***
Клод хмыкает равнодушно, смотря на собравшихся женщин, и дёргает рукой, проверяя барьер на втором этаже: Тасии не следует слышать того, что здесь произойдёт. Он кивает Феликсу, и тот уходит вместе с другими солдатами, плотно закрыв двери. — Пожалуйста, не задерживайтесь, Ваше Величество, — говорит он напоследок, на что Клод усмехается, подперев лицо кулаком, и оглядывает сидящих на коленях наложниц. — Не задерживай меня, — небрежно бросает он и тут же переключает внимание на наложниц: напуганных, дрожащих под давлением его ауры женщин… которые теперь ему совершенно не нужны. Мусор. Клод даже не знает, зачем до этого оставлял их в живых, позволял питаться за счёт казны и мирно существовать в Рубиновом дворце, но сейчас это кажется такой глупой тратой ресурсов, что он даже злится на самого себя и ещё больше — на кучку напуганных девушек, большая часть из которых не провела с ним даже одну ночь. Щелчок пальцев — над головами наложниц возникает магический круг. Вздох — по ушам ударяют мольбы о пощаде. Выдох — он заставляет их заткнуться вторым заклятием. И вновь щелчок. Император равнодушно проводит по лицу подолом плаща, вытирая чужую кровь, и слизывает остатки на губах. Встаёт, чтобы наконец покинуть этот ужасный дворец, и на секунду останавливается точно посредине зала, в окружении мешанины из разорванных тел, смотря на свои руки: в крови перепачканы перчатки, но такое ощущение, что всё его тело. Неприятно. Клод выходит, не обращая внимания на полные ужаса взгляды солдат, лишь тихо приказывает подготовить ванну и не беспокоить его, если хоть кому-то из слуг ещё дорога их жизнь. Феликс принимает указания без всякого удивления и также быстро их выполняет, стараясь не смотреть императору в глаза. Сейчас это подобно смерти даже для Робейна. Ему хочется уйти, исчезнуть из поля зрения Его Величества хотя бы на минуту, чтобы увидеться с наверняка всё ещё очень напуганной принцессой, но он одёргивает себя, отгоняя ненужные сейчас мысли: о Её Высочестве сможет позаботиться Йорк, а вот об его господине — только сам Феликс. Поэтому он навестит принцессу потом, когда всё немного уляжется, и ему будет позволено навестить наследницу Обелии, а сейчас… Рыцарь улыбается ободряюще и ставит на столик перед императором бокалы и вино. — Не хотите выпить, Ваше Величество? —Просто заткнись и наливай уже, — раздражённо выдыхает Клод, прикрывая ладонью глаза. Он пьёт вино, даже не пытаясь закусывать или распробовать его вкус, просто ищет забвенье, где, возможно, он будет счастлив, просто пытается забыть всё, словно самый отвратительный кошмар. Когда он в последний раз так много пил? Клод не помнит. Завтра на него вновь навалятся обязанности императора, душевные терзания и угрызения совести, но сейчас… Сейчас он позволяет себе вольность, маленькую слабость в надежде утопить боль. Завтра всё вновь будет слишком сложно. Завтра — лишь бы не сейчас.***
Тасия просыпается вновь слишком рано, но на сей раз не спешит выбираться из кровати, боясь гуляющего по покоям холода, и смотрит на шкаф у противоположной стены не знамо зачем. В голове как-то совсем пусто — в горле сухо, и она собирается было позвать Лили, как кто-то вторгается в её покои тихо-тихо: Тасия даже не уверена, поняла бы, что кто-то вошёл, если бы не мимолётный скрип двери. Но кому понадобилось так пробираться в её покои, словно какой-то воришка? Девочка закрывает глаза, расслабляя лицо и переворачивается на другой бок, надеясь, что маленькая хитрость сработала: она часто так делает, когда просыпаться и делать хоть что-то совсем не хочется, и Лили действительно верит. Или прекрасно играет, но Тасия предпочтёт, всё же, верить в лучшее. Не заметив никаких действий в свою сторону, она чуть приоткрывает глаза в попытке разглядеть незваного гостя, однако ничего почти что не видит. Только волосы. Золотые, ещё более яркие, чем у неё или отца. Вьющиеся так красиво, что невольно хочется прикоснуться, но Тасия останавливается вовремя, не успев раскрыть себя, и наблюдает за открытой взору картиной. На самом деле, она ничего, кроме волос, разглядеть и не может-то толком, однако слова незнакомца слышит отчётливо: — Скоро всё вернётся на свои места, и тогда мир вновь увидит твоё сияние, моя милая. Надеюсь, это будет скоро. Я безумно устал ждать тебя, Тей. Принцесса замирает в страхе, лишь чудом удержав лицо максимально расслабленным, и сердце воет в желании защитить ту малышку, которая сейчас там, в колыбели, точно под взглядом пугающего гостя, но Тасия не позволяет себе даже дёрнуться и лишь считает секунды до ухода чужака. Один.Два.
