Пламя дракона

Бэкхён сонно приоткрыл глаза, слыша, как за дверью кто-то нерешительно мнется, едва слышно стуча кулачком по дереву. Взгляд первым делом наткнулся на спящего без задних ног альфу, который во сне прижимал его к себе, закинув руку на бедро. В этом году лето было невыносимо жаркое, поэтому спали они под легкой простыней, и Бэкхён только из приличия каждый вечер цеплял на себя тонкую рубашку, в случае неожиданных гостей с утра как сейчас. Чанёля в девять часов было и пушкой не поднять, поэтому он даже ухом не повел, когда в дверь с новой силой постучали. Как только он начал идти на поправку, к нему сразу же вернулся здоровый сон, и теперь, как и прежде, альфа до полудня отсыпался в кровати. А вот Бэкхён, не изменяя своим привычкам, просыпался гораздо раньше. Ему нравилось просто спокойно лежать в кровати и смотреть на мужа, вслушиваясь в шелест листьев за окном или возню за соседней дверью, но в августе оставаться в кровати дольше положенного он не мог из-за банальной духоты и жары, которая к десяти часам становилась невыносимой. Он ума не мог приложить, как Чанёль этого не замечает и потом еще дуется, если Бэкхён не встречает его утром. — Заходи, — негромко сказал омега, прекрасно зная о том, что его услышат. Дверь тут же распахнулась, и на пороге показался мальчик лет пяти. Он довольно улыбался, держа в руках плюшевого медведя, и затопал маленькими ножками в сторону кровати. Бэкхён невольно отзеркалил чужое обрадованное лицо и заботливо помог сыну взобраться на постель, чтобы он приземлился аккурат посередке между родителями. Каждый раз при виде ребенка внутри у Бэкхёна все заполнялось такой необъяснимой радостью, будто он снова в первый раз узнал о том, что беременный. Ему было невероятно сложно не баловать маленького альфу и не потакать любым его капризам, а также не затапливать его своей непомерной любовью изо дня в день. Бэкхёну казалось, что его привязанность к ребенку может задушить сына заботой и лаской, в которой дети его возраста все еще нуждались в больших количествах, и разбаловать его в конец до той степени, что слово «нет» для него просто перестанет существовать. Однако Чанёль всегда утверждал, что Минхён еще слишком маленький, чтобы они начинали беспокоиться о таких вещах. Сейчас в жизни ребенка как раз был период счастливого детства, когда все вокруг имели полное право одаривать его любовью и потакать любым его прихотям. Однако несмотря на это, Бэкхён все же старался приучить его уважать остальных, включая детей и взрослых, не капризничать и с пониманием относится к близким. Иногда, когда ребенка приходилось наказывать, омега весь день мучился больше самого наказуемого и злился на Чанёля, который откровенно забавлялся, наблюдая за тем, как Бэкхён пытается найти стратегию идеального родителя. — Ты должен поступать так, как считаешь нужным, — объяснял ему как-то Чанёль, — если ты думаешь, что после какой-то проказы Минхёна лучше похвалить, чем наказать, сделай это, — альфа пожал плечами, — нет нужды закладывать ему в голову стереотипы о черном и белом, если весь мир цветной. Бэкхён соглашался, но все равно старался изо всех сил для того, чтобы быть хорошим родителем. У Чанёля это будто получалось само собой: он давно готов был к детям и относился к ребенку так, будто до этого воспитал еще троих. На его руках сын моментально успокаивался, а стоило альфе просто сердито нахмуриться, как капризы и истерики сразу заканчивались. В отличие от Бэкхёна, Чанёль не гнушался его наказывать и объяснять, как поступать не то, что плохо, а просто нельзя и он не имеет на это право. Вместе со строгостью альфа так же руководствовался лаской и любовью, что в союзе создавало идеальную методику воспитания. Минхён не мог вить из отца веревки, но уже сейчас относился к нему с уважением и обожанием, видя в нем своего наставника. Конечно, пока альфа валялся на развороченной кровати, весь растрёпанный и вспотевший, увидеть в нем важного правителя было сложно, но чувство любви это никак не притупляло. Чанёль приучил ребенка всегда стучать в дверь, прежде чем зайти, потому что до недавнего времени сын часто спал в комнате родителей и понятия личного пространства для него не существовало. Бэкхён вечно боялся быть пойманным в непристойном положении с утра, поэтому альфа