Петрович

— Сука, ни хрена не понимаю! Тетрадь с конспектом выглядит столь потрепанной и жалкой, что вызвала бы слезы у любого. Но не у меня. Эти чертовы формулы не могут никак уложиться в моей голове в единое целое. Третий час ночи. Завтра последний день перед экзаменом, а я все никак не могу решить простейшую экономическую задачу. Вопрос: а так ли оно мне надо? Наливаю еще немного коньяка в стакан и выпиваю, закусывая криво нарезанным яблоком. Санька говорил, что помог бы, но не могу же я будить его в три часа ночи. Небось дрыхнет без задних ног. Откладываю тетрадь в сторону и достаю с верхней полки пачку сигарет. С моего балкона хорошо видна его квартира. Угловая, холодная, зато светлая и просторная. Но однушка. Это я так думаю, на самом деле в гостях не был. Дымок поднимается к звездному небу, а мне отчего-то становится смешно. Сорок первый год пошел мне, а я учу уроки и как мальчишка мечтаю о большой любви. Кризис среднего возраста? Последняя любовь? Нахуй эту романтику. Бред, да и только. Чудеса, охи-вздохи, романтика — все это случается, но с другими людьми. Таким как я уготованы стройка, газосварка, хрущевка на окраине города и легкодоступные продажные мальчики по пятницам. Потому что никогда к большему не стремился, плыл по течению и не напрягал извилины, а тут вдруг решил что-то поменять. А Санька это так — помутнение рассудка, старческие иллюзии, последняя страсть… Нафантазировал я себе черт-те что и давай как баба сопли распускать да по морде размазывать. А может, проблема в коньяке? Ну, может быть, учеба и алкоголь несовместимы? С презрением смотрю на отражение своей морды в стекле старой вазы, стоящей на балконе. Еще пару годиков, и я могу превратиться в форменного алкоголика. А почему, собственно, нет? Могу себе позволить. У нас вон полстраны к сорока годам синие 24/7, а я как-то позиции сдаю. Тишину ночи вдруг разрывает дверной звонок. Блять, кого нелегкая принесла? По привычке прихватив с собой нож, которым я нарезал яблоки, зажимаю недокуренную сигарету зубами и иду открывать. Глазок в моей двери не предусмотрен, но это и неважно. Ее при желании можно с ноги выбить. От честных, как говорится, людей. — Кто? — голос мой звучит недружелюбно и невнятно, от зажатой сигареты, но кто может шастать по ночам? — Сергеич, это твоя соседка, — противным старческим голосом тянет Санька, и я открываю почти мгновенно, едва ли услышав свое отчество. Петрович прижимается боком к дверному косяку и склоняет голову к плечу. — Бухаешь? — Учу. Чего пришел? Санька толкает меня плечом и проходит в квартиру, скидывая кроссовки без помощи рук, которые, кстати, тоже непустые. — Кофе? Серьезно? — подозрительно кошусь на стаканчики и в который раз убеждаюсь, что он долбанутый человек. — Ага. Если ты не знал, у нас «Макдональдс» за углом. Захотелось вдруг. Беру в руки маленький стаканчик и снимаю крышку, проверяя содержимое. — Американо? Ты же не пьешь крепкий кофе? Он устало закатывает глаза и отпивает от своего стакана, направляясь в спальню. — Слушай, не грузи. Идем твою экономику подтягивать. — Натягивать, — бессмысленно передразниваю его, но следом, конечно, плетусь. В квартире царит полумрак, освещаемый лишь торшером в спальне, что служит мне и залом, и личным кабинетом. Тетради, книги, задачники — все то, чем я не пользовался в течение года и о чем вспомнил лишь к сессии. — Как ты узнал, что я учу? Да, вопрос тупой, но я слишком ошарашен его появлением, чтоб думать. Санька закатывает глаза и цокает языком, тем самым подтверждая мою догадку. Да, это конечно провал. — Всегда знал, что ты невысокого мнения о моих умственных способностях. Мы долбаемся с экономикой почти до рассвета. Санька действительно хорошо объясняет — на пальцах, на конкретных примерах, а если чего-то не помнит, лезет в учебник и с умным видом его просматривает, а потом выдает всё мне, но в доступном виде. В более чем доступном. Как для тупых