Хань пробыл у Бэкхёна до самого вечера, а как только солнце начало садиться, всех созвали на костер, и омегам пришлось покинуть уютный дом. Бэкхён весь день был как на иголках и теперь с нетерпением ждал, когда ему в подробностях разъяснят ситуацию, что и обещало собрание на площади. Несмотря на то, что Хань вкратце описал произошедшее, Бэкхён не спешил так просто верить ему, пока сам не услышит правду. Когда они оказались на площади, ему указали на пьедестал, на котором они сидели с Чанёлем на церемонии посвящения, но в этот раз альфы пока не было видно на горизонте. Бэкхён уже почти привычно восседал на теплых мягких шкурах, ощущая исходящее от костра тепло, и старался игнорировать взволнованные и любопытные взгляды собравшихся. На мгновенье ему даже стало стыдно, что он толком ничего не может сказать и объяснить им, успокоить, и причиной этого были даже не его скудные способности изъясняться на чужом языке, а простая неосведомлённость.
Краем глаза разглядывая галдящую толпу, Бэкхён заметил среди присутствующих новое лицо. То был высокий смуглый молодой человек, которого он раньше никогда не видел в деревне. Цвет его кожи и волос сразу давал понять, что незнакомец не принадлежал роду перевертышей, и омега с подозрением скользил по нему взглядом, пока не заметил рядом Кенсу. Простая догадка тут же пронзила сознание Бэкхёна, и он понял, что видит никого иного, как Чонина. С убыванием луны он сменил облик и теперь выглядел как обычный человек. Его фигура по какой-то неопределённой причине настораживала Бэкхёна, по лицу скользила тень безразличия и высокомерия, но стоило ему улыбнуться при виде шамана, как черты лица тут же смягчались, сбавляя ему пару лет. В отличие от остальных, Кенсу и Чонин держались от толпы особняком и почти не обращали на Бэкхёна внимание, занятые исключительно разговором между собой.
Наконец, на горизонте замаячил Чанёль в компании еще нескольких «пропавших» недавно альф. Среди них нашлись и Сехун с Ифанем. К удивлению Бэкхёна, в этот раз на пьедестал взошел не только Чанёль, но и два вышеназванных. Толпа тут же замолчала в ожидании, и Бэкхён, в последний раз кинув отчаянный взгляд на мужа, отвернулся к костру. Он переживал, что ни слова не разберет из того, что будут говорить, но речь Чанеля была звонкой и четкой, и хотя смысл некоторых слов и предложений оставался для Бэкхёна загадкой, он понял большую часть сказанного. Раньше среди собравшихся на пьедестале альф он бы чувствовал себя неловко, но в этот раз все его мысли были заняты абсолютно другим, к тому же, со временем он настолько привык к тому, что Чанёль ненавязчиво находится рядом, что теперь довольно спокойно реагировал на его присутствие поблизости.
При упоминании кочевников Бэкхён понял, что Хань не ошибся. На деревню вновь напали, и Бэкхён с малодушным облегчением подумал, как же хорошо, что его там не было. Ведь судя по письму и словам Чанеля, в этот раз орда не ограничилась простым сбором дани. Они убили местного шамана, вырезали многих людей, устроили пожар и увезли из деревни некоторых омег. Чанёль посчитал, что кочевники узнали о союзе людей с драконами, иначе объяснить их агрессивность было невозможно. Ладошки Бэкхёна покрылись холодным потом, стоило ему только представить, что учинили в его деревне чужаки. Он не раз становился свидетелем набегов, но никогда не попадал под горячую руку, отсиживаясь в доме или подвале. И даже так каждый раз омегу охватывал сковывающий ужас при мысли о том, что кто-то может заметить его и посчитать неугодным или, что еще хуже, красивым.
— Так как деревня предоставила нам множество удивительных даров, самый главный из которых наш верховный омега Бэкхён, мы посчитали нужным выступить на орду завтра же, чтобы раз и навсегда покончить с их жестокостью и несправедливостью, — закончил Чанёль. Бэкхён тут же поймал на себе несколько взглядов, но так и не смог понять, обвиняли ли его в том, что случилось. Чанёль представил ситуацию так, словно верховный омега был священным и важным даром, за который все должны быть благодарны, тогда как на деле Бэкхён доставлял их вожаку больше проблем, чем пользы.
