***
Лилиан приходит через минут двадцать и невольно роняет поднос с завтраком, видя пустую кровать. Сердце словно падает куда-то вниз, в подвалы дворца, а, может, ещё ниже, и гувернантка, не обращая внимания ни на разбитую посуду, ни на ошмётки еды, срывается с места к ложу принцессы. Одеяла нет… — Принцесса! — в панике кричит Лили и сжимает ткань платья, оглядывая покои Её Высочества. Взгляд цепляется за кусочек выступающей из-под штор ткани, и дворянка распахивает их резко, желая разрушить надежды как можно быстрее: разве могла их милая, послушная принцесса залезть на подоконник? Её высочество никогда не поступала столь опрометчиво, зная, что может простудиться, поэтому… — А? Лилиан застывает мраморной статуей, не в силах даже рта прикрыть, стоит увидеть знакомую золотистую макушку маленького человека, закутавшегося в одеяло, и лишь чуть погодя, немного придя в себя она замечает, как подрагивает одеяло, всё больше сползая с того, кого так защищало. Гувернантка присаживается на скамью и аккуратно поддевает край одеяла около золотистых волос, отодвигая его. Из темноты кокона на неё глядят сапфировые очи, с которыми ни один драгоценный камень не в силах сравниться в красоте, но Лилиан не позволяет заворожить себя, скрыть покрасневшие от слёз глаза и улыбается, ласково, едва приподнимая уголки губ и чуть сильнее отодвигая одеяло. — Принцесса, вам приснился кошмар? — мягко спрашивает она, и Тасия незаметно прикусывает щёку, сдерживая подступивший всхлип. — Лили… — хрипло зовёт она гувернантку и освобождает слегка затёкшую руку, чтобы мёртвой хваткой вцепиться в рукав чужого платья. — Мама и папа… С ними же всё будет хорошо? — Ваше Высочество… — выдыхает та с удивлением и тут же вновь улыбается в надежде приободрить подопечную, сжимая несильно её хрупкую ладонь. — Конечно. Я уверена, с ними ничего не случится! Его Величество очень силён, он сможет защитить нас всех. — Правда?.. — Правда, принцесса. Тасия опускает взгляд, тянется руками к шее Лилиан, безмолвно прося взять на руки, а после прячет взгляд в плече служанки. Ей не хочется спрашивать больше, не хочется раскрывать причины своих слёз. Не хочется вспоминать их. Она ведь ребёнок, верно? Её это не касается. Лили права, отец сильный, так что защитит маму. Обязательно защитит. Тасия отчего-то не верит. Но только дожидается терпеливо завтрака и пытается улыбаться, наблюдая за хлопотами гувернантки. Сегодня она не встретится ни с отцом, ни с матушкой: Лили мнётся, отводя взгляд, но всё же говорит, что следующие три дня принцессе придётся пробыть в компании служанок. Тасия качает головой, стараясь не выдавать своей радости. Сегодня бы она не смогла смотреть отцу в глаза, всё ещё слыша иллюзорный крик, срывавшийся до этого в его губ так громко, что, как ей казалось тогда, слышал весь дворец. Принцесса вдыхает и сжимает ткань выбранного Лили платья. Она их, на самом деле, не слишком любит, считая куда более красивым рыцарскую форму. Феликс в ней выглядит сильным, и Тасия хочет быть такой же. Сильной, смелой, способной всех-всех защитить. Как воин, как будущая императрица. Как дочь Великого Солнца Обелии. — Лили, я ведь смогу сегодня почитать? — спрашивает она, закончив завтрак. — Конечно! — улыбается в ответ гувернантка. — Вы предпочтёте библиотеку, или мне следует распорядиться принести книги сюда? — Хочу почитать у себя, — немного призадумавшись, отвечает принцесса, чуть улыбаясь. — Ещё ведь остались сказки, которые я не слышала и не читала? — Да, принцесса! Я немедленно их принесу! Лилиан испаряется из покоев так же стремительно, как появилась в них, и Тасия невольно смеётся в ожидании очередной сказки, которую так хочется увидеть в реальности. Там ведь всегда счастливый конец.Интересно, а её жизнь похожа на сказку?
