими слова готовности к убийствам? Само проявление простой симпатии было для меня под запретом. Хотелось отгородить себя. Заключить тело в каменный щит, не позволяя кому-то проникнуть в гниющее сердце. Но пальцы этой девушки продолжают щекотать покрытое черной, смрадной слизью сердце. И кажется, она неуверенно, но без лишних колебаний постепенно очищает эту, как раньше мне думалось, покрытую засыхающей коркой, мышцу, заставляя её биться быстрее. Каждая её улыбка, больше похожая на улыбку мальчика сорванца, её движения, голос. Всё это с каждым днём как можно ближе подталкивало меня к обрыву над всем знакомым океаном, в котором уже плавают миллиарды чужих душ. Их лица не были искажены в гримасах страха и боли. Все они с головой были погружены под воду, не прекращая блаженно смотреть на своих любимых. Те объятия на кладбище стали последним толчком, после которого я ощутил долгий полёт, за которым пришёл сокрушительный удар. Моё сердце окончательно очистилось и старалось найти общий ритм с другим, грозящим остановиться под гнетом траура. Незаметно для себя, я провалился в размышления, продолжая вести мотоцикл на подсознательном уровне. Как в школе, когда речь учителя становится настолько скучной, что ты уходишь куда-то в свои мечтания, продолжая всё также записывать лекцию под диктовку, хотя даже не вникаешь в слова. Я прекратил перебирать мысль за мыслей, когда Анжела кротко положила свою голову мне на спину. Приложившись правой щекой ко мне, она так и молчала всю оставшуюся дорогу до Нью-Йорка. В тот же вечер, когда в воздухе можно было буквально почувствовать витающую в нем хандру, Анжела почему-то оставалась сидеть в гостиной. До этого быстро проводя пальцем по экрану телефона и не пытаясь понять всё то, что там было написано, она иногда громко вздыхала. Неожиданно отложив телефон на стол возле дивана, Анжела обхватила себя за колени, уставившись в тёмный экран телевизора, в котором отражались мы и включённый торшер. Я ждал. Надеялся, что сейчас она наконец решится поговорить со мной. Попытается раскрыть мне все свои раны, а я в свою очередь попытаюсь их залечить. — Ты можешь поговорить со мной. — Тихо говорю, бросая на нее взгляд из-под книги, следя за эмоциями. — Не хочу. — Бурчит и отворачивает лицо к окну. Будто что-то обдумывая, смотря уже на совсем потемневшую улицу, где через дорогу видно горящий свет соседа. Она поворачивается ко мне, кладя голову на колени. Смотрим друг на друга, боясь подступиться и молчим. Анжела вновь вздыхает и в одно движение оказывается прямо возле меня, прижавшись виском к моему плечу. Откладываю книгу и ненавязчивыми движениями укладываю её на себя, осторожно положив взлохмаченную голову на свою грудь. Она без возражений позволяет мне двигать её тело так как мне хотелось и чувствовать животом, как мерно она дышит. Анжела отказывается общаться, но может быть, если я начну говорить, ей станет легче. Не суть важно что, любую ерунду, которая поможет ей держаться в реальности. — Очень давно, мама рассказывала мне и сестре одну сказку.- Почти шепотом начинаю я, пальцами поглаживая её спину. Не слыша протестов начинаю рассказ: — Самая удивительная из всех змей, которую знали люди, была гремучая змея, которая однажды поздним вечером приползла на железнодорожную станцию Миссисипи. Служащий этой станции — Джонас Джаг оставил дверь на ночь приоткрытой, чтобы тянуло прохладным ветерком с реки. По его рассказам, работа в тот вечер просто замучила его, вздремнуть удавалось очень редко. Но вдруг, он услышал странные звуки, совсем непохожие на жужжание жуков, крик совы или кваканье лягушек. Джонас огляделся вокруг, посмотрел даже под стулом, где увидел свернувшуюся кольцом гремучую змею. На хвосте у нее было столько погремушек, что пустого места не оставалось. Змея поводила головой по сторонам, разглядывая Джонаса, его керосиновую лампу и паутину на потолке. Служащий не смел пошевельнуться: очень боялся, вдруг вспугнет змею и она по нечаянности укусит себя за хвост. Он так и замер на месте, притаив дыхание и гадая, что делать дальше. Змея вытянулась во весь рост и поползла шарить по комнате, словно искала что-то. Только тут Джонас заметил, какой же худенькой она была. Не зная, как лучше поступить, Джонас решил на всякий случай подружиться с ней. Он потихоньку встал, вынул из своей обеденной сумки кувшин с молоком, налил немного в жестяную кружку, поставил ее на пол и хотел пригласить к ней змею, но вот беда, он не знал, как к ней обратиться. Не мог же он ей сказать: «Эй, змея!» Получилось бы невежливо. Он еще раз внимательно посмотрел на змею, и ему показалось, что она смахивает на высокого, тощего носильщика, которого звали Леандр. Ненадолго замолкаю, прислушиваясь к дыханию девушки, которая уже прикрыла веки, под которыми было видно шевеление зрачков. Со спины перехожу на её левую руку, бездвижно обхватившую меня за шею. Глажу осторожно, почти не касаясь, лишь иногда пробегаясь кончиками ногтей. — Не успел Джонас позвать: «Леандр!», как змея описала круг и скользнула прямо к кружке с молоком. Заглянула в нее, застыла на месте, словно обдумывая, как