Моя особенность

POV Анжела Грейвз

Впервые за несколько дней я не проснулась среди ночи. До этого дня, каждый раз, как по часам, мой сон неожиданно прекращался как минимум два раза за ночь. Это не происходило в холодном поту, я не вскакивала на кровати в припадке ужаса, а глаза не были наполнены влагой. Всё происходило спокойно. Медленно раскрывая веки, сразу понимала где нахожусь, приподнималась на локтях и мелкими глотками пила тёплую воду, которую мне каждый раз приносила мама. Иногда, сквозь накатывающую дрему, я слышала как она старалась бесшумно ступать по моей комнате, подходила к прикроватному столику, заваленному книгами и проводами от наушников или зарядных устройств. Она ставила высокий стеклянный стакан с почти незаметным стуком, а после, несколько минут наблюдала за мной, временами укрывая меня по самый подбородок, когда я не находила в себе сил даже залезть под одеяло. В ту невыносимо жаркую ночь после похорон, уснуть я смогла только к пяти утрам, с болью в глазах наблюдая, как полноправно занимает своё место солнце. Но ещё до того, как небо стало светлеть, а звёзды мнимо затухать, я аккуратно вышла в коридор, желая ополоснуть намокшее от пота и слез лицо. Ванная комната второго этажа находилась прямо напротив моей комнаты, по соседству с которой была спальня Джесси, погружённая в полную тишину. Неестественное для неё ночное состояние, так как до утра брат любил зависать с друзьями, играя в сетевые игры. Включив медленный поток и заставив тонкую, прозрачную струйку течь из крана, набрала немного холодной воды в ладони и плеснула ей себе в лицо. Капли разлетелись в разные стороны: одни с плеском упали на бежевый кафель, другие, дрожа застряли в волосах, а основная масса быстро стекала по моему лицу. Не став вытирать их, позволив остужать горячие щёки и лоб, вышла из ванной, остановившись в коридоре, прислушалась к звукам. В темноте, сквозь маленькую щелку пробивался тусклый свет из спальни родителей. Комната находилась в самом конце коридора, чуть дальше лестницы, ведущей на первый этаж. Немного поразмыслив, на носках я стала двигаться к приоткрытой двери, из которой с каждым шагом отчетливее слышался тихий и неуверенный плач. Поджав губы и переступив с ноги на ногу, я подвинула лицо к щели, заглядывая одним глазом в комнату. Плечи отца мелко дрожали, пока он ссутулившись сидел на кровати спиной ко мне, а его слезы падали на домашние штаны. Мама сидела на полу, прямо напротив него, держа его широкие и шершавые руки в своих нежных ладонях. Она медленно гладила каждый его палец, молча принимая и давая освободиться ему от эмоций. Папа стиснул зубы и прижал к морщинистому лбу мамину руку, наверное по обычаю пахнущую кокосовым кремом. Она осторожно привстала, усаживаясь на кровать и подтягивая лицо папы к своему. Мама убирает руку с его лба, чтобы с любовью прижаться к нему губами и тихо зашептать: — Всё будет хорошо. — Как мантру, почти не двигая ртом, произносит она, после чего я наконец решаю прекратить подглядывание и ухожу в свою комнату. Этим утром я проснулась от громкого, но короткого сигнала машины. Медленно разлепив глаза, ещё несколько минут лежала на левом боку, всматриваясь в закрытую светлую дверь и ожидая, что сейчас её кто-то откроет. Ещё не зная который час, чувствую не желающую проходить дрему. И решив попробовать поспать ещё, поднимаю свою правую руку, прикрывая ей лицо, защищаюсь от яркой полоски света, просачивающийся из слишком тонких тюлей. Но полежав в таком положении с полминуты, чувствую почти неуловимый запах пота. Не хочется признавать, но из-за прошедших событий, я почти полностью перестала думать о базовых потребностях. Душу я предпочитаю каждый вечер умываться слезами. Вместо еды я постоянно кормлю себя мыслями об одиночестве. А необходимость в общении до вчерашнего дня я полностью игнорировала, стараясь как можно сильнее притупить желание кому-нибудь рассказать о том, как больно всё кровоточит внутри меня. Откинув с себя одну половину одеяла, которой я была укрыта, и выйдя из спальни, заметила как тихо было в доме. Нет, когда Джеймс находится здесь, от него тоже почти не исходит никакого шума, словно он хочет создать видимость того, что здесь никого нет. Но без него, стены, пол, потолок и мебель совсем теряют своё звучание, а тишина для меня становится невыносимой. Проходя по коридору мимо гостиной, нахожу её пустой, и не слыша шуршания или других звуков из кухни, окончательно понимаю, что я осталась одна в доме. И почему эта мысль