Пламя дракона

— Может, пойдешь к себе? Бэкхёна потрясли за плечо, и он резко открыл глаза, вздергивая голову, чтобы увидеть источник тревоги. Рядом с ним стоял Исин, с нескрываемой жалостью глядя на младшего и держа в руках глубокий широкий таз с мутно-красной водой. Он выглядел откровенно уставшим и измученным, но отдыхать пока было рано — все постели в лазарете были заняты пострадавшими, некоторых даже разместили в коридорах. Бэкхён думал, что ему в кошмарах теперь будут сниться стоны, наполняющие комнату, в которой положили Чанёля. Некоторые мучились от боли, другие от бреда алоима, третьим мерещились ужасы. Исин ни на минуту не мог прилечь, лавируя меж постелями и пытаясь привести пострадавших в себя или хотя бы облегчить боли. Все, у кого была возможность, помогали, но этого все равно было недостаточно, к тому же в поселении теперь был объявлен траур — война, а особенно последняя битва забрала много жизней. Когда побоище кончилось и противника уничтожили, Бэкхён растерянно вернулся в полуразрушенную деревню, слушая надрывные всхлипы у себя за спиной. Сам он находился в прострации и понятия не имел, как ему реагировать на то, что он видел. Многие дома оказались разрушенными до основания или просто сгорели, небо заволокло непроглядным черным туманом, вдыхать удушающий дым, который теперь заменил чистый воздух, было невозможно, а по реке все продолжали плыть трупы и обломки дерева. Бэкхён понимал, что его дом, место, в котором он впервые смог почувствовать себя счастливым, уничтожен почти до основания, но принять этого факта не мог, а потому внутри застыло что-то удушающе мерзкое, мешая выплеснуть чувства наружу и смириться с утратой. К тому же, в тот момент состояние деревни интересовало его меньше всего. Гул людей вокруг смешивался в оглушительную какофонию, глаза слезились от гари, уши закладывало, но Бэкхёну было жизненно необходимо увидеть Чанёля. Он переступал через обломки домов и трупы людей и животных, но даже не замечал, как пачкаются кровью ботинки и края штанов, смаргивал набегающие на раздраженные глаза слезы, пропускал мимо ушей чужие просьбы, спотыкался, чудом не падая, и почти не глядя шел в сторону, где видел Чанёля в последний раз. Его огромное тело занимало собой все поле. Он лежал навзничь и во время падения сломал одно крыло, истекая кровью прямо на траву, окрашенную теперь в темно красный цвет. Бэкхён как истукан остановился около его морды, шумно дышащей на остатки когда-то цветущего поля. Чанёль еле-еле держал глаза открытыми, зрачки его выглядели неестественно большими, вытянутыми и острыми, и хотя он не издавал ни звука, Бэкхён мог физически чувствовать, насколько больно ему было. Из шеи у него торчал на удивление длинный гарпун, Бэкхён даже не знал, что такой вообще можно создать. Позже Ифань объяснил ему, что подобное оружие было сделано как раз для того, чтобы использовать его против драконов — слишком жестоко для людей, но подойдет для чудовищ вроде них. Как будто сводящего с ума порошка было мало, со жгучей ненавистью размышлял омега, сутками сотрясаясь от злого плача возле кровати Чанёля. Когда Бэкхёна силком оттащили от задыхающегося дракона, не обращая внимания на истеричные визги и слезы, Сехун и еще несколько альф, находящихся в здоровом сознании, выдернули гарпун, а Кенсу заставил Чанёля принять человеческую форму. Сразу после этого его и всех пострадавших начали сносить в лазарет. Чондэ до последнего не пускал Бэкхёна внутрь, пытаясь убедить, что с вожаком все будет в порядке, а вот с психологической устойчивостью его омеги, если тот увидит то море крови, что вытекает из альфы — вряд ли. Бэкхён не понимал, что ничем не сможет помочь, что будет мешаться под ногами, что загонит себя в еще более глубокую яму, если войдет внутрь, потому что все, что ему было необходимо — быть рядом. Убедиться, что чужое сердце бьется, а легкие вздымаются, что Чанёль не мертв. В конце концов, Сехун едва ли не за шкирку втащил его внутрь, держа за рубашку и не давая приблизиться к кровати. Чанёль лежал ни жив ни мертв, весь бледный и с огромной открытой раной на шее, которую мелкими аккуратными стежками зашивал Исин. Бэкхён представить себе не мог, как с такой потерей крови вообще можно выжить, но у Чанёля получалось. Омега послушно стоял около двери молча, глотая слезы и комкая в дрожащих пальцах край рубашки, а Исин делал вид, что в комнате больше никого нет. Когда он закончил, Бэкхёну разрешили подойти, но не трогать и уж тем более не рыдать, хотя вряд ли бы альфу сейчас разбудил даже пушечный выстрел. Он присел на стул рядом с постелью, краем уха слыша, как Исин говорит с другим больным, и просто смотрел. Наблюдал, как Чанёль слабо, но размеренно дышит, как медленно вздымается и опускается его грудь, а по виску бежит прозрачная капля пота. Организм боролся за жизнь, а Бэкхёну ничего не оставалось кроме как ждать. Он уже успел привыкнуть к тому, что проводил в лазарете большую часть дня, но сейчас все было по-другому. Он не мог помочь Исину, даже поесть у него выходило с трудом, а о том, чтобы отойти от Чанёля больше чем на пятнадцать минут, даже речи ни шло. Бэкхён впервые в полной мере смог понять те чувства, которые испытывал Чанёль, сидя возле его постели после побега. «Ты даже представить себе не можешь, как я испугался. Мне никогда в жизни не было так страшно», — часто ворчал альфа, когда они о чем-то спорили. Теперь же Бэкхён в красках мог себе представить все, о чем так часто говорил муж. Мелкие ссоры и капризы вдруг показались до смешного незначительными и глупыми, а свое собственное поведение будто чужим. Бэкхёну странно было думать, что те обидные резкие слова когда-то говорил он. Омега теперь редко проводил время с кем-то кроме Исина и вообще почти не выходил наружу. Все его близкие оказались окруженными своими заботами и проблемами, и Бэкхён их прекрасно понимал. От лекаря он узнал, что теперь в поселении командовал Чунмён. Кроме него никто не мог