К тяжести в легких привыкаешь. Со временем она становится привычной, неотъемлемой частью жизни, но виды ее существуют разные, и если именно такая тяжесть будет преследовать Чимина по пятам, то он на нее согласен. Очередной рваный выдох слетает с обкусанных губ, а в момент, когда Пак намеревается наполнить донельзя прокуренные легкие недостающим кислородом, непроизвольно вырывается громкий короткий стон. И почему-то за него становится даже стыдно. Парень (если его таковым еще можно назвать) впивается пальцами в густые, еще чуть влажные после душа, волосы Чонгука. Сильно. Без раздумий сжимает ладонь в кулак, потянув руку на себя, — ни в коем случае не сильно, дабы Чон не поперхнулся. Ситуация не странная, но немного смущающая. Причем только одного Чимина, что сидит на краю неубранной кровати с раздвинутыми ногами, пока его прекрасный мужчина стоит на коленях и сосет. Так вот странным является вовсе не член во рту Чонгука, а то, что смущает это не его, а Пака, которому неуютно глядеть на Чона сверху вниз. И поэтому он падает. Наконец совершает долгожданный глубокий вздох и следом валится спиной на кровать, прикрыв веки. Захватывает ли его тьма? Моментально. Под «тьмой» не подразумеваются закрытые глаза. Под ней подразумевается физическое состояние. Тело горит от нетерпения, маленькими капельками пота давно покрыта часть лица, а все ощущения усиливаются, стоит миру пропасть. Чонгук пальцами свободной руки тянется к паху Пака, ноготочками специально царапая низ живота в целях усилить получаемое удовольствие. Срабатывает, к слову, на «ура», судя по реакции.
— Блять, — тихо вылетает изо рта Чимина едва охрипшим голосом. Подрагивающая рука с сигаретой тянется к губам, но замирает прямо у конечной точки назначения, потому как тело его непроизвольно дергается. — Так, Гук, я… — стонет сквозь стиснутые зубы. Приподнимает голову, чтобы глянуть на Чона, и от данного вида лишь ускоряет процесс. — Чонгук, тебе необязательно…
— Заканчивай пиздеть, — затрудненное дыхание опаляет головку члена, когда парень прерывается на пару секунд лишь для того, чтобы Чимина утихомирить. Чон хватается руками за бедра парня, небольшим рывком подтянув его к себе, а то улетел он как-то далековато, и возобновляет махинации с языком. Подключает руку, дабы помочь себе. Впрочем, помогает он себе недолго, потому что Паку достаточно.
Он не контролирует свое тело во время полового акта, так как спокойно лежать не может — любые эмоции Чимин проявляет как раз телом. Задача Чонгука — вовремя среагировать, и с реакцией как раз у него все в полном порядке, поэтому, стоит Паку дернуться, Чон тут же приподнимается, без сожалений грубо впивается пальцами в бедра парня, который выгибается на кровати. Жаль, что этого не видно за опущенной головой и челкой, но Чонгук знает, как это выглядит. Столько раз наблюдал данную картину, а оторваться от нее не может по сей день. Пак худой. Только не такой, каким был раньше. Он вернулся в свою изначальную форму — в ту, какой она была на момент их первого знакомства, — разве что сейчас он более массивный, более сильный, более мужественный. Более взрослый. И тело точно такое же. Со своими старыми привычными изгибами, но с гораздо меньшим выпиранием костей. Больше не увидишь его торчащие ребра, если не в подобные моменты, — моменты получения удовольствия, — когда Чимин, как сейчас, невольно выгибается, руку до жгучей боли сжимает на волосах Чонгука и мягко стонет.
А после посмеивается.
Мышцы горят, каждая клеточка организма воет после полученного оргазма; вставать с кровати нет никакого желания, поэтому парень этого и не делает — он же не дурак. Но вот стремительно отпускающее его тепло угнетает. Стоит Паку краем глаза зацепить, как Чонгук поднимается с затекших колен, так действует. Секунда — Чимин обхватывает пока еще шатко стоящего Чона ногами за талию и резко дергает на себя, буквально вынуждая парня лишиться равновесия. Вторая секунда — Чонгук, среагировав вовремя, падает на руки, которые успевает расставить по обе стороны от головы Пака, но веки его все равно в удивлении поднимаются, черные зрачки смотрят прямо в душу, прожигают, висят над головой в прямом смысле. Чон в улыбающиеся глаза Чимина смотрит недолго — взгляд падает на смеющиеся пухлые губы.
— Доволен? — Чонгук подозрительно сощуривается.
— Вполне, — дергает бровями Пак, продолжая удовлетворенно улыбаться, пока Чон смотрит в эти сверкающие глаза. Разглядывает ресницы, брови, складочки на краях глаз, пропуская момент, когда Чимин, зарываясь пальцами в его волосы, неглубоко целует, с легкой усталостью, потому что все силы были истрачены в течение часа за сексом, если выражаться грубо. Вымотать Пака трудно, но Чонгук с этим легко справляется хотя бы потому, что физически развит гораздо сильнее, да и повыносливее будет. Проблема в том, что «вымотать» не равно «удовлетворить», а это сложнее в разы. Чон старается. Реально старается.
Но вы посмотрите на Чимина — он вроде уже все, заебался, устал, лежит довольный, спокойный. Тем не менее Чон его побаивается, потому что он таким был еще час назад. Час назад это уже после секса — иначе говоря, они ебались два раза, то бишь преступили к этой непотребщине часа полтора назад. Так вот после первого раза Чонгук тоже думал, что все закончилось, и он может уже идти мыться, но в его парне откуда-то взялись силы и на порог ванной комнаты его не пустили, поэтому со словами «я удовлетворил тебя только что, ненасытное ты животное» Чону пришлось вернуться обратно в постель. Не то чтобы Чонгук был против, совсем нет, да и не сказать, что такие моменты случаются часто, но когда случаются, морально быть готовым нужно. Хотя ладно, не столько морально, сколько физически. У них с Чимином разный уровень либидо, но, к счастью, не настолько, чтобы это было действительно большой проблемой. Они обсуждали эту тему не раз. Чону не настолько нужен секс, он не настолько страстный человек, и, быть может, именно этого Паку и не хватает, поэтому для всеобщего удовлетворения пришлось привыкнуть к вещам весьма для Чонгука непривычным. Например, Пак любит грубость. Ему не особо важно всякое уважение личных границ — следовательно, если правильно прочесть его намеки из взглядов или незначительных действий, то можно просто брать и раскладывать Чимина на столе.
Немного тяжеловато для Чона, который намеки не особо жалует (мало ли, что там кажется) и который не привык так беспардонно вторгаться в личное пространство другого человека, понимаете?
И это только малая часть того, над чем пришлось поработать. Чонгуку же ничего не стоит поменять в каком-то роде свое отношение к Чимину, ведь ему самому это дискомфорта никакого не приносит, а вот сам Чимин подавить бы в себе этого не смог — чем больше желания подавлять, тем сильнее они разгораются. Особенно если речь о Паке. И его суть не отнять. Не отнять его активность, язвительность, сексуальное давление. Он не привык к спокойной жизни — ему всегда будет нужно «что-то». Нужны эмоции, нужны концерты, вечеринки, клубы, поездки, случайные встречи, флирт, секс, бокалы алкоголя, в которых будут переливаться неоновые цвета, самокрутки и дым. То, в чем он вырос, и что никогда из него не уйдет.
Чонгук пояснит, в чем дело.
Некоторым людям для чувства жизни и своей самости нужна амплитуда. Они не выживают в спокойной гавани. Даже в поисках уютной жизни, они, обретя искомое, начинают создавать бури в стакане, знойные ветры и нешуточные препятствия, низвергают себя в бездонные пучины, а потом, отважно преодолевая их, на непродолжительное время чувствуют свою жизненную состоятельность. В этот маленький волшебный отрезок времени они не просто живут, но и дают жить всем остальным. И если вы не купили заблаговременно комфортные места с надежными поручнями по бокам для лучшей сцепки в зрительном зале их постановочного театра жизни, вас может сильно укачать в иллюзорных штормах их природной волны. Иначе говоря, если Чимин будет стоять на одном месте, то будет увядать подобно комнатному растению, и если есть какая-то возможность этого не допустить без вреда для их общего здоровья, Чонгук ей воспользуется. Потому что так уж случилось, что Паку нужно больше, чем Чону. У Пака всю его жизнь шаткое эмоциональное состояние и тяжелая травмированность.