как тугая спираль, оборачивается вокруг моей шеи, заставляя задыхаться? Крайний раз паническая атака настигла меня несколько лет назад. Помню, как вернувшись в пустой дом из больницы, где лежала бабушка, та самая железная спираль, виток за витком обвивала моё горло, а из-за волнения и страха задохнуться, я начала дышать ещё чаще. Временно перейдя тогда на горький кофе, чтобы успевать ночью кое-как доделывать школьные задания, я крепко сжала в своих пальцах чайную ложку. И начав биться в накатывающей истерике, рассыпала темные молотые зерна на пол, на который после легла сама. Дрожа и прикусывая собственное запястье чтобы унять крик, спиной лежала на холодных квадратных плитах, и сквозь горячие слезы иногда бубнила, звав бабушку скорее вернуться. И сейчас, как никогда за эти дни, ощущая одиночество, часто вздрагивая, я опустилась на корточки, пока тёплая вода стекала во моим волосам и телу. Струи застилают взгляд, смешиваясь с солеными слезами и неподатливыми пальцами, мне постоянно приходится стирать их с лица, чтобы глаза не жгло проточной водой. Плачу тихо, боясь услышать собственное эхо, которое так и норовило удариться о кафельные стены и с громом вернуться обратно ко мне. Душ должен был согреть меня, но ощущение было такое, что прямо сейчас я мокну под ледяным дождем, не имея возможности куда-либо податься. Стараюсь дышать размеренно, отсчитывая каждый вдох в уме. И к моему удивлению, это работает. Медленно, но я начинаю приходить в себя, прекращая плакать, лишь иногда хныкая и шмыгая носом. Выйдя из ванной комнаты и вновь не слыша почти незаметного, но спасительного шума, понимаю, что находиться в полном одиночестве мне пока что противопоказано. Поэтому я быстро высушила волосы, стряхнув с них надоедливые капли, надела серую толстовку с джинсами, и взяв с собой дубликат ключей, сделанных Баки специально для меня (?), вышла из дома, закрыв за собой дверь. Гуляя по Нью-Йорку, особенно по улицам, усеянными продовольственными магазинами, невольно вспоминаю времена своего поступления в университет. Ещё совсем зелёная, под руку с бабушкой, я гуляла по этому городу, отживающему крайние дни лета. Трава в парках ещё яркая и сочная, а на деревьях, не колыхаясь держаться листья, которые спасают тебя своей тенью от солнца. Поражённая размерами Нью-Йорка, я не унималась говорить бабушке, как рада перебраться сюда, но в тоже время обещала ей приезжать в Трентон как можно чаще. И это была правда. Первые полгода я исправно приезжала к ней, не давая бабушке скучать в одиночестве в большом доме. Каждый мой приезд в родной город был маленьким праздником для неё, она всегда пекла что-то особенное и с обожанием наблюдала, как я запихиваю домашнюю еду в себя, хотя во рту места уже не оставалось. Но из-за дальнейшей загруженности в учебе, новых друзей, с которыми мне было не скучно проводить выходные даже в общежитии, и в конце концов из-за работы, я перестала так часто появляться в Трентоне. Бабушка грустила, это было слышно по её голосу, но она продолжала уверять меня, что всё в порядке. А я продолжала уверять себя, что это правда. Пройдя уже достаточно большое расстояние, я оказалась в районе, в котором находился один из домов, в котором я была на вечеринке. Удивительно, но это воспоминание о том, как Лайла уговорила меня пойти с ней на празднование окончания колледжа одного её знакомого, заставило меня легко выдохнуть и глазами выискивать этот самый дом. До этого я словно бесконечно долго была погружена в вязкое болото, и задержав дыхание, ждала, когда меня наконец вытащат. И этой спасательной палкой оказался чужой дом, в котором я однажды хорошо провела время. Постоянно мелькающее в мыслях печальное лицо бабушки сменилось другими, хохочущими и подпевающими в такт музыке, лицами почти незнакомых мне людей. Медленно, чтобы полностью погрузиться в отвлекающие мысли, я прошла мимо двери, в которую когда-то с нетерпением стучала Лайла. Заворачивая за угол, на котором стоял дом, выхожу на улицу, на которой вдоль дороги стояли разные магазинчики, работающие круглосуточно. Уже почти выходя из этого потока ларьков, я услышала жалобный писк, больше похожий на плач младенца. Сначала возникла мысль, что мне просто показалось, но услышав громкий гогот, за которым последовал ещё один плач, я прислушалась. Шум доносился из-за неглубокого тупика между двумя магазинчиками. Писк становился всё выразительнее, а гоготание злее. И решая не медлить, я сделала шаг вперёд, погружаясь в темноту подворотни. Там, прямо