занять этого места: Кенсу все еще возился с Чонином и не мог полностью посвящать свое время деревне, Сехун мучился от последствий алоима, а Ифань сам долгое время пребывал на больничной койке, что делало его положение не особо отличающимся от того, в котором находился вожак. В основном Исину помогали Тао, девушки и еще несколько свободных омег, не особо обремененных последствиями войны. Через неделю, когда Чанёль уже начинал бормотать что-то в полусне, на пороге их комнаты стал часто появляться Сехун. Он долго сидел на стуле рядом с Бэкхёном, глядя на Чанёля с еще более угрюмым, чем обычно видом, и омега догадывался, что после пробуждения им предстоял серьезный разговор. Он не хотел выпытывать подробности чужого недовольства, но, зная Чанёля, догадывался, в чем была проблема: старший брат поймал смертоносный удар гарпуном и большую часть проблем на свой хвост, а Сехун вернулся почти невредимым. Он и раньше временами навевал на Бэкхёна страх, теперь же и вовсе казался мрачным незнакомцем, способным на самые необдуманные поступки. Между ними снова повисло то напряжение, в котором они пребывали во время первой встречи. Но Бэкхёну сейчас не было дела до своего окружения. Он бормотал молитвы в чужое покрывало и не спал ночами, гладя на и так уже в подробностях изученное лицо. Боялся сомкнуть глаза, потому что в его снах Чанёль непременно умирал, а деревня представала сожженной, разрушенной до основания горой пепла. Он тайком брал альфу за руку, поглаживая тыльную сторону ладони сухими холодными пальцами, в надежде пробудить любимого человека от долгого сна. Вина за то, что случилось, с каждым днем неподъемным грузом оседала на плечи. До той ночи, пока Чанёль не проснулся. Возвращаясь воспоминаниями к тому вечеру, когда Исин застал омегу уснувшего возле постели мужа в полусидящем положении, Бэкхён вздрагивал. Лекарь не мог больше смотреть на то, как из молодого тела уходят все силы и энергия, а под глазами залегают серые болезненные круги. Потрепав омегу по плечу, он предложил тому пойти к себе, на что Бэкхён моментально замотал головой и посмотрел таким умоляющим взглядом, словно Исин его взашей гнал прочь. — Я тебя не прогоняю, — тут же оправдательно отозвался старший, — но мы понятия не имеем, когда Чанёль очнется, а ты уже словно не в себе. — Все хорошо, — упрямо отозвался омега, вновь возвращаясь взглядом к мужу. Он не мог уйти, только не сейчас. Не когда рана на шее затягивалась, оставляя после себя безобразный выпуклый шрам, не когда пальцы альфы сжимали его руку во сне, не когда из груди то и дело вырывались хоть какие-то, но звуки. — Как хочешь, — безнадежно вздохнул Исин и вышел. Бэкхён кивнул в пустоту и прошептал «спасибо», снова укладываясь головой на чужую грудь. Ему страшно было спать, не чувствуя сердцебиение Чанёля. Так проще было справляться с кошмарами: откроешь в ужасе глаза, но тут же ощущаешь стук чужого сердца, и становится легче. — Я тебя люблю, — еле слышно шептал омега, когда становилось тяжело до невыносимого, страшно до потери сознания, что чужие глаза так и не откроются. Молитвы начинали казаться все более бесполезными, и Бэкхён взывал к самому альфе. — Вернись, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста… — обычно именно это слово застывало у него на губах, когда усталость брала свое. Две недели, проведенные в лазарете, казались Бэкхёну адом, но в тот вечер Чанёль наконец проснулся. После ухода Исина омега снова задремал, вслушиваясь в мерный стук под ухом и чириканье ночных птиц. Иногда ему хотелось выйти на улицу, пройтись до любимого ручья, убедиться, что жизнь не остановилось и идет вперед, но сердце как привязанное не пускало никуда дальше комнаты. Поэтому успокаиваться приходилось, слушая гул за окном и разговоры за стенкой. Проснулся Бэкхён от того, что кто-то гладил его по голове. — Привет, — едва слышно прошептал Чанёль, когда омега поднял голову. Первой его мыслью было то, что он сейчас проснется. Сознание, наверное, решило сжалиться и подкинуть более приятное сновидение, но ощущение чужого тепла было таким явным и отчетливым, что становилось до страшного легко и хорошо. Увидев его замешательство, Чанёль криво улыбнулся, покрепче смыкая пальцы. — Испугался, маленький? Бэкхёну много чего хотелось сказать, но из горла вырвался только хриплый не то вскрик, не то стон облегчения. Он, боясь причинить лишнюю боль, крепко впился пальцами в чужую руку, прижимая ее к своей груди. Чанёль слабо улыбался, второй ладонью поглаживая Бэкхёна по мокрым щекам, и шепотом просил успокоиться. Как будто это было так просто. Боясь, что радостные всхлипы перерастут в полноценную истерику, омега глушил голос в чужой рубашке, пока в конечном итоге родной запах и прикосновения не привели его в чувство. — Я думал, что ты умрешь, — с ужасным осознанием признался Бэкхён, вздрагивая на ветру. Он все еще крепко держал чужую руку у своей груди, а второй обхватил другую ладонь Чанёля, ластясь к прикосновению теплых пальцев на щеке. — Все хорошо, Бэкхён, перестань плакать, — успокаивал альфа, с неотвратимой ясностью понимая, что действительно готов был умереть, если это могло спасти омегу. Проснувшись, он пару минут боролся со страшной болью в голове и просто молча наблюдал за уложившимся на нем Бэкхёном, который едва слышно поскуливал во сне что-то невнятное. Это лицо он видел перед тем, как потерял сознание, и теперь оно же встречало его после пробуждения. Любимое лицо. — Как ты себя чувствуешь? — догадался спросить омега. — Болит? — он кивком указал на затягивающийся шрам на шее. — Терпимо, — слегка мотнув головой, ответил Чанёль, перемещая руку на хрупкое плечо и мягко проводя пальцами по нежной коже, через которую явно просвечивали тонкие кости. Бэкхён походил на призрака. — Если я открыл глаза, все страшное уже позади, — убедил старший, чувствуя, как жжет рана под повязкой. — Исин сказал, у тебя много переломов, — сочувствующе сообщил омега. — Может, принести