объясняет, короче. — Все, мозг кипит! — наконец-то ближе к первым петухам тяну я, разваливаясь на кровати прямо поверх тетради. — Окей, давай все это на пол перенесем и спать ляжем. — Он не отрывает глаза от книги, долго что-то листает, ищет, а мне лень. Лень просто поднять тело в вертикальное положение, чтоб просто сгрести все на пол. — Сергеич, если ты не подвинешься, я буду вынужден лечь на тебя сверху. — Ложись. — Не размыкая век, я развожу в сторону руки, будто всерьез собираюсь заключить его в свои объятия. Но он понимает, видимо, по-своему, потому что мне на грудь действительно опускается его дурная голова. Но я не возмущаюсь. В сон тянет настолько сильно, что все остальные мысли просто побоку. — Дурак ты, Сергеич, — Сашка вздыхает и, кажется, я даже что-то ему отвечаю, а может быть и нет… *** Утро для нас наступает где-то после обеда. Санька заворочался, во сне пихая меня в бок, а у меня сон чуткий ближе к утру. Открыв глаза, я понимаю, что мы почти в том же положении, в котором и заснули — одетые, на незастеленном диване, запутавшиеся в сбитом пледе, подушках. А ведь я вставал ночью в санузел и воды попить, значит, этот поганец потом опять на меня переполз. За окном кружат первые в этом году снежинки, а холодное декабрьское солнце заливает мою однушку мягким светом. Черт, и не встанешь ведь, не разбудив. А так непривычно, если честно. Впервые за долгое время просыпаюсь в постели с кем-то. Мальчики по вызову на ночь не остаются, а те, с кем знакомился в клубе, давали или прямо в кабинке, или тащили в гостиницу. Бля-я, как хочется пожамкать кого-нибудь тепленького и сонного в согретой постельке. Заспанная морда этого гаденыша вызывает неоднозначную реакцию, и мне совершенно точно не хочется быть обнаруженным. Санька возится, пытаясь устроиться поудобнее и видимо утратив надежду найти то самое положение и уцепиться за ниточку того самого сна, открывает сонные глазища и вдруг дергается назад, убирая свою голову с моего плеча. В глазах явный вопрос, а не было ли у нас чего-нибудь вчера. Да, наверное, коньяк точно оказался лишним. Нагоняю на себя равнодушное выражение, прикидываясь валенком, и интересуюсь: — Что, не привык просыпаться в постели с лешим? — Да, — он выглядит потерянным, — да, тебе все-таки стоит побриться. Действительно, как леший. — Для начала мне нужно купить хотя бы зеркало. Но боюсь, меня выгонят из магазина как бродягу. Он заливисто смеется и встает с кровати. Поднимает пустые кофейные стаканчики и бокалы, из которых мы вчера хлестали коньяк, постигая тайны оборотного капитала, и плетется в сторону кухни. А мне почему-то становится стыдно за свой внешний вид. Боже, старая драная фланелевая рубашка в клетку, в которой я обычно на дачу езжу огород копать, с огроменным таким застиранным пятном на груди, да драные спортивные штаны с резинками на щиколотках. Как бомжара, честное слово. Санька возвращается с кухни с чашками кофе и вручает мне одну. Откуда у меня в доме кофе? Подозреваю, что он с собой притащил. Петрович проводит рукой по своим волосам и трет глаза, потягивается, едва ли не разливая на себя кипяток, и мне так чертовски приятно просто молчать. Какое-то будто давно забытое чувство умиротворенности. И не такой уж и пустой кажется моя квартира. — Ты когда последний раз был в кино? Этот вопрос звучит как-то совсем неправильно, иррационально. Он не вписывается в привычную картину наших разговоров и… что дальше? Будем обсуждать сериалы, готовить друг другу оладушки, заваливаться после работы спать в обнимку? Честно говоря, я не против такого расклада. Санька подносит чашку к лицу и дует на кофе, складывая губы в умильную трубочку. Скольжу взглядом по внушительным мышцам, которые почему-то раньше не замечал. Модная футболка с рваным вырезом ничего не скрывает и… кажется, ответа он ждет слишком долго. — В кино? Кажется, с женой. — Чувствую, давно это было. — Санька ухмыляется, с