выработал у сына привычку спрашивать разрешение войти. — С днем рождения, — еще шире заулыбался Минхён, когда Бэкхён чмокнул его в лоб, разрешая развалить на родительской кровати. Ребенок радостно забултыхал ногами в воздухе, цепляясь руками за пальчики ног в носочках, и выжидающе посмотрел на родителя. — Спасибо, милый, — омега мягко улыбнулся и взял сына за руку, благодарно сжимая маленькую ладошку. Неожиданно она открылась, и меж своих пальцев Бэкхён ощутил шершавую обертку. Отняв ладонь, он увидел в своей руке конфету. — Ну и кто разрешал есть сладкое перед завтраком? — пожурил сына омега, догадываясь, кому на самом деле предназначалось лакомство. — Но это тебе подарок, — тут же резво оправдался альфа, глядя возмущенно-честными глазами. Бэкхён не удержался от смеха и распаковал конфету, отправляя шоколад в рот. — Уверен, тебя сегодня уже никто не переплюнет, — похвалил сына омега, слегка приподнимаясь на постели. Минхён довольно заулыбался беззубым ртом и соскочил с кровати, уносясь в свою комнату. Бэкхён перевел глаза на спящего мужа и вздохнул, понимая, что тот еще часа два будет спать как убитый, так что ждать от него внимания было бессмысленно, зато потом весь день не отстанет от омеги и будет прилюдно его смущать и творить всякий разврат на глазах у всех. Однако предположениям Бэкхёна не суждено было сбыться. С самого утра к ним бесконечно тянулась вереница желающих поздравить омегу: в гостиной стоял шумный гул, в двери постоянно стучали, а некоторые умудрялись и через окно дать о себе знать. Альфа не выдержал уже через полчаса, проснулся, выполз из кровати, чтобы запереться с Бэкхёном в ванной, и там долго и со вкусом поздравлял омегу с праздником. На самом деле, это был не совсем день рождения. Ровно шесть лет назад Бэкхёна привезли в поселение и посвятили в дракона. До сих пор он в подробностях мог восстановить этот день в своей памяти, каждую мелочь, каждый взгляд, даже запах Чанёля, затапливающий все его сознание, он помнил досконально. За тот год с ним произошло столько всего, сколько никогда не происходило и не могло произойти за всю его жизнь. Иногда омеге казалось, что ему все просто приснилось или привиделось, но шрамы и гетерохромия Чанёля ясно давали понять, что все происходящее было реальностью. Когда все кончилось и они решили отдать лекарство Сехуну, Бэкхён впервые за долгое время позволил себе свободно выдохнуть. В его жизни появилась новая важная глава и теперь все свое внимание и время Бэкхён старался уделять именно этому. Он исправно слушался Исина и даже Чанёлю позволял порой отчитывать себя за халатность и пренебрежение во время беременности. Иногда, когда омега чувствовал себя особенно утомленным, он подолгу сидел в кресле у камина и долго гладил живот, стараясь хотя бы через прикосновения успокоить беснующегося внутри него дракона. Уже тогда Минхён был слишком активным, сутками не давая родителю спать, а иногда и есть, но Бэкхён все равно бесконечно любил то существо, что находилось у него под сердцем. Чанёль, несмотря на огромные объёмы работы, не отходил от него ни на шаг и при любом удобном случае мчался домой, чтобы убедиться, что с мужем все хорошо. В их доме стало раза в два больше людей, чтобы ухаживать за омегой, и хотя Бэкхён убеждал, что ему не нужна помощь и он вполне в состоянии справиться с обычными бытовыми вещами самостоятельно, Чанёль не желал его слушать и настаивал на своем. Беременность Бэкхёну шла, но чем больше становился срок, тем более истощённо он себя чувствовал. Так как ребенок был драконом, а еще и альфой, он вытягивал из родителя почти всю энергию и был непомерно крупным для небольшого по природе омеги. В особенно тяжкие моменты, когда боли становились такими сильными, что приходилось смыкать зубы, чтобы не стонать, Бэкхён вспоминал реакцию Чанёля на беременность, расширенные в восторге глаза и недоверчивый вопрос «ты уверен?». Альфа выглядел так, словно в его жизни сбылась самая главная мечта, и Бэкхён путем воспоминаний пытался вызвать в себе такие же чувства, чтобы облегчить боли. Роды так же проходили тяжело и долго, омега потерял много крови, долго восстанавливался, а после еще и столкнулся с кризисом. От его всеобъемлющего чувства счастья после рождения Минхёна ничего не осталось, словно весь свет и радость