обезболивающие? — Скорее всего, я скоро снова засну, — признался Чанёль, уже чувствуя, как голова тяжелеет. — Дашь воды? Омега подорвался с места, скрываясь за дверью, и через несколько минут вернулся со стаканом, быстро передвигаясь по комнате на цыпочках. Чанёль умилился тому, как Бэкхён старался никого не разбудить даже в такой ситуации, не желая делиться важным моментом с другими. — А что у тебя с глазом? — осмелился спросить омега, когда стакан был отодвинут в сторону. Он с самого начала заметил неестественно бледный цвет правой радужки, будто по ней расползлось бельмо, но не решался спрашивать. — Я плохо им вижу, — ответил альфа, отводя взгляд, — если быть точным, почти ничего. — Ну и ладно, — неожиданно воодушевленным тоном выдал Бэкхён, — ничего страшного, все будет хорошо. Исин тебя подлатает. — Тебя это отталкивает? — напрямую спросил Чанёль, заметив неестественный энтузиазм, с которым говорил муж. Он еще не видел себя в зеркале, но догадывался, как жутко могут теперь выглядеть два разных глаза. — Мне плевать, — моментально отрезал Бэкхён, качая головой. — Честно, мне все равно, как ты выглядишь. Я лишь беспокоюсь, что ты не видишь им. — Это не смертельно, — Чанёль по-доброму усмехнулся. — Наклонись? — попросил он. Бэкхён опустил руку альфы к бедру и мягко прикоснулся своим лбом к чужому, догадываясь, о чем его просили. Губы тронул невесомый поцелуй, затем дыхание ощутилось на щеке и за ухом, и Бэкхён зажмурился, пытаясь не расплакаться. Щеки залил алый румянец, когда он понял, что Чанёль обнюхивает его. — Ты так приятно пахнешь, — выдохнул альфа еле слышно, засыпая. — Я так скучал по тебе… Бэкхён вздохнул, еще пару минут прижимаясь щекой к чужой коже и вслушиваясь в тихое сопение над ухом. А затем принял свою любимую позу у сердца альфы и позволил себе украдкой улыбнуться в чужую рубашку, смаргивая влагу с глаз.

***

С момента пробуждения Чанёля все стало проще. Благодаря генам дракона он быстро шел на поправку, кости срастались, аппетит возвращался, и боли постепенно проходили. Бэкхён постоянно был рядом, чтобы помочь, поухаживать, убедиться, что все хорошо, что Чанёль все еще Чанёль. Кстати о его ничуть не поменявшемся характере — он уже через несколько дней рвался на свое законное место правителя, но Исин жестоко отказывал и корил альфу за безответственность и пренебрежение своим здоровьем, игнорируя недовольные взгляды и властный тон за спиной. Бэкхён разумно не признавался, но был согласен с лекарем. Чанёль почти никогда не отдыхал, а в последний год тем более — ему необходима была разрядка и небольшая передышка, пусть даже такая вынужденная. Он должен был валяться сутками в кровати, гулять у ручья, читать и болтать с друзьями — проще говоря, наслаждаться жизнью. Бэкхён же отвлекал мужа разговорами и недолгими прогулками, легкими поцелуями и ненавязчивым вниманием, но Чанёля все равно невозможно было удержать. Ситуация в деревне не давала ему покоя, нужно было в срочном порядке все восстанавливать и налаживать связи с союзниками и столицей. Несмотря на то, что подготовленный омегами ров смог остановить львиную долю пламени, поселение было в разрухе. Едва Чанёль смог сам вставать с кровати и не дергаться при любом неосторожном движении, то принялся всем вокруг заявлять, что он полностью здоров и готов к работе. Бэкхён боролся с желанием дать ему в лоб и терпеливо выслушивал нелепые фантазии альфы о том, что через пару дней он вернется к привычному ритму жизни. Омега отвлекал, открыто ластился с поцелуями и выбил им отдельную комнату, а через несколько дней Исин разрешил вернуться в дом, но вполне доступно объяснил, что будет, если Чанёль посмеет не соблюдать режим и начнет снова упахиваться в резиденции. С виду казалось, что все возвращается на круги своя, но Бэкхён понимал, что до прежнего мира им еще далеко. Однажды, еще будучи в лазарете, он застал у кровати Чанёля Сехуна. Тот не кричал, но Бэкхён даже со своего места около входа видел, как он был рассержен и недоволен. Чуть позже, ошарашенно застыв на полпути у кровати, омега заметил, что у младшего красные воспаленные глаза, а щеки мокрые от слез. Он грубо обвинял в чем-то брата, но до Бэкхёна долетали лишь обрывки разговора, и основную мысль ему пришлось додумывать самому — Чанёль подставился вместо младшего и отправил того в самое безопасное место на поле боя, чем и обеспечил себе двухнедельное бессознательное состояние. Извинения Сехун принял с трудом, объяснения даже слушать не стал, а уходил полностью разбитым, даже не заметив прошмыгнувшего в комнату Бэехёна. Омега не стал лезть в семейные разборки, хотя понимал, чем руководствовался альфа: не смотря на то, что их было только двое, Сехун оставался младшим. Еще одной проблемой оставались последствия ядовитого порошка. Ни отвары, ни настойки, ни мази не помогали улучшить зрение Чанёля на правом глазу. Бледный, теперь почти начисто лишенный зрачка и радужки, он казался каким-то инородным паразитом на родном лице. Бэкхёну, как и прежде, было плевать на его вид, но он замечал, как переживает по этому поводу муж, хоть и не признаваясь. Так резко ослепнуть на один глаз для любого было бы сложно. Но и с этим возможно было примириться, чего нельзя было сказать об остальных новоявленных «особенностях» выздоравливающего альфы. Кошмары и разговоры во сне Бэкхён списывал на воспоминания Чанёля с войны, но его резко меняющееся поведение, головные боли и вспышки агрессии откровенно настораживали. Исину было совсем не до поиска противоядия и изучения порошка, Кенсу помочь тоже ничем не мог, и они оба оказались в подвешенном состоянии. Бэкхён начинал замечать, как Чанёль избегает его и отказывается проводить время вместе, но последней каплей стал его нерешительный отказ от близости. — Что не так? — в замешательстве спросил омега, когда Чанёль отнял его руку от своего торса. — Не думаю, что сейчас подходящее время, — ответил альфа, виновато отводя глаза. — Ты плохо себя чувствуешь? Может, сходить