Тасия задумчиво поднимает голову и поворачивается к окну. Шторы больше не скрывают его, и лучи солнца освещают её комнату, кажется, повсюду. Вся та красота раннего утра совсем пропала, и это даже немного печально… Тасия соврала бы, если бы сказала, что не хочет увидеть её вновь. Скорее хочется когда-нибудь прогуляться по тихому-тихому саду, в котором только пение птиц нарушает приятное молчание жизни. Это, действительно, было бы очень чудесно.***
Жизнь принцесс в сказках далека от скуки, пусть и весёлой её не назовёшь, стоит лишь вдуматься в написанные строки, но Тасия все равно завидует им. Её дни мало чем отличаются друг от друга, они размеренны и скучны, и даже встречи с родителями с каждым разом всё меньше случаются. Она не винит их. Нет, конечно нет! Но тревога переполняет маленькое сердце, угнетённое молчанием всех, кого бы она не спросила. Тасия не знает, почему с матушкой видится всё реже, почему отец так хмур. Отчего его взгляд так несчастен? Дворец молчит, храня все тайны обелийского Солнца так трепетно и преданно, что даже его дочери, наследнице не в силах поведать, но с каждым днём взгляд Лили всё печальнее, всё тусклее улыбка Феликса, отец всё чаще запирается у себя в кабинете, работая без сна и отдыха… Тасия не замечает, как устаёт: устаёт от бесконечной учёбы, которой нагрузила себя, чтобы не думать о том, в чём она бесполезна; от тайн, оплетающих её семью с каждым днём всё больше и больше; от… той тревоги и того желания сделать хоть что-то. — Не хочу, — холодно отвечает она, когда учитель в очередной раз делает ей замечание. Справедливое, на самом деле, но сейчас принцессу это совсем не заботит. Она смотрит на пейзаж за окном, ни разу так и не опустив взгляда на книги. — Сегодня я не хочу заниматься. — Но, Ваше Высочество… — Леди Вербия замирает в нерешительности, непонимающе глядя на принцессу. Та всегда была послушна и любознательна, сама ведь искала встречи. Так что же изменилось? Может, разлад с императором? Женщина качает головой, отбрасывая ненужные мысли: это не её дело — и вздыхает, ободряюще улыбаясь и себе, и ученице. — Впрочем, вам действительно стоит отдохнуть от бесконечной учёбы. Вы очень много трудитесь, и это достойно восхищения, Ваше Высочество, поэтому, я надеюсь, до следующего занятия вы хорошо отдохнёте! Тасия в ответ лишь кивает и разглядывает пейзаж за окном, не находя в себе сил ответить. Леди Вербия — невероятно добрая и умная женщина, и ей самую малость немного стыдно отказывать такой чудесной наставнице, но заставлять себя хотя бы вслушиваться в её рассказы Тасия не в силах. Она просто хочет побыть немного в одиночестве и, возможно, чуть позже учудить какую-нибудь глупость, после которой отец непременно будет жутко недоволен, но… Ей впервые, пожалуй, плевать. Маленькая принцесса просто очень хочет счастливый конец, в котором нет тайн и недомолвок, в котором у всех всё хорошо. Прямо как в сказках. Прямо как обещала ей матушка в последнюю их встречу. — Хочу к маме, — вырывается невольно, и Тасия опускает взгляд, поджимая губы. Никто ведь не поймёт, правда?.. Когда леди Вербия окончательной скрывается из поля зрения, Тасия встаёт и оглядывается по сторонам в надежде, что никто не обнаружит её ещё хотя бы четверть часа. Действовать нужно быстро, пока кто-нибудь не зашёл. Она распахивает окно и забирается на него — здесь совсем не высоко, и она точно себе ничего не сломает, поэтому Тасия аккуратно вылезает наружу, не беспокоясь о платье: её едва ли кто-то увидит если приложить усилия, чтобы хорошенько спрятаться. Закрыв створки, она вновь осмотрела округу и быстро юркнула в сад, спрятавшись от видного места за стволом старого дерева, которое ещё в силах цвести нежно-белыми цветами каждую весну. Оно нравится Тасии: несмотря на болезни и свой почтенный возраст, оно стоит прямо и гордо, даже величественно, и только весной становится каким-то нежным, почти ласковым, стоит на ветвях появиться бутонам. Мама рассказывала, что отец с ним в чём-то неуловимо похож, но она так и не поняла, что родительница имела тогда в виду. Впрочем, ещё будет время спросить, верно? Тасия улыбается и кивает себе в попытках придать ещё больше уверенности. Уверенно качнув руками, она делает первый шаг. К чему?К ответу, который лучше бы никогда не получала.