наслаждением делает глоток собственноручно заваренного кофе. — Ты с собой турку, что ли, притащил? — Грею руки о чашку, наслаждаясь моментом. — Ага, у тебя же ничего нет на кухне. Он улыбается, и я впервые замечаю лучики-морщинки в уголках его глаз. Иногда я забываю, что Петрович-то мой не такой уж и молодой мальчик. В наступившей тишине ненавязчивая мелодия телефонного звонка звучит чересчур громко и не к месту. Санька перегибается через меня, доставая из своего рюкзака смартфон, и я тактично отвожу глаза от экрана. Никогда не стремился лезть в чужую личную жизнь. — Да, Марк? Голос Сашки звучит настороженно, с какой-то опаской, что ли. Я отворачиваюсь, но невольно слышу разговор. Вот не люблю я такие неловкие ситуации. Поднимаюсь на ноги и плетусь к балкону, планируя покурить. Но Санька будто специально не старается уменьшить громкость. — Нет, я не дома. Прикуриваю и высовываюсь из окна. Глупости-то какие! Если бы он не хотел, чтоб я слышал, то сам бы ушел на кухню, например. — Какая тебе разница? Возле подъезда Санькиного дома, который, как я успел упомянуть ранее, прекрасно просматривается, стоит какой-то хрыч рядом с припаркованным черным мерседесом. И тоже говорит по телефону. Совпадение? Я повнимательнее рассматриваю этого мужика и прихожу к выводу, что он и есть Марк. Потому что слишком уж совпадают их реплики. Сашка молчит — мужик говорит, мужик говорит — Сашка молчит. — Петрович, — говорю я шепотом, но так, чтобы он услышал. Подзываю к себе рукой. — Я думал, мы с тобой все выяснили еще вчера, — не переставая говорить в трубку, он подходит ко мне и выглядывает в окно. Рот приоткрывается от удивления, глаза расширяются. В трубке звучит раздраженный голос, прекрасно отражающий выражение лица Марка: — Я тебе, блядь подзаборная, челюсть сломаю… Санька отнимает трубку от лица и поспешно, едва ли не в панике, жмет на красную трубочку. Попытки вернуть беззаботность проваливаются, растерянность, страх и какая-то мрачная решимость поселяется в нахмуренных бровях, плотно сжатых в тонкую линию губах, в светло-серой радужке вокруг суженного зрачка. Он обессиленно опирается спиной о стену и складывает руки на груди. — Бывший? — интересуюсь как бы между делом и выкидываю недокуренную сигарету через балкон, игнорируя пепельницу. — Нынешний… — И, спустя секунду: — Мне лучше уйти. — Иди. Я будто в вакууме, и мозг отказывается переваривать информацию. Такое бывает, когда пазл резко складывается в четкую картинку. Спустя считанные минуты после его ухода я имею честь наблюдать со своего балкона крайне неприятную сцену и у меня пиздец как начинают чесаться кулаки, когда дело едва не доходит до драки. Да как этот Марк вообще позволяет себе хватать Саньку за руки, тянуть в машину, оскорблять его? Сука, мне хочется выйти и прописать ему в табло пару раз, впечатать его морду в капот его же тачки, но Петрович мне не простит этого. Сашка не хлюпик, не нытик, не баба, и я почти уверен, что в обиду он себя не даст. В итоге они, как мне кажется, все же находят компромисс, так как после непродолжительного выяснения отношений, Сашка уже сам садится в его черный мерседес, громко и от души хлопнув дверью. Хахаль его спешно обходит машину по дуге и усаживается на пассажирское сиденье. Боже, этой сцене не хватает только букета роз, забытого на асфальте… Скомкав пустую пачку в руке, возвращаюсь в спальню. Конспект сам себя не выучит. Но для начала неплохо было бы и хряпнуть. *** — Маркелов, ёбаный ты по голове карась! По лицу прораба вижу, что он заметил очередной брак. Еще как заметил… — Блять… — Деталь испорчена. И куда я только смотрел. — Из зарплаты вычту! Кажется, он уже третий раз за эту неделю обещает мне что-то вычесть из зарплаты. Чувствую, скоро дойдет до того, что я ему буду платить, а не он мне. Бросаю работу, устраивая себе очередной перекур. Дед жестянщик смотрит неодобрительно, но ничего не говорит. — Как экзамен? — Санька