Возразить Чанёлю никто не посмел, но этого и не нужно было, ведь недовольство и без слов угадывалось по лицам драконов. Отчасти Бэкхён понимал их, ведь никому не хотелось умирать за чужих людей. Омега не носил ребенка и толком даже не исполнял своих обязанностей, а за его народ просили идти на смерть. Однако пока возмущения не наполнили площадь, вперёд вдруг выступил Ифань.
— Несомненно, слова нашего вожака имеют немалую долю рационального зерна, — начал альфа, кинув мимолетный взгляд на Бэкхёна и заручившись кивком Чанеля, — однако помимо верховного омеги люди так же предоставили нам отличный шанс отомстить нашим обидчикам. Думаю, многим из вас известно, что орда совершает набеги не только на человеческие деревни, но и наших сородичей с запада и на нас самих. Не всегда это происходит открыто, но именно им мы обязаны высокой смертностью нашего рода. Нередко они нападают на области, которые подчиняются другим королевствам или напрямую нам, то есть на наших союзников, которые спонсируют нас золотом и оружием. Поверьте, если мы потеряем эти союзные точки, жизнь моментально не покажется вам сладкой. Поэтому, как главный военный советник, я поддерживаю вожака в его решении и считаю, что сейчас самый лучший момент для нападения.
Толпа тут же зашумела, наполняя площадь гулом голосов, но альфы не прерывали их, наблюдая за реакцией драконов. Кажется, на тех из них, кого не смогли полностью убедить слова Чанеля, повлияли доводы Ифаня, и теперь дело оставалось за малым. Вперед выступил Сехун, заставляя присутствующих замолчать, и попросил всех альф в обязательном порядке и омег по желанию явиться в дом советов до наступления полуночи для распределения: кто-то должен был сопровождать вожака в походе, другие же должны были остаться и охранять поселение. На этом собрание было окончено, и всем желающим было разрешено покинуть площадь. Бэкхён наблюдал, как толпа разбредается, но сам, оглушенный новостями, не нашел сил даже подняться со своего места. Он еще несколько минут сидел на камнях, греясь в исходящем от костра тепле, пока площадь не опустела, и Чанёль не помог ему спуститься.
— Ты не пойдешь в дом советов? — спросил Бэкхён, пока они шагали в направлении дома. Ему все еще не верилось, что все происходящее не жуткий сон. Стоило только ему начать привыкать к новой жизни, как все поменялось на сто восемьдесят градусов, вновь бросая его одного на произвол судьбы. Жизнь будто подкидывала такой нужный ранее шанс, но Бэкхён с ужасом понимал, что не хочет его использовать. Он не желал свободы ценой войны и убийств. Но и упустить такую возможность ему тоже было обидно.
— Сехун сам займется распределением, мы уже все обсудили. Я не хочу, чтобы ты был один.
Бэкхён благодарно кивнул и зашел в дом, встречаясь со спокойной тишиной пустых комнат и мирным трещанием поленьев в камине. После оглушительного гула на площади это казалось настоящим спасением, потому что от взволнованного шума у омеги голова пухла. Он с грустью понял, что ему нравилась прежняя беззаботность и праздность поселения, а теперь это все казалось невозможным. Ближайшие дни кто-то вряд ли сунет нос наружу; никаких детских криков, лая собак и стука молотка по дереву.
— Испугался? — спросил Чанёль, заметив его подавленное состояние. Бэкхён не столько боялся, сколько был в замешательстве, но донести это до Чанеля не мог, поэтому неуверенно кивнул. Они зашли в столовую, потому что никто из них так и не ужинал, но в доме даже слуг не было, поэтому Чанёль сам поставил на стол приготовленный заранее ужин. — В поселении останется Хань и еще много твоих знакомых, не переживай. Периметр так же будет охраняться альфами, поэтому внезапно напасть никто не сможет. Пока меня не будет, у тебя появится несколько новых обязанностей, так что не заскучаешь, — Чанёль улыбнулся, успокаивающе коснувшись чужой ладони, и Бэкхён вымученно улыбнулся в ответ, борясь с желанием крикнуть Чанелю, чтобы тот не доверял ему так открыто и не относился как к своему омеге, который не способен на предательство. Ведь тогда, пару недель назад, сказанные Чанелем в порыве эмоций слова оказались абсолютной правдой. И была она в том, что Бэкхён злился и мучился, сталкиваясь с чужим терпением и пониманием, будучи не в состоянии ответить тем же, уступить, позволить приручить себя. Ему оставалось только ненавидеть и себя, и Чанеля, и всех причастных.
