За тебя

      Очередь прошлась чуть выше крыла, и Марине стоило больших усилий, чтобы не дёрнуть руль и не попасть под пулю. Но атака неожиданно закончилась, видимо вражеский истребитель исчерпал весь запас патронов. Как только лётчица поняла это, то резко вывела самолёт на вираж, развернув его на ходу и выйдя в пике, обогнула врага, набросившись на него сверху. Подбила, уничтожив почти сразу. Видимо Марик попала в бак с топливом, потому что «фэнккер» вспыхнул, испустив облачко чёрно-алого дыма, подпрыгнул в воздухе и стремительно понёсся в низ.       Марина отпустила гашетки. Выдохнула, ощущая всем телом, как машина перестала дрожать. Секундное затишье, перед тем, как снова ринуться в бой.       Она развернула машину. Самолёты метались в небе друг за другом, гудя как пчёлы. Пару раз приходилось стрелять, уходить в бочку, чтобы не сели на хвост. Марина сбила ещё двух, а потом увидела, как один из их самолётов взорвался, и от него полетели осколки. Лётчица посмотрела куда-то вниз, судорожно ища, откуда стреляли, и почувствовала, как по спине прошёл холодный пот. Зенитчики! Внизу тоже шла кровавая битва. Где свои, где чужие Марине так и не удалось рассмотреть, зато она увидела, как из широкого окопа незаметно выглядывали дымящиеся стволы орудия. Половецкая резко поднялась в воздух, «встала» на левое крыло, огибая медлительную зенитку, поднырнула вниз и пустила в спины солдат очередь.       Кажется, она их обезвредила, но это было лишь на время. К тому же где-то вдоль окопов точно прятались ещё такие пушки, но возможности их выискивать не было. Марина осмотрелась, вглядываясь в дым, стремительно пролетела меж своими и чужими самолётами, набирая высоту. Она воспарила к облакам, когда краем глаза заметила, что один из их истребителей зажали в «клещи». Подлетела ближе, прочитав на крыле чуть запылившуюся надпись: «D-503» – да ведь это же Лиля!       «Ну, уж нет! Не сегодня!» – разъярённо подумала Марина, и словно орёл взвилась над вражеским «фэнккером», пуская в свою жертву несколько длинных очередей подряд. Сделанное из дюраля тело тут же покрылось мелкими дырочками, а стекло кабины треснуло. «Фэнккер» будто синичка пару раз трепыхнулся, попытался войти в штопор – дешёвый трюк, чтобы обогнуть соперника. Но Марина была беспощадна. Она прикусила почти до крови губы и зажала гашетки, выводя своим огнём врага с поля боя!       Второй смекнул, что к чему, тоже попытался выскользнуть из-под носа, потому что сам попал в свою же ловушку. Но не тут-то было! Лиля перехватила «фэнккер» и бросилась на него камнем. Миг, и машина, дымясь, уже падает на землю, куда-то под ноги пехоте.       Поравнявшись с Мариной, Лиля сквозь чернеющее стекло своей кабины показала большой палец – среди лётчиков принятая небольшая благодарность.       Кажется, в этот раз победа была на их стороне – небольшие остатки полков Марлии медленно утекали в сторону своего убежища, теперь оставалось только дождаться приказа Каширского. Долго ждать не потребовалось. «Третья эскадрилья, приём! Летите к левому флангу там поспокойнее. Дальше без нас разберутся. С вами будут работать ещё бойцы из отряда Мишкевича. Действуем как обычно – быстро и эффективно; осторожно взлетайте – зенитчики от вас только и ждут, чтобы вы медленно стартовали». «Так точно, сэр!» - почти хором ответили лётчицы. «Да, и не забудьте, что эти ребята любят неожиданно выпускать титанов!» Да уж, как тут забудешь, когда почти каждый бой вдруг появляется несколько титанов и громит без разбору всё подряд. Всех добивает – и своих, и чужих. Марина посадила свой самолёт, стараясь приземлиться там, где было поменьше трупов. Делать подобные остановки было жуткой, но необходимой мерой: под конец боя они становились Сёстрами милосердия: оказывали всем нуждающимся медпомощь и забирали с собой как можно больше тяжелораненых. Забирали на борт, конечно, в первую очередь, тех, кто сам не дойдёт с поля боя, но кого можно поставить на ноги. А дальше переходили к солдатам, от которых почти ничего не осталось кроме тяжёлого дыхания и редкого сердцебиения. Когда Марина только стала одной из Сестёр милосердия, ей казалось это зверством, извращением – ну как можно решать, кому помочь, а кому нет. Да и если точнее, то кого оставить в живых, а кому дать умереть...       