Бог милостив

      Привычная тишина, которую нарушает разве что пение птиц, непривычно давит, и Клод всё никак не может сосредоточиться на работе. Смотрит в пустоту и размышляет обо всём, что только тревожило его душу последний год и чего он так старательно на протяжении этого года избегал, пока Феликс как бы невзначай не напомнил о скором дне восхода первой принцессы, забыть кой не получилось бы, казалось, даже с тёмной магией.       Тасия… Он неимоверно скучает по ней, вспоминая те нередкие прогулки в саду, когда они были совершенно одни, когда никто не смел тревожить их покой. В такие моменты даже Диана не посещала Гранатовый дворец, а Феликс не докучал лишний раз своей привязанностью к императорской семье. Но теперь о подобном остаётся разве что вспоминать: дочь возится с младенцем, оставленная им на произвол судьбы, и не собирается брать свои слова назад. И пусть Клод окружил её теми людьми, которым не может не доверять, пусть знает, что с ней ничего не случится, что его дочь достаточно сильна, чтобы справиться с трудностями: она ведь так на него похожа, — он не может избавиться от желания вновь увидеть её, от мысли, что она вернётся к нему, бросив то дитя, как и полагалось сделать с самого начала.       В их ссоре, которую едва ли можно было таковой назвать, виноват Клод: именно он тогда отказался от дочерей, запер в Рубиновом дворце и ушёл, ничего более не сказав и даже не предположив, что Тасия, всегда такая послушная, пойдёт ему наперекор. Вся в родителей — что с неё взять?       Клод медленно выводит на чистом листе какие-то непонятные символы и порой кидает взгляд на дверь, за которой его верный телохранитель следит за каждым случайным прохожим. Феликс наверняка пойдет поздравлять Тасию — эта очевидная мысль тут же заполоняет всё сознание, словно подсказывая: вот он, твой шанс хотя бы так выразить дочери свои чувства, пока ты завален работой и собственной гордостью, не дающей прийти самостоятельно и извиниться.       Признаться, он не умеет извиняться с давних, уже забытых пор — всегда такой непроницаемый, холодный и молчаливый, Клод едва ли мог выдавить из себя даже самое простое «извини», застрявшее где-то в сердце и не желающее оттуда выходить. Это неправильно: делать вид, что всё в полном порядке, что сердце не ноет, а тоска в глазах только мерещится. И даже сны о возможном будущем — всего лишь последствия усталости. Но по-другому никто не учил. Он раздражённо мнёт испорченный лист и берёт новый, пытаясь отогнать мысли о прошлом куда-нибудь поглубже.       Некстати вспоминается тот восхищённый взгляд, который дочь бросила на тренирующихся рыцарей, к которым они забрели туда случайно, по его неосторожности, а Тасии искусство фехтования, которое он понимал слабо и успешно игнорировал долгое время, пришлось по душе настолько, что совсем скоро она вынудила пообещать организовать обучение сразу же, как придёт подходящий возраст. Тогда интерес казался ему простым детским любопытством, которое непременно потухло бы со временем, а сейчас… Что ж, было бы странно, если бы он знал что-то большее, чем сухие отчёты.       — Приведи Моргану Вербию, — приказывает Клод, постукивая подушечками пальцев о стол. — Она должна быть всё ещё на территории Рубинового дворца.       Феликс кивает, не задавая лишних вопросов, и оставляет защиту императора на двух стражников. Это не более, чем формальность, от которой хочется смеяться, но губы лишь слегка кривятся, и император отвлекает себя застоявшейся работой — получается, впрочем, не очень хорошо.       Леди Вербия, известная непростым нравом, молчаливостью и прекрасными преподавательскими способностями, испытывает к Тасии исключительно тёплые, граничащие с материнскими чувства, знает о ней немало того, что недоступно для Клода, и, в отличие от Лилиан Йорк, менее враждебна к нему. Её муж в своё время едва не погубил всю семью и в итоге немало задолжал за жизнь жены и дочерей — Моргане не с руки портить отношения, и едва ли она упряма и своевольна как леди, которой уже нечего терять.       