— Когда ты вернешься? — спросил он, с неохотой приступая к ужину. Есть не хотелось, но Чанёль всегда так внимательно смотрел, что приходилось хоть что-нибудь, но запихивать в себя.
— Точно не знаю, — задумчиво ответил альфа, — раньше у нас были проблемы с кочевниками, но то были просто небольшие стычки или драки, в открытую с ними сражался только мой отец. Будем надеяться, что нам удастся отбросить их к реке, там можно будет передохнуть и вернуться.
Бэкхён так толком и не понял, сколько времени займет битва, но понятливо кивнул, радуясь хоть какой-то конкретике. От мыслей о побеге или все-таки отказе от этой затеи у него разболелась голова, и он справедливо решил, что на сегодня ему и так хватит тем для размышлений.
— А как ты выглядишь в образе дракона? — полюбопытствовал омега, медленно отпивая вино из стакана. Его всегда подавали на ужин, но Бэкхён пил совсем редко, боясь, что на нетрезвую голову натворит дел, однако в этот раз алкоголь помог моментально расслабить сознание.
— Ты увидишь завтра, — многообещающе заявил Чанёль.
— Я могу испугаться и убежать, — улыбнулся Бэкхён, кокетливо глядя из-под челки, и альфа рассмеялся.
— Точно, ты же даже медведей у меня боишься.
— К слову, я видел Чонина сегодня… Он и без шкуры медведя выглядит пугающе.
— Он даже ребенком был таким, — Чанёль кивнул, — не бойся его. Он до сих пор немного чужак здесь, но никакой опасности не представляет. К тому же, дети его обожают.
— Можно спросить? — Бэкхён выжидающе поднял голову. — Это насчёт твоего отца, — дождавшись кивка, омега продолжил. — Ты говорил, что он не терпел смешение крови и чужаков, но Чонин ведь не дракон. Почему он позволил ему остаться?
— Чонин не принадлежит поселению, как мы с тобой. Он принадлежит Кенсу. Если он захочет, то может уйти. Если захочет, может вернуться. У него нет никаких обязанностей передо мной или другими драконами, он свободный человек и остается с Кенсу по своему желанию. Мы предлагаем ему кров и пищу, а он взамен питает нашего шамана силой. Это честно, как думаешь? — Бэкхён согласно угукнул. — Когда Кенсу привел его в поселение еще ребенком, то сразу заявил, что Чонин — его тотемное существо, а перечить шаману нет права даже у вожака, тем более, в таких вопросах. Никто до сих пор точно не знает, где Кенсу его нашел, но пока Чонин не доставляет проблем, он может оставаться, сколько ему вздумается.
— Звучит здорово.
— Ты бы тоже так хотел? — вдруг настороженно спросил Чанёль, и Бэкхён угадал в его голосе горечь.
— Ты сам говорил, что я свободен, — напомнил омега после недолгой паузы.
— Да, но не так, как Чонин.
— Думаю, мы оба можем смириться с этим положением дел.
Чанёль еще несколько мгновений внимательно смотрел ему в глаза, а потом просто кивнул, вернувшись к еде, но Бэкхён не намерен был так легко позволить ему сидеть в тишине, когда в голове роилась сотня вопросов.
— Ты так и не сказал, какой из тебя дракон. У тебя два хвоста? Или три головы?
— Поверить не могу, что мой муж видел драконов только в детских книжках, — упрекнул мужчина, но в глазах затаились смешинки. Бэкхёну нравилось наблюдать, как время от времени серьезный и собранный альфа становится хитрым шкодником. Иногда Чанёль все еще пугал грозным видом и топил сильным запахом, и в такие дни Бэкхён старался не выводить его лишний раз из себя своими капризами и недовольствами. Все чаще он задумывался о том, как сложилась бы их судьба, встреться они при других обстоятельствах.
— Я безграмотный и вредный, — Бэкхён по-детски показал язык, — уж какой есть. Давай рассказывай, — он легко задел лодыжку Чанеля под столом, призывая к действию.
— К твоему разочарованию, у меня только одна голова и хвост, — признался альфа. — Но поверь, мне и этого достаточно. Моя кожа медного цвета, а глаза — золотого. К слову, из всех драконов в поселении я самый крупный, — в голосе послышалось самодовольство, и Бэкхён не смог не съехидничать.
— Жуть, какой ты хвастун.