Три.
Четыре.
Пять. — До встречи, сокровище. Становится легче дышать. Она чуть приоткрывает вновь глаза и стоит только понять, что незнакомец действительно ушёл, как из груди невольно вырывается такой облегчённый выдох, что становится больно в груди. Тасия спрыгивает с кровати и спешит проверить сестру, однако та спит, словно и не знает, какая угроза всего минуту назад висела над ней. Впрочем, Атанасии несказанно повезло, что она не проснулась — едва ли гость оставил бы расплакавшегося ребёнка, который привлекает внимание, в живых. — Боже… — шепчет Тасия едва слышно и оседает на пол, облокотившись о колыбельную. Усталость наваливается неожиданно, будто принцесса и не спала вовсе до этого, но она все равно поднимается на ноги и кидает взгляд на окно. Вид из него, наверняка, чудесный, но она не решается подойти ближе, поэтому просто стягивает одеяло и усаживается в кресло, хорошенько укрыв себя одеялом. Оно холодное, и по телу бегут мурашки, отчего Тасия вздрагивает, но так даже лучше: холод убаюкивает её, и глаза медленно закрываются — принцесса проваливается в безмятежный сон, лишённый всяких видений.***
Просыпается она совсем не скоро, и это удивляет: обычно Лили всегда будит её в девять утра. Что изменилось сейчас? Тасия беспокойно откидывает одеяло, на сколько позволяют ей силы, и дёргает за ниточку, чтобы служанки узнали о её пробуждении и Лили поспешила прийти и объясниться. Даже такая мелочь — это нечто действительно важное для принцессы, и няня должна хорошо это знать. Тасия останавливает взгляд на колыбели и лишь спустя ещё две минуты решается всё же слезть с ложа и подойти к сестре поближе. Не то чтобы она сильно беспокоится за новорождённое дитя, однако в голове всё ещё свежи воспоминания о незваном госте, и это заставляет напрячься, однако все переживания не особо оправдываются: Тасия заглядывает в колыбельную, которую служанки опустили пониже специально для неё, и замечает лишь спящее лицо Атанасии. Оно так спокойно и расслабленно, что Тасия неосознанно улыбается. — Ты так сладко спишь, — шепчет она. — Даже и не подозреваешь, наверное, как была близка к смерти. И правда, бессмертная. Пусть это имя никогда и не должно было оказаться у этой малышки: традиции этой страны всегда соблюдаются, сколько бы Тасия не рассматривала имена предков, и лишь её отец — исключение. Теперь ещё и его младшая дочь — нарушение великих традиций. Примет ли её общество? Вопрос довольно сложный. Она покачала головой, отбрасывая ненужные мысли: не доросла ещё до таких рассуждений, — и дверь открывается, впуская какую-то совсем не знакомую Тасии горничную. Она держится слишком прямо и не склоняет головы перед принцессой. Непростительная наглость. — Назови своё имя, — приказывает Тасия, нахмурившись, и складывает на груди руки. — И причину, по которой ты всё ещё смеешь не поклониться мне. — Моё имя не имеет значение, — отвечает служанка, всё ещё не прогнув в поклоне спину. — Я бы хотела знать, кому придётся отправлять известие о смерти за неуважение к члену императорской семьи, — холодно чеканит девочка, вспоминая слова отца. Он всегда умел пугать людей и подчинять их своей воле. Она его дочь — тоже сможет. И если того требуют обстоятельства, то воспользуется незамедлительно. Как сейчас. — П-простите? — Улыбка служанки дрогнула, и спина чуть наклоняется, словно женщина действительно не расслышала. — Ты проявила неуважение ко мне, принцессе этой империи, — объясняет Тасия со всё тем же холодом. — И до сих пор проявляешь. А за это принято наказывать. Я бы хотела знать твоё имя, чтобы объясниться перед твоей семьёй и назвать причину смерти. Пришедшая вздрагивает, невольно отстраняясь, и, упав на колени, вымаливает пощаду так громко, что другие слуги прибегают, напуганные чужими мольбами. Принцесса молчит, скашивая взгляд на колыбель, и говорит: — Замолчи. — Ч-что?.. — Ты вот-вот разбудишь мою сестру, так что замолчи. Я прощаю тебя, а теперь уйди и позови Лилиан Йорк. Она должна быть единственной в этом замке, кто может в одиночку посетить мои покои. Ясно? — Д-да, Ваше Высочество… — отвечает служанка. Все ещё дрожа, но поднимаясь с пола, она уходит, призывая и других наконец вернуться к работе. Тасия выдыхает облегчённо, стоит двери наконец закрыться, и прикладывает руку туда, где, по