Слабость

      Светало. Воланд наконец отпустил дверную ручку и протёр глаза. Солнце персиковым майским золотом поливало спальню и отражалось в его глазах. Правый глаз покалывала дрожь. Мессир и в целом не чувствовал себя превосходно.       Всю ночь, с той самой минуты, как захлопнулась дверная ручка, его знобило и трясло, бросало в жар, и на лбу с двумя параллельными морщинами выступал холодный пот. Он дышал прерывисто, неспокойно, постоянно сводил брови и закусывал губы. В груди его словно все сжалось, и даже жук с письменами теперь стал ему странно непривычен.       Воланд глубоко вздохнул, запрокинул голову и крепко зажмурил глаза. Открыл. Солнце пронзало его взгляд, отразившись яркими лезвиями света от металлической ручки. Он сложил одну руку в другую, словно чтобы вспомнить прикасавшиеся много часов назад к двери пальцы. Ах, да! Он дотронулся до щеки… Никто, никто ещё за его бесконечно долгую жизнь не оставлял на его щеках следа. И какого!.. Улыбка не смогла скрыться на губах мессира.       Он подошёл к подоконнику, облокотился на него. Из полураскрытого окна подул тёплый ветер. Это он так грел всю плоть Воланда? Или что-то иное?       — Необычное утро… — сам себе сказал дьявол, — и необычные ощущения. Непривычно, незнакомо, загадочно… Хорошо, достаточно хорошо тут. Необычные ощущения…       Он умылся и привёл себя в порядок. За ночь мессир столько раз прикусывал нижнюю губу, что теперь она покрылась ранками, но это его мало волновало.       Свита. Что с ними-то делать? Вернуть таким же неприлично простым хлопком, смахнув все непонятности на случай? На банальную надобность обсудить что-то с королевой вне присутствия лишних лиц? Они ни за что не поверят в эту чушь! Воланд не просто не ограничивал свиту, общаясь с остальными, он располагал к свите и даже призывал своих верных друзей помогать ему, при этом никого не лишая веселья. И тут, без малейшего намёка на возможное развитие событий, он взял да и швырнул Геллу, Фагота, Бегемота и даже Азазелло прямиком в Африку. В Африку, в самый центр Эквадора, где те, вероятнее всего, успели заработать по солнечному удару. И с какого перепугу Эквадор? Он даже с Лиходеевым гуманнее поступил… Видимо, это первое, что взбрело в голову слегка отуманенному легкомыслием мессиру. В любом случае, со свитой придется как-то объясняться. Но сейчас не этот вопрос казался Сатане приоритетным.       Куда сильнее его волновало ожидание. Чего-то или кого-то… Вожделение, необъяснимое, безудержное вожделение перед чем-то щемящим и от того неимоверно желанным.       Воланд находил это чувс… Ощущение!… Это ощущение сладким и пьянящим, но слегка скверным. Оно почему-то давалось ему с большим трудом, хотя и (он еле-еле осмеливался признать) приносило удовольствие, которое он не хотел делить с подданными. И глаз продолжал болеть от этого странного явления.       «Сперва свита», — подумал мессир, сжалившись над спутниками и представив себе майскую жару на экваторе. Он собирался уже хлопнуть, но вдруг услышал шаги.       Они доносились с улицы, звучали торопливо и тревожно, острыми иглами впивались Воланду в грудь. Шаги, которые вмиг заставили его позабыть о всякой свите.       Мессир бросился к окну, но дверь подъезда уже захлопнулась. Шаги зазвучали по лестнице, все быстрее и яростней, приближаясь с неимоверной скоростью. Воланд затаил дыхание и сжал пальцы. Кровь в его жилах закипела чёрным огнём. Шаги вдруг утихли, оборвавшись прямо напротив двери квартиры номер 50. Пять секунд из-за неё не доносилось ни звука. И потом… стук. Три раза, очень бегло и поспешно кто-то побарабанил кулаком в дверь.       Дьявол подошёл к двери. Глубоко вдохнул и открыл.       На порог перед ним на колени сползла до смерти бледная Маргарита и горько заплакала.