Даже бандиты, в группировке которых она когда-то состояла, старались так не делать. Их босс был одержим идеей благородства, и считал их преступную деятельность, единственной возможной мерой, которая может существовать в таком грязном мире лжи, несправедливости и неравенства. По его убеждениям, действовать следовало максимально чисто, а сражаться исключительно с властью, поэтому Артель(1), как они себя называли, редко убивала, в основном это случалось лишь тогда, когда дела касались контрабанды или подделки документов. Если член поступал не по "уставу", то его жестоко наказывали. "Свои" люди их обычно не предавали: босс "заманивал" жертв в своеобразную "клетку". Делал так, что человек извне был поглощён группировкой и не мог уже без неё существовать, или был настолько с ней связан, что ему самому уже не было выгодно её предавать. Не известно, что было лучше - умереть или продолжить жить, зная, что на веки погряз в делах банды, словно в трясине. Но всё-таки, Артель, сохраняла людям жизнь, а как они её устроили, это уже было их личное дело...       Так что, Марина, привыкшая даже в преступном мире дорожить чужой жизнью, старалась помогать всем раненым. В последнее время это было особенно тяжело. Марлийцы как с цепи сорвались! Всё чаще использовали титанов, совершали атаку за атакой, даже если боеприпасов у них почти не было. Видимо, они предчувствовали что-то нехорошее и перестали совсем щадить элдийцев, которые составляли больше половины их армии. Только Марине и многим другим Сёстрам становилось от этого факта жуть, как досадно – на транспортировку и поиск выживших почти не оставалось времени. Лётчицам всё чаще приходилось морально выбирать: помогать лишь своим, или спасать и врагов, которые также, как и все оставшиеся на поле битвы, были обречены на гибель под ногами гигантов.       Она уже отлетала одну ходку, перешла ко второй, если повезёт, успеет ещё и третью!       Марина находила людей без ног и без рук, захлёбывающихся кровью и издающих страшные хрипы, оказывала первую помощь и тащила раненых к самолёту через поле, усыпанное мёртвыми телами, кочками и воронками от ядер. А ведь на дворе май, здесь могли бы цвести колокольчики или васильки...       В её самолёт умещалось максимум три человека, и Марине всегда было стыдно за это перед теми, кого не смогли или не успели забрать, перед теми, кто провожал Сестёр затухающим взглядом и был вынужден ждать своей очереди, которая могла никогда не настать.       Половецкая поднялась в воздух, стараясь как можно быстрее добраться до их аэропорта, чтобы передать раненых в руки врачей и вновь отправиться на то поле, почерневшее от пролитой крови. Вот она довезла, вот уже возвращается туда, куда так рвалось её бешено колотящееся сердце, посадила самолёт... И марлийцы выпускают титанов!       Земля затряслась, в воздухе метнулись молнии, и огромные существа появились на поле. От них исходил пар, они начали потихоньку приходить в себя, разбредаться среди мертвецов. Это белозерцы называли "зачисткой". Марлийцы создавали гигантов, которые добивали своих и чужих бойцов, иногда нападали на те части части войск, которые продолжали сражение. Некоторые гиганты уже пожирали кого-то из людей, кто остался в живых. Марина одёрнула себя, не время было наблюдать за подобным. Она осмотрелась, кинулась в одну из траншей, боясь привлечь к себе внимание титанов, и, пригнувшись, побежала вдоль окопа.       – Помогите, – услышала она тихий вымученный голос.       В земле и пыли лежал мужчина. Марлиец. Глазки сверкали в полутьме от боли, и кровь у него лилась рекой из левого бока, за который он судорожно держался рукой.       