посередине, полукругом стояли дети. Мальчики, лет 10-11, хихикая над чем-то, как над одноклассницей, над которой они частенько подтрунивают. Тычут пальцем в это что-то, лежавшее у их ног и почти безжизненно шевелящее исхудавшим, серым от пыли тельцем. Один из этих маленьких дьяволов, как сразу возникла в моей голове ассоциация, поставил свою ногу на, висевшее на волоске от смерти, существо, начиная надавливать на него, видимо желая сравнять его с землей. Маленькое нечто, собрав все оставшиеся у него силы, жалобно запищало, тут же заставив слезы выступить на моих глазах. — Отойдите от него, ублюдки малолетние! — Кричу я, стараясь подавить плач от свербящей жалости и грозно поднимая под собой пыль, я быстро оказалась возле них. И какими эти жестокие дети не казались бездушными, имеющими силу убить маленькое существо, из-за того, что перед ними оказался кто-то больше них самих, они тут же разбежались в разные стороны. И так всегда. Ты чувствуешь свою власть над другим, пока кто-то не почувствует власть над тобой. Отличным решением было бы вызвать полицию, но уже давая волю чувствам и слезам, катящимся по раскрасневшимся от волнения щекам, я села возле малыша, надеясь, что он ещё живой. Находясь близко к нему, я поняла что это был котёнок. Крохотный от истощения, но подросший, с открытыми ясно-голубыми глазками. Он дрожал, всем телом, насколько ему это позволяло, пытался увернуться от моих рук. Я была осторожна. Боялась невольно причинить очередную боль этому невинному существу, над которым издевались те, кто лишь носят маски невинных. Всё же решив не тревожить кроху лишний раз, я быстро нашла ближайшую ветеринарную клинику, которая по огромной удаче, находилась на другой стороне тех рядов магазинчиков. Моё тело тоже нервно потряхивало, пока я с бережной аккуратностью поднимала вновь пищащее тельце. Пальцами я чувствовала тонкие реберные косточки, за которыми, наверное, так неистово билось сердце. До ветеринарной клиники шла быстро, неся котёнка так, словно он был из горного хрусталя, и любое неверное движение пошлёт по нему трещину. В голову закрадывается мысль, что малыш в моих ладонях очень удачлив, так как очереди в больнице не оказывается. Запинаясь в словах, прошу у молодой секретарши скорее принять нас. И она, увидев пыльную головку, так и норовившую свеситься меж моих пальцев, тут же повела нас в кабинет врача. Если вы также как и я волновались за жизнь крохи, то хочу вас обрадовать — он выжил. Точнее она. Это девочка. Как оказалось, ей уже два месяца, и к моей огромной радости, ветеринар сообщил, что дети не успели нанести малышке серьезные раны. Она отделалась ушибами и сильным шоком, который пройдёт если за ней кто-то будет ухаживать и нежно обращаться. — Вы молодец, что не оставили её там, иначе всё могло бы закончиться куда хуже. — Также врач упомянул о её редком питании, которое также придётся приводить в норму. Проверив котёнка на наличие паразитов и сделав все необходимые прививки, от которых котенок дергался, но стойко держался, ветеринар спросил: — Будете её забирать? — Аккуратно поглаживая пальцем в синей резиновой перчатке между ушками, спросил мужчина лет тридцати с шкиперской бородой. Я почти не раздумывала. Вновь взглянув на всё ещё дрожащее тельце на железном столе, уверенно кивнула. Ветеринар широко улыбнулся, радуясь, что хотя бы одно, покалеченное людьми, животное нашло свой дом. Пока врач, вместе со своей помощницей, очищали шерсть малышки от пыли, я написала короткое сообщение Баки о том, что скоро буду дома, когда увидела пару пропущенных от него. Он почти тут же прочитал моё смс, но ничего не ответил. Спрятав телефон обратно в карман толстовки, стала наблюдать, как из серого и пыльного комка, котенок превращается в белоснежную красавицу. Слезящиеся, большие голубые глаза и розовый носик отчетливо выделялись на светлой шерсти, как и отмытые персиковые подушечки на лапках. Тогда я задумалась, как Джеймс отреагирует на то, что я принесу в его дом котёнка? Понравится ли она ему? Или он заставит меня её выгнать, или уйти вместе с ней, во что я совершенно не верю. Баки не выгонит несчастное существо на улицу. Наоборот, сделает всё, чтобы защитить и дать хоть какую-то надежду на жизнь. После того как врач дал мне краткое указание за уходом малышки, я взяла её уже чуть более податливое, но всё также недоверчивое, тельце на руки и вызвала такси, на котором доехала до дома Барнса. Тихо потянув за ручку двери, почему-то надеялась, что Баки не услышит