к Исину за лекарством? — Это никак не связано с моим физическим состоянием, — в чужом голосе резко проскользнули нотки раздражения, но Бэкхён не хотел отступать, не получив внятного ответа. — Я тебе неприятен? — Чанёль резко поднялся с кровати, закатывая глаза, а омега настороженно нахмурился. — Наоборот, — альфа кинул взгляд через плечо, отходя к окну. — Тогда я не понимаю… — Бэкхён, я хочу сделать тебе больно. В комнате повисла тишина, Чанёль ждал реакции, откинувшись на стену и скрестив руки, а Бэкхён растерянно приоткрыл рот, обдумывая чужую фразу. У них и раньше бывали моменты, когда альфе нужно было выплеснуть злость, но по-настоящему он никогда не причинял боль, это просто был грубый секс, который подходил под их общее настроение после скандала или бешеного дня, но что-то подсказывало, что в этот раз все по-другому. — Ладно, — все еще потеряно отозвался омега, — у нас ведь и раньше это бывало. — Это не так, как раньше, — Чанёль хмуро посмотрел ему в глаза, — эта мысль преследует меня уже давно, но раньше я мог ее контролировать, а сейчас мне сложно делать это, особенно если ты сам идешь в руки, — заметив, как напрягся омега на постели, он тут же добавил: — я ничего тебе не сделаю, если ты сам не скажешь. Я просто объясняю. Эта… мысль мне не принадлежит, но и сделать с ней я ничего не могу. Давай пока подождем со всем этим, — от чужого голоса веяло равнодушием и излишним спокойствием, словно хищник выжидал жертву. Бэкхён кивнул, и хотя слова мужа были сказаны с целью успокоить, они возымели абсолютно противоположный эффект. Он понимал, что это не нормально, не здоро`во и совсем не похоже на Чанёля, но поделать ничего не мог, потому что теперь по-настоящему боялся спровоцировать альфу на жестокость. — Мне надо подумать, — кинул омега первый попавшийся на ум предлог и вылетел из комнаты. Чанёль разговаривал таким же тоном в самом начале — хотел показать, что он сильнее, больше и жестче. Но тогда это было оправдано, сейчас же Бэкхён не оспаривал его право альфы, не сопротивлялся и не упрямился, но в ответ получал то же самое. Проветрив голову и немного погостив у Минсока, Бэкхён вернулся в дом, обнаруживая Чанёля на крыльце у порога с небольшой книгой в руках. Альфа поднял взгляд, и внутри у омеги что-то облегченно выдохнуло: Чанёль смотрел с привычным теплом и заботой, которыми обычно одаривал мужа. Он сразу же поднялся, завидев его, и в мгновенье ока оказался рядом, беспокойно заглядывая в глаза. — Бэкхён, что я уже успел наговорить тебе? Это было началом конца. С помощью простого разговора Бэкхён понял, что половину из того, что делает и говорит, Чанёль просто не помнит. Его вспышки гнева и провалы в памяти не поддавались лечению, и омега переживал, что они начнут прогрессировать. Чанёль редко выходил из себя в его присутствии, но если это случалось, Бэкхён старался быстро со всем разобраться и успокоить его. Если хотелось поспорить — держал язык за зубами, если закричать или ударить — терпел и выслушивал нелепые доводы и упреки. В такие моменты он не перечил и вообще становился как можно более послушным и мягким, потому что нежность и ласка быстро отрезвляли чужое сознание, но стереть из памяти пристальный, будто чужой взгляд омега был не в силах. Внутри Чанёля что-то ломалось, а трещины отображались на Бэкхёне. К тому же, через несколько недель Чанёль настоял на том, чтобы вернуться за работу, косвенно вынудив Бэкхёна сделать то же самое. Они создавали видимость того, что все в порядке, но Бэкхён все больше начинал задумываться о том, что если так продолжится и дальше, ничего хорошего от будущего ждать не стоит. Проблемы была не только в Чанёле, она касалась почти всех, кто так или иначе попал под воздействие алоима. Исин признавался, что его исследования ведут в тупик, и единственное средство, способное нейтрализовать яд, давно исчезло с лица земли — трава, название которой даже в старом справочнике оказалось едва видимым. Бэкхён бы так и продолжал надеяться на чудо, но события, повлекшие за собой ряд неприятностей, четко обозначили грань, которую нужно было перейти для того, чтобы сдвинуть дело с мертвой точки. Они с Чанёлем лежали на диване в гостиной, обсуждая последние новости, когда в дверь резко постучали. Удары были такими сильными, словно кому-то срочно нужно было войти внутрь, поэтому альфа, приподнявшись, махнул рукой слуге, который отворил дверь, впуская в дом разъяренного Ханя и запыхавшегося Чонина за его спиной. Тот выглядел так, будто старался остановить омегу, но его попытки не увенчались успехом. — Я требую, чтобы ты сейчас же вывел Сехуна из нашего дома, — ледяным тоном сообщил омега, показательно застывая посреди комнаты. Чонин за его спиной обреченно выдохнул, но вновь пробовать угомонить не решился. — Что произошло? — изогнув бровь, удивился Чанёль, разглядывая запыхавшихся гостей. В глаза сразу бросался их помятый вид, словно оба только что участвовали в драке, но делать выводы заранее было бессмысленно. — Сначала Сехун, — упрямо прорычал сквозь зубы Хань. Бэкхён взволнованно поднялся со своего места, не понимая причины странного поведения друга, но одна догадка казалась ему хуже другой. — Они подрались, — ответил за Ханя Чонин, заставляя Бэкхёна пораженно приоткрыть рот. — В чем причина? — продолжал спрашивать Чанёль, никак не реагируя на объяснение. В отличие от мужа его лицо приобрело абсолютно бесстрастное выражение, будто к нему пришли с простым вопросом по посеву зерна. — Какая разница?! — гневно закричал Хань, подлетая к вожаку и хватая того за плечи. — Выведи своего брата из моего дома, иначе мы убьем друг друга! Он сошел с ума! — Хань, успокойся, — Чонин попытался расцепить чужие руки, но пока Чанёль с силой не надавил на запястья омеги, Хань не отошел, глядя на него расширенными в ярости глазами. Бэкхён понял, что тот скорее в отчаянии, но защитная реакция срабатывала быстрее, чем слезы или осознание происходящего. — Чонин? — Бэкхён