К сожалению, шанса на избавление от этого уже нет.
Поэтому часть внутренних штормов выливается в сексе. Чимин — универсальный человек. Во всех смыслах. Он будет стонать под тобой, как блядь последняя, а потом жестко оттрахает в ванной, и, видит Бог, после одного такого случая у Чонгука есть повод своей пассии опасаться. Лишь изредка он берет на себя роль принимающего — для него, как для весьма скованного человека, это малость дискомфортно и неуютно, местами болезненно. За несколько лет он был снизу раз пять, наверное? Кажется, даже четыре. В первый раз ради эксперимента, а вот все оставшиеся разы по прихоти Чимина как раз таки. Не подумайте, что Чонгук себя заставлял насильно, это не так, — просто инициативы по отношению к себе он никогда не проявлял. Чисто взъеб Пака. Либо резкое спонтанное желание Чоном обладать, ломать, раскрепощать, либо выплеснуть эмоции в агрессии. А когда она выплескивается в виде секса, то эффект куда более потрясный. Впрочем, эти моменты нравятся ему куда больше, чем первый раз с его нижней позицией, когда все внимание сконцентрировано тупо на нем.
Заботиться о Чимине — прерогатива Чонгука. Обратный порядок для Чона по-прежнему непривычен. Он до сих пор не знает, как должным образом реагировать на заботу о себе в бытовой жизни, а как реагировать, когда в сексе его, так сказать, обхаживают, Чонгук все еще даже вообразить не может. Поэтому да — Чимин долго может быть хорошим мальчиком, но потом у него срывает крышу, и ебет он, а не его.
Как можно было понять, это не только относится к сексу. К сожалению.
Однажды Чонгук вернулся домой и застал картину, из-за которой впервые так сорвался. Потому что он орал. И Чимин орал. Скандал был тогда пострашнее надвигающегося торнадо, потому что Пак умудрился на ребрах мелко набить цифры «11:11» гребаным пирографом. Как бы он ни аргументировал свои действия, Чонгуку потребовалось двадцать минут криков, медикаментов и еще два часа разговоров, чтобы немного успокоиться. После этого случая Чон вспомнил, кто такой Чимин, и что эту прокуренную запутанную лианами голову понять очень тяжело. Пак пообещал больше никогда не делать ничего подобного без оповещения Чонгука как минимум, но, поверьте, с некоторых поступков парень охуевает до сих пор.
— Ты опять пялишься на тату, — голос Пака выводит из мыслей и заставляет Чона понять, что он смотрит на выбитые на груди цифры. Как там Чимин это назвал? Тату?
— Пиздец, и как язык поворачивается назвать это «тату», — ворчит Чонгук, приподнимаясь. Принимает сидячее положение, после чего заставляет себя встать с кровати, чтобы пойти в ванную, но для начала поднимает с пола майку. Кажется, она не ему принадлежит, поэтому он кидает ее на кровать, попадая прямо в Чимина. На лицо. Последний так и продолжает лежать, словно ничего не заметил, лишь бросив:
— А как же все остальное?
— Похуй, — равнодушно отвечает Чон, но не потому, что ему не хочется подбирать оставшуюся одежду Чимина, а потому, что он услышал легкую игривость в его тоне. Никакая одежда, в общем, Паку не нужна — он придуривается.
— Ты так жесток, — приглушенно смеется Чимин, стягивая с лица брошенную в него майку, но надевать ее не спешит. Лениво перекатывается на живот, подтянув к себе мятое скомканное одеяло, и, подперев подбородок рукой, смотрит в сторону ванной комнаты, в которой только что пропал Чонгук.
— Беру пример с лучших, — парирует Чон из глуби помещения.
Ленивая улыбка проскальзывает на лице Пака.
В их квартире тихо играет радио со спокойной музыкой. Они его не выключают — разве что по ночам и когда дома никого нет, поэтому здесь никогда не бывает гробовой тишины. Чимин знает все песни чуть ли не наизусть, потому как на радио они меняются крайне редко. Сейчас играет «Shiver» от Lucy Rose, которая полюбилась парню за концовку, поэтому он пытается различить слова сквозь шум воды, дабы не пропустить тот самый фрагмент. И потому уходит в себя. Никаких лишних телодвижений, даже не моргает. Ему не нравится песня целиком, но нравится это:
— And if we turn back time, could we learn to live right? And if we turn back time… — тихонько напевает шепотом.
У них все время играет тихо радио, потому что Пак не переносит тишину.
Они это стараются не обсуждать, ведь обсуждать тут особо и нечего. Эта тема затерта до дыр из-за того, что по возвращении из тюрьмы спать Чимин не мог в принципе — настолько сильно давила на него эта гнетущая тишина, а даже если ему и удавалось заснуть, череда ночных кошмаров доставала его и там. От своих страданий он не мог скрыться фактически нигде. В дневное время тоже. Добавлять, насколько сильно стены этой измученной квартиры его сжимали, наверное, не стоит. Но видел он ее недолго — ровно до той поры, пока Чонгук не отправил его в реабилитационный центр для зависимых. Наркоманов, если проще.
В котором Чимин проторчал полтора года.
— Ты прямо сейчас поедешь в больницу? — спрашивает Пак, стоит песне смениться на другую. Тянется к подоконнику, дабы взять телефон. Не для того, чтобы проверить уведомления — просто узнать время. Половина второго. Что ж, да, время поджимает, а вот погода за окном угнетает. Серость Чимин не особо жалует, если нет дождя. Хотя он явно будет, ведь пасмурная погода накрыла одеялом город еще пару дней назад и отпускать как-то не торопится.
— Да, — ответ из ванной, за которым следует встречный вопрос: — Ты будешь дома?
Пара секунд молчания. Пак всерьез задумывается. Он не горит желанием торчать здесь все то время, что Чонгука не будет, поэтому принимает решение выбраться из норы.
— Нет, я прогуляюсь.
И за этим следует незамедлительное:
— Куда? — реакция моментальная. У Чона этот вопрос вылетает на автомате чересчур жестковато. Если бы кто-то посмотрел на них со стороны, то подумал бы, что Чонгук контролирует каждый шаг своего парня. Вот только дело в том, что так оно и есть. Куда, где, когда, во сколько. Вплоть до геолокации.
Чимин к этому привык и, как подобает жертве абьюза, спокойно отвечает:
— Пока не знаю, я тебе потом все скину. Может, в кафе зайду поесть, — вариант, кстати, очень неплохой.
У них нет друзей. Есть хорошие знакомые по работе, например, с которыми можно потусить или попросить об одолжении, с которыми можно поесть или выпить, но выпивкой не балуется ни Чонгук, ни Чимин. Последнему отныне нельзя пить. О наркотиках же речи не ведется совершенно. Это и есть причина контроля — Чон делает это не из-за того, что он вот такой дерьмовый, вовсе нет. Он волнуется, переживает, испытывает сильный стресс, если не знает, где находится Чимин, потому что в таком случае не сможет его найти и помочь, если что-то произойдет. Недоверие ли это? Да. К великому сожалению. Как бы Чон ни хотел всецело верить человеку, которого он любит, он не может себе этого позволить.