— Это правда! — упрямо заявил Чанёль, заставляя омегу засмеяться. — У меня длиннющие когти и огромные зубы, так что ты бы точно испугался и бросился наутек. И, конечно, два крыла за спиной. Когда дракон взлетает, на море начинается шторм. Поэтому мы обращаемся на поле неподалеку, чтобы ненароком ничего не задеть.
Бэкхён кивнул, удовлетворённый рассказом, хотя на самом деле его интересовало еще кое-что, о чем спросить он никак не решался. Но если не сейчас, то когда?
— Как возможно, — несмело начал он, — что человек может выносить дракона? Разве это не опасно?
Чанёль изумленно поднял взгляд, неверяще глядя на Бэкхёна, от чего омега сразу покраснел, сердито сжав губы.
— Я не собираюсь со дня на день плодить тебе драконят, — смущенно огрызнулся он, — просто интересно. Если бы я спросил Ханя, он бы мне еще советов двадцать дал о том, как побыстрее забеременеть.
— Дракона выносить сложнее, чем человека, — честно признался альфа, — но это не опасно и не смертельно. Ребенок рождается человеком и начинает трансформироваться только к определённому возрасту, начиная с четырех лет. Обычно о скором обращении свидетельствуют маленькие островки чешуек на коже. Если родители их видят, сразу понимают, что скоро будет обращение. Чем младше ребенок, тем легче и безболезненнее происходит процесс. Но если дракона рожает перевертыш-омега или женщина в облике дракона, на свет появляется сначала дракон, а затем подобным же образом обращается в человека.
— Да уж, — неуверенно протянул Бэкхён. У него не было особо слов, чтобы отреагировать на подобное, но Чанёль избавил его от этой необходимости, поднимаясь из-за стола.
— Мне нужно кое-что решить с делами, поэтому я приду позже, но ты можешь ложиться, — сказал альфа, ласково проведя рукой по чужой макушке, и скрываясь за поворотом. Бэкхён облегченно отодвинул от себя тарелку с недоеденным ужином и захватил в комнату яблоко.
Когда он остался один, то внезапно вспомнил об их недавнем разговоре с Ханем и обреченно застонал, пытаясь прогнать из головы навязчивые советы старшего омеги. И даже сидя в глубоком чане с водой в купальне он волей неволей задумывался об этом.
— Если хочешь, чтобы он вернулся целым, невредимым и живым, надо, чтобы ему было, к
чему возвращаться, — задумчиво заявил омега, когда они сидели на диване в гостиной и мучились от любопытства. Хань отсутствующим взглядом смотрел в окно, наблюдая, как Сехун беседует с Ифанем.
— Спасибо, гений, — пробормотал Бэкхён. — Ничего, что я все еще тут? Думаю, меня достаточно для того, чтобы Чанёль вернулся как можно скорее.
— Просто
тебя достаточно для того, чтобы он с честью умер, и последней его мыслью было твое лицо, — Хань смерил его насмешливым взглядом. — А для того, чтобы он рвался домой, надо что-нибудь посерьезнее.
— Предлагаешь сказать ему, что я забеременел от святого духа? Думаю, это отличная мотивация, — проворчал Бэкхён. Он вообще не понимал, зачем разговаривает об этом, когда должен думать о том, что будет делать в отсутствие Чанеля. Но по какой-то нелепой причине он все равно ввязался в этот глупый разговор, прекрасно зная, что у Ханя на уме перед течкой.
— У тебя вроде есть здоровый молодой альфа, поэтому для начала предлагаю сделать так, чтобы из наших диалогов исчезли упоминания святого духа.
— Очень умно, — Бэкхён покраснел. — Тебе надо, ты и делай.
— Я уже давно. И много раз.
— Я не собираюсь подставляться, чтобы заманить Чанеля домой, это абсурд, — огрызнулся омега.
— Я тебя ни под кого и не подкладываю, — Хань закатил глаза. — Но если ты перестанешь делать такое лицо даже при косвенном упоминании секса, будет уже хорошо.
— Хватит промывать мне мозги, — буркнул Бэкхён, смываясь на кухню под предлогом голода.
Когда он вернулся, тема уже забылась, и Хань начал разговор про то, как был верховным омегой, но его слова весь день крутились у Бэкхёна в голове, и теперь, вечером, при свете отражающихся в воде свечей, хитро прокрадывались в его сознание с новой силой. С одной стороны, он не видел ничего особо страшного в простом поцелуе или объятиях, к тому же, вдруг это и правда придаст Чанелю сил и решимости. Да и любопытство брало свое. С другой же, Бэкхён все еще опасался предпринимать такие откровенные поползновения в сторону альфы, боясь и его, и своей реакции.