с надеждой посмотрел на перевертыша, поняв, что от омеги они так ничего толкового и не добьются. — Все так быстро произошло, — растерянно признался альфа, — мы с Кенсу были дома, когда к нам примчалась слуга из их дома. Паренек сказал, что шамана срочно требуют к Сехуну, я насторожился и пошёл с ним вместе. Оказалось, они поспорили из-за какой-то глупости до такой степени, что пришлось звать Кенсу. Мне это сразу показалось странным, ведь шамана обычно зовут в совсем неразрешимых ситуациях, и я все никак не мог понять, что эти двое не поделили. Сехун… — Чонин виновато глянул на шумно дышащего блондина рядом, — он словно был не в себе. Ну, знаешь… как ваш отец. Из-за такой глупости настоял вызвать Кенсу только ради того, чтобы доказать, что Хань не прав. Мы даже ничего не успели сказать, едва вошли в дом, они уже сцепились. — Кто первый ударил? — Чанёль повернулся к Ханю. — Не помню я, — огрызнулся омега, — Сехун стал просто невыносимым, поверь, он бы не побрезговал кинуться на меня с кулаками, — Хань пренебрежительно скривил рот. — Ты ведь понимаешь, что это на него совсем не похоже? — медленно, с расстановкой спросил Бэкхён, стараясь не усугублять и так взвинченное состояние друга. — Я в курсе, — блондин сложил руки на груди, требовательно глядя на вожака, — поэтому я и хочу, чтобы с ним говорил ты. Я не вытерплю его в таком настроении, и мы снова сцепимся. — У Сехуна и раньше бывали приступы агрессии? — спросил Чанёль. Все трое не могли понять, почему он медлил, но Бэкхён по чужому взгляду догадывался, что муж хочет выяснить для себя что-то определенное, о чем остальным не обязательно было знать. — В твоем присутствии или из-за тебя. — Мы ругались, но не так же, — возмущенно всплеснул руками Хань. — Обычные ссоры. Он упертый как баран, и я тоже, это неизбежно, но кто-то обычно уступал, а в этот раз он как с цепи сорвался. — Но он бил не в полную силу, — добавил Чонин то, что так тщательно скрывал за маской злости Хань, — наверное, понимал, что нельзя делать больно, но сам факт… — Я поговорю с ним, — Чанёль резко поднялся с места и направился к выходу, но в последнюю минуту оглянулся: — Хань, тебе лучше пока пожить у нас или Минсока. И забери Сяомин. Я думаю, все гораздо серьезнее, чем кажется на первый взгляд. С этими словами Чанёль покинул комнату, оставляя после себя только гнетущую тишину. Бэкхён понятия не имел, что нужно говорить в таких ситуациях и как утешить друга, особенно зная, что сочувствие и жалость он всегда принимал в штыки, а Чонин очевидно хотел кинуться следом за вожаком, чтобы проверить, как Кенсу справляется с вышедшим из себя Сехуном в соседнем доме. — Хотите выпить? — в конце концов, предложил омега, приказав служанке накрыть стол в гостиной. За неимением другого вида деятельности нежданные гости вынуждены были согласиться и сесть на диван рядом с Бэкхёном. — Хань, тебе не нужно забрать Сяомин? — встрепенулся хозяин, вспоминая о том, что ребенок остался в доме. — Она играет с детьми на улице и ничего не видела, — отрешенно отозвался омега. Служанка поставила на стол бутылку вина, и блондин тут же поспешил наполнить свой бокал, чтобы залпом его высушить, пока Чонин продолжал тяжко вздыхать у него под ухом. — Не думаю, что ей следует видеть меня в таком состоянии. С детьми был Тао, поэтому я заберу ее позже. — Хань, тебе нельзя так вести себя, — вдруг обвинительно выдал Чонин, вынимая из чужих пальцев бокал. Он вынашивал эту фразу еще с того момента, как Хань вылетел из собственного дома, но подходящего времени высказать ее не предоставлялось до сих пор. Омега тут же недовольно запыхтел и хотел уже было что-то ответить, но альфа продолжил: — Твоя смелость граничит с глупостью. Все и так знают, на что ты способен и что можешь постоять за себя, но лезть в драку с альфой, который по определению больше и сильнее, слишком глупо даже для тебя. Что, если бы мы с Кенсу так и не пришли или нас не оказалось бы дома? Ты был совсем один против вышедшего из себя Сехуна. Да, сегодня он ничего не сделал, но кто знает, что будет завтра? Он мог не только ударить, ты ведь понимаешь, все могло закончиться гораздо хуже. У него реальные проблемы с головой. — Я сам разберусь, что мне делать со своим мужем, — прорычал Хань, трясущимися руками вырывая свой бокал из руки Чонина и расплескивая половину жидкости по ткани дивана. — Ты знаешь, как вести себя с Сехуном, но не с тем, что им управляет, — тихо подал голос Бэкхён. — Я могу понять, о чем ты думал. Не верилось, наверное, что он и правда может сделать больно. — Он себя не контролировал, — угрюмо отозвался Хань. — Но если бы я попросил, он бы прекратил. — Ты же знаешь, что это неправда, — раздраженно бросил Чонин, — я видел его, и если бы он действительно разошелся, то даже не услышал бы твоих слов, не то, чтобы понять, о чем ты вообще просишь. Я ошибся, его поведение совсем не схоже с бывшим вожаком. Тот осознавал, что делает и зачем, а Сехун не понимал, что происходит. И вместо того, чтобы привести его в себя или сбежать, ты провоцировал. — Я к Минсоку, — вяло бросил Хань, поднимаясь из-за стола. От его резкого движения ножки пошатнулись, и на ковер упала тарелка с фруктами, через которую блондин поспешно перешагнул и почти бегом покинул комнату. — Нужно было, наверное, помягче преподнести все это, — пробормотал Бэкхён, опускаясь, чтобы собрать все с пола. — Он бы не понял по-другому, — вздохнул Чонин, помогая. — Боюсь, сегодняшняя сцена пробудила в нем слишком много неприятных воспоминаний о нашем общем знакомом. Но даже так он продолжает бессознательно оправдывать поведение Сехуна. Сегодня причиной была съехавшая крыша, завтра еще что-то и так до тех пор, пока не случится что-то непоправимое. Бэкхён стыдливо опустил глаза и отвернулся, понимая, что альфа говорит не только о Хане. Он тоже пытался игнорировать чужую агрессию, списывая все на последствия отравления, но если ничего не предпринять, Чанёль мог превратиться в чудовище.