Пак Чимин болен. И стоящий у него диагноз о посттравматическом стрессовом расстройстве буквально самый маленький из бед. Пак Чимин алкоголик и наркоман на всю оставшуюся жизнь, потому что «бывших» наркоманов и алкоголиков не существует. Ему нельзя притрагиваться к алкоголю. Категорически. И Чонгук, и сам Чимин это прекрасно понимают — от простого «выпить на празднике в компании» до «вернуться к забвению и зависимости» один бокал. Пак не притрагивается к спиртному вот уже почти семь лет, начиная с попадания в тюрьму, и так все отведенные ему годы. Тяжело для человека, которому для чувства жизни необходим «шторм», не правда ли? Он пытается заменять это чем-то другим: спонтанные поездки, действия, пирсинг или татуировки. Таким образом он проколол себе заросший септум второй раз, сделал больше дырок в ушах, а еще пробил язык. Помимо этого, на его теле полно мелких татуировок — Чонгук каждую наизусть помнит. Грустный смайлик на раковине одного уха, веселый смайлик на раковине второго; на лопатке малюсенькая надпись «art», по спине разбросаны микроскопические звездочки (их ровно пять), минималистичный цветочек за ухом, маленькие бабочки, фразы, рисуночки — все маленькое, разбросанное по всем частям тела, аж заебешься перечислять. У Чимина есть тату со смыслом и без него, и никаких больших рисунков. Порой после секса, когда они оба голые, Чон рассматривает его тело в поисках чего-то нового — это уже как привычка, потому что если Пак набивает еще татуировку, то говорит Чонгуку «найди».
У Чимина нет друзей. У Чонгука тоже. Им не нужны друзья, им хорошо друг с другом, они заменяют друг другу этих самых друзей. Их, прошедших через огонь и воду раздельно и вместе, уже не поймут другие люди. Тяжело найти друзей в их возрасте, а представьте, насколько трудно это сделать таким, как они. Несмотря на отсутствие близких рядом, вокруг много знакомых. Некоторые знают об их отношениях и не расценивают их как нормальные и здоровые. Часто Чонгук слышал «я бы так не смог» и каждый раз отвечал «а я могу».
Что помогает им с Чимином жить и быть вместе? Наверное то, что ничего не мешает.
— О, кстати, я вчера купил «Афоризмы житейской мудрости» Шопенгауэра, когда домой возвращался, — вдруг вспоминает Пак, решая рассказать Чону об этой мелочи. — Я полистал, почитал, наткнулся на мысль о том, что нам только кажется, что мы тоскуем по какому-нибудь отдаленному месту, тогда как на самом деле скучаем по тому времени. Это можно считать удачным маркетинговым ходом?
— Думаю Шопенгауэру было насрать на твои приступы ностальгии — он просто попал в точку. Этим страдает чуть ли не все человечество, — Чонгук заканчивает умываться, выключая воду. — Да, это удачный маркетинговый ход в своем роде, — в итоге соглашается. Тянется за полотенцем. — Как начнёшь читать — говори. Рефлексируй сюда, — добавляет.
Рефлексируй Чонгуку, ему всегда приятно послушать тебя и посмотреть на жизнь под другим углом, под углом, под которым ее видишь ты; услышать фразы, которые описали бы тебя и которые запали тебе в душу.
— Хорошо, — тихо бросает Чимин себе под нос.
— Ни с кем не посрался, пока в книжном был? — неожиданно решает поинтересоваться Чонгук, выходя из ванной полностью голым. Неспешно бредет к шкафу рядом с кроватью — раньше там был книжный стеллаж, но он мигрировал в противоположную сторону — туда, где стоял диван, постоянно накрытый занавеской. От дивана они просто избавились, так как он занимал место. Пылесборник.
— С чего ты взял, что я должен был с кем-то посраться? — скептически изгибает брови Пак, наблюдая за Чонгуком. — Достань, пожалуйста, джинсы черные и худи, — просит заодно и ему вытащить одежду, чтобы лишний раз самому в шкафу не рыться. Чон просьбу принимает к сведению, сделав вывод, что в таком случае Чимин краситься и наряжаться не собирается. — Я не срусь с каждым направо и налево, — возвращается к теме Пак.
Чонгук немного насмешливо хмыкает, пока вытаскивает обычные спортивки и объемное серое худи себе, а потом принимается искать одежду парню.
— В каком месте? — риторический вопрос. — Тебя, блять, когда перепутали с консультантом и попросили посоветовать книгу в жанре фантастики, ты спросил: «то есть это то, что ты хочешь у меня спросить сейчас?». А на ответ «ну да» ты сказал: «и зря. Я, по-твоему, похож на гугл?» — цитирует дословно разговор, потому что был его свидетелем — в прямом смысле торчал рядом с соседним стеллажом. Это было даже смешно.
— Господь, почему ты это помнишь до сих пор? — Пак обреченно вздыхает на память Чона, прикрыв ладонью глаза. Чувствует, как на его тело приземляется одежда, вслед за которой Чонгук ему говорит:
— Я надолго в больнице не задержусь, потому что возьму машину для вещей, — нужно просто забрать пару принадлежностей из его кабинета и освободить наконец место. — Это займет чуть больше часа, если пробок не будет. Долго тут не разлеживайся. Сумка под кроватью — закинь туда оставшиеся вещи и сходи поешь, — перечисляет ему порядок действий. Быть может, Чонгук помешан на контроле.
Это касается не конкретно их отношений, а в принципе всего — он педант. Не новость дня. В процессе совместной жизни приходится столкнуться с минусами и плюсами человека, понять, насколько он тебе в этом плане подходит и насколько вы похожи. Несмотря на неприхотливость Чона, жить с ним поначалу было очень напряженно, так как, в отличие от Чимина, он человек чрезмерно ответственный, не любит, когда что-то идет не по плану или же выходит за рамки мысленно составленного расписания. Порой из-за этого возникали проблемы. От проблем шли ссоры.
И главное не забыть во время ссоры, что они против проблемы, а не против друг друга.
В общем, Чимину тоже приходилось подстраиваться. Засунуть свой характер поглубже в задницу и учиться делать многие вещи по-другому, потому что Пак боялся доставлять Чонгуку неудобства еще и в бытовухе. Последнего тяжело вывести из себя, но если только Чимин слышал, как Чон тяжело вздыхал, поджимал губы и тер пальцами глаза от напряжения, то понимал сразу же, что парню неприятно. Чувствовал ли Пак себя обузой? В какой-то мере да. И это чувство преследует его до сих пор. Чимин болен, у него сложный характер и три года тюрьмы, из-за которой найти хорошую работу ему чрезмерно тяжело, поэтому он работал в автомойке. К сожалению, его зарплата и рядом не стояла с зарплатой человека, который был заведующим филиала и упахивался с утра до ночи. В целом денег хватало не только на жизнь, но и на то, чтобы весьма приличную сумму отложить на машину, квартиру или поездку куда-то. Чонгук наказал Паку, чтобы тот тратил свою зарплату только на курсы визажиста, на которые тот записался. У него не было образования по очевидным причинам и личное дело окончательно засрано. Впрочем, если не на престижную работу, то на мелкую он мог устроиться без проблем, потому что после того, через что прошла страна, три года за угон это песчинки по сравнению со всеми другими преступлениями. Таким образом, у Чимина есть и опыт работы бариста, и официантом, и автомойщиком, и администратором в какой-то небольшой танцевальной студии. Понимаете, у него немного сложный характер. Когда он впервые устраивался на работу, на вопрос «почему мы должны взять именно Вас на эту должность?» он ответил: «если бы Вы нашли того, кого искали, я бы здесь не сидел». Курсы визажиста он закончил буквально неделю назад — как раз из-за них Чонгук с Чимином пока не могли осуществить задуманное.
— Окей, — Пак не спорит, но с кровати приподнимается уже сейчас, потому что за отведенное время ему и собраться нужно, и вещи в сумку запихать, и сгонять в кафе, а идти придется в самое близкое, если он не хочет опоздать и заставлять Чона ждать. Не то чтобы они куда-то срочно торопились, но все равно.
Чимин так и сидит. Чувствует себя немного амебно, погружается в собственные мысли, в серость квартиры и пасмурную погоду за окном. Краем уха слышит приглушенную музыку и как собирается Чонгук.
— Очнись, — звучит голос над макушкой. Пак поворачивает голову, чуть задрав ее. Теплое прикосновение губ к его лбу. Мягкое. Успокаивающее. Уютное. Надежное. — Я ушел, — Пак следит за тем, как силуэт Чонгука растворяется и как захлопывается за ним дверь.
