На следующий день Тасия долго лежит в кровати, позволяя себе небольшой отдых, а после неспешно открывает полученные подарки. Их немного, гораздо меньше, чем в прошлом году, но от этого даже как-то легче и радостнее, ведь все эти люди пришли, несмотря на ходящие вокруг дворца и в нём слухи, решились посетить праздник принцессы. И пусть всё куда скромнее, чем в прошлые разы, это все равно делает её капельку счастливее.
Она рассматривает каждый из даров внимательно, словно пытается найти что-то потаённое, и с улыбкой откладывает, беря следующий. Тасия совсем не замечает, как проходит час, потом другой; как Лили порой едва слышно открывает ненадолго дверь, чтобы проверить, всё ли с ней хорошо; как Атанасия с интересом разглядывает подарки из щели колыбели; и лишь когда в руках оказывается свёрток от Феликса, приходит в себя. В нём оказывается книга. Не толстая, совсем не похожая на те, что Тасии обычно приносят служанки.
На обложке изображены два скрещённых меча, и в голове сразу всплывают тренировки молодых рыцарей, на которые её пустили с большой неохотой в первый и последний раз. Тогда она заворожённо наблюдала за быстрыми и резкими движениями бойцов, чувствуя такой восторг, что улыбалась от уха до уха и ещё долго не могла успокоиться, почти умоляя отца разрешить ей хотя бы попробовать попрактиковаться. Ей отказали, но обнадёжили таким простым «подрастёшь — подумаю».
И Тасия непременно посчитала бы, что отец давно уже забыл об этом обещании, едва ли считая его чем-то серьёзным, потому что тогда её желание заняться фехтованием рассматривали как некий мимолётный порыв маленькой девочки, совсем не смыслящей в том, на что хотела подписаться. И ведь она действительно ничего в этом не понимала и знала так мало, что и самой стало стыдно от своего незнания — всего на мгновение, но мысль о глупости собственной цели всё же промелькнула.
А в итоге отец подарил ей меч, и почему сомнений в том, что в руке он ляжет идеально, совсем нет. Пусть она не разбирается во всём этом, пусть знает всё ещё очень-очень мало, Тасию переполняет уверенность в собственных силах, желаниях и мечтах. Потому что
он не забыл, услышал, поверил.
Именно поэтому, стоит лишь подумать о содержании рыцарского подарка, как она аккуратно, словно величайшее сокровище, открывает книгу и с жадностью вчитывается в первые же строки. В них не рассказывается о стойках или тренировках для изучения фехтования, но рассказывается его история, история людей, знавших меч порой лучше собственных рук. И это так интересно, так захватывающе, что Тасия совершенно теряется во времени, забывая обо всём на свете, кроме строк на дорогой бумаге, и приходит в себя лишь тогда, когда в голову прилетает мягкая игрушка.
Атанасия сжимает в одной руке вторую игрушку, держать другой за перила, и смотрит недовольно-недовольно. Надувает щёки и кидает второй снаряд, от которого Тасия уворачивается с громким смехом и, встав, подходит к колыбельной. Она треплет сестру по волосам и извиняется.
— Ты, наверное, очень заскучала, пока я так увлеклась чтением. — Она берёт Атанасию на руки и прижимает к себе, гладя по волосам. — Прости, сестрица засиделась.
Та на это ничего не отвечает и наслаждается чужими объятиями. Признаться честно, вечно сидеть в замкнутом пространстве невероятно скучно, и она предпочла бы сейчас оказаться в саду, где пытаться ходить, конечно, ещё сложнее, чем здесь, но как-то комфортнее, даже если не так уж и безопасно, поэтому на вопрос Тасии о том, чем бы им заняться, долго искать ответ не приходится: палец тут же указывает на окно, из которого открывается вид на сад, и они неспешно спускаются, по пути встретив ещё и Лили.
Она отчего-то очень радостная и взбудораженная, улыбается непривычно довольно и ярко — Атанасия впервые на своей памяти видит её такой. Обычно няня похожа на нежный и хрупкий цветок, такой весь печальный и успокаивающий, её присутствие всегда наполняет комнату атмосферой приятной прохлады, а сейчас дарит тепло. Не то чтобы неприятное — просто необычное и выбивающее из колеи не соответствием образов, однако на немой вопрос обеих принцесс Йорк не отвечает и, кажется, улыбается ещё ярче.