Он опускает взгляд на пустой лист лучшей во всей империи бумаги и вздыхает, положив перо на его законное место: в голове ни одной мысли о работе и сосредоточиться никак не получается. Раз так, то следует заняться этим позже, иначе в итоге проблем лишь прибавится из-за малейшей ошибки. Клод выходит из-за стола и обустраивается на диване в ожидании аристократки. До Рубинового дворца идти недолго со способностями Феликса, но вот обратно с леди Вербией время увеличивается едва ли не вдвое, а значит, ждать ещё долго, и просто сидеть надоест быстро — он притягивает первую попавшуюся на глаза книгу и впервые не давит усмешку: история империи, которую он так ненавидит, здесь преподносится с самого начала.       Обелийскую империю не зря называют империей золотого дракона: легенда, почти сказка, рассказывающая о создании великой страны, не одну сотню лет бродит по миру, и уже никто не может сказать, что в ней правда, а что — лишь выдумка бардов. Клод помнит, как золотой дракон спустился на землю, обернувшись прекрасной девой с сапфировыми глазами и переливающимися золотом волосами, как она собирала вокруг себя единомышленников, поклявшись объединить все неплодородные земли Обелийских полей. Её цели до сих остаются для него загадкой, однако факт остается фактом: весь род де Эльджео Обелия начался с дракона, оттого все они сохраняли в себе внешность прекрасных существ и их же магическую силу, значительно превосходящую магию любого другого человека. Правда это или лишь байка для пущего величия — никто не знал, но многие искренне верили. Он сам когда-то верил и восхищался великой Основательницей, но сейчас скорее считает россказни не больше, чем глупостью: кто добровольно променяет свободное странствие на подчинение той, кого едва знает? Кто станет из чистого благородства объединять неплодородные земли без какой-либо основательной причины?       — Красивая сказка, — хмыкает Клод, дочитав. — Жаль, что красота часто оказывается лживой.       Или недолгой — образ Дианы невольно всплывает в голове, и рука дёргается, словно пытается схватить это тонкое запястье, переплести, как раньше, свои пальцы с её, тонкими и длинными, выдающими совершенное умение играть на струнах лютни и его души. Он все ещё помнит её улыбку, плавные, почти ленивые движения, с головой выдающие нечеловеческую гибкость, и глаза. О Боже, эти глаза, переливающиеся всеми оттенками красного, горящие переполняющими их чувствами, такие тёплые и любящие, озорные и вместе с тем — спокойные. Клоду нравилось смотреть в них, разглядывать, угадывать, что в этот самый момент чувствует самая любимая женщина на свете. Ещё недавно он мог делать это хоть каждый день, а теперь — лишь вспоминать и терзать себя этими воспоминаниями.       Возможно, ему следовало воспользоваться тёмной магией тогда, в зале с наложницами, запереть воспоминания так глубоко, что никто бы не смог их достать. Жизнь бы тогда стала проще, и боли в груди стало бы меньше, только вот о Тасии забывать совсем не хотелось и не хочется. Любимая дочь, так похожая на него в детстве, — лучик света, за который Клод цепляется, потому что больше не за что, потому что маленькая, хрупкая принцесса подарила ему столько тепла и любви одним своим существованием, сколько не способен подарить никто. Она ничего не знает об этом мире, о своем отце и его ужасных поступках, о том, как жестоки бывают люди, но тогда, около мёртвой Дианы и младенца, изнутри убившего собственную мать, в глазах Тасии не было страха перед ним, лишь детское непонимание и вместе с тем — подсознательное осознание всего произошедшего. Она всё ещё любила его тогда, но готова была пойти наперекор, чтобы спасти то, ради чего её мать отдала жизнь, и Клод не смог ни забыть, ни остаться. Потому что тогда ему впервые за много лет стало по-настоящему страшно.