Он наспех вытерся оставленными слугами полотенцами и оделся в ночное, внимательно прислушиваясь к звуку чужих шагов за стенкой. Чанёль уже был в спальне. Покинув купальню, Бэкхён заметил альфу около письменного стола. Там теперь помимо его документов лежали книги Бэкхёна и пергаменты с простыми предложениями, которые омега учился писать с Минсоком. Чанёль облокотился о стол обеими руками и что-то читал на листе, легкая рубашка на нем была расстегнута, откинута и держалась на широких плечах на добром слове, грозя с минуты на минуту сорваться к локтям.
Бэкхён глубоко выдохнул и сделал шаг по направлению к столу. Когда он оказался в паре метров от Чанеля, спина того резко напряглась, являя любопытным глазёнкам омеги проступающие мышцы и напряженные лопатки. Реакция альфы так позабавила Бэкхёна, что он не смог удержаться от короткого смешка и сразу расслабился.
— Боишься меня? — пугающе прошептал омега, подходя ближе, хотя голос дрожал как раз у него.
— В чем дело? — нахмурился Чанёль и обернулся.
Вместо ответа Бэкхён сделал решающий шаг вперед, оказываясь настолько близко к альфе, что его неровное дыхание касалось чужой спины. Чанёль так и застыл вполоборота, ловя взглядом каждое движение омеги. Бэкхён несмело поднял руку, прикасаясь кончиками пальцев к чужой широкой спине, скрытой легкой полупрозрачной тканью рубашки. Кожа Чанеля была темнее его собственной, и красиво контрастировала с тонкими алебастровыми пальцами омеги. Скользнув ниже, Бэкхён приложил ладонь к горячей коже чуть выше поясницы и на собственном опыте почувствовал то самое пламя дракона. Омега вовсе не первый раз касался Чанеля, но в этот раз он стал инициатором и всем своим существом ощущал горячее тепло, таящееся внутри чужого тела. Гулко сглотнув, Бэкхён приподнял руку выше, а через несколько секунд уже обе положил альфе на плечи, несмело сжимая и чувствуя под пальцами сильные мышцы.
— Бэкхён? — настороженно позвал Чанёль. — Что ты делаешь?
Он вновь не ответил, легко надавливая на чужие плечи и заставляя альфу повернуться к себе лицом. Кожа щек самого Бэкхёна горела красным от смущения. Чанёль не трогал его, беспрепятственно позволяя изучать свое тело, но неопытному Бэкхёну и собственных прикосновений хватало для того, чтобы сбить дыхание. Наконец, решившись, он оторвал руки от крепкого живота и слегка приподнялся на носках, зажмуриваясь и прикасаясь влажными губами к чужим, сухим и мягким. В этот раз, в отличие от предыдущего, у него была отличная возможность прочувствовать поцелуй сполна. Запах Чанеля, как и в прошлый раз, моментально окутал его с головы до пят, и между их телами стало до невозможности тепло. Руки мужчины скользнули на талию Бэкхёна, осторожно прижимая его ближе и углубляя поцелуй, кончиком языка лаская изгиб чужих губ. Омега осторожно отвечал, копируя чужие движения и прислушиваясь к собственным ощущениям. Когда воздуха стало не хватать, губы Чанеля жарко скользнули на линию челюсти, подбородок и, наконец, шею. Ладонь мягко поглаживала поясницу, расслабляя напряженное тело, но стоило пальцам соскользнуть чуть ниже, Бэкхён моментально напрягся. Поцелуи на сгибе плеча становились настойчивее, вторая рука Чанеля держала его затылок, перебирая светлые прядки и не давая отстраниться, и когда запах альфы предупреждающе сгустился, а в бедро уткнулось что-то твердое, Бэкхён понял, что пора заканчивать. Мягкие отталкивания Чанёль не заметил, и Бэкхёну пришлось ущипнуть его за бок, сиплым шепотом выдав «хватит».
— И что это было? — спросил альфа, отстраняясь и давая омеге возможность отскочить в сторону. Бэкхён, весь пунцовый, побрел к кровати, пытаясь восстановить дыхание.
— Это чтобы ты быстрее возвращался, — прошептал он в подушку, чувствуя, как постель прогибается за спиной под весом альфы. Чанёль вздохнул и прижал его ближе к себе, утыкаясь носом во взъерошенный затылок.