***

— Я думаю, нам нужно съездить в столицу, — сказал ему Чанёль вечером. Они оба слишком устали за день и до этого поужинали в уютной тишине, а теперь Бэкхён вышел из купальни, чтобы сразу застыть около постели, удивленно глядя на мужа. — Точнее, не думаю, а знаю, — исправился Чанёль, мягко беря омегу за руку. Ткань сорочки едва удерживалась на узких плечах, и Бэкхён уложил вторую руку альфе на шею, чтобы она не слетела окончательно. — У Исина нет возможности найти противоядие, Кенсу лишен половины способностей, но дальше так продолжаться не может. Сегодняшняя ситуация с Сехуном убедила меня в том, что выход придется искать в другом месте. И как можно быстрее. — Что он тебе сказал? — Бэкхён покрепче сжал ладонь на плече Чанёля, пытаясь не дать себе запаниковать. — Ничего нового, он просто подтвердил мои догадки, — Чанёль пожал плечами, — Чунмён не для красного словца сказал, что алоим превращает нас в животных. Боюсь, это была даже не метафора. Инстинкты затмевают сознание, Сехун постоянно злится и устает, еще больше его выводит из себя подрывание его авторитета или посягательство на то, что как он думает, ему принадлежит. Самое страшное, что во многих его словах я узнавал себя, — Чанёль горько улыбнулся, поглаживая чужую ладонь. — Я бы лучше предпочел умереть, чем сделать тебе больно, Бэкхён. — Ну, хватит, — выдохнул омега и отошел, отнимая руку из чужого захвата. В сердце неприятно защемило. В голову уже начинали закрадываться самые худшие мысли. Например, о том, что последствия порошка так и не смогут быть нейтрализованы или смогут, но слишком поздно для всех них, учитывая нестабильное состояние Сехуна. Бэкхён отошел к окну, опираясь руками о подоконник и разглядывая укрытое мелкими звездами небо. Только ему показалось, что все закончилось, как проблемы снова его нашли. Однако стоило вспомнить то, что ему удалось пережить во время войны, и нынешняя ситуация казалась куда радужнее, что поселяло в сердце хоть какую-то надежду на счастливое завершение всей этой истории. Через несколько секунд позади раздался скрип кровати, а еще позже Чанёль остановился рядом, занимая вторую половину подоконника и копируя позу омеги. — Ну, надо же, ты так хотел побывать в столице, помнишь? — альфа улыбнулся, проследив направление чужого взгляда. — Твоя мечта вот-вот исполнится. — Почему у меня чувство, будто ты надо мной издеваешься? — вздохнул Бэкхён, прижимаясь к чужой руке и укладывая голову на крепкое плечо рядом. Над ухом послышался приглушенный смех, а в голосе Чанёля — улыбка. Омега поймал чужое отражение в оконном стекле и тоже улыбнулся, в тысячный раз замечая, насколько красив был альфа. — Вечно тебе везет больше меня. Они еще долго стояли у раскрытого окна, вслушиваясь в ночную тишину и считая падающие звезды, пока Бэкхён не закрыл глаза, а через пару минут уже оказался в постели, окутанный привычным теплом и родным запахом.