Он всё просил о помощи, глядя куда-то сквозь Марину, видимо был в бреду, иначе бы вряд ли напрямую обратился так открыто к врагу. Всё-таки марлийцы – гордый народ, за свою независимость борется до конца, даже если это вопрос жизни и смерти.       Марина подсела к раненому, промыла рану спиртом из баночки на поясе, перевязала, сделав несколько мотков вокруг пояса. Солдат тихо стонал, чуть сфокусировав на белозеринке свой затуманенный взгляд. На секунду видимо осознав, кто перед ним, он легонько оттолкнул её руку. Он сопротивлялся Марининой помощи, потому что понимал, после лазарета для таких, как он, только унизительный плен. Но на большее сил у него не хватило, и Марина продолжила свою работу.       Кажется, он немного смирился со своим положением, потому что, когда девушка попыталась поднять его, он, пошатываясь, всё-таки встал на ноги. Они кое-как выбрались из окопа и вышли к самолёту. Марина переоценила немного возможности солдата, потому что мужчина всем своим весом наваливался на неё, иногда пребывая на грани потери сознания. Это не могло её не беспокоить, из-за чего она пару раз оглядывалась в сторону титанов, но, кажется, гиганты были слишком далеко, чтобы заметить две еле двигающихся человеческие фигуры. – Мэм! Мэм! – окликнули Марину, когда она и марлиец дошли до самолёта. К ним пробирались два солдата, один из которых тащил другого, потому что у второго не было ноги. Они в спешке тянули друг друга, явно боясь, что их могут оставить. – Ради всего святого, скажите, что у вас есть ещё два свободных места, – парень лет двадцати в белозерской форме отчаянно вглядывался в лицо Марины. – Нет! Хотя бы одно место! Моему другу срочно нужна помощь! – Всё в порядке, забирайтесь оба, сейчас будем отправляться. И я буду очень благодарна, если вы поможете мне с моим пострадавшим. Оба посмотрели на марлийца, и если лицо парня, который окликнул её, не изменилось, то безногий искривил свои губы, спрятанные под чёрной бородой. Его глаза омрачила ненависть, они были настолько взбешёнными и злыми, что Марина была уверена, будь у этого мужчины нога, он набросился бы на марлийца. – Я не поеду. С этим… Этим… Отродьем! – выплюнул с отвращением он. Марина почувствовала, как что-то внутри неё вспыхнуло. Она стиснула руки в кулаки, разъярённо вслушиваясь в каждое слово человека напротив. – Из-за таких как он, я потерял ногу… Он возмущённо глядел на Половецкую, будто это она была виновата, что он не желает садиться в одну кабину с врагом, который, прислонившись к самолёту, вымученно прикрыл глаза. Бородач ещё что-то говорил, приводя довод за доводом, почему не поедет с марлийцем. Жужжал хуже, чем бомбардировщик…       – В МАШИНУ, ЖИВО!       О, она точно не собиралась с ними церемониться. И Марина увидела, как на секунду лицо бородача стало удивлённым и даже растерянным. Он отшатнулся, когда она экспрессивно вскинула руку.       – Вы полетите с нами или пойдёте пешком до линии Грэйда(2)! – указала она в сторону границы.       Это было не то, чего ждал бородач от юной медсестры. Марина покраснела от ярости, в глазах бушевал шторм. Она не собиралась терпеть пререканий.       – Алан, не дури! – испуганно подтолкнул его к самолёту товарищ. Парень опасливо оглянулся на поле, по которому рыскали титаны. – Извините, мэм, нас всё устраивает! – в спешке заверил он её.       – Говори за себя, Джозеф… – воспротивился было бородач, но Джозеф не дал ему это сделать.       – Давайте, помогу с… солдатом, - примирительно предложил парень. Марина взяла себя в руки, чувствуя, как успокаивается. Они посадили в кабину Алана и марлийца, и, наконец, сами влезли внутрь. Взлетели. Этот спор чуть не стоил им жизней, потому что стоило им подняться в воздух, как титаны уже добрались до места, где только что стоял самолёт. Марина терпеть не могла такие случаи. Они были рисковые и совершенно бессмысленные. Какая разница, с кем садиться в кабину, если в этот момент вы просто два раненых солдата? В лазарете все равны, кем бы ни были. Хотя, безусловно, пленных и своих разделяли в больнице, чтобы такие идиоты, как бородач Алан, никому не навредили.

