Приснилось?

      Еще какое-то время мы сидели на полу, разбираясь с нюансами ритуала. Парень был совершенно спокоен. Конечно, это не сравнить с тем умиротворением, в котором он пребывал до «воскрешения» Шукаку, но отстраненное, ничего не выражающее лицо меня вполне устраивало.        Он пытался изложить суть процесса в самой понятной для моего восприятия форме. Получалось плохо, и вовсе не от того, что он никудышный толкователь, а потому что думал я совсем о другом. Тот факт, что это существо не испытывает физических нужд, я принял, но так уж сложилось, что сам я человек обычный, и сейчас все мои мысли сосредоточены, как раз-таки на этих нуждах.       Нет, я, конечно, уяснил, что ритуал необходимо проводить наоборот; что ему каким-то образом нужно будет находиться не над пентаграммой, а под ней; что карточки, которые я видел в комнате убитого оккультиста свисающими с потолка, не имеют своего места в ритуале и служат всего лишь фильтром против желающей попасть в наш мир нечисти; что неважно, на каком расстоянии друг от друга стоят свечи, лишь бы по внешнему кругу; что от меня конкретно потребуется зачитать текст, который ближе к вечеру должен принести Игнат. Кстати, все эти переводы с арабского — его ума дело. И, как выяснилось, были переданы этому… вместе с книгой посредством послушника в то время, как я спал. Тут мне еще подумалось, что не будь Игната, который во все это вцепился как собака в кость, и тягомотиной с переводами пришлось бы заниматься мне, хотя с другой стороны я начал злиться на себя за то, что впутал его. А самое обидное, что в голове, или еще где у парня сидит существо, прекрасно все понимающее и, возможно, являющееся автором этой мерзкой книги, а тревожить его нежелательно, хотя не особо-то и хочется, но обидно.       Словом, все выше упомянутое я учитывал, но сколько всего я мог пропустить, размышляя о том, как бы потактичнее объяснить флегматично настроенной особе о необходимости выйти, страшно подумать. И чем дольше я над этим думаю, тем сильнее растет потребность. Решившись, я только открыл рот, как он выпрямился, перестав делать записи. Я тут же замер, уставившись в пол. Но больше никаких действий с его стороны не последовало, я рискнул посмотреть. Парень неподвижно сидел, не сводя взгляда с двери. Тело напряжено, челюсть сжата, радужки уменьшились. Я снова уставился в пол. Нет, мне не показалось, радужки действительно стали меньше, такие же, как были в тот день, когда я обратил на них внимание. Но как? Что это значит, если это что-то значит? Как…?       Голоса по ту сторону двери вывели меня из транса, а два щелчка в замочной скважине заставили развернуться к ней. Еще секунда, и дверь распахнулась на всю возможную ширину, ударившись о стену и явив сияющего улыбкой, довольного жизнью человека, Игната, позади которого стояла испуганная медсестра. Я только и успел, что отшатнуться в сторону, чтоб этот сумасшедший монах не сшиб меня, когда вихрем пронесся к юноше и, обняв его, практически прокричал в ухо:       — Гаара! Рад тебя видеть! Как успехи?! Сумел разобрать мои каракули? У меня есть потрясающие новости! Ты с ума сойдешь, когда я скажу!!!       За время, проведенное здесь (ели учесть, что Игнат явился, то уже вечер), я как-то отвык от громкой речи и суеты, и сейчас, наблюдая, как духовное лицо с остервенением трясет сумасшедшего мальчишку, я даже не нашелся, что сказать, наверное, у меня был шок. Он же убьет его, Игнат слишком много себе позволяет. Но парень не двигался, как тогда, при первом появлении архиепископа, вообще никак не реагировал, только радужки совсем превратились в точки.       Я понял.       Это одержимое демоном существо сумело пробудить во мне внимательность, заставило анализировать и смотреть из разных углов. Я благодарен ему. Я скажу свое спасибо, и, возможно, он улучшит мнение обо мне. Не знаю, почему это так важно, но почему-то важно!       Подойдя к Игнату, я положил руку ему на плечо и, нагнувшись, негромко сказал на ухо:       — Ему больно, когда ты дотрагиваешься.       Услышав это, монах тут же замер, а затем резко отдернул руки от парня.       — Прости, я не знал, — и виновато улыбнулся. Тот, только опустив плечи, закрыл глаза.       Больше я терпеть не мог, думаю, никто на меня не рассердится, если я ненадолго удалюсь. Попятившись, я вышел из комнаты, заодно вытолкав стоявшую в дверях медсестру. Она недовольно фыркнула, лишившись возможности наблюдать происходящий в палате спектакль. Девушка была совсем молоденькой, лет двадцать, ну, от силы двадцать три. Я попросил ее не уходить далеко, так как вскоре собираюсь вернуться, а она дала мне ключ, велев повесить на ручку, когда буду входить. Мне кажется, или нынешняя молодежь халатнее, чем были мы в их возрасте? Более того, когда я направился удовлетворять все свои нужды, она увязалась за мной и даже составила компанию за столиком в буфете, до того ей было скучно. Девчонка галдела без умолку, то говорила: как хорошо, что освободилось место и теперь она может здесь работать, то расспрашивала про Гаару; потом жаловалась, что ей скучно в вечернюю смену выходить, затем снова про Гаару. Сказала, что