И тут же становится пусто. Никак. Будто гуляет ветер в груди — проходит через невидимое отверстие, окутывая все тело. Сковывая. У Чимина отныне две зависимости — Чон Чонгук и сигареты. Наверное, опытный психолог или другой специалист сказал бы, что зависимость от другого человека ненормальное явление, но Чимин вам скажет, что если в этом человеке ваше спасение, то все в порядке. Если этот человек единственное, что держит вас в этом мире и не дает сдаваться, то все в порядке. Если вы чувствуете, что без него счастье вас не ждет, то все нормально. Наверное, специалист должен сказать, что нужно лечиться и работать над собой, но Чимин вам скажет, что на это нужно желание, а желание это не та вещь, которую можно заставить появиться.
Не все люди в мире должны быть счастливы с самим собой, любить эту жизнь и наслаждаться ею.
Пак лениво поднимается с кровати, лениво идет в ванную, чтобы умыться, и так же лениво возвращается обратно. Вытаскивает из-под кровати спортивную сумку и принимается закидывать туда вещи из шкафа — их не особо много, так как большую часть они с Чонгуком уже собрали. Чимин тонет в худи и шагает к входной двери. Берет с комода пару вещей: кошелек в карман джинсов, ключи туда положит, как только дверь закроет. Вдевает проводные белые наушники в уши и выходит из квартиры. Он не хочет прихорашиваться — не видит сейчас в этом никакого смысла. Тем более если пойдет дождь, то он превратится в мокрую курицу.
Чимин любит такую погоду, когда он с Чонгуком, — они могут испечь какой-нибудь пирог и никакого дополнительного смысла не требуется.
Об этом он и думает на пути. Не о музыке, не о серости на небе, не о лужах на проезжей части. В какой-то момент он даже забывает, куда конкретно идет, и лишь это заставляет его вынырнуть из мыслей. Приходится оглядеться по сторонам, зацепить взглядом знакомые вывески, дома и знаки. В итоге он просто отправляет Чонгуку сообщение, где говорит, что будет в кафе, в котором чаще всего ест. Лень идти куда-то дальше. Так что остановочку он делает в нескольких метрах от заведения. Достает помятую пачку сигарет из худи и зажигалку. Закуривает. Все делает не спеша. Зажимает меж губ сигару и вытаскивает из ушей наушники, а потому начинает слышать все посторонние звуки. Да и обращать внимание на окружающий мир. Взгляд замирает на мальчике. Неожиданно, но так оно и есть. Лет восьми, наверное. Он разговаривает с курящей женщиной, кажется, втирая ей что-то про котенка, которого держит в руках. Незнакомка жалостливо улыбается, отмахиваясь, и тогда внимание мальчугана падает на следующую жертву. Пацан вообще мысли не фильтрует: видит цель — идет к ней. Чуть ли не подбегает к Чимину с выученным наизусть монологом:
— Здравствуйте, мужчина, Вы не хотите забрать котенка? Он хороший, ласковый, милый, мама не разрешает держать у себя животных, — тараторит, вытягивая руки перед собой с бедным мяукающим существом. Симба чисто. Пак аж присвистывает. Это ж к скольким мальчик уже успел подойти?
Чимин спокойно, без слов, берет котенка за шкирку, кинув:
— Это че за пиздюк такой?
Мяуканье. Долгое такое, пронзительное.
— Не держите его так, ему больно! — восклицает пацан, порываясь животинку отобрать, на что Пак его лишь выше поднимает. Зажимает между пальцами второй руки сигарету, нижней частью ладони прикасаясь ко лбу мальчика и держа его на расстоянии. Выглядит весьма комично — на Чимина будто чихуахуа нападает.
— Котятам не больно, когда их так держат, угомонись, — весьма небрежно отвечает. — Это взрослых кошек опасно так поднимать, запомни, — так сказать, дает небольшой совет на будущее. И наконец смотрит на котенка. — Ему сколько? — спрашивает у пацана, когда тот успокаивается и когда можно уже рукой его не удерживать.
— Э-э… — тянет мальчик, явно не имея ни малейшего понятия. — Год.
Пиздец, додумался же. Котенку, дай Бог, чтоб месяц был. Пак скептически брови выгибает.
— Ты когда его нашел?
— Минут двадцать назад, — честный ответ. Что ж, оно и ясно, судя по тому, какое животное грязное.
Чимин тяжело вздыхает. Голубые маленькие косоглазые глазки будто кукольные. Один глаз на север, другой на юг. В прямом смысле. Висит неподвижно, мяукает без остановки. Черная шерстка везде, кроме мордочки, — ее нижняя часть наполовину светло-рыжая с темными пятнами. Иначе говоря, у котенка черепаший окрас, но очень плохо проявленный. Маленький совсем. Пищит что-то там, вообще нихера не вдупляет, как и нашедший его пиздюк. Одинаковые, серьезно.
— Почему мать не разрешает взять его? — интересуется Пак, сделав глубокую затяжку. Мыслей в голове полно — он их не фильтрует. Бросает взгляд на паренька.
— У нее аллергия, — о, понимает, у матери Чимина такая же ситуация была — только она еще добавляла, что терпеть кошек не может.
— Я заберу его, можешь угомониться и не доебывать прохожих, — на выдохе проговаривает Пак, не до конца осознавая, какое решение принимает прямо сейчас. Это котенок. Животное. Живое существо, за которым требуется уход, особенно в таком возрасте. Которому нужны внимание и время.
Которое будет больно терять.
— Вы будете плохо с ним обращаться, — на эмоциях выпаливает мальчик, с жалостью смотря то на котенка, который висит в воздухе, то на мужчину, который курит. Чимин перестает расшатывать нервную систему этого невдупленыша, наконец прижимая к себе хрупкое, едва дышащее тельце. Он меньше ладошки.
— Ты просто хочешь оставить его себе, — спорить с ребенком очень по-детски, но только на этом языке можно прийти к общему соглашению.
— Если Вы будете плохо с ним обращаться, — начинает мальчик, делая шаги назад, в ту сторону, из которой он пришел, — то я отберу у Вас котенка.
— Вау, — Чимин растягивает губы в усмешке. Делает затяжку, со внутренним смехом наблюдая за тем, как парниша разворачивается и спешит в противоположную сторону. — Как страшно… — тише добавляет. Видит злую женщину, явно мать, чей громкий голос отчетливо слышен Паку. Она начинает отчитывать сына за то, что тот так далеко удрал. Чимин лишь наблюдает за разборками, под ухом настойчиво мурлычет уже часть его жизни, сигаретный дым уносит легкий ветер.
Женщина уже в возрасте, ей точно лет за пятьдесят, а значит, сына она родила очень поздно. Мальчик пальцем указывает на Пака, говоря о том, что он втюхал котенка этому подозрительному мужчине, и только тогда мать бросает на него взгляд. Знакомый взгляд. Знаете, такой жесткий, строгий, крашеные пухлые губы сжаты из-за напряжения, брови нахмурены. Но потом выражение смягчается. Немного. Приобретает какие-то не совсем понятные Чимину черты — что-то вроде недоумения и сильного смятения. Может быть. Он не знает. Есть в этой женщине что-то ему знакомое, как будто он видел ее во снах или просто когда-то общался с человеком, похожим на нее. Она слишком долго смотрит на Пака, будто бы приглядывается. Ему даже становится как-то неприятно находиться под таким длительным надзором. И потом она, взяв своего сына за руку, двигается в сторону Чимина. Останавливается где-то в двух метрах от него, глубоко кланяется, принося извинения:
— Простите, что мой сын доставил Вам неудобства, — ее подстриженные под каре волосы колышутся под напором ветра. От нее пахнет тошнотворными альдегидными духами — явно дорогими. Такими его мать пользовалась, душилась каждый раз в прихожей, аж до блевоты. Пак сводит на переносице брови от нахлынувших воспоминаний. В памяти всплывают какие-то обрывки, но не более того. С годами многое стирается из памяти, поэтому мать Чимин помнит очень смутно — какие-то небольшие черты, телосложение, атмосферу вокруг нее. В любом случае прошло больше пятнадцати лет с тех пор, как он ее видел в последний раз.
— Все в порядке, — отвечает Пак, делая очередную затяжку. Никак особо не реагирует. Женщина выпрямляется, глаза ее бегают по лицу Чимина, будто бы что-то в нем выискивая, и когда это затягивается больше, чем на десять секунд, Пак не выдерживает и спрашивает недоуменно: — У Вас все в норме? Что-то не так?