— Вы куда-то направляетесь? — спрашивает Лилиан, и Тасия кивает, немного приподнимая сползшую с рук Атанасию, чтобы было удобнее держать, после чего добавляет:
— Мы направляемся в сад, чтобы немного развеяться. Не могли бы вы принести чего-нибудь перекусить? Кажется, мы обе несколько проголодались…
— Конечно, Ваше Высочество. Я распоряжусь. — Няня кланяется и спешит выполнить поручение, наказав попавшейся служанке проводить принцесс к беседке.
Та находится в самой глубинке сада, где наложницы когда-то могли уединиться в неторопливом разговоре с императором — теперь же туда часто наведываются дочери Его Величества, чтобы хорошо провести время на свежем воздухе, когда у Тасии выдаётся свободная минута. Она всегда пьёт липп и, кажется, в такие моменты забывает обо всём, с улыбкой наблюдая, как Атанасия играет, пытается ходить или кушает принесённые яства, и всё это действительно важно, ведь понимание того, что всё
не зря, греет душу, сердце, разум, заставляет не опускать руки и всё ещё надеяться на лучшее, потому что каждый раз при взгляде на сестру в голове всплывают воспоминания о том, как она росла, как улыбалась, плакала и доставляла столько шума и переполоха порой, что Тасия едва ли могла нормально заниматься.
Её первое слово, тихое-тихое, нечёткое, но всё же уловимое, забыть особенно трудно. В тот день не было счастливее человека, чем первая принцесса Обелии, потому что Атанасия, совсем крохотная, слабенькая и безгранично милая, тянула свои ручки точно к Тасии и выглядела так серьёзно, что невольно становилось смешно. Тогда ни она, ни Лили не представляли, что собиралась сделать маленькая звёздочка империи, и когда она почти беззвучно сказала «сесля», даже не сразу поняли, что за слово — не набор бессвязных звуков! — та сказала.
Но стоило лишь вдуматься, всмотреться в ожидавшее чего-то лицо, как слёзы сами тогда потекли по щекам, а губы дрогнули в полной нежности и любви улыбке. Тасия в тот день долго не могла прийти в себя и впервые отменила все занятия просто для того, чтобы побыть с сестрой подольше, чтобы слушать это милое «сесля» и каждый раз плакать от счастья и тоски. Будь её воля, этот день стал бы ежегодным праздником, однако сейчас уже сложно вспомнить, какое тогда было число — такие моменты остаются лишь в её сердце, строго охраняемые от печали и болезненной скорби по былым временам.
Что было бы, не существуй они? Что было бы останься Атанасия лишь кровавым пятном в истории империи?
Ах, думать об этом совсем не хочется, и первая принцесса качает головой, помогая сестре убрать с щёк остатки кефира. Та недовольно хмурится, но не противится — это вызывает тёплый смешок. Тасии не хочется, чтобы это прекращалось, и она представляет, как через много-много лет они с Атанасией сидят в этой же беседке и что-то со смехом обсуждают, и стол непременно был бы завален вкусностями, а сами они были бы скрыты от посторонних глаз за цветущими жасмином¹ и жимолостью², наконец сумев найти время друг для друга. Картина рисуется в голове такой красочной, что она, кажется, на секунду теряется в её деталях, но вскоре возвращается в реальность, когда в лицо попадает какое-то пирожное. Звонкий смех напротив почти оглушает, и Тасия убирает с лица еду, удивлённо смотря на младшую сестру, которая заливается хохотом и жмурит глаза с пляшущими в них чертями злорадства. Крем неприятно холодит кожу, и старшая старается аккуратно вытереть его так, чтобы в итоге ещё больше не размазать.
— Это совсем не весело, Атанасия, — говорит она и сама же улыбается, наконец закончив приводить себя в порядок. — Надеюсь, у меня на лице ничего не осталось?
Малышка качает головой, всё ещё хихикая, и совершенно не собирается извиняться, да и это едва ли нужно. В конце концов, это не она тут отвлеклась на какие-то посторонние мысли, совершенно не обращая внимания на происходящее вокруг. Возможно, сейчас она ведёт себя уж слишком по-детски, но ведь Атанасия и была ребёнком, разве нет? Будучи в совсем ещё маленьком теле, окружённая опасностью в лице, пожалуй, всего мира, кроме парочки человек, будучи перерождённой сиротой, о которой впервые за столько времени кто-то заботился, трудно сдержать порыв окунуться с головой в детство, где она может позволить себе куда больше, чем взрослый человек. Именно поэтому понять мотивы Тасии чрезмерно сложно: совсем ещё маленький ребёнок уже так спешит познать мир, кладёт на себя так много ответственности и вины, которые можно было бы переложить на кого-нибудь другого…
Осознавать, какую тяжесть на себя возложила старшая сестра, мучительно больно.