***

      Через пару минут леди Вербия уже сидит напротив самого императора и неловко пьёт малиновый чай. Она может лишь догадываться о причинах, которые разделились на две условные группы: первые ей не нравятся, а в другие верится с трудом. Конечно, по империи ходят разные слухи, да и сама она не сильно верит в то, что император мог вот так просто отказаться от старшей дочери, но если бы Клод являлся настолько же предсказуемым, как о нем порой думали, аристократия давно поставила бы его право на престол под сомнение и откопала где-нибудь в никому неизвестной деревушке чудом выжившего «Анастасиуса». Однако с императором, готовым идти по головам и обожаемым простым народом, нужно считаться.       Поэтому, когда вопрос оказывается озвучен, она невольно вздрагивает и теряется. Нравится ли сейчас Её Высочеству фехтование? Странный вопрос: Моргана никогда не слышала, чтобы принцессу интересовало искусство меча. Она предпочитает читать, будь то сказки, легенды или же что-то более полезное и реальное, любит гулять по саду и определённо стремится стать достойной наследницей, несмотря на то, что даже не уверена в собственной надобности. Неужели что-то ускользнуло от зоркого преподавательского глаза?       — Признаться честно, я никогда не интересовалась возможностью подобного увлечения, Ваше Величество, поэтому не могу дать ответ, — Вербия старается отвечать осторожно, будучи не совсем уверенной в реакции правителя, и спокойно. Пальцы беззвучно стучат по чашке, которую она никак не может выпустить из рук, и невольно выдают всё волнение, но лицо она не теряет и, кажется, удовлетворяет чужое любопытство. — Я обязательно узнаю о фехтовании у Её Высочества на нашем следующем занятии и тогда смогу дать вам ответ.       — Хорошо, — соглашается Клод и тут же теряет интерес ко всему её существованию. — В таком случае можете идти, не стану и дальше задерживать ваш заслуженный отдых.       — Благодарю, Ваше Величество. Доброго вам дня.       Их разговор на этом закончился, и леди Вербия спешно покидает стены Гранатового дворца. Боится ли она Клода де Эльджео Обелию? А кто бы не стал бояться человека, в чьих руках не только твоя жизнь, но и жизнь всей твоей семьи? Моргана, бесспорно, не собирается предавать императорскую семью и горячо любит принцессу: та действительно чудесный ребенок, — но подобные этому мужчине люди со столь тяжёлым нравом всегда невольно заставляли её дрожать и склонять голову.       Именно поэтому её мужем стал не кто-то из маркизов и даже не герцог де Эльджео¹, а небогатый граф Вербия. Ласковый и осторожный, он смог покорить женское сердце своей мягкостью и уважением, интересом к тому, что нравилось ей; несмотря на очевидно консервативный взгляд, он оказался готов измениться, когда остальные требовали перемен от неё. Бросить учебу, бросить только начинающуюся карьеру учительницы — все говорили ей об этом без какого-либо стеснения, словно женщина обязана проглатывать каждое слово, опустив виновато голову. Давили, выбивали почву из-под ног и удивлялись каждый раз, когда она поднималась.       Удивились и в тот момент, когда она стала наставницей самой принцессы Тасии, а Моргана могла лишь улыбаться и обнимать совсем маленьких дочерей, сетуя на позабытое всеми этими людьми прошлое. Эту империю создала женщина, а теперь даже учёба для них — занятие едва ли кем-то одобряемое. Что ж, будет интересно посмотреть, как они воспримут возвращение к истокам, когда престол займет её ученица. В конце концов, Её Высочество Тасия любима Богами, и, судя по всему, родной отец тоже не охладел к ней.       Моргана устало улыбается, когда карета останавливается у главного входа и ей протягивают руку, чтобы помочь спуститься. Вечерняя Эльджиа² радует прохладным ветерком, охлаждающим разгорячённую и изрядно вспотевшую в платье кожу, а родное поместье словно сбрасывает с плеч весь накопившийся за день груз.       — С возвращением, миледи.       — Я дома, — она говорит это с облегчением и нескрываемой радостью, слыша, как детские, звонкие голоса становятся всё ближе к тяжёлым дверям: неугомонные дети спешат встретить её, совершенно позабыв обо всех приличиях. Но сейчас она не собирается ругать их, лишь приседает, ловит своё сокровище и крепко обнимает. — Мои маленькие проказницы, я очень по вам соскучилась.       — Мы тоже, маменька, — отвечают дуэтом, и это вызывает смешок. — Пойдёмте! Нам много-много чего нужно вам рассказать.       — Хорошо-хорошо. Уверена, ваш день был очень насыщенным.       Первой, как всегда, побежала Марияна, чтобы поставить всех слуг на уши и поторопить с приготовлением обеда. Алессия же, то ли будучи старшей, то ли по природе своей пойдя в отца, идёт рядом и уже спокойнее провожает вернувшуюся родительницу в гостиную, чтобы дождаться обеда и рассказать обо всём дне. Им действительно есть, что рассказать: доведённые до нервного тика учителя, которые почему-то решили, что имеют право критиковать увлечения графских дочерей, ворчание отца, прятки, в которых вредный мальчишка-слуга Лука всё никак не мог найти свой деревянный меч, вырезанный ему для игр, гордо именуемых тренировками, занятия, на которых действительно интересно было сидеть и вслушиваться, долгожданный отдых и ещё множество тех маленьких, но весёлых приключений, которые случаются с ними почти каждый день, но никогда не надоедали.       Моргана слушает с интересом, смеётся невольно и ласково треплет рыжие макушки, беззлобно сетуя на то, какие шебутные у неё растут дочки. В их возрасте она лишь училась и помогала родителям, стремилась вырасти как можно скорее, чтобы выбраться из все усугубляющейся бедности, и совершенно не умела веселиться или хотя бы отдыхать — ужасная для ребенка жизнь, с которой приходилось мириться, но которую она никогда не пожелала бы никому.       — … И папа снова ворчал на сэра Волтера из-за меня, — недовольно говорит Алессия, закончив есть. — Почему ему не нравится, что я хочу фехтовать?       — Вот именно! Аля очень красивая, когда держит меч. Почему папе это не нравится? — соглашается младшая сестра. Моргана вздыхает, откладывает приборы и старается подобрать верные слова.       Александр всегда был консервативным человеком, и взгляды его порой изрядно мешают детям развиваться даже после того, как он смог принять и понять её желание учиться и учить других. Женщина не должна вмешиваться в политику, и ей незачем владеть мечом — так он думает, так пытается воспитать и своих детей, которые, словно в насмешку, тянутся именно к тому, чем он не дает им заниматься. Алессия талантлива в фехтовании, и сэр Волтер не перестает хвалить её усердие и увлечённость, часто говорит, что девочку ждёт великое будущее, но доказать это графу оказалось куда сложнее, пусть никаких запретов он и не спешит вводить, Моргана знает, что это не надолго и чужому терпению рано или поздно придёт конец, а пока она лишь качает головой и отвечает как можно увереннее:       — У твоего отца несколько другая точка зрения, и он не большой поклонник фехтования. Но он любит тебя и не всегда бывает прав, так что постарайся не обращать внимание, а если он перегнёт палку, скажи мне, и я обязательно поговорю с ним. Хорошо?       — Это всё равно несправедливо, — Марияна недовольно складывает руки на груди, явно не удовлетворённая ответом. — Почему Аля должна терпеть?       — Я постараюсь, маменька, — немного погодя, соглашается Алессия.       — Да почему?!       — Ну, — старшая дочь пожимает плечами. — Если маменька так говорит, значит, выбора особо и нет.       Потому что, к сожалению или счастью, они всё ещё семья.       После ужина их разговор не задерживается надолго, и Моргана укладывает маленьких проказниц, напевая незамысловатую колыбель о волшебном лесе, где каждому есть место, пока он следует правилам и не нарушает покоя его жителей. Эта песнь передавалась по материной линии с давних пор, и она помнит, будто это было вчера, как бабушка рассказывала ей: то, что сейчас они зовут колыбелью, раньше было напоминанием о том, как важно не нарушать правил леса и как могущественны его жители от мала до велика, потому что все они связаны и не любят нарушителей покоя. Мало кто понимает её ценность, даже если магия в Обелии является самым обычным элементом жизни, но Боги любят, когда о них помнят даже в то время, когда многие позабыли.