***
Матушку не приходится долго искать: она сама совсем бесшумно подхватывает Тасию и начинает щекотать, заливаясь звонким смехом. Та лишь подхватывает смех, пытаясь отбиться от ловких пальцев, знающих все слабости маленькой принцессы, но безуспешно: Диана не выпускает дочь из своей хватки до тех пор, пока они не оказываются в самой глубине леса, где их точно никто не увидит. — И что же моя милая принцесса здесь делает? — спрашивает наложница, сев под кроной дерева и усадив Тасию рядом. — Насколько я знаю, у тебя сейчас занятия. — Сегодня я хотела отдохнуть… — нерешительно ответила та, подбирая под себя ноги. — И увидеть тебя. Поэтому я отменила занятия. — Отменила занятия? Лучше Его Величеству об этом не знать, — смеётся Диана и гладит дочь по волосам. — Но я рада, что ты сбежала из-под зоркого надзора нашего императора. Мы ведь наконец-то можем встретиться! Она обнимает Тасию с такой нежностью, что та едва удерживает желание заплакать, но только прижимается сильнее, чувствуя, как становится чуточку легче. Она бы никогда не призналась, как сильно скучала по этой теплоте, по этой улыбке и нежному взгляду: просто не умеет. Неожиданно матушка хихикает, чуть отодвигая её, и хитро щурится. — Тасия, не замечаешь ничего необычного? — А? Та непонимающе наклоняет голову, но больше Диана ничего не говорит, и принцесса оглядывает её, пытаясь понять, что от не требуется, и лишь спустя ещё минуты три намечает, что на матери пусть и похожее на предыдущее, но более свободное и закрытое платье. Но зачем? Матушке же нравятся те одежды для танцев, которые ей подарил отец… Тасия абсолютно ничего не понимает. — У тебя такое забавное выражение лица! — смеётся та, и принцесса обиженно хмурится. — Ладно-ладно, не злись. Я дам тебе небольшую подсказку: когда ты ещё не родилась, я носила нечто похожее. — Правда? — удивлённо спросила Тасия, с интересом разглядывая новый образ матери. — Ага. — Когда я ещё не родилась? — Она нахмурилась, задумавшись, и опустила взгляд в попытках обработать полученную информацию.— Значит… все мамы носят перед рождением ребёнка такие одежды? — Можно и так сказать… — Значит, мама скоро родит ещё одного ребёнка? — уточняет Тасия, почёсывая щёку. Она, наверняка, выглядит глупо и совсем неподобающе для члена императорской семьи, но с матушкой ведь можно. — Правильно! — Диана улыбнулась шире и вновь обняла дочь, только на сей раз так, чтобы её ухо прислонилось к круглому животу. — Совсем скоро у тебя будет сестрёнка или братик. Ты рада, Тасия? Она непонимающе хлопает глазами. Рада? А… Чему она должна радоваться? Новому ребёнку? Тасия не понимает, но маму расстраивать совсем не хочется, поэтому она улыбается и кивает. — Да, очень рада! На самом деле, понятия не имеет, что делать с этой информацией… Интересно, а папа знает? Тасия вздрагивает и резко поворачивается вправо, выжидающе прожигая взглядом местность. Почему-то возникает твёрдое ощущение того, что совсем скоро кто-то разрушит их маленькую идиллию, она недовольно хмурится в ожидании этого момента. — Тасия?.. — Ваше Высочество! — Резкий крик, кажется, оглушает всю округу, заставляя птиц в панике сорваться с прочных веток вверх, и Диана вздрагивает, рефлекторно прикрывая живот. — Думаю, мне пора, — с печалью говорит Тасия и вздыхает, оглядываясь на мать перед уходом: рыцарям, которые уж точно доложат отцу, лучше не знать, с кем она виделась. — Спасибо за уделённое время, матушка. Я буду молиться о вашем благополучии. — Удачи, моё маленькое солнце, — улыбается в ответ наложница, прикрыв глаза. — Надеюсь, мы ещё встретимся.***
