Приснилось?

      Так тепло и уютно, совсем неохота просыпаться. Зарывшись носом в подушку, я блаженно улыбнулся и чуть приоткрыл глаза. Что-то не так. Окинув мутным взглядом место своей ночевки, наткнувшись на красноволосого парня, увлеченного книгой и сосредоточенно что-то из нее перерисовывающего, я вмиг избавился от сладкой неги. Как можно было заснуть в медвежьей берлоге? Черт, он меня совсем до ручки довел. Я помню, как ночью он говорил, что перебил полбольницы, точнее Шукаку перебил и любовно собрал всех для него, для Гаары. И теперь они там, внутри. Жутко вспоминать, как тогда он положил руку на грудь и сказал: «Я чувствую каждого из них». Да, кажется, именно в тот момент мозг испытал нехватку кислорода, и я потерял сознание. Верно, я не заснул... Страшно, что в случившемся немалая часть моей вины, какое неловкое чувство, я впервые стал соучастником преступления, пусть и косвенно, но...       Я сел в постели и начал наблюдать за парнем, делающим какие-то пометки из «Аль-Азиф» на бумажный лист и совершенно не обращающим на меня внимания, во всяком случае, мне так казалось. Думаю, уже можно уходить, интересно, который сейчас час, в этой палате совсем никакого ориентира на время нет. Чтоб как-то заявить о себе и удостовериться, что потребность в моей персоне отпала и меня можно выпускать, я спросил самое безобидное, что пришло на ум:       — Что Шукаку делает?       — Притворяется мертвым, — равнодушно ответил парень, не отрываясь от записей.       — Очередной способ получить свободу?       — Не знаю, но пусть притворяется.       "Все. Больше никакой реакции на меня, даже обидно. Но тем лучше, раз он так занят, не буду ему мешать, пусть разбирается", — думал я, наблюдая, как странные глаза парня жадно сдирают информацию с тонко выделанной кожи книги, как сейчас он нахмурился, перевернув страницу и вытянув вложенный между ними лист. Я впервые обратил внимание на бледную фарфоровую кожу юноши, по-новому увидел багровый цвет волос и такого же цвета иероглиф, слегка ими прикрытый; я даже заметил, что парень не дышит, вдобавок к перечню — не ест, не спит и т. д.       Все: от внешнего вида до странностей поведения просто кричало, что он не из мира сего, но никто этого не замечает. Потому что так не бывает! Но глаза, как можно было не заметить эти глаза? При том, что они, будто в насмешку, подчеркнуты такими глубокими тенями. Сейчас, когда он их закрыл после тупого смотрения на лист, создалось жуткое впечатление, будто у него и вовсе две пустые глазницы. Когда он поднял веки, бирюзовые радужки уже были обращены ко мне. В тот момент я так испугался, что, подскочив на узкой кровати, чуть не свалился с нее.       — Все в порядке? — спрашивает и так подозрительно спокойно смотрит. Что он имеет в виду — «в порядке», то, что я ни с того ни с сего пытался улететь, или он заметил, что я его рассматриваю, а может, просто о моем благополучии беспокоится, хотя вот это вряд ли.       — Нет, не в порядке. Если ты не заметил, — последнее слово я проговорил с нажимом, — я стал сумасшедшим психом, и все благодаря твоим стараниям.       — Ты не сумасшедший, — спокойно отвечает мне. Говоря по правде, такое вот его спокойствие и умиротворенность заставляет нервничать сильнее, чем его бред. — Ты дурак.       Я убью его! Клянусь, убью! Стиснув зубы и сжав край подушки, я пытался сдержать гнев, а эта тварь равнодушно добавила:       — Подойди.       Он издевается! Приказывая мне, человеку, возраст которого, возможно, втрое превышает его; занимающему, пусть не самое высокое, но, тем не мнение, достойное положение в обществе; не будучи связанным какими-то обязательствами… этим он оскорбляет меня.       Я подошел. Самому противно, что я подошел, но подошел. Подавив внешние признаки негодования, я сел на пол напротив него.       — Что здесь написано? — требовательно спрашивает, протягивая тот самый лист, что ранее был в книге.       Подумать только, несколько дней назад он так осторожно вел себя в моем присутствии, демонстративно проявляя особое, уважительное, отношение к моей персоне, он слушал меня, а теперь так нагло и уверенно приказывает, зная, что я подчинюсь. Почему? От того, что запугал меня, получил контроль надо мной или… разочаровался во мне?.. Почему так обидно от этого? Почему не все равно?       