— Я бы и так вернулся, Бэкхён.
***
Утром все поселение стояло на ушах. Чанёль впервые за последнее время поднялся с кровати раньше полудня, а Бэкхён ворочался под одеялом, вспоминая вчерашний вечер и сгорая от стыда. Он намеренно не сталкивался с Чанелем взглядом, а тот наивно полагал, что омега спит, утомленный вечерними переживаниями. Бэкхён понимал, что надо подняться и проводить альфу, но не мог заставить себя. Покинул кровать он, когда шум за окном стал просто невыносимый, а Чанёль уже долгое время не появлялся в доме. Снаружи творилось непонятно что. Драконы высыпали на улицу, и со всех сторон кто-то что-то кричал или даже пел. Спросонья Бэкхён долго не мог отыскать Чанеля взглядом и вообще выперся на крыльцо в ночной рубашке, которая совершенно не спасала его от утреннего прохладного ветра, и нацепил только льняные штаны. Его муж нашелся возле площади в компании остальных альф и особенно смелых омег. С ними ехало несколько всадников, снабженных лошадьми, провиантом и оружием, но Бэкхён и так знал, что большинство будет сражаться в облике драконов.
На площади так же нашелся Хань, Сехун и Сяомин. Омега выглядел прилично потрепанным жизнью, и Бэкхён сделал вывод, что Хань уже страдает от течки. На плечах у Сехуна сидела Сяомин, вцепившись пальцами отцу в волосы. Сехун как будто так же, как и Бэкхён, покинул дом, в чем спал, иначе объяснить на нем только держащиеся на честном слове штаны было нельзя, но все было гораздо проще: большинство тех, кто собирался обратиться, не цепляли на себя слишком много одежды, которая через полчаса им уже не понадобится.
Возле пьедестала Бэкхён увидел Кенсу и Чонина. Чонин был одним из немногих альф, кто оставался в поселении, но вышел проводить друзей. Несмотря на то, что у него не было никаких обязательств перед драконами, он все равно заявился к Сехуну и попросился на патруль, чтобы не помереть от безделья. Кенсу же рядом с ним, как и всегда, светился спокойствием и мудростью, словно заранее зная, какой конец будет у всей этой истории.
Когда Чанёль увидел Бэкхёна, омеге в момент стало неловко, но деваться было некуда, и он просто подошел ближе, молчаливо беря альфу за руку. Все как раз начали собираться покидать поселение, и Бэкхён уже на последних секундах сбивчиво прижался к чужой груди, смыкая руки за спиной Чанеля.
— Удачи, — шепнул он в чужое плечо и отстранился, позволяя альфе поцеловать себя в лоб.
— Все будет хорошо, — Чанёль улыбнулся напоследок и отправился прочь, теряясь в толпе альф, омег и лошадей.
Бэкхён еще несколько минут смотрел ему вслед, а затем тоже потопал к дому, ощущая себя по-настоящему предоставленным самому себе.
***
Мысли о побеге терзали его каждую ночь.
Спать без Чанёля теперь казалось диким и непривычным, Бэкхён шугался каждого шороха и шума, вскакивая посреди ночи в холодном поту. И едва ему удавалось уснуть, как тут же наступало утро. Днем Бэкхён всеми силами избавлялся от идеи побега. Он уже пообещал себе, что не станет думать об этом, не станет все ломать и портить, не станет мучить себя и Чанеля. Но ночью, когда ему не с кем было поговорить и нечего было делать, в душе поднималась злая горечь на то, что его привязали, пришили, прибили к этой кровати, к этому дому и альфе, запахом которого все вокруг пропиталось настолько, что иногда даже дышать было невозможно.
Утром, когда первые лучи солнца касались его лица, все становилось привычным и простым, и Бэкхён притворялся, что все хорошо. Он ходил к Минсоку и довольно сносно научился разговаривать на ихтире, носил Ханю еду и лекарства, неуклюже заплетал Сяомин волосы и просил у Исина сыворотку с эффектом снотворного, но ночью вновь сходил с ума.