Но они не встречаются. Ни через день, ни через месяц, ни через два. Тасия зло сжимает ладони, опустив взгляд в пол, но отца не смеет ослушаться. Он смотрит на неё непривычно холодно, непривычно зло, и это не пугает — бояться ей нечего, — но заставляет чувствовать себя такой виноватой при том, что она, в общем-то, ничего и не сделала, что в сердце ничего кроме злости нет. Впервые ругаются они совсем неожиданно, тогда, когда, казалось, всё уже разрешили. Только Клод — упрямец жуткий, император, внутри которого шторм беспрерывный, а Тасия — его маленькая копия, столь же упрямая и слабая к человеческому теплу. Они смотрят друг на друга, и в комнате будто зима наступает. — Тасия, — раздражённо шипит император, складывая на груди руки и смотря точно в столь же яркие сапфировые глаза — гордость императорской семьи, её отличительная черта. Больше всего на свете Клод ненавидит в себе глаза. — Отец, — хмуро бросает в ответ принцесса, сжимая юбку платья и поджимая губы. Молчание. Они не говорят друг другу ничего, просто сидят друг напротив друга, просто смотрят, не отрываясь, и, кажется, ведут неслышный окружающим бой, скандал. В нём победителем не выходит никто: ни Тасия, которую спустя полчаса вывели из кабинета, ни Клод, оставшийся во всё том же положении. Они оба безнадёжно проиграли, так ни к чему и не придя. — Вот же, — выдыхает устало Клод и откидывается на спинку дивана, прикрывая глаза ладонью. Как же всё осточертело… Он смотрит сквозь пальцы на узорчатый потолок. Мыслей в голове одна-две, и те совсем не про работу. Диана. Глупая, до безобразия наивная танцовщица, сводящая его с ума и медленно, но верно умирающая из-за ребёнка внутри. Зачем он? Какой в этом смысл? Только зря потухшая жизнь в рубиновых глазах. Клод понимает это лучше, чем кто-либо другой, как понимает то, что никогда не сможет это чадо полюбить: ненависть пожирает душу так же стремительно, как когда-то его пожирала любовь. Он не хочет вновь терять, и… Хах, в этом трудно признаться даже себе… Он не хочет, чтобы с потерей столкнулась Тасия. Совсем ещё юное дитя, его маленькая копия — она, действительно, похожа на него до безумия, и ей будет столь же больно, тоскливо до полной опустошённости. Клод знает: он проходил через это слишком много раз. Одна слеза, лишь крупица боли в глазах дочери — он сорвётся, подобно бешеному псу. Но желанию Дианы противиться не может. Боится сломать, оставить вместо света в её глазах лишь пустоту, которая когда-то, кажется, очень давно, уже была в любимых им глазах. Как звали ту женщину? Он уже и не помнит. Не помнит ничего, кроме тусклых зелёных глаз, похожих на глаза мертвеца. И вспоминать боится. Поэтому запирает Диану в Рубиновом дворце, приставляет к ней Феликса и не выходит из кабинета до тех пор, пока рыцарь не врывается к нему с громким стуком двери о стену.***
Тасия бежит к матери с такой скоростью, с какой леди — и, уж тем паче, принцессе — совсем не следует бегать по территории дворца. Заворачивая за очередной угол, она едва ли не сталкивается с какой-то наложницей, но вовремя успевает обогнуть её, едва задев плечом. Времени нет. Она боится не успеть, не услышать ответа на собственный вопрос. Подтвердить догадки Лили, которыми та поделилась тихо-тихо, чтобы никто не услышал. «Я слышала, что вашей матушке день ото дня всё тяжелее». Почему? Из-за ребёнка? Тасия оказывается в нужном коридоре ровно в тот момент, когда раздаётся оглушительный плач. Писклявый, совсем детский. Раньше она никогда подобного не слышала и оттого замирает посреди коридора, хмурясь и пытаясь уверить себя, что ничего плохого точно не происходит. Не может произойти. Правда же?.. Она обеспокоенно мечется в нерешительности и всё же встаёт точно напротив двери в покои, из которых всё ещё доносится плач, что режет слух. Несильно сжав дверную ручку, она всем телом давит на неё и дверь, пытаясь открыть, и, спустя, наверное, минуты две бестолковых попыток древесина бесшумно отодвигается, открывая маленькой гостье небольшую щель. Протиснуться через неё у Тасии не получится, поэтому она вновь прилагает все свои силы, чтобы открыть для себя достаточно широкий проход. Незваная гостья заходит в покои быстро и также быстро прячется за колонной, пока служанки отчего-то копошатся, напоминая