8 декабря 1991 год
— Ну что там насчёт договора? — спросил у своих партнёров Борис Ельцин. Перед ним находились Леонид Кравчук и Вячеслав Кебич со Станиславом Шушкевичем. Первый — президент Украины, а второй вместе с третьим — Председатели Верховного и обычного совета Беларуси. Все они находились за огромным столом, на котором лежали многочисленные документы. — Ну что за глупые вопросы, Боря? Конечно, подписали! Вон наши подписи. Осталось всё это привести в силу и разрушить, скажем так, «неугодное» нам и нашему народу, социалистическое государство. Не так ли, Кебич? — спросил Кравчук, гнусно ухмыльнувшись. В ответ Кебич лишь улыбнулся и гордо сказал: «Конечно, друг мой! Этот момент поистине великий и исторический! Мы избавимся от «тоталитарного» государства, и наш народ заживёт! Оперевшись спиной на спинку стула, Кебич лишь глубоко вздохнул и резко выдохнул в облегчении. Для него это — победа и приближение новой эры. Но тут в их разговор, ворвался Шушкеевич. — Ладно, мы поняли, что будем жить отлично. Но как будем разбираться с коммунистами? И нет, я о не тех, которых можно приплести к Горбачеву. А именно о таких, которые знают лучше труды классиков, чем народ. На Шушкеевича уставились две пары удивлённых глаз. После послышался тихий и хриплый смех Ельцина. — Не волнуйся, Шушкеевич. Для такого случая у меня есть план. Еть такая «карта» у меня. Называется — Зюганов. Его главная роль в том, чтобы участвовать в ближайших выборах, быть глуповатым и пассивным лидером, — усмехнулся Ельцин. — А также мы ещё подумали о информационном пространстве. В нём мы уже будем рассказывать о «правде в жизни СССР»… — Ладно-ладно. Поняли уже. Давайте я лучше расскажу историю! — тут его перебил Кравчук. Его сразу принялись внимательно слушать. — В общем, иду я как-то на своих двоих домой. Прохожу возле школы и вижу школьников на улице. Вижу у них жвачку импортную, но это не самое главное. В конце концов я решил у них спросить: «Ей! Вы знаете, кто такой Маркс? А они, знаете, что? — всё были в предвкушении от ответа. — Они сказали: «нет»! Сказали, что коммунизм не нужно изучать, так как это — утопия, а подобное невозможно! И это говорит школьник, который живёт в социалистической стране!» В этом предложении Кравчук не удержал своего смеха и принялся громко хохотать. Смехом заразились и остальные, не ожидая такого исхода событий в его истории. Тем временем за ними следил Россия. Слушая этот разговор, парень ловил внутри себя какие-то странные мысли. Будто бы ему стыдно что-ли? Хотя он поступает правильно! Избавиться от матери, которая угнетала все народы и всех держала в оккупации — дело великое! Осталось только поснимать фильмы о «правде», и тогда народ поймёт, что страна была не такой уж и радостной. — Россия! Пошли подписывать документы! Совсем немного осталось, — сказала подходившая к русскому Украина. В ответ Россия лишь улыбнулся и произнёс: «Сам жду не дождусь смерти этой красной оккупантки!»Столь неприятные воспоминания, что бежали перед глазами парня словно фильм, оборвало колкое чувство в спине.
Вспышка света, глубокий вздох, боль, дрожь. Парень приходит в себя, непонимающе осматривается и осознает то, что сейчас произошло. Его мать, до этого принявшая облик человека, вновь превратилась в монстра. Она, злобно оскалившись, бесцеремонно воткнула нож в спину сына, залившись смехом. — Это для твоего же блага, — прошептала она, показушно вытащив нож из тела парня и воткнув его вновь, доставляя большую боль. Россия рвано выдохнул, сил на крик не было. Он продолжал молчать. Лишь сильнее сжимал кисти, цепляясь за плечи монстра, который сейчас ранил его. Слёзы катились по щекам также быстро, как кровь по спине из глубокой раны. — Я не понимаю… — сказал он на выдохе, посмотрев на мать расфокусированным взглядом. От её человеческого вида ничего не осталось. Бледная трупная кожа, многочисленные раны и трещины, клыкастая улыбка до ушей. Глаза, которыми было усеяно всё её тело, сейчас кровоточили, но это уже не смущало парня. Он медленно угасал, ослабевал от болевого шока, переставал сопротивляться. — Всё ты понимаешь, — рассмеялась она, прижав сына к себе ближе. Подобное было сделано не из любви к нёму, а из страха того, что он упадёт. Холод, страх, звон в ушах. Но даже при таких условиях Россия всё-таки может мыслить. В глубине души он понимает, что подобное действие матери вполне оправдано. В конце концов, он тоже участвовал в убийстве своей родительницы. Она просто мстит ему, но зачем ей это? Зачем блуждать призраком по какому-то старому дому и ждать прихода того, кто убил её. Россия восхищался терпением матери. Она ведь и правда ждала его здесь. Но зачем? Ноги подкосились. Парень непроизвольно прижался ближе к своему мучителю, буквально повис на ней, шумно выдохнул через рот. Он думает. Думает о том, насколько безысходна и глупа его жизнь. Даже родная мать желает ему смерти. От осознания этого что-то жжётся в горле. Хочется прокричать в её адрес пару проклятий, но парень забыл родной язык. Он истекает кровью и уже не понимает того, что происходит здесь. Болевой шок всё-таки сильнее разума. — Прости, — просипела Совет, после чего осторожно положила сына на пол и уселась рядом. Она ждала его смерти и даже не думала помочь умирающему. У неё были другие планы на сына, а для этого он должен был умереть. Она смеялась, не смела больше его коснуться, просто выжидала. Россия решился напоследок коснуться матери, вернее того, что от неё осталось. Он с трудом вытянул руку впёред, но монстр с тихим хмыком отодвинулся в сторону, не позволив пощупать себя. Он умирает? Сколько ещё времени ему осталось? Несколько десятков минут, после чего наступит смерть от болевого шока? Или несколько часов, и смерть от кровопотери? Он не знает, но лишь смиренно закрывает глаза, уже ожидая свою учесть. Сопротивляться нет смысла.