шуршание у входа. Но оказавшись внутри, я сразу встретилась с хмурым взглядом мужчины. — Почему не предупредила, что уйдёшь? — Всё же, мы оба помним тот раз, когда я должна была ненадолго вернуться в общежитие. И видимо переживая, за то, что со мной могло случиться нечто подобное ещё раз, Баки опять пришлось в волнениях ждать моего прихода. — Баки, я…- Вытащив из-за спины руки, на которых беззвучно трепыхалось животное, покрытое белой шерсткой, я вновь взглянула на лицо, со всё ещё сведёнными к переносице, бровями. И почему-то в этот момент мне показалось реальным, что сейчас Джеймс выгонит нас. Оставит за порогом одних. Без еды, без воды и без любви, которую он отдавал бы нам до последней капли. Так думала я. Эмоции от собственных мыслей накатили высокой и разбивающей всё на своём пути, волной. Рот глупо скривился как у того черно-белого клоуна, а слезная пелена тут же скрыла лицо Джеймса от меня, не давая видеть его выражение. Плачу, хлюпая носом и аккуратно прижимая к груди котёнка, который притих, слыша чужой плач. Трясусь, боясь передать свою дрожь малышу и закрываю глаза, чтобы смахнуть с них тяжелые соленые капли. Взгляд проясняется тогда, когда возле меня оказывается Баки и каким-то свойским движением, притягивает меня к себе, положив свою ладонь на заднюю часть моей шеи. Кожей ощущаю, как горячо выдыхаю в его ключицу, а на руках, от тесноты тел, ворочается котёнок. Недовольно пискнув, она, на удивление грациозно для своих ушибов, выпрыгнула из моих рук и скрылась где-то на кухне, оставляя нас двоих наедине. Освободившиеся ладони кладу на широкие плечи Джеймса, чувствуя их напряжение. Другая его рука оказывается между моими лопатками, и будто пытается прижать меня к нему ещё ближе, но ощущая своей грудью его, мне становится ясно, что ближе уже невозможно. — Если ты хочешь, чтобы он остался здесь, то он останется.- Говорит Баки в мою макушку и невесомо целует меня в это место, от чего мои губы непроизвольно приоткрываются. — Это она.- Хриплю я, отодвигаясь и заглядывая в его уже спокойное лицо со светлыми глазами. Самыми светлыми, которые я когда-либо видела. Позже рассказываю Баки о том, как нашла этого котёнка и о том, что мне сказал ветеринар по поводу ухода за ней. — Альпин.- Будто и не мне говорит Баки, нарезая крошечными кусочками отварную курицу и заливая ее небольшим количеством молока. — Что? — Непонятливо спрашиваю, наливая в другую железную миску, найденную в кухонном шкафу, воду и ставлю её на пол, стараясь подозвать нелюдимую кошечку из-под стола. — Её шерсть такая же белая как снег в горах Альп. — Как-то смущенно объясняет он и также ставит миску с едой вниз. Мы отходим в другой конец кухни, чтобы не смущать котёнка и просто наблюдаем за тем, как она начинает выходить. — Мне нравится.- Довольно улыбаюсь, смакуя на языке данное имя кошке. Со временем, Альпин осторожно стала подкрадываться к миске с едой, но лучше учуяв молочный запах, она стала с удовольствием есть, иногда громко похрюкивая. — Ты знаешь… моё предложение о твоём переезде на кровать… оно всё ещё в силе.- Не отводя взгляда от облизывающейся после трапезы кошки, сказала я. Боковым зрением уловила короткий кивок мужчины, который также нежно наблюдал за новоиспеченным членом семьи. И я даже не знаю, кто входит в эту семью. Уже ночью, когда мы оба налюбовавшись грациозной снежинкой, разошлись по комнатам для подготовки ко сну, я почему-то с грустью заметила, что Джеймс не пошёл в спальню за мной. Нехотя умывшись и укутавшись в одеяло, я отвернулась от открытой двери. — Тебе наверное не стоит тогда дверь закрывать теперь.- Кивая в сторону кошки сидевшей в проёме арки гостиной говорит Баки перед тем как мы разошлись. Последовав его предложению, я оставила спальню открытой, с таившейся надеждой, что сюда войдёт не только кошка. От пережитых событий, я достаточно быстро стала проваливаться в сон, теряясь в своих мыслях и медленно тонув в темноте ночи. Но сон быстро пропадает, когда за спиной, на кровати проминается матрас. Несильно, будто туда кто-то сел, боясь полностью лечь, пересекая черту нашего общения. Думаю, вы уже поняли о ком я. Жду минуту, по ложному медленно отсчитывая секунды и осторожно поворачиваясь, говорю: — Рада, что ты решил прийти.- Почти шепчу, но быстро замолкаю, обнаруживая свернувшуюся в калачик на кровати Альпин. Вздыхаю, протягивая руку к кошке и начинаю медленно поглаживать её за ухом. Сдаётся мне, что черта эта как каменный забор между нами, который невозможно преодолеть.