***

      После того, как самолёт приземлялся в аэропорту, Сёстры милосердия передавали раненых фельдшерам(3), которые, в свою очередь, делили пострадавших на своих и чужих; оказывали, если требовалось, экстренную помощь; кому-то просто давали обезболивающее, пока до него не дойдёт очередь. Справедливости ради, стоит сказать, что большинство врачей не отдавали никому предпочтения. Неприязнь проявляли больше медсёстры, которые пленному и чашку бывало не помоют, и самому последнему принесут давно остывший обед, пару раз было и такое, что "случайно" забывали выдать анестетик(4), и солдат не спал всю ночь от боли. В общем, злорадствовали, мстили за мужей и братьев, за отцов и сыновей. Но Настя Керчик, главная на их участке, если замечала что-то подобное, то сразу устраивала выговор.       Марина уважала эту женщину, они ладили друг с другом, часто общались. Но по-настоящему Керчик была близка лишь с Надей, так как дружили ещё со студенчества. Настя была профессионалом своего дела: спасала даже тех, кого совсем не ожидали вылечить. А если кто-то всё же умирал, хоронили достойно, вопреки тому, что покойник мог быть бывший враг.       После окончания всех дел в госпитале, Сестёр партиями отпускали на обед и небольшой перерыв. А дальше отправляли по палатам, ухаживать за больными.       У Марины как раз оставалось до её смены немного времени, чтобы отдохнуть и побыть наедине со своими мыслями. Она гуляла в лесу при их части. Цепляясь юбкой за кусты смородины, девушка проходила по узким тропкам и заходила то вглубь, то ближе к взлётной полосе, исчерченной чёрными линиями от шасси.       В руке она несла веточку дуба с резными листочками и меланхолично игралась с ней, прикасаясь концом к заросшим кустам и небольшим ёлкам.       Большею частью она смотрела под ноги, на свои успевшие запачкаться ботинки, которые ей были совершенно противны. Она даже не помнила, когда и зачем их купила. Ей казалось, что они были слишком массивными и тяжёлыми, даже тяжелее армейских сапог, но для вечерней прогулки по лесу они подходили отлично.       Покрутив в руках ветку, она взглянула на часы и пошла к небольшому двухэтажному бетонному дому, где расположилась их эскадрилья.       Их небольшой аэропорт находился примерно в десяти километрах оттуда, где активно велись военные действия, но если бы враг пересёк границу, то первым делом он бы дошёл именно до этого места. Самолёты были нужны всем. Их было мало, трудно выпускать, ещё меньше было тех людей, которые умели ими управлять. У Белозерья был самый большой воздушный флот на время войны, но даже здесь были некоторые трудности. Именно поэтому через несколько лет после начала войны Сестёр милосердия пересадили на истребители, чтобы они не только помогали раненым, но и участвовали в сражениях. Несколько месяцев тренировок, и у Белозерья было готово ещё несколько воздушных полков. Кажется, именно тогда Марлийцы начали больше опасаться их страны.       Марина неспеша подошла к подъезду, когда соседняя дверь резко распахнулась и на пороге появился Каширский. Девушка остановилась, держась за ручку двери, и взглянула на своего командира с явным ожиданием в глазах. Он также замер у выхода, будто собирался что-то сказать ей, но молчал, нахмурившись, даже не поздоровался.       Их странное поведение было связано с Надей. Они уже больше недели играли в гляделки после того, как Марина спросила командира, где Северова и почему от неё нет вестей. Тогда Каширский ответил в достаточно грубой манере, что, видите ли, Половецкой не положено знать, о делах государственной важности.       Но ведь командировка Нади в империю Кроу была обычным делом! Многих лётчиков посылали отвозить документы странам-союзницам, и они имели право созваниваться с друзьями и родными, хотя бы отправлять телеграмму, что долетели. К тому же, обычно такие командировки длились всего пару дней, а от Нади не было вестей уже очень давно. Марина чувствовала, что с ней что-то случилось, а Каширский даже не мог сказать, всё ли с ней хорошо или нет!       Поняв, что командир и в этот раз ей ничего не расскажет, Марина покачала головой, вошла в прохладную темноту подъезда, оглянулась неуверенно, а потом и вовсе закрыла за собой дверь.       Каширский проводил её глазами, и строгий взгляд его смягчился, стоило девушке скрыться в здании. Всё-таки выросла Марина прямо у него на глазах. Да не только Марина, вся их эскадрилья из девчонок дворовых превратилась в боевых женщин.       