словам мамы, находится сердце. И действительно слышит его стук. Быстрый-быстрый, ставший каким-то слишком громким. Пожалуй, она впервые ведёт себя так. Так… странно, холодно. Слишком по-взрослому, по-отцовскому. Возможно, ей следует собой гордиться. Однако она лишь возвращается к сестре и стоит у её колыбели до прихода Лили. Та обеспокоенно оглядывает её, словно Тасия могла чем-то пораниться, а после спрашивает о случившемся. И слушает внимательно, запоминая все те подробности, которые только рассказывает подопечная. — Ваше Высочество, я обязательно накажу её подобающим образом, — говорит Йорк, пряча за улыбкой подступившее раздражение. — Давайте, я проверю вторую принцессу, и мы позаботимся о сегодняшнем вашем виде. — Хорошо, — слабо улыбается Тасия и отходит, чтобы не мешать няне. Та не то чтобы особо зла, однако поведение Илии, которую она в спешке послала позаботиться о принцессе, неприемлемо. Даже в это время. Даже если кажется, будто Его Величество отрёкся от обеих дочерей. Никто не имеет права быть столь невоспитанным при Её Высочестве, и как её няня, как временная управляющая всего Рубинового дворца, Лилиан обязательно разберётся с этой нахалкой чуть позже. А сейчас стоит заняться двумя детьми, которым просто необходима поддержка и любовь.***
Атанасия растёт, кажется, не по дням, а по часам, и Тасия не успевает оглянуться, как сестра делает свой первый шаг. Маленький, совсем неуверенный, но такой гордый, что улыбка сама собой появляется на лице. — Ты большая молодец, Атти! — смеётся она и подхватывает малышку на руки, игнорируя возмущённое пыхтение: маленькая принцесса едва не упала, когда ноги всё же подвели её. — Но на сей раз тебе следует остановиться. Этого вполне достаточно. — Зюка, — дуется Атанасия, но послушно садится в кроватке и, схватив первую попавшуюся на глаза игрушки, кидает её в старшую сестру. — Поняла-поняла, ухожу, — смеётся Тасия, поймав игрушку. — И позову Лили. Не скучай без меня! Младшая принцесса лишь закатывает глаза и обиженно смотрит на ноги, как обычно принято смотреть на предателей. Впрочем, именно предателями они для неё и были. Ну, хотя бы сестру развеселила… Сестру, которой, вообще-то, быть не должно. Она не помнит первых месяцев своей новой жизни, но точно знает, что Тасия всегда рядом. Возможно, даже с первых минут появления Атанасии на свет — этого она уж не знает. Да и не особо-то важно, сколько уже сестрица около неё вертится. Куда важнее то, что в романе никого с именем Тасия никогда не существовало. Конечно, это может быть и не роман вовсе, но окружение, имя… Всё указывает на обратное. Можно сказать лишь одно: полагаться на известный сюжет, когда есть отличный элемент, нельзя. Эффект бабочки? Или, может, кот Шрёдингера? Ей бы узнать немного больше, самую малость, чтобы просто составить картинку в голове, однако даже ресурсы тела сейчас сильно ограничены, что уж говорить о чём-то другом. Атанасия вздохнула устало и недовольно поморщилась, услышав собственный голос вновь: слишком детский, не её. Ей просто нужно время. Чтобы привыкнуть, чтобы понять, чтобы построить хоть какой-то план действий. От этого ещё смешнее становится, ведь времени у неё, как раз, и нет. Она не может быть уверена, что её собственный сюжет, несмотря на неучтённый элемент пазла, не пойдёт по канону романа, а если это действительно произойдёт, то ей придёт конец. Ситуации хуже, наверное, и не придумаешь. Ну, стоит признать, о ней хотя бы заботятся. Не важно, почему, но заботятся и стараются делать всё на приемлемом уровне. Вряд ли оригинальная Атанасия могла похвастаться подобным отсутствием пренебрежения. Хотя… Чем она вообще могла похвастаться? Ненавистью и холодом родного отца? Что ж. В этом она действительно преуспела, ничего не скажешь. Не по своей воле, правда, но какая кому разница? А теперь со всем этим дерьмом нужно как-то справиться той, кого по воле рока засунуло в это тело новорождённого ребёнка. Лучше просто не придумаешь. — Вы заскучали, Ваше Высочество? — спрашивает вошедшая Лилиан, и Атанасия улыбается, поворачиваясь к ней. — Ага! — Тогда что насчёт небольшой прогулки в сад? Вам ведь там нравится? — улыбается няня. В ответ лишь кивок и улыбка от уха до уха. Жизнь ей, действительно, предстоит несладкая. Впрочем, лишь бы не горькая.