из него просто высосали. Он не знал, с какой стороны подойти к ребёнку, как его держать, как кормить и успокаивать, хотя всему этому он пытался научиться во время беременности. Его раздражал детский плач, необходимость постоянно стоять возле кроватки, собственное отражение в зеркале, даже понимание Чанёля. Может, если бы он накричал на него или назвал плохим отцом, Бэкхён бы опомнился, но альфа старался не трогать его лишний раз, позволял отсыпаться и возился с сыном сам или отдавал того на попечение нянек. Сейчас Бэкхён понимал, что муж поступал правильно, что не давил на него и не пытался взыграть на чувстве долга и ответственности, но все еще не мог избавиться от мерзкого чувства стыда за себя тогдашнего. Он ненавидел все вокруг, и рождение ребёнка казалось ему самой большой ошибкой в жизни, пока Исин не объяснил, что Бэкхён измотан и ослаблен, и ему нужен банальный отдых. За последние два года он пережил столько всего, что у него просто не хватало сил на то, чтобы жить дальше. Его поглотила такая непроглядная трясина тоски и скуки, что он мог сутками лежать на постели, глядя в одну точку, и не реагировать на внешние раздражители. Однажды, уже поздно вечером, когда Чанёль все еще не вернулся, а основная часть прислуги уже ушла, Бэкхёну самому пришлось заглянуть в детскую, потому что ребенок нескончаемо плакал. Омега медленно, как будто боялся, что его укусят, подошел к кроватке и заглянул внутрь, сталкиваясь с маленькими раздраженными глазками Минхёна. Едва завидев отца, тот сразу замолчал и удивленно разглядывал знакомое, но такое редкое лицо над собой. Он протянул миниатюрную ручку вперед, будто надеялся ухватить Бэкхёна за волосы, но тот был слишком высоко. Глядя на эти маленькие ладошки, глаза цвета в точности как у самого омеги, оттопыренные уши и аккуратный носик, Бэкхён осознавал, что его усталость проходит, а внутри снова начинает биться приятное тепло. Он осторожно, словно боялся чего-то, провел пальцем по чужой щеке, стирая слезы, и тут же почувствовал, как Минхён ухватился за его руку. И тогда Бэкхён заплакал, понимая, что все это время ребенку просто нужен был он, и все эти крики предназначались не Чанёлю и не сиделкам, а омеге за соседней стеной. Умудрившись поднять сына, Бэкхён отметил, что это совсем не трудно, и ребенок пока не тяжелый, его легко можно прижать к себе и накрыть его голову макушкой, позволяя уткнуться себе в шею и нежно поглаживать по теплой спинке. — Неужели ты совсем не злился на меня? — спросил однажды Бэкхён, когда уложил сына спать и вернулся в комнату, где его ждал альфа. За время его отсутствия Чанёль переметнулся с кровати к столу и вчитывался в какие-то бумажки. Когда он обернулся, Бэкхён уже сидел на постели с видом побитой собаки. Он постоянно вынашивал в себе вину, а Чанёль ничего не мог с этим сделать, потому что не мог простить его, ведь не обижался вовсе, а Минхён просто не понимал ничего и доверчиво лез к папе в объятия. — Я больше боялся, чем злился, — задумчиво признался Чанёль, опираясь бедром о стол и складывая руки на груди, — постоянно думал, вдруг я и правда испортил тебе жизнь, и тебе ничего из этого больше не нужно. Я злился только на себя, а ты… Мне было так жаль тебя. Я не знал, как помочь, мои разговоры тебя утомляли, ты не хотел близости и совсем ни с кем не общался. Я не понимал, в чем дело, не понимал, когда Исин говорил, что ты устал. Я ведь тогда каждый день к нему ходил, чтобы лечить отравление. Я думал, если ты устал, почему просто не можешь выспаться, отдохнуть? Только потом я понял, что усталость была другого рода. Тебе нужно было побыть с собой, сосредоточиться на себе, понять, что ты что-то значишь без меня и ребенка, что твоя жизнь не сосредотачивается на семье. Ты ведь понимаешь, про что я? — Бэкхён кивал, сдерживая слезы и чувствуя себя самым мерзким эгоистом в мире. — Это было очень непросто для тебя, — прошептал Чанёль, подходя к мужу. Он присел на корточки перед омегой и взял того за руки, заглядывая в родные глаза. — Это было так сложно, — на выдохе прохрипел омега, мешая слова со всхлипом. За ним последовали полноценные рыдания, орошая руки альфы горячими слезами. — Всё это было очень сложно! С того момента, когда я приехал, и до тех пор, пока не пришел тогда к Минхёну. — Я знаю, Бэкхён, — Чанёль