За неделю ему удалось выяснить, что периметр поселения охранялся слабее, чем раньше, и был направлен в основном на внешнего врага, что в перспективе позволило бы Бэкхёну незаметно покинуть дом ночью. Он, даже не осознавая, иногда ловил себя на том, что судорожно собирает сумку для побега, пока кто-то из слуг не окликал его. Со временем он стал делать это осознанно. Продумывал, что стоит взять, а что нет, нужны ли ему те или иные вещи или нет. Он старался брать как можно меньше вещей Чанёля, кладя в сумку в основном то, что ему дарили на посвящение или что удалось приобрести по ходу жизни в поселении. Ему просто было спокойнее, когда посреди ночи он просыпался в холодном поту и натыкался взглядом на сумку с вещами, понимая, что больше никто и ничто не удерживает его и он может в любой момент уйти.
У Чанёля пришлось взять немного золота из тайника, который он сам лично показал Бэкхёну на крайний случай, и потом весь вечер наматывать сопли на кулак и ругать себя за кражу. Раньше он без зазрения совести взял бы все, что требовалось, но после всего случившегося… Он не был влюблен, да и не собирался, но внутри так противно скребло и ныло, что становилось тошно. Если бы Чанёль хоть раз накричал на него, обидел или ударил, было бы проще и легче. Вместо этого Чанёль относился к нему ласково и хорошо, неосознанно загоняя омегу в ловушку.
Бэкхён изводил себя мыслями о том, что мог бы переплыть море и оказаться в большом городе, о котором так давно мечтал, что он мог бы затеряться среди толпы таких же ничем не примечательных людей, которые знать не знают о перевертышах-драконах, что он мог бы быть свободным и сильным в глазах других. И все чаще он понимал, что эта реальность ближе, чем кажется, стоит только руку протянуть, и ты уже там. Если он не попробует, упустит ли шанс? Пожалеет ли потом? Сломает ли себе жизнь?
Если ничего не предпринять, то ответа не узнаешь.
День, когда Бэкхён покинул поселение, был такой же, как и всегда. Утром он гостил у Минсока, затем проверил, как дела у Ханя, поболтал с соседями и вернулся к обеду. В столовой теперь постоянно стояла гнетущая тишина. Сидеть дома не хотелось, и Бэкхён решил сходить к Кенсу в надежде на то, что тот хотя бы что-то расскажет о том, как дела у Чанеля. Шаман сообщил, что со дня на день прилетит ворон с письмом и все станет ясно, ведь Кенсу не ясновидящий и не умеет читать чужие мысли. Чонин любезно предложил омеге чая, заметив его измученный вид, но Бэкхён вежливо отказался и отправился восвояси. Весь день после обеда он бездельничал и даже попытался поспать, а к вечеру встретил на улице Исина. Он несколько раз узнал, не нужна ли Бэку помощь, но едва ли Исин мог помочь в подобной ситуации.
Ночью Бэкхён был сам не свой и, в конце концов, понял, что если не уйдет, то лишится разума. Если ему суждено сбежать, то все получится, а если нет — он готов был понести наказание за свою глупость.
Тихо потушив свечи, Бэкхён взял заранее приготовленную сумку, оделся потеплее и покинул дом. На улицах было темно и тихо, в некоторых домах горел свет, но до Бэкхёна никому не было дела, и он стыдливо прикусил губу, понимая, что Чанёль даже не стал устанавливать охрану возле дома, веря в то, что Бэкхён не сбежит. За пределами поселения разросся густой лес, и через несколько мгновений после ухода Бэкхёна закапал дождь, смывая его следы и запах. Он, с оглушительно бьющимся сердцем, пробирался сквозь чащу, пока не наткнулся на поле. Вероятно, именно здесь обращались перевертыши. В день отъезда Чанеля омег не пустили сюда, потому что Кенсу заявил, что это слишком опасно, и Бэкхён так и не увидел настоящих драконов. Он застыл посреди поля, судорожно выдыхая пар во влажный воздух, и думая, что делать дальше.
Всю дорогу его не покидала мысль, что он поступил неправильно. Дело было даже не в Чанеле или моральных принципах, у Бэкхёна было неприятное предчувствие, что ему сейчас же нужно вернуться в поселение и запереться дома. Когда эти мысли достигли своего апогея, Бэкхён наконец повернул обратно, вдруг чувствуя огромное облегчение. Решение вернуться казалось ему гораздо более простым и правильным. С плеч словно камень упал, и он быстро зашагал в сторону дома, ориентируясь по ранее виденным кустам и растениям. Через некоторое время он понял, что заплутал, но точно был рядом с драконами. Когда он хотел было уже вернуться на поле, чтобы снова попробовать найти дорогу домой, среди деревьев послышался треск веток и чужие шаги. Бэкхён испуганно дернулся и, когда различил четкий силуэт незнакомца, ринулся наутек. Он бежал по направлению к полю, воспринимая его как единственный доступный маяк. Кто-то настойчиво преследовал его по пятам, и когда дышать стало сложнее, Бэкхён без сожалений сбросил с плеча сумку, чтобы было легче бежать. В ушах шумело, напряженные мышцы были на последнем издыхании, дыхание сбивалось, но погоня продолжалась, и Бэкхён с ужасом понимал, что скоро его поймают.
