Ошибка Аналитика или Бедный, бедный Горький

*** А что, если… Шутка про дураков на дорогах актуальна, как никогда. Ещё и погода шепчет не слишком-то литературными словами – город настолько похож на размытую акварель, что не спасут и очки аквалангиста. Впрочем, на двух колёсах вместо громоздких четырёх и пробка не беда, и ни одного зазевавшегося прохожего не погубишь. Знай, смотри в оба, не витай в облаках и фокусируй внимание на светофорах, а не полузабытых именах из прошлого – а остальное приложится, тем более, на такой-то тихой улице. Внезапное препятствие – то ли закон подлости, то ли ещё что, но вот он, факт – осколок, впившийся в шину. И откуда паника, будто не колесо, а все нервы сразу повреждены крошечным стеклом? Пора бы выбираться из этой странной сказки. *** Погода в конце октября переменчива – вчера ещё грело и дразнило надеждами запоздалое солнце, сегодня же небо с утра затянулось свинцовыми тучами, грозившими разрядиться ливнем часа так на три, и заставляет замершую у окна Донну недовольно хмуриться. По правде говоря, Донна Ламанчская терпеть не может жалоб и вообще «светских» разговоров о погоде. По меркам одинаково строгой к себе и другим Искательницы поиск столь примитивной темы для диалогов прямое свидетельство тому, что собеседник – не слишком-то большого ума человек. Но сегодня её волнуют куда более прозаичные вещи: как, скажите на милость, она доберётся на работу на её экзотическом транспортном средстве, если сейчас на улице польёт как из ведра? Транспортное средство Донны действительно отличалось оригинальностью и заслуживает отдельного внимания. Старенький, допотопный, но вполне себе добротный и надёжный велосипед исправно возил логика по городу ещё со студенческой юности, причём менять его на что-то более солидное или же пересаживаться на маршрутку или автобус она отказывалась категорически. Ежели же портилась погода или просто наступала зима, Ламанчская со вздохом отыскивала в недрах громадной сумки транспортную карту и спускалась в метро – но с малейшим потеплением её вновь можно было встретить на любом перекрёстке рассекающей на своём «старике». Поначалу соседи и случайные прохожие крутили пальцем у виска, словно вопрошая друг у друга: «эта девица совсем чокнулась или она из «зелёных»?», но потом привыкли и перестали обращать внимание на бессменно припаркованный на цокольном этаже велосипед. Кстати, оставлять своего «железного коня» в подъезде Искательница не боялась ничуть, а на любые вопросы о ворах беспечно махала рукой: «я вас умоляю, кому он нужен – в нашем квартале автомобилистов развелось больше, чем мух!». Вот и сегодня логик намеревалась отправиться в путь таким же макаром – хотелось спокойно всё обдумать, тем более, в такой ответственный день. Университету Донна по любви и с гордостью отдавала лучшие годы – даже будучи непутёвым бакалавром факультета биохимии, она уже знала, что и лет через десять вряд ли денется куда-то с подводной лодки. Потом, конечно, повзрослела, взялась за голову и перевелась на экологию, к которой её непредсказуемая интуичья душа лежала куда больше. Закончила магистратуру, поступила в аспирантуру, а уж когда ей предложили место младшего научного сотрудника в НИИ – радости Ламанчской не было предела. Такая перспектива стала для неё приятной неожиданностью, поэтому начать работу хотелось вовремя и на совесть, а не опаздывать в первый же день, оправдываясь плохой погодой. Впрочем, кажется, в ближайшие полчаса дождя всё-таки не обещают – значит, можно успеть доехать до нового здания института и не быть застигнутой врасплох. Пора бы поторопиться. -Блокнот, халат, очки, список публикаций за последние два года, - деловито оглядывает свой скромный «багаж» логик, укладывает сие добро во всю ту же бездонную сумищу и скептически хмыкает своему отражению в зеркале, находя последнее не то чтобы совсем безобразным, но в высшей степени заурядным, - Ладно уж, где наша не пропадала? Великие дела ждать не будут. Подходя ко всему с самоиронией, Донна легче переживала житейские неурядицы. Обитая в институте не первый год, она быстро поняла, что от полутораметровой полуслепой пигалицы с «ежом» на голове и синим, пусть и неплохим, дипломом в анамнезе выдающихся научных достижений никто не ждёт, и сама не считала себя на них способной – но сделать всё как можно лучше с собственной скромной высоты представлялось ей вполне по силам. Поэтому, хоть и пасуя поначалу перед неприятностями, Ламанчская столь же быстро приходила в чувство, говоря себе «я знала, на что иду», сжимала зубы и шла дальше. И так семь с небольшим лет – впрочем, всерьёз логик никогда не жаловалась. По крайней мере, пока. Пока у неё ещё не успели отобрать самое важное, что скоро само уйдёт безвозвратно. Да, так уж вышло – хоть и была Искательница довольно толковой аспиранткой, но в большей степени с институтом её связывали не научные стремления, а почти болезненная