грустно улыбнулся, — извини, что тебе пришлось пройти через все это, — омега яростно замотал головой, отрицая чужие слова и покрепче сжал руки мужа. — Я тебя люблю, — прошептал он между всхлипами, — я сам это выбрал. Если нужно было, я бы снова через все это прошел. — Я тоже люблю тебя, — альфа утер его слезы, — и сейчас у нас все хорошо, солнце. И я попытаюсь сделать так, чтобы тебе никогда больше не было так больно. Вспоминая сейчас то время, Бэкхён отстраненно понимал, что почти не помнит себя в те пару месяцев после рождения Минхёна. В организме, в сознании, вокруг него была сначала звенящая пустота, а потом резкая перестройка. Он будто был наблюдателем со стороны — смотрел, как Чанёль укачивает сына, как за окном наступает лето, затем осень, как жгут костры и строят новые здания. Все это проходило мимо него, а ему хотелось только одного — лежать в постели в полной тишине. Когда это кончилось, Бэкхёну казалось, будто он заново родился. Он вновь знакомился с сыном, учился правильно обращаться с ним, следить за активным малышом и развлекать его, чтобы тот не плакал и не капризничал. Он также заново знакомился с Чанёлем, вновь притираясь и привыкая к чужим привычкам, снова учась доверять и разговаривать, делить вместе одну постель. Как и в самом начале их отношений, ему теперь было сложно отпустить мужа от себя хотя бы на шаг, он постоянно нуждался в ласке и близости, льнул к альфе с объятиями и поцелуями и не давал ему спать по ночам. Когда он пришел в себя, сложно было не заметить и изменения в поселении. К тому времени уже была отстроена большая часть старых зданий и новых построек, теперь их территория разрослась и уходила в лес, на улицах часто можно было встретить иностранных послов и дипломатов с севера и юга. Минсок и Чондэ теперь были родителями двух прекрасных близняшек — мальчика-омеги и девочки-альфы. Дети были старше Минхёна примерно на год, но им нравилось проводить время возле маленького альфы, строя тому рожицы и развлекая его на природе, если на улице была хорошая погода. Рядом всегда были внимательные родители или няни, но дети и без них замечательно ладили между собой. Сехун, как и большинство альф деревни, полностью вылечился от отравления, и теперь его нервной системе ничего не угрожало, что больше всего радовало почему-то не его, а Ханя, который снова вернулся в свое привычное состояние беззаботности и бесконечной болтовни. Казалось, тех страшных времен раздора и ужаса в их жизни никогда не было, об этом предпочитали не вспоминать почем зря и двигаться дальше, чему Бэкхён был несказанно рад. Прежними в деревне также остались и Чонин с Кенсу. Шаман по-прежнему с умным видом раздавал советы ищущим их, предсказывал изменения в погоде и важные перемены в жизни, но у него уже давно не было никаких новостей от духов, которые успокоились после рождения наследника пламени дракона. Даже в предсказаниях у него теперь виделись только радостные события и праздники, но Бэкхён давно перестал пытаться узнать свою судьбу или заглянуть в будущее. Он на собственном опыте научился, что верить в первую очередь нужно себе самому. Чрезмерно гордящийся собой Исин, идея которого сработала на ура, светился радостью и довольством, когда ему удавалось установить, что очередной дракон полностью освободился от влияния алоима. Теперь поле, что раньше служило путеводной точкой на пути к деревне драконов, было усеяно белыми цветами с синими лепестками. Ляйсэн так разросся, что тянулся дорожкой к самой деревне, и то, что Исин ежегодно собирал урожай, никак не уменьшало его количества. Кстати о лекаре, пора его одиночества закончилась, и теперь в домике при лазарете всегда можно было найти Чунмёна, который полностью отошел от дел и посвятил всё свое время старому возлюбленному и семье. Несмотря на раннюю неприязнь между ним и Ханем, им удалось найти общий язык, а альфе — познакомится с Сяомин. По странным причинам девочка обожала его до оглушительных визгов, чем откровенно раздражала Ханя, но Чунмён утверждал, что Сехун так же сильно любил его в детстве, и вообще дети, в отличие от вредных взрослых, сразу видят в нем его настоявшую натуру хорошего человека. Все будто вернулось в те времена, когда Бэкхён только появился в деревне. Все стало прежним. Изменился только омега.