пристраивает свою задницу рядом со мной на сложенных одна на одну досках и тоже тянется за пачкой. — На пересдачу, — выдыхаю дым, стараясь не смотреть на печальную морду моего юного друга. — Если мне не изменяет память, ты раньше не курил. — Курил, но редко. Мы молчим, и мне, наверное, впервые так некомфортно рядом с ним, ведь не мог же я настолько отвыкнуть. Ну, хорошо, в понедельник я взял отгул, чтоб сдать экзамен, который в итоге завалил, во вторник у нас не совпали смены, в среду мы едва ли обмолвились парой слов. Сегодня же все с самого утра из рук валится. — Как Марк? Интересуюсь, едва ли не молясь, чтоб доля ехидства в моем голосе не была так очевидна. — Тебя не должно это волновать. — Санька смотрит с прищуром, немного агрессивно, но судя по тону, дела не очень. Вот, блять, не понимаю я его. Сначала намеки непрозрачные, а потом вдруг резкий от ворот поворот? Как-то… по-бабски, что ли. Последняя фраза едва не слетает с уст, но я выдыхаю ее дымом, резко, не разрывая взгляда. — Действительно, Сань, какое мое собачье дело? Бросаю недокуренную сигарету в мусорное ведро и возвращаюсь в «цех». Вот и поговорили. Вот и выяснили всё. После работы к машине я возвращаюсь злой как черт, и ощущения такие, что вот если встретится мне сейчас на пути какой-нибудь неприятный субъект, то без разговора в табло получит. Субъект объявился. Точнее, ждал прямо возле тачки, опершись задницей на капот. Вряд ли разговор у нас получится продуктивный, но раз уж он сам пришел, то… Да и чего я психую как баба? Сам же себе твержу, что я старый дурак и ничего у нас не получится с ним. Просто потому, что на дно тянуть эту яркую вспышку как-то совестно. Зачем ему я? Ему под стать стильный мужик в дорогом пальто и на дорогой машине. Ну, поссорились они с этим стильным мужиком, делов-то. Помирятся, если еще не помирились. — Чего надо? Достаю из кармана ключи и напускаю на себя наиболее нейтральный фейс. Санька же, кажется, тоже пытается делать хорошую мину при плохой игре, но что-то у него это не особо получается. Слишком уставшим он выглядит. Я подхожу ближе. Так близко, что между нами едва ли остается метр растрескавшегося асфальта. Замечаю то, что не заметил раньше, и это почему-то больно бьет по мозгам. Делаю очередной шаг и с раздражением отмечаю, как расширяются от удивления и тревоги Сашкины глаза. Касаюсь пальцами ссадины на скуле с уже подсохшей корочкой. Опускаю взгляд ниже… из-под ворота рубашки видны багровые засосы, уже порядком пожелтевшие по краям. — Ты позволяешь ему себя бить? Скорее констатирую факт, чем спрашиваю. Ответа не требуется, ведь я практически уверен, что сейчас он стушуется, пробормочет что-то неясное. Но Петрович, как всегда, способен удивить. Он отталкивает мою руку и сжимает зубы так, что начинают играть желваки. Глаза горят недобрым огнем, и мне ой как… нравится эта его реакция. — Он ответил за это. С моих губ едва ли не слетает дурацкое «я скучал», что сейчас, конечно, не к месту. Потому что вся эта идиотская ситуация в очередной раз подтверждает, что Сашка остается Сашкой, и конечно же бессмысленно лезть в его жизнь подобно слону в посудную лавку. — Ты хотел о чем-то поговорить. Петрович кивает, и я завороженно смотрю, как светлые волосы падают ему на лоб, как тонкие пальцы убирают их обратно, как ярость сменяется весельем… — Давай просто забудем все это. Я понимаю, что тебе может быть со мной не особо интересно, да и достаю я тебя знатно, но… — Он склоняет голову к плечу и озорные бесенята в глазах скачут будто блохи. — Но мы вроде как подружились. Мне чертовски хочется послать его, но я только улыбаюсь и закатываю глаза. Конечно же, мир. Лучше так, чем это бессмысленное противостояние. Черт, да я молиться на него буду, если он затолкает мне же в задницу мои слюнявые мечты! Мы жмем друг другу руки, и я, наверное, впервые за свою жизнь искренне радуюсь, что меня пинком отправили во френдзону.