Немного неловко. И странно.
— Все в порядке, не берите в голову, — она выдавливает из себя небольшую улыбку и, еще раз коротко поклонившись, говорит: — Всего Вам доброго, — а после этого, держа сына за руку, обходит Чимина стороной, вынуждая того вновь вдохнуть запах духов через сигаретный дым. Пак чуть было не поворачивает голову вслед за ними, но вовремя себя останавливает.
Ладно. Это было что-то непонятное. Да и черт с ним, сейчас на его руках сидит маленькая пищалка, с которой нужно что-то быстро делать.
Кушать Чимин явно уже не пойдет.
***
Больничный запах — неотъемлемая часть его жизни. Весьма иронично, потому что больница зачастую ассоциируется со спасением, с лечением, с правильным здоровьем. Чонгук скажет честно — он крайне редко встречал врачей, которые вели бы здоровый образ жизни. Кажется, два раза от силы. Зато он встречал людей, которые попрекали его, поэтому для сильно убивающихся по поводу его мата и табакокурения спешит сообщить, что ведет нездоровый образ жизни, если это ещё не понятно. Курит, ругается матом, работает сутками, короче, делает все, чтобы загрузить свой организм как баржу утюгами, дабы врач, вскрывающий его дохлое тело, сказал: «молодец, мужик, пожил», а не сопливое «мне бы ещё жить и жить» — вот это ему точно нахуй не нужно.
Курить он так и не бросил. То ли потому, что было лень бороться с зависимостью, то ли потому, что курит он не то чтобы часто. Чимин же как-то дожил до своих лет. Сигареты это еще не проблема по сравнению со всем остальным, и для Чонгука они таковыми не являются. Какое-то время, кстати, он пытался помочь Паку бросить курить, но потом произошел весьма экстравагантный случай, когда Чон, заебанный после работы, вернулся и наблюдал целый пейзаж — хоть садись и пиши: Чимин аккуратно запихивал в белую бумажечку сухую травку, напевая при этом мелодию, играющую по радио. В губах он держал сигарету, а как только его прокуренный взгляд пал на вернувшегося домой Чонгука, чье выражение лица надо было запечатлеть на камеру, Пак в панике размахивал руками и, дабы предостеречь себя от надвигающейся бури, выпалил, что это самокрутки. Убеждать парня пришлось долго, но, к счастью для всех, закончилось все тем, что обкурились они оба и переспали.
Куда лучше скандала, поверьте.
Чон убирает последнюю записную книжку в картонную коробку, предоставленную персоналом. Ему нужна была всего одна, потому как вещей крайне мало. Он осматривает помещение, проверяя, все ли он с собой взял, и, долго не думая, закрывает дверь кабинета. Вряд ли на жизненном пути ему еще предоставится шанс здесь оказаться. Хотя жизнь самая непредсказуемая штука.
— Все? Уходишь? — приятный мягкий голос за спиной. Чонгук поворачивает голову в сторону женщины, что работает здесь травматологом-ортопедом. Ее крашеные светло-русые волосы собраны в пучок, губы тянутся в слабую усталую улыбку. Руки убраны в карманы халата — она всегда их прячет, если хочет закрыться от окружающего мира.
— Да, — отвечает ей Чон.
— Мы еще свидимся? — в ее голосе нет надежды, но губы. Губы все так же продолжают улыбаться. Они знакомы почти три года, но эта улыбка по-прежнему Чонгуку не нравится — ее болезненностью можно заражать людей, валить их с ног. В ней чувствуется усталость. Быть может, поэтому они и сдружились — Чон очень хорошо ее понимал. На ее плечах сидят тройняшки, которым всего пять лет и которым надо обеспечить адекватную нормальную жизнь. Одной. Парень бросил ее еще до того, как узнал о беременности.
Чонгук знает — он ей нравится.
Он умный, красивый мужчина, очень надежный человек, который не подведет в трудную минуту, не бросит и будет трепетно заботиться о том, кого любит. Идеальный отец и прекрасный муж, но женщина также хорошо знает, что не нужна ему поломанная жизнью и с тремя детьми. Чон любит другого человека. Он соврет, если скажет, что не испытывает к ней жалость. Она наверняка тоже. Но жалость — разрушительное, непродуктивное, парализующее животное и истинное прожорливое чувство. Разница между жалостью и состраданием огромная. Жалость отбирает собственные силы и ничем не помогает тому, к кому направлена, а порой и вредит. Сострадание дает поддержку, веру и силы. Как-то раз Чонгук ей сказал: «если ты испытываешь иногда жалость к себе, пожалей себя, а не разрушай. Но если это чувство, которое ты хочешь вызывать в других, манипулируешь им или проявляешь его к другим в ущерб себе, своим чувствам, своей жизни, — не удивляйся, что твою жизнь некому ценить так, как тебе бы хотелось. Потому что она не ценна самой тобой».
— Не знаю, — честно отвечает Чонгук, пожав плечами. — Быть может.
И очень слабо растягивает губы ей в ответ, потому что уверен — это их последняя встреча.
— В смысле не можете госпитализировать?! — резкий и громкий крик издается из соседнего кабинета. — Человеку почти девяносто лет, я не собираюсь везти ее домой умирать! Почему я, врач скорой помощи, должна умолять Вас госпитализировать пациента?! Вы что творите?! — на грани срыва. Отчаяния. Более спокойным голосом слышен ответ, но слов разобрать не может, да и не имеет это больше никакого смысла, ведь отныне здесь не работает.
— Иди, — бросает Чонгук женщине, что тоже прислушивалась к разговору. А проходя мимо нее, легонько касается ее плеча, вместо «прощай» сказав: — Думаю, требуется твое вмешательство.
И он уходит прочь. Серость больницы могла бы давить на него, как и накрапывающий на улице дождь, но лишь одна мысль согревает его сердце — больше их с Чимином в этом городе не будет. Больше никаких выученных закоулков, дворов и домов. Больше никаких знакомых лиц. Жизнь с чистого листа — так бы это описали другие люди. Хочется верить в то, что они это заслужили. Чонгук берет коробку под бок, чтобы освободить руку и вытащить телефон. Пишет Чимину, что будет где-то через час, потому как хочет заскочить в магазин, но как только хочет убрать его обратно, то на экране высвечивается незнакомый номер. Чон не спешит брать трубку первые секунды, уверенный в том, что это очередная реклама, но звонящий не спешит сбрасывать звонок, а потому, глубоко вздохнув, Чонгук принимает его.
— Слушаю, — говорит нейтральным голосом, шагая к прозрачным дверям, ведущим к выходу из больницы.
«Привет», — спокойно звучит в ответ. Чон хмурится. Знакомый голос. Очень. Но из-за искажения он не может понять, кто это; да даже если бы искажения не было, ему бы все равно пришлось долго ломать голову в попытках угадать.
— Кто это? — задает очевидный вопрос Чонгук, как только попадает на улицу. Не спешит пойти к парковке — останавливается рядом с главным входом под навесом, чтобы закончить разговор для начала.
«Его звали Мюнг Дэ, — вдруг говорит мужчина по ту сторону трубки, и как только Чон порывается спросить, кто это, черт возьми, такой, ответ находит его сам. — Человека, который похитил Чимина, — Чонгук застывает в напряжении. Негатива на его лице становится больше, как и мыслей, но пока что вставить свои слова ему не позволяют. — Я попросил сообщить одного знакомого, если этого ублюдка найдут, но с информацией припозднились немного. Его мертвое тело кремировали еще лет шесть назад — как только нашли труп. Не думаю, что должен тут пиздеть про его биографию, но есть кое-что интересное из всего дерьма. Он делал из людей куклы, — короткая пауза, позволяющая Чону принять услышанное. — Издержки работы таксидермиста, я так понимаю. В доме, где нашли его труп, был запертый подвал. Вот там короче, и были все эти мумии. Детские, мужские, женские — всего штук десять, — но хуй знает, сколько этих уродств было на самом деле».