Тасии тех муравьёв, которых она видела совсем недавно. Непонимание — то единственное, что она сейчас испытывает. Хмурясь, маленькая шпионка — если её так можно назвать — чуть выглядывает из-за колонны, пытаясь уловить в действиях слуг хоть какие-то логику и смысл, однако видит спокойно стоящей лишь незнакомую женщину, покачивающую в руках свёрток. Тасия задумчиво кивает на эту картину и предполагает, что в свёртке её новорождённый брат. Или, может, сестра — она не особо задумывается о поле маленького человека. Любопытство появляется как-то совсем неожиданно, и ей хочется не просто выглянуть из-за колонны — выйти на свет, к матери и дитя, на которое хочется взглянуть, дотронуться до новой жизни. Чуда, могущественнее всякой магии. Однако Тасия не спешит этого делать. Она и сама не знает причины, однако лишь возвращается в то положение, из которого её, не зная, где искать, нельзя увидеть ни с одного уголка покоев. Даже будучи в проёме двери, человек едва ли заметит её, а значит, и обнаружить её смогут не сразу. — Леди Диана! — испуганно вскрикивает кто-то, и Тасия вздрагивает, невольно дёргаясь в сторону материнского ложа, но вовремя останавливает себя, затаив дыхание: сейчас она лишь помешает, и попасться никак нельзя. — Леди Диана, не смейте закрывать глаза! Тасия зажимает рот ладонями и жмурится, стараясь унять быстро бьющееся сердце, чей стук, кажется, слышен во всём замке. Она не знает, почему застыла за этой колонной, почему не выйдет и не спросит, что же случилось… Уже даже и знать-то не хочет. Просто опускается на пол и прижимает колени к груди, оглушённая испуганными криками и копошением людей. И лишь едва слышное, но почему-то для Тасии невозможно громкое «Атанасия», отпечатывается и в голове, и в сердце.В самом потаённом уголке души.
Она не знает, сколько сидит вот так: спрятавшись ото всех, страшась выйти и размазывая по лицу слёзы. Тасия не всхлипывает, напрягая и рот, и горло до предела — лишь бы не издать и звука, и, кажется, уже ничего не слышит. Ей и не нужно. Пожалуй, она впервые не боится признать: ей до одури страшно и больно, сердце вот-вот разорвётся от удушливой боли. Мамы нет. Нет. Она уже не здесь. Не с паникующими слугами, не со своей долгожданной дочерью, ради которой она пожертвовала своим здоровьем и жизнью. Даже не с отцом. Не с Тасией. И это отвратительная несправедливость. Возможно, она чего-то не понимает. Принцесса же. Ребёнок. Она далека от такого, но все равно хочет кричать. На слуг, на отца, на маму… на себя. Если бы она не ослушалась отца, было бы всё хорошо? Услышала бы Тасия сейчас полный нежности голос матушки, которая держала бы в руках тот самый свёрток и ворковала что-то тому со всей любовью? Девочка жмурится, стараясь словно исчезнуть из этой комнаты, забыться во темноте, и сильнее зажимает ладонями уши, когда дверь с оглушительно громким звуком ударяется о стену совсем рядом. Она знает, кто там, за колонной, и от этого ещё страшнее. Отец давит магией с такой небрежностью, будто его не заботят жизни людей, находящихся в этой комнате, которые могут умереть просто из-за остановки сердца от такого, но Тасия едва ли чувствует хотя бы треть этой ужасающей ауры, словно родитель неосознанно оберегает её от себя же, но подобные мысли и мимолётное восхищение она быстро отбрасывает: не время. Не место. Тасия опускает руки, прислушиваясь, и надеется лишь на то, что сейчас её не обнаружат. — Ваше Величество, леди Диана… — начинает было незнакомый голос, однако в то же мгновение вскрикивает, и Тасия вздрагивает, прикусывая губу.«Терпи».
— Я знаю. — Голос у отца ледяной, ужасающий и в тоже время такой… такой равнодушный, что хочется плакать: совсем не так должен говорить батюшка после смерти матушки. Совсем не так. — Вопрос только один: почему? Насколько я знаю, вы лучший лекарь во всей империи. Или вашего мастерства оказалось недостаточно, чтобы спасти жалкую женщину от смерти?«Молчи».