его весь отдел боится, а из-за отсутствия главврача никто не решается назначать курс лечения, но это ничего, так как за неимением доказательств доктора скоро выпустят. Самое обидное, что я узнал, так это то, что работники клиники, которые не «сбежали» вместе с пациентами пару дней назад, все время были на рабочих местах. То есть я мог выйти из палаты, только нажав на кнопку вызова. Меня прям тоска взяла, до чего же обидно. Перед тем, как возвращаться, я еще хотел позвонить домой, справиться, как там у них дела, но не решился, побоялся, что жена начнет истерику, и не позвонил. ***       Когда я вошел в палату, в ней царила тишина. Парень все так же сидел на прежнем месте, а вот Игнат нервно ходил из угла в угол вдоль стены, без конца потирая подбородок двумя пальцами. Очень интересно, что между ними произошло за время моего отсутствия.       — Что-то не так? — обозначил я себя и, сунув руки в карманы, подпер дверной косяк.       Игнат остановился, будто только что меня заметил и, очутившись рядом буквально в два прыжка, нервно развел руки в стороны, отчего я вжался в дверь. Чувствую, эти двое меня до нервного тика доведут, ладно мальчишка, но Игнат….       — Представляешь, я ночь угробил, чтоб перевернуть вверх дном библиотеку и перелопатить горы литературы в поисках сведений о тануки. Кстати, ты знал, что в японской мифологии эти енотовидные собаки считаются символом счастья и благополучия, к тому же, как правило, имеют несколько хвостов? Я прав, Гаара, сколько хвостов у Шукаку? — с восторгом в голосе спросил монах, повернувшись к парню.       — Один.       — Вот! — уверенно кивнул Игнат, снова разворачиваясь ко мне. Остановился, помолчал немного. — Ну да. Ты ведь называл его однохвостым. Ды черт с ним, если есть однохвостый, значит, есть и больше, чем однохвостый. Суть не в этом. Я столичную лавру переполошил и сумел-таки составить «отчитку», основываясь на имеющихся данных о Шукаку. Я нашел способ изгнания, который не отнимет жизнь носителя, а он… — Игнат резко хлопнул руками о бедра и, опять развернувшись к безучастному парню, ткнул в него пальцем. — Он! — гнев монаха зашкаливал, проявляясь багровым оттенком на лице. — Он отказывается!       — Почему? — мой вопрос предназначался Гааре, и он это понял, но отвечать не торопился, предоставляя возможность выговорится духовному лицу, которое, между прочим, чертыхается, оскорбляя свой чин.       — Потому что, изгнав Шукаку туда, откуда он явился, — подал голос Игнат и снова начал бродить из угла в угол, — я очень удивлю тамошних обитателей видом психованного, обиженного на всех и вся биджу, предоставленного самому себе. Так Гаара думает.       — А ты сам что думаешь?       — Что выбора все равно нет, — как-то обреченно и тихо ответил мне друг, затем вздохнул, оперся о стену и медленно сполз по ней на пол, приняв сидячее положение, такое же, как и красноволосая особа из другого мира.       Снова тишина. Что-то я совсем не улавливаю сути их проблемы. Скорее всего, меня примут за идиота, но я спрошу.       — Зачем вообще изгонять демона? Ведь после проведения обряда Гаара вместе с Шукаку вернутся в мир, где возможности последнего будут запечатаны. Или я не прав?       Мне никто не отвечал. Тишина становилась давящей. Игнат обиделся на весь мир и решил, что найденный на полу карандаш куда более достоин его внимания, нежели некий лейтенант. Парень… парень с таким восторгом смотрел на Игната, что мне даже неловко стало за свое присутствие в палате, но затем негромко, четко и даже не глядя в мою сторону, произнес:       — Если проводить оккультный обряд, то в момент, когда я потушу свечи и отпущу чакру, Шукаку получит «тело» в свое распоряжение, он получит свободу. Если не провести обряд в кратчайшие сроки, я окончательно потеряю контроль. Шукаку получит свободу. Если изгнать демона, то, возможно, мне удастся вернуться, но, Шукаку получит свободу, и неважно в каком мире, он будет отнимать жизни, — однотонно проговорил и лишь тогда удостоил меня взглядом, видимо, чтобы полюбоваться выражением лица.       — А если ты, Гаара, умрешь здесь? — надеюсь, он не расценит мое любопытство как угрозу.       — И не надейся, — хмыкнул парень. — Шукаку все равно получит свободу, в этом мире мы не скованы печатью, он не погибнет.       Я вроде говорил, что пока этот парень не распространяется о проблемах с демоном, мне спокойнее. Зачем тогда было спрашивать? ***       Мы еще довольно долго так просидели, перебирая варианты, и, несмотря на хмурый взгляд со стороны Гаары, компромисс был найден. Думаю, решение изгнать демона, а затем сразу же провести обряд по возвращению домой парня является наиболее правильным. Ведь как ни крути, а Шукаку в любом случае получит свободу и рано или поздно будет изгнан «на родину», а в таком случае наиболее удачным раскладом для обитателей его мира будет пусть и запоздалое, но участие Гаары. И не стоит отказываться от возможности, что благодаря существованию печати в их мире Однохвостый не сможет проявиться без появления носителя или хотя бы будет как-то ограничен в возможностях… Пугают только сомнения Гаары относительно того, что его не позовут.