Юнги замолкает на какое-то время. Слышно, как он выдыхает в трубку, — явно сигаретный дым. Естественно, Чон узнал его после всех этих слов — только этот человек знал про ситуацию с похищением. Чонгук молчит. Брови сведены на переносице. Должно быть, ему стоило бы как-то отреагировать, но он не удивлен. Ни звонку, ни информации. Хотя звонка от Мина он ожидал в самую последнюю очередь — по правде говоря, Чон думал, что Юнги уже давно нет в живых. Как и Намджуна, Рене, Тэхена. Столько лет прошло. Неизвестно, насколько сильно истерзала их жизнь.
— Зачем говоришь мне это? — если честно, Чонгук действительно не понимает мотива.
«Не ебу, — с ходу кидает Мин без особого энтузиазма. — Подумал, Чимин
имеет право знать, почему он попал в это дерьмо и что с ним собирались сделать».
— Ты мог позвонить ему, — напрямую говорит Чон, потому что это действительно так. Поразительно продуманный поступок только что совершил Юнги. И лояльный по отношению к другу детства.
«Но не думаю, что Чимину
нужно знать правду», — а вот и причина, по которой звонок адресован Чонгуку. Мин понимает, что в данный момент жизни он никто и звать его никак, он не близкий Паку человек, а потому не имеет права распоряжаться столь важной информацией. Все понимают, какое психологическое воздействие она может оказать на Чимина, который про Элджернона не говорит. Не называет его имени. Не вспоминает этот случай. Словно данного момента в его жизни никогда не происходило.
Есть вещи, о которых Чон Чонгук и Пак Чимин предпочитают не говорить без острой необходимости, а эта самая острая необходимость еще не наступила. Чонгук не рассказывал о том, как он убил мать. Чимин не рассказывал о том, что с ним происходило в тюрьме. Не все необходимо знать — существуют вещи, разговоры о которых не нужны.
— Хорошо. Что-то еще? — Чон спрашивает это без грубости или равнодушия. Лишь уточняет. Дает Юнги возможность задать интересующие его вопросы, и Мин не выставляет вперед свою гордость, пользуясь предоставленным шансом:
«Как Чимин?»
Да, Чонгук ждал этого вопроса. Он мог бы ответить коротко, но в каком-то роде уважение к Мину и не прошедшая благодарность за его помощь в прошлом и в период, когда Пака только посадили в тюрьму, становятся причиной развернутого ответа:
— Все так же никогда не ставлю его на громкую связь по телефону, потому что один Бог знает, что выйдет у него изо рта, — легкий юмор, чтобы разрядить атмосферу. Все же Чон не собирается заканчивать на одном негативе. Хочется дать понять, что с Чимином все в норме. И слышит легкий смешок в трубке. — Он в порядке, — добавляет более серьезно. — Мы уезжаем сегодня в…
«Я не хочу знать», — резко обрывает Юнги Чонгука, и последний замолкает. Быть может, если Мин не знает, где будет Пак, то у него пропадет маленькая надежда на их случайную встречу.
Порой так легче. Меньше знаешь — крепче спишь.
А Юнги бы заснуть поскорее.
— Он справится со всем, — решает сказать Чон напоследок.
Порой случается и так, что некоторым людям легче друг без друга.
Мин Юнги без Пак Чимина плохо, потому что он лишился последнего дорогого человека в своей жизни. Вы спросите, почему же они не могут встретиться? Почти семь лет прошло. А Чонгук ответит: Пак Чимину без Мин Юнги лучше. Без какой-либо лирики, вот так просто. Ему нельзя возвращаться к прошлой жизни, это опасно для его собственной, а Юнги влияет на него наихудшим образом. Он плохой человек, и как бы ни старался быть хорошим, у него нет шансов измениться, в отличие от Чимина, которому не нужна старая жизнь так же, как и старые люди. Не надейся разбогатеть, если живешь на кредиты.
«Я верю. Рад был тебя слышать, Чонгук. Удачи вам».
Не дожидаясь ответа, Юнги завершает звонок. Гудки.
Чон убирает телефон в карман, с осадком на душе начиная двигаться в сторону парковки. Будто только что у него состоялся разговор с призраком из прошлого, который приходил попрощаться. Отчего-то Чонгуку кажется, что он Юнги больше никогда в своей жизни не услышит и не увидит. Никогда. Без «мир тесен».
И, даже если бы они жили в соседних домах, случайной встречи бы не состоялось.
***
«Скоро буду дома».
Давно какое-то мелкое сообщение не пугало Чимина так, как сейчас. Особенно если это сообщение от Чонгука.
— Пизда мне, — судорожно выдыхает Пак, держа в руках котенка, что своими глупыми глазками смотрит в разные стороны. Голову он тоже крутит-вертит. Похож на крысеныша, потому что не так уж и давно побывал в ванне. Давно Чимин не ловил такую паничку, как сейчас. — Пиздища.
Мяуканье. Писк, если быть точным. Вот с одной стороны, Пак побаивается реакции Чонгука, а с другой стороны, только и ждет его прихода, чтобы попросить о помощи, потому что без понятия, как ухаживать за маленьким котенком, чем его кормить, что делать вообще. Его надо еще как можно скорее показать ветеринару вообще-то — мало ли с ним что-то не так. Какие-нибудь блохи, болячки, ушибы. Не, ну ходит он вроде нормально, значит, переломов точно нет… А если все же есть? У Чимина в руках маленькое живое существо, которое только недавно на свет высралось, это же гребаный ребенок, мать твою. Причем он маленький настолько, что ничего не боится. Еще бы. Чего бояться, если ты нихера не вдупляешь?
— Так, давай-ка мы тебя пока утащим, — вслух оповещает о принятом решении котенка. Идеи лучше, чем спрятать его в ванне, он не находит, потому что из нее этот малыш хотя бы выбраться не сможет. — Это ненадолго, не наводи панику, — Чимин наблюдает за тем, как кошак вертит головой, пошатываясь, и, если честно, от этого пошатывания парню становится не по себе. Наблюдать за этим… Неприятно, что ли. Боязно.
С котенком точно все в норме?..
Звонок в дверь.
— Ну все, пизда рулям, — Пак не верующий, но перекреститься ему сейчас не помешает, что он, собственно, и делает, пока идет в прихожую, чтобы встретить Чонгука, которому боится показать нового сожителя.
Выбесить Чона все равно что заказать себе прямой билет в чистилище без обратного направления.
— При-вет, — Чимин выдает себя моментально. Улыбается фальшиво, потому что из-за страха и напряжения искренней улыбки у него не выходит. — О, это что? — внимание Пака нацеливается на пакет в руках Чонгука. Тот закрывает дверь и с повседневностью, словно в этом нет ничего необычного, снимает обувь, чтобы пройти внутрь.
— А, — роняет Чон. — Тебе.
Чимину?
Пак сначала недоуменно смотрит на парня. Уже без улыбки. И заглядывает в пакет. Видит Бог, лучше бы не заглядывал. В нем много всякой мелочи: несколько разных кремов для рук, несколько масок, бальзамы для губ, пилинг, всякие косметические средства, среди которых затесались три книги Харуки Мураками. Чимин без понятия, как на это реагировать. Отчего-то он чувствует, как его грудь сжимается от боли, будто бы он не может дышать. Он не смотрит в глаза Чонгуку — ему становится дискомфортно, хочется сжаться, поэтому Пак пытается придать голосу спокойствие, несмотря на то, что по отсутствию зрительного контакта уже все ясно.
— Зачем ты это купил? Мы же недавно были в магазине, я бы мог это взять, если бы хотел.
Чонгук скептически-насмешливо выгибает брови на эту откровенную ложь и размазывает Пака по полу следующими словами:
— Чимин, ты, когда ходишь по магазинам, не покупаешь подобное: не хочешь тратить «на херню» деньги, потому что взвешиваешь все «за» и «против» и приходишь к выводу, что это тебе не жизненно необходимо, но ведь ты все еще хочешь это купить, — и, помедлив, добавляет: — Если это куплю тебе я, то тогда проблем не возникнет.