Но в Половецкой изменения были особенно заметны. Каширский до сих пор удивлялся, как тогда, пять лет назад, её могли принять за совершеннолетнюю. Потому что была она очень худой девочкой с жиденькими волосами и большущими глазами. В первый раз, когда села в пилотское кресло, всё в небо рвалась, не терпелось ей ощутить себя птицей, а как в воздухе оказалась, так штурвал судорожно сжала и моргнуть боялась. Посадив самолёт, тряслась вся, а у самой огонь в глазах горел!       Тогда, ещё до того, как выяснилась история с подменой документов, Марина оказалась моложе всех в отряде, за что получила среди своих прозвище - Мелкая. За пять лет девчонка вытянулась и расцвела. У неё были красивые каштановые волосы, стриженные под каре, глаза, глубокого морского синего цвета, за что, как многие считали, родители и назвали её Мариной, аккуратный нос и нежные, чувственно припухлые, губы. Ей только-только минуло девятнадцать, и всё её естество полнилось юношеской силой, энергией и свежестью. Впрочем, война и сложное прошлое успели оставить свой отпечаток и на этом человеке. В общении, в серьёзном не по годам взгляде, точных движениях чувствовалось, что перед тобой вовсе не юнина. Так называли в их краях девочек и юных девушек, которые ещё не успели столкнуться с жизненными трудностями.       Марина сильно переживала за Надю, но начальство велело хранить положение лейтенанта Северовой в тайне, и Каширский поджимал губы, молчал, не смел успокаивать самую юную из своих подчинённых.       Половецкая прошла по коридору и заглянула в одну из палат. В этой половине дома располагался лазарет, но пять комнат на втором этаже были отведены членам эскадрильи Каширского. Другая половина была отведена под командный пункт. Остальные несколько домов, окружившие аэропорт были полностью оставлены под госпитали и комнаты членов других эскадрилий, как, например, Мишкевича.       В палате, сидя за столом и положив голову на руки, сидела Полина Вуквун. Самая старшая в их эскадрилье. Она была родом с далёкого севера, имела круглое лицо и узкие глаза, а волосы её были черны, как полярная ночь.       Её спина устало вздымалась, и Марина, ожидая, что женщина спит, легонько коснулась её плеча. Полина подняла на неё голову и улыбнулась.       - А, это ты, Марим!       Будучи из глубинки, Полина часто использовала старые или диалектные слова, которые достаточно редко употребляли в центральной части страны, а ещё периодически выговаривала букву "ЭН" в нос, что звучало, как долгая "М". Так, например, всех взрослых или замужних женщин Полина всегда называла юно́нами, а в своей манере произносила это слово, как "ю́нома". Впрочем, это не мешало понимать её.       - Пришла сменить тебя! - прошептала Марик, стараясь не разбудить раненых.       Вуквун осторожно встала и потянулась.       - Новенькие неспокойны. Видишь того нэра(5) в углу? Следи, чтобы не проснулся, а то кричать начнёт, всех потревожит.       Марина оглянулась, в углу лежал солдат весь в бинтах. Его даже одеялом не стали укрывать, чтобы не давить на раны и грудь.       - Ещё Настя скоро придёт. Она принесёт лекарство для тех троих у стены, его нужно давать им каждый час, - рассказывала Полина.       - Бедняги, они совсем не выспятся! - пожалела их Марина, чувствуя, что ночь будет тяжёлая.- Но ты тоже устала! Иди и отдохни как следует!- обратилась она к Полине.       - Спасибо, Марим! Спокойной ночи!       Вуквун ушла к себе, а Марина осталась в тёмной палате с множеством коек, которые занимали почти всё пространство, шкафом с лекарствами и бинтами и небольшим сосновым столом.       Половецкая обошла всех людей, чтобы посмотреть на них и сосчитать. Десять человек в одной палате - с ума сойти можно! Хорошо бы, чтобы лекарств хватило до следующей поставки, а то запасы стремительно кончаются, а машина задерживается.       Марина села за стол, вытащила бумагу, включила керосиновую лампу и под беспокойное дыхание раненых солдат стала писать. Писала она письма, писала часто, но никогда не отправляла, потому что послания её были для соулмейта. Каждое письмо она складывала в походный чемодан, спрятанный под кроватью, бывало пересчитывала, но никогда не читала. Возила повсюду с собой вместе с личными вещами и зубной щёткой сокровенные конверты, на которых всегда трепетно выписывала - Армин Арлерт.       Первое письмо она написала в конце 846 и с тех пор у неё появились сотни писем. Для неё до сих пор было загадкой, почему она решилась на это, но каждый раз, когда было, что рассказать, Марина находила крупицы времени, чтобы черкануть хотя бы пару строчек!       Она не знала Армина, как он выглядит, какой у него характер, что он любит, поэтому в письмах частенько писала свои догадки и предположения, с сожалением понимая, что возможно никогда не узнает ничего из того, о чём спрашивала этого человека.       