***

Через несколько дней они с Чанёлем уже прощались с близкими. Вещи были собраны и аккуратно сложены в небольшую, но вместительную сумку, так как по плану они должны были пробыть в городе не больше трех дней, на место Чанёля по-прежнему оставался Чунмён, на которого все осведомленные о том, кто именно подкинул кочевникам идею об алоиме, смотрели волком. Пришлось проводить совет и доказывать, что альфа не принесет никому вреда и вообще признан героем войны, который в последней битве потерял руку. Верховным омегой назначали Кенсу, ведь тот только недавно смог наконец взять себя в руки и вновь приступить к исполнению своих обязанностей. Накануне вечером он объяснил, кого и где нужно будет искать в столице, и посоветовал не светиться особо перед стражей или высокопоставленными людьми. Император позволял им пересечь черту города только при условии, что никто из жителей не станет свидетелем их настоящей сущности и никакого вреда местным они тоже не причинят. В столице до сих пор встречались люди, которые знали о существовании драконов, но большинство было убеждено, что те давно исчезли с лица земли или живут отшельниками, не в силах существовать в стандартном человеческом обществе. По всем эти причинам просто так ворваться в город Чанёль с Бэкхёном не могли, так что пришлось отправляться вместе с торговым кораблем, на который их с радостью взяли за приличную сумму, и прикинуться простыми купцами, приехавшими в столицу по делам. — Думаешь, тебе смогут помочь? — спросил однажды Бэкхён, пока они еще не сошли на берег, но впереди уже виднелся широкий причал столичного залива. До места назначения плыть было еще около двух часов, но омегу уже сейчас начинало потрясывать от волнения. — Вероятность больше, чем была до этого, — уклончиво ответил альфа, прижимаясь сзади. Бэкхён доверчиво прильнул к крепкой груди, разглядывая беспокойные волны и красиво отделанный морской причал. Он догадывался, что Чанёль беспокоится не меньше него, просто чувства свои скрывает лучше, да и в мыслях у него было гораздо больше забот, нежели у омеги. На корабле никто кроме капитана, старого знакомого Кенсу, не знал об их происхождении, но Чанёль все равно старался лишний раз не попадаться любопытным зевакам на глаза. Вряд ли бы в нем узнали перевертыша по внешнему виду, но разный цвет глаз в любом случае вызвал бы вопросы. — Ты много раз бывал тут? — Бэкхён кивком указал на раскинувшийся перед ними город. — Раз пять, возможно, — негромко отозвался Чанёль за его спиной, утыкаясь носом в чужую макушку. — Когда мы сойдем на берег, нас встретит знакомый отца, не пугайся. Он отведет нас в гостиный двор и все объяснит, а завтра мы отправимся к алхимику, с которым договорился Кенсу. — Тебе не кажется, что трех дней слишком мало? — высказал свои опасения Бэкхён, укладывая ладони на руки альфы, сомкнувшиеся на его животе. — Если будет необходимость, останемся еще. Но я надеюсь на быстрый конкретный ответ. Бэкхён понимал, к чему клонит муж: да, его можно вылечить, или же все бесполезно. Хотелось надеяться на лучшее, да и Исин сказал, что в столице медицина совсем на другом уровне. В конце концов, хотя бы облегчить последствия яда они могли попытаться. — А что насчет того провидца? — спросил омега, слегка повернув голову. Чанёль ответил пренебрежительным фырчаньем, но через несколько секунд все же сказал: — Предсказания ни к чему хорошему нас не привели. Я не хочу знать будущее. Если бы были важные новости, Кенсу сказал бы мне. — Ты сам говорил, что последние недели он был сам не свой, — стоял на своем Бэкхён, — из-за Чонина у него не было возможности связываться с духами. Что плохого в том, что мы посетим столичного предсказателя один раз? — Если ты так хочешь, — Чанёль выдохнул над его ухом и едва заметно кивнул. Через несколько часов они без проблем сошли на берег, а у причала их действительно встретил невысокий тучный альфа, предварительно смерив пару оценивающим взглядом. У Бэкхёна не было времени разглядывать недовольное выражение чужого лица, он был занят рассматриванием города, в котором так давно мечтал оказаться. Со всех сторон на него будто смотрели миллионы глаз, хотя он вовсе не старался наряжаться к этому дню и внешне ничем не отличался от жителей столицы. Чанёль объяснил, что так всегда кажется, когда вокруг полно народу. Людей действительно было много, даже слишком: они создавали столпотворения на улицах и площадях так, что через них приходилось либо протискиваться, либо обходить, поэтому потерявшегося в красотах города Бэкхёна постоянно приходилось тянуть за руку, чтобы он не отставал. — Тут полно дураков, не теряйся, — сказал Чанёль, покрепче стискивая его ладонь. Омега, помня о давних страхах альфы, послушно не выпускал руку, время от времени поглаживая тыльную сторону чужой ладони пальцами. Из всех углов столицы слышалась музыка и смех, у каждого увеселительного заведения на них непременно поглядывали откровенно одетые женщины или омеги в открытых костюмах, зазывая с пользой провести вечер и предлагая бесплатную кружку пива. Чужие запахи, голоса, взгляды превращались в одну непрерывную громкую суету, которая без шансов на спасение затягивала в себя новоприбывших. Здания в столице выглядели раз в пять больше, чем в поселении, и не только из-за габаритов построек, но в большинстве своем из-за их высоты. Многие имели шесть и больше этажей, и Бэкхён поражался, как они могут так неприступно стоять в гуще событий, даже не пошатываясь, еще и украшенные изразцами, букетами цветов и гирляндами. На всех пешеходных дорогах пол был выложен аккуратной ровной плиткой, а многие важные здания вроде школ и библиотек украшались высокими колоннами и пышными цветочными деревьями вокруг. К тому времени, как они добрались до гостиницы, начинало темнеть, и все улочки теперь освещались яркими лампами, а музыка на проспектах заиграла еще громче. Бэкхёна кто-то попытался выцепить из чужой хватки, тут же встречаясь с хмурым взглядом его спутника, и поспешил ретироваться прочь. Омега видел, что муж, хоть и выказал ранее желание ехать, был не в восторге от большого города. Привыкший все всегда знать и контролировать, здесь он чувствовал себя ребенком, потерявшим младшего брата на людной площади. От громкого шума и беспрерывных попыток завлечь его в какое-то стороннее заведение он раздражался и постоянно оглядывался на глазеющего по сторонам Бэкхёна, расстраиваясь еще больше, если замечал в чужих глаза нескрываемый