Напряжение охватывает Пака. Как же, черт возьми, стыдно. Как же, блять, неудобно. Как же, мать вашу, совестно. Вы не представляете себе насколько. Хочется под землю провалиться, испариться из этой комнаты, разрыдаться к хуям от давления, которое Чимин оказывает сам на себя. Как можно тише вздохнув, чтобы не было слышно его судорожного дыхания, он констатирует факт:
— Я не говорил тебе об этом.
Ни разу.
Чонгук смотрит на Пака, наблюдает за внешними изменениями и понимает, что прямо сейчас задел его за живое. Сильно причем.
— Твои дни рождения. Как минимум. Я с самого начала предложил вариант просто дарить деньги, чтобы не заморачиваться, но ты был против — сказал, что любишь подарки. Я до сих пор помню, как подарил тебе деньги, а ты их просто отложил и ходил весьма угрюмо, потому что для тебя это, видимо, не было подарком, — раскладывает все по полочкам Чонгук. — Логично было сделать вывод, что ты не любишь подарки из денег по одной причине — ты их просто отложишь и как такового счастья от этого подарка не получишь, а сам себе ничего не купишь ввиду своей практичности и нежелания тратиться попусту. Поэтому ты так любишь подарки, состоящие из каких-то вещей, — это то, чего ты не купишь себе сам. Математика проста, — Чонгук мягко улыбается, хоть и знает, что Пак на него не смотрит. — Я видел однажды, как долго ты смотрел на бальзам, но не купил его, а когда я тебе его подарил, ты был похож на сраное солнце. Все хорошо.
— Нет, — тут же реагирует Чимин. Заставляет себя поднять голову, посмотреть через силу в глаза Чона. — Ты не понимаешь. — качает головой, пытается найти слова. Впрочем, слова-то есть, а вот сил, чтобы их сказать, Пак в себе так и не находит.
Писк.
Все. Приехали. Чимин хочет уйти, расстаться, съехать, исчезнуть, сдохнуть.
Чонгук тоже замирает. Тишина. Мяуканье повторяется вновь. Взгляд Чона в этот момент стоит видеть, но Пак не выдерживает и просто закрывает глаза, сделав вдох-выдох. Слышит шаги — Чонгук явно направляется в ванную, после чего звуки котенок начинает издавать более громкие и активные.
— Это… — Чон возвращается обратно, держа в руках маленький мокренький комочек черной шерсти. — Кто? — больше всего на свете Чимин хочет незаметно слиться. Не из квартиры — хуй из нее сейчас сольешься. Ему хочется без резких движений слиться с интерьером.
— Эм. Короче, я шел к кафе и… — жестикулирует руками Пак, бросив жалкий пакет на пол. — В общем, ко мне пацан какой-то пристал мелкий со словами «заберите котенка». Что-то типа того, — Чимин, въеби себе за дерьмовое умение разговаривать, пожалуйста.
— И ты решил его оставить себе? — задает глупый вопрос Чонгук, на который Пак, будучи нервным, агрессирует:
— Блять, ну как видишь, — взмахивает руками, повышая тон голоса.
— Может, ты просто решил найти ему хороший дом, — поясняет свой вопрос Чон. Не успевает толком договорить, как Чимин кивает головой, сделав хаотичное движение рукой в сторону Чонгука с животным на руках.
— Ну да, что-то наподобие этого.
— Так ты собирался его оставить или найти дом?..
— Сука, да не знаю я! — срывается Пак на крик, но Чон на это не реагирует, так как знает, что это сродни защитной реакции. Чимин всегда переходит на повышенные тона, если на него Чонгук начинает оказывать давление. И, хоть он не спросил ничего криминального, зацепило это Пака жутко.
— Я всего лишь спросил, Чимин, все хорошо, — пытается успокоить его Чон, говоря спокойно и размеренно, чтобы в голосе не прозвучало и намека на грубость.
— Это вся твоя реакция? — в недоумении в глазах Пака можно купаться. Настолько его много. И это недоумение теперь цепной реакцией передается Чонгуку.
— А какую ты ждал?
— Злость? — вопросом на вопрос отвечает Чимин.
— Злость? — переспрашивает Чон, удивленно изогнув брови. — Думал, я буду злиться из-за того, что ты притащил котенка? — если честно, в какой-то мере это даже шокирует Чонгука. Да, реакция могла быть разной: от радости до раздражения, но явно не злость. Почему Чимин в первую очередь подумал об этом? — Ты поэтому его в ванну запихнул? — скорее риторический вопрос. — Если ты хочешь его оставить, то мы просто его оставим, — наконец решает озвучить то, чего желал в идеале услышать от него Чимин, но вместо радости на его лице сплошная неуверенность, скованность и боль.
— Я не знаю, не знаю, как ухаживать за котятами, он такой маленький, и за ним постоянно придется следить, а мы будем работать, еще этот переезд — вдруг с ним что-то случится и все; он же, блять, меньше ладони — да его прибить можно ногой, если не заметить, — начинает тараторить Пак, вываливая все, о чем думал на протяжении этого времени.
Чонгук пока не спешит его успокоить. Поджимает губы, смотрит, анализирует, понимает. Дело не в незнании, а в страхе. В страхе налажать, сделать что-то не так, ошибиться, чего-то не заметить и потерять котенка задолго до его естественной смерти. Чон может это понять, потому что у самого перед Чимином все еще осталась вина за свой поступок. Вдруг он тоже совершит ошибку, и это повлияет на котенка? Буквально окно забудет закрыть. Вряд ли Чонгук сможет вообще когда-либо взглянуть Паку в глаза после этого. Страшно думать даже.
А думать о таком вынуждает
Гиацинт.
— Я не хочу обременять тебя еще и этим, — выпаливает Чимин, и Чон тут же цепляется крючком за эти слова.
— Обременять?
Пак затыкается. Смотрит на котенка — глаза выше него не поднимает. Сглатывает ком в горле. Он не хочет эту тему затрагивать, но раз уже проговорился, то Чонгук от него больше не отстанет. Если Чимин не выскажется сейчас, то это может привести к ссоре, в ходе которой Пак скажет все прямо. Не хочется доводить до подобного.
— У меня есть чувство, что я обременяю тебя, — признается Чимин наконец. — С самого начала, как я освободился, оно было, — видит, как Чон открывает рот, чтобы что-то сказать. — Нет, ты можешь не доказывать обратное, я знаю, что все в порядке, ты мне это неоднократно уже повторял, но… — скользит языком по губам, ведет плечами. — Я все равно плохо себя чувствую время от времени. Ты очень много работаешь, зарабатываешь деньги, полтора года обеспечивал мне лечение, терпишь мои психологические проблемы, хотя, если честно, один мой характер уже ебись какая психологическая проблема, — нервный смешок. — Вложил дополнительные деньги в покупку квартиры, а там сумма-то немаленькая. Я знаю, что стараюсь, как могу, ведь с трудоустройством проблемы, но…
— Чимин, ты же понимаешь, что зарабатываешь достаточно. На эти деньги вполне спокойно может прожить человек… — не выдерживает и перебивает его Чонгук.
— Блять, это хуйня сраная по сравнению с твоей зарплатой, — Пак слегка повышает голос, в котором слышна вся степень напряжения и тревоги, которые он копил в себе долгое время. — Я думаю об этом не всегда, разумеется, но очень часто. Мне не хочется доставлять тебе еще больше неудобств, чем уже есть, поэтому боялся твоей реакции на котенка, — честно говорит. — Я делаю недостаточно.