Пару раз Марина пыталась бросить это бессмысленное занятие, но однажды начав, уже не могла совсем остановиться.       Наверное, потому что чувствовала необходимость общаться с ним, обращаться к нему. Ведь поднимая каждый раз взгляд на имя на руке, она ощущала спокойствие и уверенность, словно он незримо её поддерживал. Марина считала, что он защищает её как Ангел-хранитель. Не столько от пули или титана, сколько от собственных страхов и ОДИНОЧЕСТВА. Она была благодарна, что Армин существует, и искренне желала, чтобы он был жив.       Пару раз она воображала, какие бы письма получала от него, но быстро бросила подобное занятие, ведь ей хотелось НАСТОЯЩИХ писем, а суровая реальность не давала ей возможности даже написать на конверте адрес.       Ручкой Марина вывела первые элдийские слова, а дальше мысли полились рекой...       Дорогой Армин!       Бог знает как долго мы здесь торчим! Линия фронта не движется уже больше полугода, и каждая сторона упорно отстаивает свои позиции. Марлийцев убеждают в том, что они вот-вот продвинутся на восток, в то время как нам твердят, ещё чуть-чуть и мы отодвинем границу! Что думаешь? Я искренне надеюсь, что наши командиры правы.       А ещё представляешь, Брамс, тот новый шофёр, о котором я писала тебе в прошлый раз, не везёт партию! Боюсь, как бы чего с ним не случилось, потому что нам очень нужны те лекарства. Сегодня вновь собрали богатый "урожай" раненных, а Настя говорит, что наших запасов хватит ещё максимум на две недели.       Как твои дела? Надеюсь, что у тебя и твоих друзей всё в порядке!       Береги себя!       Твоя Марина       - Опять пишешь ему письмо? - тихо спросили из-за плеча.       Марина вздрогнула от неожиданности и оставила кляксу в низу листа. Первая мысль была, что это Настя, но, повернув голову, она наткнулась на рыжие локоны и лицо Софии Ястреб.       Рыжая оценивающе пробежалась взглядом по письму, и Марина ревниво отодвинула её от стола.       - Да ладно тебе, его всё равно никто не прочтёт, мелкая. Не понимаю, зачем вообще ты ему пишешь?       С Ястреб у них были особые отношения... Из-за разницы в возрасте, или из-за отличающихся взглядов на жизнь относились девушки друг к другу с иронией. София смотрела на многое с практичной стороны: то, что не было выгодным, редко интересовало её. Она считала, что жизнь слишком коротка, чтобы тратить её попусту. Никто точно не знал, но, кажется, Ястреб родилась в бедности, а когда выросла, работала танцовщицей в подпольном кабаре. Если это было так, то черты профессии до сих пор проскальзывали в её поведении: при походке София покачивала бёдрами, встречаясь взглядом с каким-нибудь офицером, не упускала возможности подмигнуть ему, часто использовала вульгарные выражения. Как она попала в армию было для многих загадкой.       Ходили слухи, что она бросила своего соулмейта, потому что он почти не приносил дохода, и денег еле-еле хватало оплатить счета. А променяла она его на богатенького клиента, который провёл с ней одну ночь и оставил после себя лишь пару купюр да колечко, которое Ястреб берегла как зеницу ока - видимо, рассчитывала если что заложить.       Пожалуй, на самом деле у Марины и Софии было намного больше общего, чем они думали, и, возможно, именно это-то и раздражало обеих. Обе когда-то жили в приюте, занимались не самой приятной и не самой легальной деятельностью, обе были с ярким характером.       - Кому же мне ещё писать. У меня больше никого нет,-тихо возмущаясь, ответила Марина.       Обычно она терпимо относилась к подколкам Софии, но когда Ястреб переходила черту, касаясь чего-то слишком личного, Марина не могла спокойно не обращать внимания на её речи.       - Ладно-ладно, поняла! Это не моё дело,- усмехнулась рыжая, закатив глаза.- Я, между прочим, к тебе с лекарством. Настя попросила занести,- и потрясла в воздухе пузырьком.       - Спасибо,- поблагодарила Марина, отставляя баночку к лампе. - Теперь можешь идти.       Желание остаться наедине со своими мыслями отчётливо выражалось на лице Половецкой. София хитро улыбнулась:       - Выгоняешь, значит?       - Не надумывай! - поморщилась Марина, хотя именно это она и пыталась сделать.       - Ладно, спокойной ночи, мелкая! Не шали со своим Армином, а то разбудишь всех!       И Ястреб помахала Половецкой рукой, скрывшись в чернеющем коридоре.       Марина выдохнула, ощущая приятную тишину в палате. Посмотрела на имя на запястье и беззлобно прошептала:       - Вот же стерва, да?