восторг. Омега ведь всегда именно об этом мечтал — попасть в большой город, где до тебя никому нет дела, и никто не сможет навязать свои правила, ведь ты просто человек из толпы, один из многих. Сынхён проводил их до гостиного двора, завел в дорогую гостиницу и сухо попрощался, скрываясь за соседней дверью, ведущей в бар. Пока они выбирали комнату и расплачивались, Бэкхён старался унять раздражение — Чанёлю уже не первый раз делали комплимент по поводу разного цвета глаз, ведь со временем белое бельмо стало отливать голубым, делая его взгляд еще более загадочным. Омеги и девушки на улице пытались завлечь его в бордели, игнорируя очаровательного спутника поблизости, а женщина у стола с ключами поинтересовалась, не встречались ли они раньше в соседнем заведении, на что альфа вежливо дал ей отрицательный ответ и увел своего омегу наверх. Они получили чистую просторную комнату с широким окном и множеством зажжённых свечей, а также кроватью в центре комнаты, узким письменным столом, зеркальным трюмо и высоким шкафом. — Хватит пыхтеть, — улыбнулся Чанёль, когда Бэкхён демонстративно одарил его сердитым взглядом и плюхнулся на постель. — На тебе моя метка, никто всерьез не стал бы тащить меня в бордель. И я бы, конечно, всем отказывал, случись такое. — Те люди на площади выглядели вполне серьезно, — припомнил омега, не до конца убежденный. — Это их работа, — Чанёль пожал плечами, — они это говорят каждому встречному. А ты сейчас просто выпрашиваешь признание. — Возможно, — Бэкхён хитро сощурился, но поспешил перевести тему: — Тебе, кажется, не нравится здесь. — Слишком шумно, — Чанель кивнул головой и опустил чемодан на стол, открывая его и выкладывая наружу их вещи. — И слишком много людей, у которых черт знает что на уме. Я тревожусь за тебя. — Лучше о себе подумай, — Бэкхён закатил глаза, откидываясь на постели, — никуда я не денусь. — Будь осторожнее, — все-таки напомнил альфа. Под руку как раз подвернулся подходящий для вопроса момент. — А ты что думаешь о городе? Нравится? — Я его немного по-другому представлял, — признался омега, задумчиво прикусывая губу, — более свободным, но так тоже неплохо. — Свободным? — непонимающе переспросил Чанёль. — В моих мечтах, ну, знаешь… раньше мне казалось, что тут каждый предоставлен сам себе и может делать, что хочет. И каждый действительно предоставлен сам себе, но не думаю, что многим хочется продавать себя или сломя голову мчаться по площади, сбивая прохожих, потому что у тебя куча дел. А таких оказалось большинство. Все выглядят очень беззаботными и довольными жизнью, но стоит приглядеться получше, и понимаешь, что все совсем наоборот. Они только и делают, что тонут в заботах и проблемах. Не представляю, как можно так жить. — Не все живут так, — возразил альфа, удивляясь чужой внимательности. Ему город тоже всегда казался искусственной подделкой счастья. — Если тебе повезло родиться в богатой семье, наверное, нет, — пробормотал Бэкхён со своего места. — Но мы ведь знаем такой пример. — Ты о Хане? — Чанёль нахмурился. — Если бы он остался, вряд ли бы сейчас мучился в нищете. Его история не совсем подходит. — Разве? — Бэкхён приподнялся, затем уселся на покрывале и сложил ноги по-турецки. — Он бы все равно оказался в клетке. Не бедности или нужды, по-другому. Ты ведь знаешь, о чем я. — Брак по расчету, — Чанёль кивнул, — это не всегда плохой вариант. — Едва ли наш случай правило, а не исключение. Обычно это не равный брак. — Я о таком не много задумывался, — виновато признался Чанёль, — о равенстве и выборе. Даже некоторые твои мысли казались мне странными и глупыми, хотя я и старался их уважать. Когда ты воспитан в другой среде, сложно понять мышление другого человека, особенно омеги. — Но ты меня понимаешь, — возразил Бэкхён, улыбнувшись. — Я стараюсь, — поправил Чанёль, — понять тебя. И я осознаю, почему тебе кажется, что свобода принадлежать кому-то — ненастоящая свобода. Но иногда это выход. Или выбор. Быть чьим-то — не всегда плохо, разве нет? — Если только ты сам ответственен за это, — Чанёль собирался еще что-то сказать, но Бэкхён уже примерно понял, ради чего был начат разговор. — Чанёль, — он остановил его, — если ты пытаешься понять, хочу ли я другой свободы, то нет. И я догадываюсь, о чем ты думаешь. Да, я принадлежу тебе во многих смыслах, и это не совсем то, чего мне хотелось бы. И это ненастоящая свобода с того самого момента, когда меня на берегу реки высадил твой брат. Я этого не хотел и не выбирал. Мы живем в мире, где кому-то приходится подчиняться. Мне обидно, что это я. Но мир и ты — абсолютно разные вещи. Я знаю, как растили тебя, твоего брата и твоего отца и что иногда мое желание обладать чем-то кажется тебе смешным или глупым, но ты никогда его не оспариваешь. Потому что ты загнан в такие же рамки, и, несмотря на воспитание и среду, в которой ты рос, ты подсознательно понимаешь, в чем я нуждаюсь. И я знаю, что моя несвобода на самом деле гораздо лучше той самой свободы в прямом понимании слова, потому что я с тобой. Я готов идти на уступки и принимать правила игры, если так мы сможем быть вместе. И я не хочу уйти, даже несмотря на то, что мы оказались здесь, ты сходишь с ума, а я не могу зачать. Я признаюсь тебе, меня тяготит мысль о том, что тебя всегда будут ставить выше. Ты вожак, альфа, главный, я всего лишь тот, кто у тебя за спиной. Но, если честно, мне все равно, потому что главное, чтобы за спину меня не отодвигал ты сам, а остальные могут думать, что хотят. Если в чужих глазах я должен стоять сзади, чтобы быть с тобой, это не страшно. — Бэкхён… — Чанёль, затаив дыхание, медленно подошел ближе, заключая любимое лицо в широкие ладони и поглаживая мягкую кожу большими пальцами. — Ты все-таки выпросил признание, провокатор. Омега счастливо рассмеялся, накрывая чужие ладони своими и довольно зажмурился, наслаждаясь теплом родных рук. Такие моменты между ними теперь были на вес золота, потому что альфа то срывался, то намеренно старался создать между ними стену и увеличить расстояние, чтобы этого самого срыва не произошло. — Из тебя так легко вить веревки, — самодовольно ответил Бэкхён, вставая с постели и заглядывая в глаза напротив. — Я люблю тебя, — прошептал Чанёль в его губы, — что бы ни случилось. — Я тоже тебя люблю, — омега прикрыл глаза, ласково потираясь носом о щеку мужа. — И у нас все будет хорошо, — он прильнул ближе и обнял Чанёля за пояс, через секунду чувствуя родные руки, смыкающиеся за спиной.