поступить, и начала быстро лакать. Осушив кружку, змея подняла глаза на Джонаса. Во взгляде ее он увидел тоску и понял, что она очень одинока. Джонас и сам чувствовал себя одиноко, особенно в ночные дежурства на станции, когда не с кем было поговорить. Служащий вернулся на свое рабочее место, к телеграфному аппарату. Он как раз занимался азбукой Морзе. Только он успел отстукать точка-тире, а потом тире-точка-точка-точка, как Леандр уже вполз на стол. Вот тут для Джонаса и в самом деле настал момент удивляться. — Я собственным глазам не поверил, — признавался он, когда рассказывал эту историю. — Леандр поднял хвост и сначала повел им из стороны в сторону, а после помахал им. Сделал один длинный размах и три коротких кивка, вы представляете? Сомневаться не приходилось, он пользовался хвостом, как телеграфным ключом, чтобы выбить тире-точка-точка-точка. Выходит, с азбукой Морзе Леандр был знаком! Он знал всю азбуку наизусть, неприятности были только с буквой «х», которая состояла из четырех точек. Из-за чего вместо помахивания из стороны в сторону, он вынужден был кивать хвостом. К тому же он плохо умел считать и, случалось, бил хвостом до десяти раз, прежде чем успокоится. Однако и с буквой «х» он справился, и они с Джонасом теперь подолгу беседовали. Леандр поведал служащему, что родом он из многодетной семьи, которая насчитывала двадцать малышей, только все его сестренки и братишки утонули во время половодья. Он так был привязан к ним, что когда рассказывал об этом, у него дрожал хвост от волнения. Леандр не только составил Джонасу хорошую компанию, но оказался полезен и в других делах. Он также ловко помогал ему с уборкой. Они стали такими друзьями, что Джонас теперь даже представить себе не мог, как он раньше обходился без Леандра. И Леандр отвечал ему взаимностью, о чем не уставал повторять каждый вечер с помощью азбуки Морзе. Но потом Джонас получил приказ о переводе на другую станцию и надо было сообщить эту грустную новость своему другу. — Сердце сжалось у меня от печали, — признавался он позднее. Джонас чуть не плакал, когда выстукивал по телеграфу эту весть Леандру, расположившемуся напротив него на столе, и молча наблюдающему за признанием. «Я был счастлив познакомиться с тобой, — выстукивал Джонас. — А теперь меня переводят на другую станцию. Единственное, что утешило бы меня, если бы ты согласился перейти вместе со мной». Леандр сидел как в воду опущенный, молчал в задумчивости. Потом покачал в ответ хвостом. Не может он покинуть это место, как бы ему этого ни хотелось. Вот уже не одну сотню лет его семья обитает на берегах реки. А поскольку он последний из их рода, его долг остаться на этом месте, к которому они все так привыкли. Не скрывая своего огорчения, он поблагодарил Джонаса за то, что тот обучил его азбуке Морзе, и медленно направился к выходу. Перед тем как выскользнуть в темноту, он обернулся еще раз, в глазах его была печаль. Леандр поднял хвост и простучал «73», что на языке телеграфа означает «Прощай». Больше они не встречались. Но известно, что Леандр прожил долгую и счастливую жизнь, обучая азбуке Морзе всех остальных змей, водившихся на берегах реки.* Я тихо закончил рассказ, обдувая затылок Анжелы тёплым дыханием, и слегка двинул головой, чтобы увидеть её лицо. Губы девушки были немного приоткрыты, а брови, которое ранее иногда хмурились, стали спокойны, как и сонное сопение девушки. Она дремала, прижимаясь щекой к моей груди, и решив её не беспокоить, я также прикрыл глаза, выключив торшер. — План почти готов. Мы нашли их главную базу.- Победно говорит Земо, когда я захожу в главный зал его штаба. Рано утром, на мой телефон пришло сообщение, чтобы я выезжал на завод. Аккуратно переложив Анжелу на кровать в спальне, я быстро собрался и не шумя мотором мотоцикла, поехал туда. — Рокпорт. — Делая размах, тычет пальцем в побережную часть штата. Ухмылка не сходит с его лица и было заметно, как он взглядом оценивает мою реакцию. Но я молчу, обдумывая, что может быть скрыто на их главной базе. Как позже рассказал Земо, в Рокпорт мы поедем двумя группами: в первой будут он и Рахим, а во второй я, с Роем и Тессой. При озвучке команд девушка закатила глаза, отходя от карты, возле которой мы все ранее стояли. Вновь недолго пробыв там и уже собираясь уходить в сопровождении Рахима, я спросил то, что меня уже достаточно долго волновало: — Тот человек в Ваканде… он назвал меня агентом 47, почему? — Возможно, Гидра снова каким-то образом хотела использовать тебя. Нам ничего не известно на этот счёт.- Звучит незаинтересованный голос, пока заковиец перебирал какие-то бумаги у выключенного монитора компьютера. Начинаю чувствовать неприятное ворошение где-то внизу живота. Команда Земо смогла найти засекреченную базу Гидры. Также они каким-то образом достали те бумаги, которые когда-то подложили в мой почтовый ящик. Но они не имеют никакую информацию о том, как я могу быть приплетен в нынешние дела Гидры. Хотя, тот заключённый в порыве бреда мог спутать меня с тем самым настоящим агентом 47. Так и пытаясь распутать этот клубок, я пошёл к выходу.