— Ты делаешь достаточно, — не соглашается с ним Чонгук. — Чимин, будучи наркоманом и алкоголиком, ты делаешь достаточно, — звучит грубо, но так и нужно. Чон знает, что жалость Паку не нужна. — Ты откладываешь деньги со своей зарплаты на дорогие подарки к моему дню рождения, следишь за квартирой в свободные дни, потому что у меня редко находятся на это силы, учишься и работаешь, не даешь мне потонуть в серости своими выкидонами и
любишь меня. Этого достаточно, — Чонгук еще не упоминал того, что если бы не спрятанные Чимином последние деньги, то Чон даже доучиться бы не смог. Оказывается, Пак отдал их Юнги, попросив того помочь Чонгуку в случае чего. — Ты не делаешь ровным счетом ничего, чтобы обременять меня. Знаешь, даже если бы ты стал конченным ублюдком, — неожиданно начинает Чон свое чистосердечное признание, — я бы все равно тебя любил. Когда есть причина любить, то если причина уходит, то любовь меняется. А я люблю тебя без какой-либо причины, — и, не давая застывшему Чимину что-то сказать, говорит дальше: — Не нужно, чтобы ты делал что-то для меня в укор себе, даже если так по-твоему лучше, — смотрит наконец-то поднявшему взгляд Паку в глаза. Не моргая. Поддерживает зрительный контакт, чтобы каждое слово отпечаталось в черепной коробке. — Нет, не лучше, если хуже тебе, — жестко цедит. — Чимин, нам не двадцать лет, а тридцатник, мы взрослые люди, мы семья, и принятые решения должны лежать в интересах нашей, блять, семьи, а не кого-то из нас отдельно, — вырывается у него громче обычного и грубее, потому что это невообразимо важно для Чонгука. — Если какое-то решение ухудшает твою или мою жизнь, то все — это решение неправильное.
— Я понял, — выжимает из себя Пак на грани слышимости. — Я понял, — повторяет.
— Нахуй, туда все, — имеет в виду к черту. — Бери сумку с вещами и поехали отсюда. В зоомагазин заскочим, купим котенку что-нибудь в дорогу, — Чонгук делает жест рукой в сторону кровати и в итоге сам шагает к ней, чтобы подобрать сумку с пола. Пак же идет к нему, касается спины Чона невесомо. — Ты чего?.. — целует. Чимин его просто целует. Вплотную не приближается, чтобы не задавить котенка, которого Чонгук по инерции к себе прижимает, но ладонями все равно аккуратно обхватывает лицо Чона. Пак не знает, что сказать, поэтому решает показать все действиями, хоть и незначительными, обыденными для них. — За котенком в дороге все равно следить будешь ты, — шепчет Чонгук, на что Чимин, коротко улыбнувшись, прикусывает его нижнюю губу. — И ты должен дать ему имя.
— Я? — уточняет Пак. — Не боишься, что у нас второй цветок будет? — выгибает вопросительно брови.
— На это и был расчет.
— Да без проблем, ее будут звать Космéя, — без раздумий говорит Чимин, ставя Чонгука перед фактом. — Космеи не самые красивые цветы, поэтому она будет конкретно космеей шоколадной. Это уже другое.
— Ты сразу же придумал имя, да? — сужает глаза Чон, смотря на Пака с подозрением. Последний делает вид, что задумался, а потом выхватывает из рук парня сумку, двинувшись в сторону прихожей. По пути подбирает брошенный пакет.
— У цветов самые красивые названия, я готов сам себе имя на цветочное сменить, серьезно, — слетает с вопроса Чимин, этим самым на него и отвечая.
Да, он явно задумался над ним, стоило только котенку попасть к нему в руки.
Пак неисправим, и исправлять его Чонгук даже и не думал. Он лишь молчаливо наблюдает за тем, как повышается настроение Чимина, как дышать ему становится легче. Просто легче. Спокойнее. Ничего за годы в нем фактически не изменилось. Татуировки, пирсинг, черные волосы, тело — лишь оболочка его потрепанной души. Ему через пару дней исполняется тридцать один, и, наверное, он и не думал, что вообще сможет дожить до этих лет. Потому что, если бы не Чонгук, действительно бы не дожил. Одна лишь встреча, одно общее знакомство, которое смогло спасти их жизни. До сих пор загадка, почему именно они. Почему ни Тэхен, ни Юнги, ни Намджун, ни Рене, ни десятки других людей на их пути не смогли стать спасением? Переплетение судеб поистине странная штука.
— Что, цветы в легких распустились? — Чонгук шагает вслед за Паком, поглаживая Космею большим пальцем. Все еще мокрая.
— А? — оборачивается на него Чимин. — Да нет, просто настроение улучшилось, — вот так легко и просто. Никаких сложностей. — Ничего никогда и не вяло так-то. И никогда не распускалось, — жмет плечами, открывая дверь квартиры, которая повидала не меньше страданий, чем они с Чонгуком. — Цветы с такой скоростью не цветут и не гибнут. Почему ты вдруг спросил?
Дверь за ними захлопывается. Закрывается на замок, чтобы больше никогда не открыться.
— Вспомнил твой афоризм, — отвечает Чон. Не знает, почему это пришло ему в голову сейчас, с учетом того, что Чимин уже давно не говорит ничего подобного. — Обычно ты так описывал…
— Боль и счастье, ага, — соглашается Пак. Само собой, он все это помнит. — Это эмоции, Чонгук. Негативные, положительные, приходящие и уходящие, даже апатия — эмоция. Мы из них состоим и все. Стоит принять это как должное и лишний раз не угнетать себя. Если освободить проблему от эмоций, останется просто ситуация, но эмоции делают нас теми, кем мы являемся. Быть эмоциональным значит быть чувственным, а быть чувственным значит быть страдающим. Так уж вышло по природе своей, — Чимин говорит, не делая из своих слов напутственную речь; тон его голоса будничный, не эмоциональный, но и не равнодушный. — Кто-то от этого страдает, кто-то благодаря этому живет. В любом случае мне кажется эта тема бессмысленной, если честно.
О. Даже так. Весьма неожиданно для человека, который по своей натуре любит поразмышлять на подобные темы.
— Почему? — Чонгук правда не понимает.
— Это то же самое, что спорить на тему смысла жизни. Пользы мизерное количество. Зря, думаю, люди разводят лирику касаемо эмоций. Люди в принципе огромное количество смысла придают многим вещам. Книгам, цитатам, например, — каждый человек говорит разное, у каждых свой взгляд на вещи, просто кому-то что-то ближе, — поясняет Чимин. — Одни, предположим, «великие» люди говорят, что двое одиноких людей создают одиночество в квадрате, а кто-то говорит, что оно от этого становится приятнее. Все это бред и вопрос восприятия, — они выходят из подъезда, держа направление в сторону красной машины. Закинуть последнюю сумку и съебаться отсюда к ебени матери. — Когда плюет на человечество твое ночное одиночество, — ты можешь размышлять о вечности и сомневаться в непорочности идей, гипотез, восприятия произведения искусства и — кстати — самого зачатия Мадонной сына Иисуса.
Очередное стихотворение, пришедшее в голову Чимина. Весьма символично. Ветер усиливается, поэтому температура на улице стремительно падает, что не очень хорошо для котенка в первую очередь.
— Шевелись давай, — поторапливает Чонгук парня, прижимая Космею к себе поближе.
Они забираются в машину, и Чимин с таким упоением бросает сумку на заднее сиденье, словно в ней весь груз планеты. Пакет он тоже отправляет следом, а после выдыхает в потолок:
— Господи, неужели это все заканчивается.
Неужели он наконец-то отсюда уедет.
— Начинается, — поправляет его Чонгук, заводя двигатель. Квартира продана, новая куплена, а к работе в новой больнице в качестве хирурга Чон приступает через два дня, и, если честно, все сложилось наилучшим образом в его жизни. На их руках котенок, с которым Чимин будет нянчиться, как с ребенком, и это маленькое существо станет сберегающим психику Пака механизмом. Несмотря на волнения, Чонгук уверен, что Космея проживет с ними очень долго.
— Воодушевляет, — смеется Чимин, забирая у своего парня котенка к себе на колени. — Все, давай, пиздуем отсюда, — нетерпение в голосе. Что ж, с этой фразой Чон не согласиться просто не может.
Знаете, Чонгук без понятия, что правильно, а что — нет, да и не любитель он глубоко задумываться о всяких философских темах, но, выезжая со двора, в котором провел три года своего одиночества и бескрайней пустоты, он все-таки с уверенностью согласится с тем, что оно приятнее всего, когда его есть, с кем разделить.
— Кстати, забыл тебе напомнить, что если мы не поймем, чем кормить эту сучку, и если мы этого не сделаем в ближайшее время, то она вырвет мне сердце и закатает в бронзу, — Пак пытается отодрать пищащее животное от своего худи без вреда для его здоровья.
Чонгук кротко улыбается.
Ходить вместе с Чимином в темноте приятнее, чем ходить на свету в одиночестве.