***

      В Рубиновый дворец Моргана приходит лишь через два дня, когда вновь наступает время занятия. Принцесса Тасия уже дожидается в беседке — в прошлый раз они решили, что было бы совсем неплохо позаниматься на свежем воздухе — и приветствует, как полагается императорской принцессе приветствовать старших. Вербия отвечает ей тем же.       На улице спокойно и тепло, солнечные лучи не спешат ослеплять, а ветер ласково оглаживает кожу. В подобной обстановке трудно сосредоточиться на изучении чего-то нового, зато вполне можно обсудить пройденное, чем они и решают заняться. История основания империи, которую часто читают детям, как сказку на ночь, медленно перетекает в разговор о тех магических существах, которые либо жили когда-то, либо живут и по сей день. Последних не так уж и много, люди слишком переусердствовали в желании защитить и обогатить себя, получив в итоге только нестабильный магический фон и озлобленность тех, кто смог приспособиться, но и сейчас они играют немалую роль. Потом разговор утекает в воспитание совсем еще маленьких, прямо как младшая принцесса, детей, и Морган не имеет ничего против того, чтобы поделиться с ответственной подопечной некоторыми хитростями и секретами, которые может знать лишь мать или не единожды прошедшая через это няня. Сама она никогда не видела Её Высочество Атанасию: не было ни возможности, ни особого желания, учитывая, как неустойчиво её положение и как непостоянно настроение императора, для которого этот ребёнок всё ещё не больше, чем убийца, — однако для Тасии малышка является ни больше, ни меньше, чем сестрой и последним, что оставила после себя её мать, поэтому, как преподавателю, Вербии следует помочь всеми нужными знаниями, чтобы облегчить и так усложнившуюся жизнь принцессы.       Некстати вспоминается разговор с императором, и она не находит ничего лучше, чем спросить напрямую:       — Ваше Высочество, мой вопрос может показаться вам странным, но всё же… Знаете, моя дочь ненамного старше вас, и она крайне увлечена фехтованием, вы кажетесь мне с ней очень похожими, обе очень ответственные и прекрасные сестры, поэтому недавно, когда я вернулась на днях домой, меня случайно посетила мысль: а не интересуется ли и Её Высочество искусством владения мечом? Возможно, вы бы смогли поладить на почве общих интересов?       — Это и правда довольно неожиданный вопрос, леди Вербия, — принцесса задумывается. — Не думаю, что мне позволят хотя бы попробовать, но мечи и фехтование очень мне нравятся. Они ассоциируются у меня с защитой чего-то дорогого. Ну, знаете, как рыцари из легенд, которые благодаря своему мастерству спасают людей от монстров.       Она смеётся неловко, боясь показаться слишком наивной и глупой для своего возраста, и это печалит, напоминает саму Моргану в те же годы. Хоть ситуации и разные, суть трагедии потерянного детства остается неизменной, и поэтому леди ласково улыбается.       — Прекрасные ассоциации, которые недалеки от правды, Ваше Высочество. Я буду молиться Богу, чтобы вам обязательно выдался шанс ощутить в своих руках настоящий клинок, достойный вас.       — Я тоже буду на это надеяться, — робкая и благодарная улыбка становится прекрасным завершением темы, и принцесса старается перейти на другую: — Кстати, я никогда раньше не интересовалась вашей семьёй. Расскажете мне о ваших детях? Если хотите, конечно.       — Вы знаете, как заставить любую мать говорить без умолку, моя принцесса, — заливается смехом Вербия. — Я с радостью расскажу вам всё, что только смогу вспомнить. Давайте начнём со старшей дочери, о которой я уже упоминала. Её зовут Алессия, и она действительно без ума от фехтования и очень талантлива по словам своего учителя. Признаться честно, я ни разу не была на её тренировках, потому что боюсь не сдержать своего беспокойства. Она ведь такая маленькая!..       