любовь к не такому уж и давнему студенческому прошлому в лице нескольких старых знакомых и – чего греха таить – одного отдельно взятого Достоевского, перешедшего на выпускной курс аспирантуры и маячившего на горизонте логика минимум до наступающей осени. Причём сам Достоевский был ей совершенно чужим человеком, строил своё счастье со встреченной на просторах сети Гамлетом Датской и вообще никогда взаимностью подревизной не отвечал – но что поделаешь, чувства – вещь логике неподвластная от слова совсем. Так или иначе, пока у неё оставалась возможность пересекаться с Гуманистом хотя бы иногда на смежной территории – если, конечно, новая работа оставит хоть немного времени на визиты в соседний НИИ микробиологии и биохимии. Вспомнив ещё раз, зачем ей вообще надо всё это институтское безобразие, Донна выходит из квартиры, спускается на нулевой этаж, снимает с парковки своего «старика» и трогается в путь. На часах времени вполне с запасом, чтобы доехать спокойно, без спешки и дерготни. Неизвестно ещё, что ей сулит эта новая работа. В общем-то, какое-то представление о ближайшем будущем у неё уже имеется – о строгости заведующего профессора Горького Ламанчскую уже предупреждал её научный руководитель Штирлиц, а с местным гением Робеспьером она виделась иногда на учёбе, хоть и редко. Хотя сейчас все эти детали мало занимают её – куда больше волнует возможность хоть иногда мотаться «в прошлое и обратно». Город пасмурен, мутен и размыт, как первая акварельная работа начинающего художника. Донне приходится нелегко – и с нормальным-то зрением в такую погоду в ДТП угодить можно, что уж говорить о её гигантских окулярах! Чуть не врезавшись в «лежачего полицейского», Искательница даёт самой себе мысленный подзатыльник: «засунь свою ностальгию куда подальше, слюнтяйка, и езжай на работу, пока ни себя, ни кого-то другого не покалечила». Но прошлое уже полностью захватило сознание логика, из-за чего сконцентрироваться на дороге становится решительно невозможно. Перед глазами ясно всплывает бакалаврский выпускной, Гексли с гитарой и звучащее на три не очень-то трезвых интучьих голоса «мама – Америка, папа – декан филфака», переделанное из классики отечественного рока ещё одним бестолковым Советчиком, и её, Донны, личной подругой Есей. Интересно, кто до филологов додумался и при чём тут вообще филфак, когда среди собравшихся не было ни одного гуманитария? А, ну да, тогда же в их разношёрстную компанию затесалась Гамлет… К глазам предательски подступают слёзы. Логик уже привычно материт себя за «сентиментальность и тупость», но тут чутким слухом улавливает еле различимое шипение, доносящееся из… Нет, только не из-под её колеса! Этого ещё не хватало! Но увы, подозрения Ламанчской оправдываются – кое-как припарковав велосипед на тротуаре, она действительно обнаруживает пострадавшее заднее колесо и даже «виновника» случившейся мини-аварии – крошечный осколок, каким-то чудом занесённый на проезжую часть. -Твою-то… Кто ж здесь зеркал-то понаставил?! – вырывается у раздосадованной донельзя Искательницы, а потом она и вовсе разражается на всю улицу полноценной тирадой отборнейших непечатных выражений на языке самого известного тождика. Вот какого чёрта?! И как ей теперь допереть с этой махиной хотя бы до НИИ? О дороге обратно и говорить нечего – минут сорок на своих двоих, ещё и с отягчающей железной ношей. Но опаздывать в первый рабочий день, тем более, по такой несущественной причине – откровенно непростительно, поэтому Донна, ещё раз пробурчав вполголоса что-то не очень цензурное, крепко хватается за руль «железного коня» и волочит его на себе пешком, благо, остаётся всего-то повернуть за угол. Кое-как дотащив многострадальный велосипед и саму себя до места назначения, она, наконец, останавливается перед серым кирпичным зданием, мраморная табличка на котором гласит: «Научно-исследовательский институт прикладной экологии и гидробиологии». Только почему-то буквы на табличке пляшут перед глазами Ламанчской и вообще её охватывает незнакомое доселе состояние непонятно откуда взявшейся вселенской паники – будто вокруг неё внезапно кончился воздух и сердце колотится, перекрывая все клинические нормы. И такую панику вызвало именно вот это вот пока ещё чужое здание, будто войди туда Искательница – и вся её жизнь развернётся кардинально на сто восемьдесят градусов. Но не опускать же сейчас руки из-за какой-то ерунды… И вообще, на неё рассчитывают как на серьёзного, пусть и начинающего, сотрудника, а она тут сопли разводит. И вообще, как тогда «стучаться в прошлое», если она так и не обживётся в институте? «Достоевский,» - стукнувшее в последний момент в голову имя всё же имеет своё действие, будто напоминая растерявшейся Донне, зачем ей всё это надо – и она на ватных ногах, но вполне решительно переступает порог нового рабочего места, ещё не зная, что после этого шага уже точно ничто не будет как прежде.