Я больше не злился и, смирившись, насколько смог, выдохнув, взглянул-таки на протянутую мне бумагу, стараясь не смотреть на парня, который с выдержкой удава продержал лист возле меня все то время, что я думал над его отношением ко мне. Хорошо, что он не стал это комментировать.       — И что конкретно здесь не ясно? — как можно мягче спросил я, понимая, что вопрос звучит грубовато.       — Ничего не ясно, — и, немного помолчав, подбирая правильное выражение для описания положения, продолжил:       — Я не умею читать… вашу письменность.       Я чуть не рассмеялся над его образованностью, но, к счастью для себя, вовремя обратил внимание на аккуратно лежащие листы, изрисованные иероглифами, и просто начал читать, благо, почерк был разборчивым, несмотря на кривые, скачущие буквы.       — «Относительно шестой главы «Привязка духа»(я не стал заморачиваться переводом стихов этого монахо-поэта в стихотворном виде и просто записал суть процесса):       — поочередно зажигающееся пламя каждой из восьми свечей оттягивает на себя ниточку потока энергии через врата чакры. Все свечи горят, центры чакры связаны, и она единственноцелостная, прикована к огню посредством вытянутых ее составляющих в нити.       Относительно седьмой главы «Привязка тела» (тут ты и сам знаешь, но я чуть дополню):       — Песок, что сыпется, с вращением чакры совпадет (надеюсь, ты в курсе, о чем речь) и, пропитавшись ею, подчинится воле.       (Понимаешь, что это значит? Те двое, они призывали не Шукаку, а тебя, Гаара).       И последняя непонятка в десятой главе «Имя»:       — сознание летит сквозь время на зов имени (это дословный перевод, остальное знаешь)».       После того, как я прочитал последние строки, взглянул на парня, он сидел, ссутулившись, а потом, смотря в пол, тихо сказал:       — Никто не позовет.       Что? Что это он? Опускает руки после всего, что тут натворил? Даже жаль его стало, а потом до меня дошло: если его не позовут из его мира, он не сможет вернуться, следовательно, он останется здесь. О с т а н е т с я з д е с ь. Нет. Нет, черт его дери! Я запаниковал.       — Но ты же не сам, может…       — Не думаю, что кто-то позовет Шукаку, — парировал он еще не законченный вопрос.       Да, верно. Скорее всего, у них там, в другом мире, праздник по поводу его исчезновения. Наблюдая неподвижного парня с отсутствующим взглядом, я хотел что-то сказать, натолкнуть на новую идею, предложить начать все сначала, в смысле, поискать другие способы, а потом он нахмурился. Естественно, я насторожился, ожидая какого-то выпада с его стороны, и не зря, он резко дернулся в сторону, после чего судорожно схватился за голову и весь напрягся. Я замер, не желая акцентировать на себе внимание, но наблюдая, как меняются черты лица парня, превращая его в монстра, и с каким усилием он пытается это предотвратить, вспомнил ситуацию в отделении, когда мне впервые довелось увидеть «чужие» глаза. Тогда он, кажется, положительно отреагировал на мой голос и смог успокоиться. Я заговорил, конечно, ляпнул бред, но все же:       — Шукаку ожил?       Он не ответил, только сильнее нагнулся. Я услышал его тяжелое дыхание, выходит, все-таки дышит, я видел, как фарфоровое тело начало приобретать бежеватый оттенок, видел, как медленно скопляются песчинки вокруг него. Я боялся, что он может не справиться. Боялся того, с кем он может не справиться. Боялся, ведь я заперт здесь и сомневаюсь, что в этот момент Гаара думает о том, чтоб открыть дверь. Но все обошлось. Он сам смог подавить агрессию рвущегося к свободе демона. Полностью придя в себя, он, забрав у меня лист, который я с перепугу сжал, но не выронил, и, разгладив, сделал на нем пару пометок.       — Все же решил попробовать? — спрашиваю его, а сам чувствую, как, холодея, остывает испарина на лбу. Здорово он меня напугал.       — Да, времени нет, я теряю контроль. Если однохвостый вырвется, я не смогу его остановить.       — Но ведь в прошлый раз у тебя получилось, или что-то не так?       — В прошлый раз нам повезло. Шукаку удалось заточить только благодаря тому, что он испугался, когда я акцентировал его внимание на отсутствии тела. Больше он не поведется, потому что нашел в этом преимущества.       Я не совсем понял про тело, но решил помалкивать. Пока он не распространяется о проблемах с демоном, мне спокойнее. Правду говорят: «Меньше знаешь — крепче спишь», только беда в том, что если о чем-то не знаешь, это еще не означает, что этого нет.