Графиню действительно трудно остановить. Она рассказывает с такой любовью о своих дочерях, что Тасия и сама начинает улыбаться, стараясь не обращать внимания на то, как щиплет глаза, вслушивается и запоминает, обещает самой себе когда-нибудь обязательно познакомиться с сёстрами Вербия и, может быть, даже подружиться. В голове невольно рисуются картины того, как они с Алессией, еще юные, но уже и не такие маленькие, скрещивают на тренировке мечи, чтобы узнать, кто же достиг большего результата за последние тренировки, а младшие сестры сидят под кроной дерева на пледе и болтают о чем-то своём, не забывая следить и за ходом маленькой и совершенно не серьёзной битвы, как леди Вербия и Лилиан беззлобно ворчат на участниц тренировки, стараясь привести в порядок их внешний вид, но не ругают, потому что не важно, кто в итоге выиграл — они обе хорошо постарались, так что заслужили пару пирожных и пару кружечек вкусного чая. Это было бы чудесно.       — Вы действительно очень их любите, — со всей теплотой говорит Тасия. — Уверена, они станут замечательными людьми.       — Не больше, чем вы, Ваше Высочество, — отвечают ей. Неожиданно леди отчего-то вздрагивает, словно очнулась ото сна. — Ох, сколько сейчас времени?       Только сейчас они обращают внимание на стрелки настольных часов, которые графиня всегда носит с собой именно для того, чтобы не потерять счёт времени. Те показывают без пятнадцати минут час дня, и Моргана охает, чувствуя себя несколько виноватой: занятие должно было закончиться ещё час назад, но, кажется, они слишком увлеклись разговором, поэтому прощаться пришлось в спешке. Принцесса обещала провести время с сестрой, а ей неплохо было бы заглянуть в Гранатовый дворец и обмолвиться парой слов с Его Величеством.       Путь до него проходит через весь сад, медленно перетекающий в небольшой лес, и это самая короткая дорога между двумя дворцами. Сегодня её сопровождает сэр Волтер, высокий и широкоплечий рыцарь с удивительной удачей и живучестью. Он столько раз попадал в неприятности, будучи на поле боя, и столько раз ходил на грани терпения её мужа, что Моргана не перестает удивляться тому, как он всё ещё не только остаётся работником её дома, но и занимает не последнюю должность среди прочих рыцарей. Видимо, сегодня убедить лорда ему не удалось, и Александр поспешил отправить нерадивого учителя своей дочери подальше, чтобы та наконец смогла заняться чем-то более, по его мнению, подходящим.       В серых глазах напротив она замечает любопытство и желание задать пару вопросов, но успешно игнорирует, зная, что рыцарь не решится на это, по крайней мере, из уважения и долга, и направляется к императору. По пути графиня случайно пересекается с сэром Робейном, который выглядит весьма довольным и ожидающим чего-то с нетерпением.       — Здравствуйте, леди Вербия, — улыбается он. — Вы к Его Величеству по прошлому вопросу?       — И вам доброго дня, сэр. Да, думаю, у меня есть, что рассказать ему.       — Тогда прошу за мной. Он будет рад вас видеть.       — Я очень надеюсь на это.       Идут они до кабинета во вполне приятном молчании. Гранатовый дворец отличается от Рубинового: здесь так тихо, что создаётся впечатление, будто никого и нет, только птицы поют за окном и ветер порой напевает какую-то мелодию, — поэтому присутствие личного рыцаря Его Величества нисколько не напрягает, наоборот, дарит ощущение спокойствия и не даёт тёмному одиночеству, поглощающему этот дворец, поглотить ещё и его гостей. Совсем не так, как в шумных, вечно занятых чем-то владениях принцессы. Каков хозяин, таков и дом, да?       Кабинет императора большой и невероятно пустой, подстать натуре человека, напротив которого она садится и вновь берёт в руки чашку чая. На неё смотрят внимательно и выжидающе, словно разговор должна начать она, но Морган молчит, и Его Величеству приходится начать первым:       — Так что вы узнали? — нетерпеливость чувствуется в каждом слове, в каждом движении, и это лишь подтверждает теперь уже очевидный факт: Клод де Эльджео Обелия не собирается забывать о существовании дочери. Скорее уж всё обстоит в точности да наоборот. — У меня не так много времени, леди Вербия.       — Её Высочество весьма заинтересована в фехтовании, — кажется, у дверей кто-то облегчённо вздохнул. — И очень хотела бы начать им заниматься. Думаю, для неё многое значит хотя бы попробовать.       Больше ему ничего слушать не нужно. Ответ получен, а где-то в районе сердца — если оно вообще есть у такого человека, как он — загорается то, что Клод ненавидит больше всего.

Надежда.