Вкус нашего греха

— Мейбл, — осторожно одернул ее Диппер. — Ах да… Я наклонилась, чтобы рассмотреть цветок поближе, и мое платье или каблук… — Она замолчала и внимательно посмотрела на свои ноги. — Словом, одно зацепилось за другое, и следующее, что я помню, — как упала лицом в грязь. А Дейзи мирно стояла рядом. Венди и Диппер сочувственно поежились. Диппер не смог не спросить еще раз, все ли с ней в порядке. — Все нормально. Честно, — ответила Мейбл. — Пострадали только мои навыки верховой езды, что можно исправить, и мое самолюбие, которое, к счастью, за долгие годы успело порядком зачерстветь и, несомненно, полностью восстановится к вечеру. Ох, и цветок! Я на него приземлилась. — Какая жалость, — заметила Венди. — Да. Теперь я никогда не узнаю, что это было. — Я уверен, есть и другие, — успокоил ее Диппер. — Думаю, тебе следует переодеться, а то простудишься. — О нет, не нужно. Под слоем грязи я суха, как кость. Кстати, о платьях: ты чудесно выглядишь сегодня, Диппер. Неужели новый костюм? — Да. — парень поправил рукава. — Дядя прислал записку сегодня утром. Я подумал, что костюм сможет меня развеселить. Мейбл наклонилась вперед и взяла его за руку: — Ты не обязан ехать, ты же знаешь. Просто скажи тетушке, что хочешь остаться, и она все устроит. Диппер перевернул ладонь и легонько сжал руку сестры. Леди Сайфер, конечно, попытается. К несчастью, согласно завещанию родителей, опекун Мейбл и Диппера ежегодно будет получать триста фунтов, пока им не исполнится по семнадцать, при условии, что как минимум шесть недель в году они проведет в его доме. Диппер думал: такая мера предосторожности понадобилась, чтобы их попросту не отослали в приют. Хорошие намерения, которые принесли больше вреда, чем пользы. — Знаю, но дядя все осложнит, а я не хочу втягивать в это их семью. — Когда же истечет срок завещания и ты навсегда сможешь остаться с нами? — спросила Венди. — Скоро, меньше чем через два года. Понимание этого сыграло ключевую роль в решении купить новое одеяние. После их с Мейбл семнадцатого дня рождения они перестанут жить на жалкое содержание. Скорее всего, родители решили: если до этого времени им не удастся заарканить семью, то, наверное, и никогда не удастся. В этом случае он унаследуют пять тысяч фунтов, сейчас являющихся приданым, и будут вольны поступать с ними, как им вздумается. Ем очень понравится, думал он, иметь собственный дом, в котором будут навещать уже только его. Его грезы были прерваны появлением в комнате дворецкого. — Герцог и герцогиня Валентино прибыли, — сообщил он и осмотрительно отступил в сторону, когда все трое бросились к двери. Герцог и герцогиня были, по мнению Диппера, самой восхитительной парой во всей Англии. Сейчас он видел через открытые парадные двери, как они выходят из кареты: видный красавец подает руку очаровательной и заметно беременной молодой женщине. Диппер знал герцога с детства. Его мать и леди Сайфер дружили всю жизнь, и когда юный герцог осиротел, леди Сайфер впустила его в свой дом и сердце, став для него, в сущности, второй матерью. Он был так же высок, как и Билл, но чуть пошире в плечах и груди. У него были темные волосы и темносерые глаза, в которых раньше жила настороженность, а теперь — смех. Диппер познакомился с герцогиней только два года назад, но они сдружились за считанные дни. Герцогиня была очень милой особой, а до того как выйти за герцога, много лет путешествовала по миру и принимала участие во множестве неслыханных авантюр. Локоны ее были цвета каштана, глаза — светло-голубые, и они, как и глаза герцога, обычно светились счастьем и радостью. Однако сейчас метали молнии. — Хотя я знаю, что многие женщины в моем положении жалуются на онемение в руках, — произнесла она тоном, с которого просто стекал сарказм, — я уверена, что меня это чудом не коснулось. Пожалуйста, подай мой ридикюль. — Нет. Диппер мог и не расслышать, на каком языке ответила герцогиня, но прекрасно догадывался, что она сказала мужу. Сквернословие как будто окружало их плотным кольцом. Герцогиня осеклась, когда заметила встречающих у дома. То, что было дальше, совсем не походило на сухой обмен приветствиями, привычный для светского общества. Уже не до условностей, когда женщины смеются и обнимаются, взволнованно перекрикивая друг друга. «Так, — подумал Диппер, — заведено в семье, у братьев и сестер». Новоприбывших проводили в дом с изрядным шумом и суматохой. Ящики и сундуки перетащили из кареты в холл, позвали служанку, чтобы приняла пальто и шляпы, подали напитки в гостиной. — Думаю, герцог выпьет свой чай вместе с Биллом, — сказала герцогиня, прежде чем герцог смог возразить. — Хорошо, но только если ты пообещаешь выпить свой сидя. — герцог широко улыбнулся жене и нежно чмокнул ее в щеку. Диппер подумал, что это скромное проявление чувств он позволял себе несколько раз в день, но было в нем что-то милое, и ему захотелось, как случалось уже раз или два, самому почувствовать такую любовь. Он поспешил отмахнуться от этой мысли. Любовь — для красавцев, счастливцев и неизлечимых романтиков. Он к ним не относилась. Герцогиня надула губы: — Чай обычно пьют сидя. — Да, но так как привычная манера что-то делать и твоя редко совпадают… — Я сяду, — выдавила из себя герцогиня. — Прекрасно. Билл в кабинете? — спросил герцог у дворецкого. — Да, ваша милость. Глядя, как уходит герцог, герцогиня закатила глаза, вошла в гостиную и — верная своему слову — опустилась в мягкое кресло. — Хочешь что-нибудь съесть? — спросила Венди, пока Мейбл разливала чай. Герцогиня вздохнула и прижала руку к животу: — Не могу. Просто не могу. Диппер ощутил легкую тревогу, увидев страдание женщины. — Тебе плохо? Что-то не так? — Я совершенно здорова, — уверила его герцогиня. — Просто за последние полгода я съела больше, чем за всю жизнь. Это все мой муж. Этот человек только и делает, что меня кормит. У него это переросло в какую-то ужасную болезнь: «Отведай рагу, любимая», «еще несколько морковок, дорогач», «ну еще один кусочек рыбы, солнышко», «еще кусочек тоста, еще кусочек…». — Она выпрямилась в кресле: — Это лимонные пирожные? — Э…да. — Слава богу! — Она схватила одно, надкусила и продолжила говорить о еде. — Если бы он пичкал меня такой едой, я бы меньше жаловалась, но дело не в десертах. Фунты и фунты, да что там, тонны хлеба, мяса и овощей. Матерь Божья, овощи! Этот человек донельзя заботлив. Вы хоть знаете, сколько мы сюда добирались?