***
Фриск весь извёлся, пока ждал у двери кабинета, за которой, казалось, вечность назад скрылся Санс. Не надо тешить себя надеждами. Не надо ждать, что он выйдет, и улыбнётся тебе уже по-настоящему. Не надо ждать того, что всё наладится и станет как прежде. Не надо ждать… Но он ждал всё равно. …Самый кошмар был впереди. Сансу кто-то позвонил. Он взял трубку, и почти сразу же зрачки исчезли из его глазниц. Фриск оцепенел. Что-то случилось. И это уже не исправить. — Санс? Он вздрогнул и снова надел маску безразличия. — Да ничего серьёзного. Бро в больнице, вроде сломал что-то… — Санс быстро объяснился с Фриском, а потом, обращаясь уже в телефон, произнёс: — Я сейчас. И ушёл. И пропал за ближайшим углом… Дверь приоткрылась. Фриск вскочил. Его встретило безжизненное лицо. Гробовую тишину первой прервала Андайн (Фриск её до этого и не заметил): — Что с ним? — Он пал.***
«Он пал». «Он пал». «Он пал». Лишь одна мысль покоилась теперь в голове Фриска. Равномерным молотком, вдалбливая гвоздь реальности в его голову, она звучала днём, ночью, мешала спать, мешала думать. Он забросил школу, перестал выходить из дома, и решимость в нём угасала. Где-то через недели две Ториэль не выдержала и отправилась вместе с ним к известному среди монстров психологу. Фриск не помнил почти ничего: всё было как в тумане. Единственное, что осталось у него в памяти — «Выход есть всегда». Эти три простых слова словно разожгли почти потухшие угли решимости. Действительно, не может же быть всё так безнадёжно! И он, впервые за долгое время, решил навестить Альфис… — Я, з-знаешь, не б-биолог… Но, насколько я п-помню… нет. Что-то солёное потекло по щекам. — Ох, т-ты, т-только, н-не… И он сбежал. …Следующую неделю он провёл в библиотеке. И каждая из книг о болезнях монстров твердила, что лекарства нет, лечения нет, выхода нет. И если уж так… «Нет». Фриск оглянулся. Неужели… голос вернулся? Спустя почти два года? «Я дала обещание». «Кому?» «Флауи». Решено. …Фриск выбрался на какую-то отдалённую полянку. Весна была в самом разгаре. Птицы пели, деревья цвели, и весь мир оживал после долгой зимы, не обращая внимания на тех, кто, наоборот, загибался. Он выкрикнул имя. — Здесь я, здесь, чего орёшь? Папирус? Знаю. Хочешь сбросить? Знаю. Но подожди, прошу тебя… У меня есть план. Идём к Альфис. Там расскажу. …Альфис, до сих пор по привычке ходившая только в лабораторных халатах, открыла дверь. Небольшая, уютная квартирка. Из-за штор сумрачная, она окутывала мягкостью и теплом. Вот только посетитель — Фриск — не мог почувствовать ни уюта, ни тепла. Его сердце покрылось толстым слоем льда, и ничто уже не могло его согреть. Ничто, кроме… Флауи показался на подоконнике. Альфис сначала испугалась, но потом, убедившись в том, что намерения у него мирные, успокоилась. Идея Флауи заключалась в том, чтобы сделать из Папируса робота. Конечно, допускать к живым существам Альфис было рискованно, но других кандидатов просто не нашлось. Её долго пришлось просить, ломать, умолять… но в конце концов она согласилась. Для начала надо было перенести душу в контейнер, а потом уже строить робота. И вот день настал. Альфис договорилась с врачами. Шёл час. Второй. Должно, должно получиться… — У него б-больна именно д-душа. Вот и всё. …Пустое, без выражения, лицо. Пустые, без выражения, глаза. Он знает, что надо сделать. Он знает. Нужно всего лишь сделать шаг… Воздух свистит в ушах. Мозг упрямо цепляется за жизнь, даже когда знает, что ничего не произойдёт. Земля всё ближе, ближе… И вот… Удар. Голова Папируса падает с плеч. Он улыбается. Он не понимает. Он ничего не понимает. И не надо. Осталось чуть-чуть. Скоро его жалкое существование прекратится. Тело с гадким, пронзительным свистом распалось в пыль. Он не нужен. Он не важен. В этой истории для Папируса нет места. Белое на белом, череп на снегу. И шарф цвета крови. Его крови. Крови, ни одной капли которой не пролилось в этой битве. Битве, состоявшей из одного удара. Фриск упал на колени. И заплакал. Он не знал, как реагировать, и его организм надломился. Маска безразличия сползла с его лица. Впервые за долгие годы он чувствовал нечто столь особенное, что не мог осмыслить даже частично. Он поднял череп (по нему уже прошла трещина) и прислонился к нему лбом. — Человек? Ты плачешь? Это потому, что ты счастлив быть со мной знакомым? Фриск печально улыбнулся, захотел что-то сказать… что-то тёплое, что-то холодное, он сам не знал, — но не успел. Череп стал прахом, заструился сквозь пальцы. Прахом, который когда-то был великим Папирусом. Папирусом, которого он когда-то любил… …Тишина. Неподалёку догорал бар. Вокруг него начал собираться народ. Скоро Гриллби поднимет на уши Королевскую Стражу… точнее, тех, кто от неё остался. Фриск встал. Надо собираться. И уходить отсюда поскорее. В груди что-то кололо.