Вкус нашего греха

Мадам Нортвест хитро улыбнулась. — Бросьте, я бы поделилась своим кавалером. Диппер чувствовал некоторую неловкость при мысли, что ему придется разгуливать по городу, держа в руках коробку с необычным бельем. Поэтому он решил, что лучше отнести покупку в карету, когда остальные пойдут в книжную лавку. Знай он, что столкнется на тротуаре с Биллом, нес бы коробку с одного конца города в другой, не жалуясь. Неловкость, оказывается, бывает разной. — Билл! Здравствуй. Отличный денек, не так ли? Остальные отправились в книжную лавку. Где герцог? Он тараторил. Знал, что тараторит, но ничего не мог с собой поделать. Удивительно, как ему вообще удалось что-то произнести, поскольку совсем другой — совсем непроизвольный — разговор крутился в голове. «Билл! Здравствуй. У меня в коробке голубая сорочка. Думаю, это какой-то атлас. Чудно, правда?» Он украдкой посмотрел через его плечо на карету и задумался, сможет ли проскользнуть мимо него, не вызвав подозрений. Наверное, нет. Точно не теперь, когда он так пристально на него смотрит. Диппер почувствовал, как из груди медленно поднимается тепло и расползается по шее и лицу. Он покраснел. Сколько лет от роду, и краснеет. Смешно. И опасно. Билл наблюдал за ним с любопытством, интерес в золотых прищуренных глазах насторожил его. — Герцог в таверне Мавера. Что ты прячешь, сосна? — Что? — Сказано было слишком громко, но господи, откуда он мог знать? Он его видел? Диппер оглянулся на магазин модистки. Нет, витрины отражали полуденное солнце, и, чтобы заглянуть внутрь, нужно было приблизиться к ним вплотную, а он был уверен, что кто-то бы заметил графа Сайфера, прижмись он носом к стеклу. Пайнс нервно откашлялась. — Не имею ни малейшего понятия, о чем ты говоришь, Билл. На этот раз голос звучал слишком мягко. Черт возьми, он все только усложняет! — Ты все только усложняешь, — сказал он и улыбнулся, когда шатен насупился. — Ты так нервничаешь, того и гляди деру дашь. Была в этом доля правды. Все его тело напряглось, готовясь к бегству. Он попытался расслабить мышцы. Но не слишком. Ему нравилось оставлять за собой право выбора. — Мне жарко, — брякнул кареглазка. Это ни на йоту не объясняло его напряжения, но ничего лучше он придумать не смог. Очевидно, на его хитрость Билл не купился, потому что полностью проигнорировал сказанное. — Ты выгораживаешь остальных дам? Его удивило это нелогичное заключение. — Э… нет, — озадаченно пробормотал он. — Я же сказал, они в книжной лавке. Мейбл хотела посмотреть, нет ли там какой-то книги Уткотива или на подобии. Билл вздохнул, подошел поближе и окинул взглядом улицу. Диппер услышал что-то невнятное про «мусор» и «порвал бы» и ухватился за шанс сменить тему. — Эти книги действительно ужасны, но не вижу ничего плохого в том, что Мейбл их читает. — Они отравят ей мозг. — Ох, сомневаюсь. Если бы и была такая вероятность, во что я никогда не поверю, мы бы уже увидели результаты. Она ведь много лет читает подобные книги. — Может, мы просто не заметили нанесенного вреда. — Например? Билл пожал плечами. — Ей семнадцать, — сказал он растерянно. — Она должна была уже выйти замуж. — И он повернулся, чтобы уйти. Ну, это уже слишком, решил он и преградил ему путь. — Ты и вправду тупой, если думаешь, что эти книги не позволяют моей сестре пойти под венец. Какое-то время он внимательно смотрел шатену в глаза. — Вообще-то, у меня совершенно другая теория насчет того, что или кто в этом виноват. Его слова сильно ранили шатена. Странно, после стольких лет искусных оскорблений все-таки ранили. На Пайнса вдруг нахлынули чувства, поразило осознание того, что все его сегодняшние язвительные замечания задели его больнее, чем раньше. Он ощутил, как комок подкатывает к горлу, но, к счастью, мысль о том, что этот жестокий человек полностью лишил его самообладания, пробудила в нем гнев. Подозревать, что он мешает счастью его сестры, — невероятно, беспочвенно и просто… очень-очень глупо. — Если ты и впрямь думаешь, что меня не волнует счастье моей сестры, то ты еще глупее, чем я себе представлял. Более того, если ты и впрямь думаешь, что моей сестре духу не хватит послать меня и мою заботу к черту, вдруг ей того захочется, то ты дурак. Более того… В мгновение ока он выхватил у шатена коробку. Вот он искренне наслаждается тирадой, нацелив палец в его грудь, и раз! — он уже в нескольких футах от него, держит коробку, рассеянно потирает грудь и улыбается, как дурак, коим его только что и назвали. — Боже, как забавно тебя сердить! — засмеялся он. — И удивительно легко. Ты чему угодно поверишь, не так ли? Диппер ненадолго испытал облегчение оттого, что он не всерьез обвинил его, но облегчение почти сразу уступило место негодованию из-за намека на его легковерие, а его очень быстро вытеснил страх, вызванный мыслью о голубой сорочке. Билл лениво водил пальцами по лентам, скреплявшим коробку, и его чувства снова сменились чем-то, весьма похожим на панику. Он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоиться. Тщетно. — Что же в этой коробке, почему ты так занервничал? — спросил Билл, теребя узел. Диппер обмер от страха, но скорее бы подвергся любой из пыток, известных человечеству, чем позволил Биллу узнать. — О боже, глупец, как ты смог убедить нянечку больше не наряжать тебя в платьица?! Билл невозмутимо пожал плечами, а он подавил в себе желание влепить ему пощечину, и черт с ним, с голубым атласом. — Одно из преимуществ очарования. Носишь то, что хочешь. — Это подло даже для тебя. Он поднес коробку к уху и потряс ее. — А для кого это не подло? Но меня одолевает любопытство. Ты никогда не выглядел таким виноватым. — Он задумчиво нахмурился и снова потряс коробку. — Что это, сосна? Мягкое… достаточно легкое. — Я сражен вашей сообразительностью, ваша светлость, — сказал Диппер, растягивая слова. — Мягкое, легкое, и я только что вышел от модистки. Билл снова потряс коробкой. — От модистки, Билл. Матерчатое, легкое, и мне… было неудобно. По буквам сказать? Судя по блеску в его глазах, в этом явно не было необходимости. — Напротив. Я просто хотел посмотреть, сможешь ли ты заставить себя произнести это слово. Пайнс смерил его взглядом. — Не сможешь, да? Ладно, я сам. — Он нелепо задвигал бровями и голосом настоящего повесы прошептал: — «Неназываемое». — Не заметив, что шатен закатил глаза, он продолжил уже нормальным голосом: — Дурацкое название для нижнего белья или, возможно, бельевого комплекта. Зачем придумывать название, потом решать, что его нельзя упоминать, и нарекать это «неназываемым», ведь это отрицает тот факт, что его уже назвали?