Атанасия невольно хмурится от неприятных мыслей, и удивлённо ойкает, когда кто-то треплет её по непослушным волосам. Тасия смотри на неё с бесконечной теплотой и нежностью, от которых щемит в груди. Семилетний ребёнок, который отчаянно пытается казаться взрослым — не то зрелище, которое хотелось бы наблюдать, и поэтому она тянет к сестрице руки в желании обнять как можно крепче. Показать, что в этом большом-большом мире всё ещё есть один маленький вредный лучик света, кажется невероятно важным, и она улыбается, пряча лицо в чужих одеждах, когда Тасия всё же забирает её на свою сторону и обнимает крепко и нежно, как подобает старшей.
— Ни о чём не беспокойся, маленькая звёздочка, я всегда буду рядом.
— Угу…
***
В саду царит приятное спокойствие, и Тасия с улыбкой поглаживает макушку сестры, наслаждаясь минутами покоя. Завтра она снова будет до безобразия занята и обязательно сильно устанет, но сейчас всё как-то иначе. Словно они не принцессы в этом огромном и пустом дворце, а просто сёстры из сказки, у которых непременно счастливый конец, ведь они так старались ради этого. И она тоже будет стараться. Много-много, чтобы Атанасия улыбалась и ни в чём не нуждалась, чтобы потом с теплотой вспоминать прошедшее детство и понимать, что всё было не зря.
— Ваше Высочество, — тихо позвала её Лилиан, заметив, как младшая принцесса спала на чужих руках, и улыбнулась этой картине. — Мне принести вам новый чай и что-нибудь почитать?
— Было бы неплохо, — ответила с улыбкой Тасия и, на секунду задумавшись, добавила: — И плед, пожалуйста.
— Конечно.
И когда всё уже на месте, а солнце ещё слишком высоко, чтобы беспокоиться о времени, принцессы Обелии пропадают для всего мира, оставаясь в своей маленькой вселенной, где безгранично спокойно и тепло. Чашечка чая согревает руки, пока сам напиток раскрывается на языке букетом всевозможных вкусов и распространяется по телу приятным теплом — это действительно придаёт чуть больше уверенности в собственных действиях. Она внимательно вчитывается в строки подаренной книги и всё ещё не может поверить собственному счастью: рассказы о свершениях великих мечников, об их чудовищных тренировках и о тех мечах, что стали им верными друзьями. Тот, кто писал обо всём этом, явно был увлечён не меньше самой Тасии, но знал, видел и восхищался куда большим, чем она могла представить — читать об этом так захватывающе, что она теряется во времени в ту самую секунду, как открывает книгу на той самой странице, где закончила утром. Атанасия спит в колыбели рядом невероятно крепко, укутанная лёгким одеялом, и своим присутствием дарует чужой душе успокоение. В конце концов, быть одной довольно тоскливо, но когда младшая сестра рядом, сложно было чувствовать себя одиноко, и поэтому такие моменты, когда весь мир резко ограничивался лишь ими двумя, действительно прекрасны.
Вчитываясь в строки книги, Тасия наслаждается минутами покоя, впервые за долгое время наконец забыв о драгоценном Солнце Обелии.
***
В Рубиновом дворце нет слуги, который бы доверял рыцарям из дворца Гранатового, и их сложно не понять. Феликсу остаётся только неловко улыбаться каждый раз, когда служанки встречают его злобными и настороженными взглядами, явно не желая ни впускать, ни даже приветствовать. Такая открытая враждебность несколько удивляет, но Робейн все равно ничего не может с этим поделать и поэтому лишь неловко идёт следом, чтобы разведать обстановку и увидеть, как поживали принцессы. Это не является приказом императора, да и выпросить разрешение на пару часов отдыха оказалось нелегко, но Его Величество всё же отпустил его и, кажется, прекрасно знал, куда направлялся его рыцарь.
Это ведь действительно очевидно.