***

Когда они выползли из ванной к двенадцати часам дня, было бы кстати снова вздремнуть после такого насыщенного утра, но на горизонте ожидало слишком много дел, самым главным из которых был праздник у костра вечером в честь дня рождения Бэкхёна как дракона. До шести часов ему нужно было заседать в резиденции, но до этого Минхён просился на поле поиграть и покататься на лошади, поэтому Бэкхён планировал появиться там только в два. — Ты меня отпустишь когда-нибудь? — Бэкхён в притворном недовольстве приподнял бровь — привычка, которую он перенял от Чанёля — когда альфа заключил его в объятия со спины, пока омега красовался у зеркала. — Никогда, — вполне серьёзно ответил Чанёль, целуя его в шею и мешая застегивать рубашку. Бэкхён игриво оттолкнул его локтем, но все игры альфа всегда переводил в свою пользу, вот и это движение воспринял как заигрывание, и через несколько минут Бэкхёна уже усадили на тумбу пятой точкой и нагло воспользовались его замешательством, втягивая в сладкий откровенный поцелуй, от которого пальцы на ногах поджимались. — Мне надо идти, — оторвавшись от мужа, прошептал омега, пытаясь восстановить сбитое дыхание. — Я обещал Хёну. Чанёль с недовольством выпустил его, забавляя своим сердитым выражением лица Бэкхёна. Тот соскочил с тумбы и снова повернулся к зеркалу. Ему теперь очень нравилось красиво одеваться и ловить на себе восхищённые взгляды, хотя раньше это смущало. Даже комплименты Чанёля теперь он научился принимать с кокетливой благодарностью, а не прячась за маской смущения, хотя щеки все еще горели. — Как тебя такого отпускать? — шутливо возмущался альфа, помогая застегнуть ремень на светлых узких брюках. Он понятия не имел, как, но с каждым днем Бэкхёну удавалось выглядеть все лучше и лучше. Порой от его красоты у Чанёля по-настоящему замирало дыхание, он мог часами разглядывать любимое лицо или отыскивать на гибком теле новые родинки и обожал покрывать мужа поцелуями с ног до головы. — Прекращай, — Бэкхён усмехнулся и хлопнул альфу по плечу, проходя мимо и направляясь к двери. — Не забывай: сегодня никаких подарков! — напомнил омега на пороге. — Я ничего не слышу, — отмахнулся от него Чанёль, заваливаясь на постель. Бэкхён цокнул и пригрозил ему пальцем, скрываясь за дверью. Каждый год он просил Чанёля не дарить ему подарков в этот день и каждый год альфа его не слушался, хотя поначалу соглашался. Чанёлю можно было еще около получаса пробыть в постели, а потом бы наверняка началась текучка приемов, который он теперь снова принимал в своем кабинете дома. Бэкхён заглянул в комнату сына, удивляясь, что тот снова задремал на разворошённой кровати в окружении игрушек. Ну точно сын своего отца, как только у него поубавится детской непоседливости, будет так же до полудня спать. — Хён-а, просыпайся, — Бэкхён присел на край детской кроватки, мягко щекоча сына за ухом. Мальчик что-то невнятно проскулил и надул щеки, заставляя омегу нежно улыбнуться. — Давай, ты же хотел покататься на лошади, — услышав последнее слово, альфа распахнул глазки и тут же подскочил на постели. После пяти минут громогласного восторженного визга, сына удалось одеть и вывести из дома. Как только они собирались покинуть порог, рядом замаячил Хань с коробкой в руках. — О, а вот и ты! — обрадовался друг, тут же заключая его в объятия и вталкивая