— Й-а… Простите!.. — всхлипывает тот мужчина и — Тасия слышит — падает на колени перед самим императором. Собственной смерти. — Простить? С чего бы мне прощать тебя, никчёмный лекарь? Ты не спас её — все равно что убил. Так почему я должен прощать тебя за убийство моей наложницы? Десяток испуганных вскриков одновременно оглушают, и Тасия сжимается пуще прежнего, вновь зажимая ладонями уши в попытке прекратить этот отвратительный гул голосов. Ей не жалко того человека: знакомы они не были, да и… он ведь, и правда, маму не спас. Не смог. Почему?«Не слушай».
Она хочет узнать, хочет понять и быть понятой, но продолжает сидеть на полу, наверняка грязном и холодном, пусть этого холода Тасия совсем не чувствует. Но так ли он холоден тогда? — Так вот из-за кого ты умерла, Диана… — говорит отец, и она не слышит в голосе прежнего холода. Лишь горечью и бесконечной печалью полон он. — Стоило того? Она не знает, почему и отчего. Не знает много чего — даже того, почему знает до отвратительного мало. Тасия не знает. Просто срывается с места так неожиданно даже для себя, что не успевает опомниться, как пересекает всё то огромное, как раньше казалось, расстояние от колонны до колыбельной, куда совсем недавно положили её сестру.«Атанасия».
Там же стоит отец, там же клинок нависает над свёртком с недавно родившимся дитя, едва успевшим сделать свой первый вдох. И Тасия хватается за штанину отца так цепко и сильно, что, возможно, даже Феликс с трудом бы отодрал её. — Отец. — Губы предательски дрожат, и глаза щиплет… Она сжимается под опустившимся к ней взглядом. — Пожалуйста… —Тасия? — Голос дрогнул, стоило лишь произнести имя дочери, и Клод сжимает губы в тонкую линию, чувствуя, как дрожит его дитя. От страха ли? А если да, то за кого? За себя ли? Или, может, за сестру? Она не должна быть здесь. Её здесь и не видели. Служанки замечали пару раз кого-то схожего, но это было так быстро, что они могут лишь сомневаться: не причудилось ли? Он надеялся, что да. Маленькая принцесса всех перехитрила, хах, — он может ею гордиться. — Пожалуйста, отец… опусти меч в ножны, — шепчет едва слышно Тасия, чтобы другим не разобрать, однако Клод всё слышит прекрасно и лишь хмурится. — Почему? — спрашивает он так непонимающе, словно действительно хочет знать, словно не догадывается, что может ответить ему ребёнок. Словно раздумывает. — Это… мамино. — Тасия запинается, пытаясь подобрать правильные слова, потому что и сама не знает, зачем и почему раскрылась. А, действительно, почему? — Последнее, что… что осталось… Пожалуйста, отец… Клоду не нужен этот ребёнок. Клод ненавидит эту девчонку заочно хотя бы за то, что имя её Атанасия. Хотя бы за то, что там, чуть дальше на кровати, лежит тело самой любимой женщины на свете, которая просто не дышит и никогда ему не станцует. Не улыбнётся так нежно, как умела лишь она. Дианы н е т. Нет из-за этой пожиравшей её изнутри твари. И это будет справедливо, если Клод не позволит ей дышать, отомстит за своё одиночество. Это будет справедливо. Это будет правильно. Да. — Ты хочешь заботиться о ней? — спрашивает он. — Как матушка заботилась обо мне, — хрипло отвечает Тасия, и Клод боится вновь опускать на неё взгляд. Он просто опускает клинок и убирает его в ножны, едва сдерживая желание сесть на корточки перед дочерью и обнять. Не сейчас. Сейчас он император — не отец. — Будь по-твоему. Отныне ты живёшь в этом дворце, Тасия де Эльджео Обелия. Я больше не буду тебе помогать. Клод смотрит будто на неё, но на самом деле сквозь. При всей его храбрости и ярости, он не может взглянуть в глаза ребёнка, потерявшего мать. Потерявшего в это самое мгновение отца. Ему хочется выть от отчаяния, потому что иначе нельзя, но…Он видит напротив себя самого из такого, казалось бы, далёкого прошлого, и это просто отвратительно больно.