Когда он оказался на поле, кто-то схватил его за ворот плаща и дернул на себя. В темноте невозможно было различить лицо незнакомца, зато Бэкхён сразу увидел за его спиной еще троих. Запахи тоже были незнакомые.
— Вы кто? — прохрипел омега. Его все еще держали за воротник как щенка. Незнакомцев ситуация откровенно забавляла, в то время как Бэкхён отчетливо понимал, что ничего хорошего от этих людей ждать не стоит.
— Это ты кто, зайчик? — спросил тот, что держал его. — Носишься тут один по лесу, еще и рядом с драконами. Ты у нас случаем не перевертыш?
— Отпустите, — прохрипел омега, пытаясь вырваться. Нарастающая паника делу не помогала, и от страха в уголках глаз собирались слезы. — Пустите! — уже громче крикнул он, когда рука крепче сомкнулась теперь уже на затылке.
— Не ори, — грубо приказал незнакомец. — Иначе останешься без языка. От него воняет драконами, — обратился он уже к двум остальным. — Вяжите.
Бэкхён хотел позвать Чанеля, Ханя, кого угодно, лишь бы только увидеть перед собой знакомое лицо, но прежде чем он успел это сделать, об его затылок ударилось что-то тяжелое и сильное, и все резко погрузилось во тьму.
***
Хань поднялся с постели, разбуженный стуком капель по оконному стеклу, и неспешно добрел до подоконника, всматриваясь в окна соседнего дома. В одиночестве ему всегда сложно было уснуть, ведь обычно в кровати можно было наткнуться как минимум на Сехуна, а к утру и на непоседливую дочь, забравшуюся под родительское одеяло. Однако последние ночи ему приходилось коротать в полном одиночестве, только наверху в небольшой комнате спала служанка, каждый раз прибегая вниз, чтобы сбегать к Исину или напоить омегу лекарством, если тому становилось совсем невыносимо.
Хань несколько минут стоял у окна, наблюдая, как крупные капли звонко сталкиваются с гладкой поверхностью стекол. Он ненавидел шум дождя. В окнах напротив было так же темно, как в его собственных. Если бы Хань был в более сознательном состоянии, то вспомнил бы, что Бэкхён редко тушил абсолютно все свечи по ночам, но все происходящее, как и обычно посреди ночи, казалось ему выдумкой. Даже собственные воспоминания, которых Хань с таким ужасом избегал, ощущались плохим сном. В редкие моменты особо сильного помутнения рассудка ему порой чудилось, будто в доме напротив до сих пор живет его самый страшный кошмар. В голову лезли болезненные воспоминания, заволакивая и без того помутившееся сознание, и уже невозможно было понять, действительно ли на него сейчас оглушительно кричат или это просто сон?
В такие ночи Хань старался больше не ложиться спать, если просыпался. Ему обязательно снился свой необъятный живот, запах страха и пугающий шепот на ухо. Воспоминания о горящих от боли щеках, следах чужих пальцев на запястьях, кровавых потеках на простыни. И шум дождя.
Сехуну приходилось трясти его и кричать, чтобы разбудить и успокоить рыдания, а потом еще несколько минут выслушивать бессвязный панический бред, пока омега безвольно не утыкался лбом ему в ключицы, бездумно напевая что-то себе под нос. Сехун привычно бормотал что-то успокаивающее, уже и сам толком не понимая смысл слов, просто, чтобы Хань угомонился. Но в этот раз альфы не было рядом, и омега боялся не проснуться.
Оттолкнувшись от подоконника, Хань отправился по направлению из комнаты, громко оповещая служанку, что он проснулся. Обычно он старался не будить слуг так рано, но в этот раз боязнь сойти с ума пересилила нормы приличия. Вместе с девушкой они зажгли везде свет, Хань немного поел, с облегчением отмечая, что течка почти кончилась, и обосновался в гостиной, прихватив бутылку вина и книги. Так он и заснул, полусидя на диване, обязательно пообещав себе утром забрать Сяомин и проведать Бэкхёна.
