Butterfly Kiss

      Кашель разрывает её горло. Воздух со скрипом покидает лёгкие, и от этого сотрясается всё тело; боли нет конца. На глаза наползает тёмная пелена, и Маюра как сквозь плотную ткань видит, — не чувствует, — что её руки трясутся, а веер вот-вот выпадет. Она еле подавляет желание разжать пальцы и позволить слабости завладеть ею. Но нет, сейчас нельзя, нельзя, она не должна поддаться болезни; она продержится до конца — ради него. А дальше — пусть мрак, пусть пустота, пусть, пусть… Только сейчас, только бы не опустить руки…       Тело не слушается, мышцы расслабляются, усталость накатывает волнами. Маюра пытается держать глаза открытыми, но ресницы при каждом моргании слипаются, как будто склеиваются; она резко распахивает их — но тут же тяжёлые веки опускаются снова. Сначала всего на секунду, потом на две, потом она уже не может считать… Кажется, она сейчас упадёт.       Мгла вмиг разрезается чьим-то прикосновением. Кто-то настойчиво тянет её наверх, к поверхности, где свет, где жизнь, где он. Оковы тьмы разбиваются; Маюра видит: это он, его руки, его тепло согревают её. Бражник помогает ей подняться, осторожно придерживая за руку и за талию; его глаза обеспокоенно перебегают с её лица на брошь, и в них читается недвусмысленное желание сорвать это проклятое украшение с её груди. Маюра легко отталкивает его, отказываясь принимать помощь: достаточно было того резкого кристального света, выдернувшего её из царства темноты и боли. Голос Бражника звенит где-то вдалеке; Маюра не сразу вникает в смысл его слов, потому что гул в голове не даёт ей чётко расслышать начало фразы. Она делает над собой усилие и удерживает равновесие. Слабые руки её мягко вытянуты, и Маюра недолго смотрит куда-то вдаль, пока губы шепчут, что с ней всё хорошо.       Их взгляды встречаются. В его глазах — глубокая светло-синяя грусть, в её — чудовищная усталость цвета фуксии. Вместе выходит морской горизонт: так в воде иногда отражается рассветное небо. Само оно окрашено в нежно-розовое золото, чистое и приветливое, — но его изображение в воде пропитано холодной печалью, сияющая гладь лишь повторяет свет, она не несёт в себе ни капли тепла. Зеркало жизни. Иллюзия счастья.       Злодеи затаились на одной из крыш, слившись с кирпичными стенами, как тени, и наблюдали за Леди Баг и Сердцеедом. Не самое сильное творение Бражника и не самое умное, но выполняет как раз то, что нужно: загоняет супергероиню в угол. План работает идеально.       Бражник ровным голосом говорил какие-то отвлечённые вещи, пытаясь больше успокоить себя, чем Маюру. Та слушала вполуха, с трудом фокусируясь на цветных парижских крышах и иногда щурясь от чрезмерно ярких лучей акумы: они слепили глаза. Но эти искры ничто в сравнении со светом, который вспыхивает в ней при одном только виде Бражника и невольно отражается и на её губах, лучится в глазах и разливается по всему её больному телу, исцеляя. Только сейчас Маюра почувствовала, что всё это время была в тисках его рук; Бражник и сам, верно, не заметил, как вцепился в её плечи, удерживая и не давая упасть снова, потому что продолжал мерно шептать давно известные ей планы на Хранителя талисманов и его шкатулку чудес.       Неужели это — её судьба? Таять от его прикосновений, таких невинных и жарких одновременно, — так ледяной водой поливают раскалённый металл, — чувствовать, как всё внутри сгорает от одного звука его голоса — и не надеяться на большее? Возможно, эта миссия станет для Маюры последней: силы её уже на исходе; неужели ей суждено никогда не стать для него кем-то более близким, чем просто напарница и верный помощник? Маюра несколько раз моргнула, чтобы смахнуть слёзы. Если её страдания — и физические, и душевные — в итоге окупятся его счастьем, то она готова довести всё до конца. И неважно, что ждёт её после. Неважно, если её не ждёт ничего.       Бражник давно уже молчал, тихо наблюдая за союзницей. Солнечный свет падал ей на волосы, и от этого они мерцали прекрасной синевой, а лицо, обращённое к нему профилем, было сокрыто в тени. Острый подбородок, изящный маленький носик и сощуренные глаза. Томный взгляд их терялся вдалеке, и Бражник был почему-то уверен, что, если бы она посмотрела на него так, он бы тоже заблудился в этих бездонных космических глубинах. Межзвёздная пыль застыла на её ресницах. Как будет печально, если эти черные веки сомкнутся навсегда!.. Нет! Бражник не может допустить это. Или судьба его — терять дорогих сердцу людей?       Леди Баг отразила очередную атаку акумы и полетела по крышам за помощью к Хранителю; нельзя терять ни минуты. Маюра поднимает уставшие глаза на Бражника, и её синие губы расплываются в слабой улыбке. Она сделает это, она последует за Леди Баг, и та приведёт их к шкатулке. Он наконец победит — Маюра уверена в этом…       Последние слова она уже совсем шепчет: сознание покидает её, боль на время всё же подчиняет себе — но Бражник успевает схватить Маюру за локти и прижать к стене, не позволяя упасть. Глухой удар о камень отрезвляет, пробуждает от короткого сна. Её сбитое дыхание вдруг опаляет его лицо, и Бражник совсем перестаёт дышать: они так близко, ему неловко, но отстраниться, отпустить её совсем не хочется. Маюра после некоторого замешательства видит перед собой только два бесконечных океана глаз, наполненных смятением и состраданием; она тонет, задыхается, его тоска переполняет её, и нет другого выхода: всего одно касание — и спасение. Маюра плотно прижимается губами к губам Бражника, оставляя на них едва уловимый аромат фиалок; этого мало, слишком мало — но большего ей не позволено, и она просто ловит его короткий выдох, уже не целуя. Если они обречены потерять один другого, если Маюре предназначено истратить все жизненные силы впустую, а Бражнику — так и не вернуть прошлое, то этот прощальный поцелуй — ничтожно малая награда за все те страдания, что им пришлось претерпеть.       Секунда — и ловкий павлин, блеснув хвостом, скрылась за ближайшим скатом крыши, оставив растерянного Бражника наедине со сладкой синей пылью на губах.