Феликс хмыкает, когда его садят в гостиной и просят подождать гувернантку, Лилиан Йорк, которой и надлежит с ним возиться. Они не были до этого знакомы особо тесно, и она определённо не самого лучшего о нём мнения, но даже так… Именно эта дворянка могла помочь узнать принцесс чуточку лучше. Что произошло за этот год с Её Высочеством, госпожой Тасией? Нормально ли растёт вторая принцесса? Не нуждаются ли они в чём-то большем, чем мог позволить себе Рубиновый дворец? Хотя сомневаться в материальном благополучии с его стороны весьма глупо — Его Величество не позволит, по меньшей мере, старшей дочери в чём-то нуждаться.
Правда, то, что принцессе нужны не только вещи, но и его любовь, пожалуй, сейчас слишком для его понимания…
Феликс не смог подавить обречённого вздоха. Обелийское Солнце, определённо, нельзя назвать плохим правителем, но вот родителем после смерти госпожи Дианы… Пожалуй, тут есть над чем работать.
Едва заметный скрип двери, и Робейн тут же встаёт, чтобы поприветствовать вошедшую леди.
— Приветствую, сэр Робейн, — говорит она и склоняется в уважительном поклоне. Что ж. Кажется, в этот раз напряжение между ними значительно меньше, и это вселяет хоть какую-то надежду на возможность сотрудничества.
— Рад видеть вас вновь, леди Йорк. — Он кланяется ей столь же уважительно, чувствуя некоторую неловкость, повисшую в воздухе. — Давайте присядем? Думаю, так будет приятнее вести разговор…
Гувернантка садится с небольшой заминкой, словно не уверена в собственных действиях, но Феликс не придаёт этому особого значения и просто улыбается, чтобы разрядить обстановку. Они никогда не были близки и в сложившейся во владениях императора ситуации сложно сохранять нейтралитет: он верный подданный Его Величества, а леди Йорк — единственная опора для двух принцесс в столь тяжёлое время, и едва ли она желает подвергать их опасности в лице непредсказуемых действий императора.
— О чём же вы хотели поговорить? — спрашивает Лилиан, и ткань её платья мнётся под нервно сжатыми пальцами.
— Ни о чём, что могло бы вызвать ваше беспокойство, миледи, — продолжает улыбаться Феликс, сдерживая желание забегать глазами по комнате и выдать собственное волнение. В конце концов, он ведь рыцарь. — Я просто хотел узнать, как поживают принцессы. Признаться честно, поговорить должным образом на празднике с Её Высочеством, Тасией, у меня не получилось, и поэтому я бы хотел узнать от вас, как они с принцессой Атанасией поживают.
— Неожиданное желание спустя год молчания… — В чужом голосе нет ни капли укора или раздражения, но щёки все равно краснеют от стыда за собственное молчание. У него действительно нет оправдания. Впрочем, кажется, Лилиан и не ждала пояснений. Лишь тяжело вздохнула, несколько расслабившись, и перевела тему: — Принцессы прекрасно проводят время, Её Высочество Тасия предпочитает больше времени уделять учёбе, но сейчас она отдыхает и читает подаренную вами книгу.
— Вот как! Надеюсь, она ей очень нравится, — радостно отвечает Феликс. На душе потеплело от слов леди. Признаться, он не был уверен в выборе своего подарка и заинтересованности первой принцессы в фехтовании, и осознавать, что интуиция не подвела его, действительно приятно.
— Полагаю, что это так, — улыбается гувернантка. — Но, думаю, она была бы ещё более счастливой, если бы вы посещали её почаще.
— Правда?.. — неуверенно слетает с губ, и Феликс тут же вздрагивает, поняв, что и кому сказал. — То есть!.. Я и сам был бы очень рад почаще приходить сюда, но… Не думаю, что будет возможность в ближайшее время.
«Я всё ещё не знаю, отпустил ли свою злость и обиду Его Величество», — такой смысл он вкладывает в собственные слова, надеясь, что они скоро перестанут нести в себе правдивый смысл. Однако император всё ещё стойко молчит и сохраняет поразительное спокойствие в отдалении от дочерей даже спустя почти год с рождения второй принцессы. Робейн знает, что оно лишь напускное, созданное лишь для того, чтобы обмануть других и себя, но заставить Клода де Эльджео Обелию признать собственную неправоту и желание вновь встретиться с дочерью могла разве что леди Диана, покинувшая мир, так и не став Луной Империи.
Им оставалось только ждать и надеяться, ведь…
Первое и последнее слово всегда за Его Величеством.