коробку в руки. — Позже посмотришь, — посоветовал он Бэкхёну, хитро улыбнувшись, и потрепал Минхёна по голове. — Представить себе не можешь, каких трудов мне стоило отыскать это. Между прочим, прямиком с ближнего востока. — Я уже боюсь предположить, что там, — усмехнулся омега, укладывая коробку в кожаную сумку на бедре. — А где его высочество лежебока? — спросил Хань, заглядывая через плечо в окно их дома. — Мне ему надо сказать пару ласковых. Накануне Хань и Чанёль поспорили из-за дня рождения Бэкхёна, а конкретно вечернего праздника, и теперь между ними была холодная война, но видимо омега пришел к умозаключению, которое надо было срочно обсудить с вожаком. — Он уже встал, валяется в комнате, — ответил Бэкхён, — зайди, он, наверное, сейчас пойдет завтракать. — Он должен быть мне благодарен, подарок порадует не только тебя одного, — нечто промелькнуло в глазах Ханя, что дало Бэкхёну наводку на то, что в коробке вещь неприличного содержания. — Только не говори, что там… — Ты сам увидишь! — Хань пребывал в очевидном восторге от собственной идеи, что отражалось в его прекрасном настроении и постоянных улыбках. — Все, идите, я не могу смотреть, как именинник затмевает меня своей красотой, — с этими словами Хань проскользнул мимо него в дом, а Бэкхён только закатил глаза, покрепче беря сына за руку и направляясь к конюшням. — Что дядя Хань подарил? — канючил всю дорогу Минхён, переживая, что чужой подарок окажется лучше утренней конфеты. Бэкхён бы не осмелился открывать его при ребенке, примерно догадываясь, что омега мог сунуть внутрь, поэтому придумывал небылицы. Дорога до поля заняла у них всего пятнадцать минут. Все, кто попадался им на пути, непременно поздравляли Бэкхёна с праздником и вручали подарки, поэтому к концу дороги сумка омеги уже попросту не захлопывалась. Бэкхён скинул её на камень у кромки зеленой чащи и утер пот под светлой челкой. Солнце сегодня пекло нещадно, очень хотелось нырнуть в прохладную реку, о чем каждую секунду напоминал Минхён, обожающий плавать, поэтому Бэкхён пообещал, что после конной прогулки они обязательно сходят к реке. — Не трогай! — вдруг крикнул омега, дергая сына за руку. Ребенок испуганно отпрянул от цветка, к которому тянулся, и удивленно посмотрел на взволнованного родителя. Увидев в чужих глазах страх и непонимание, Бэкхён постарался улыбнуться и мягко утянул Хёна в сторону от ляйсэна. Он никогда не кричал на сына, да и сейчас крик вырвался лишь от неожиданности, но все равно на душе стало паршиво — Извини, милый, все хорошо, — успокоил Бэкхён ребенка, — эти цветы нельзя срывать. Это очень важное лекарство. — Но их так много, — заупрямился сын. — Я хотел подарить его тебе. — Да, так и нужно, — Бэкхён повел ребенка к лошади, помогая взобраться наверх. — Твой папа уже подарил мне целое поле, не нужно их срывать, ладно? Обещай мне, что никогда не будешь срывать их просто так. Это очень важно, Минхён. Ребенок пожал плечами и кивнул головой, держась за поводья. Цветы ему уже были не интересны, он полностью сосредоточил свое внимание на лошади под ним. Минхён обожал конные прогулки и постоянно просил родителей с ним заниматься, самым большим наказанием было бы лишить его этого занятия, а самым большим подарком — позволить ездить на лошади весь день к ряду. Когда они закончили, солнце было в зените, и у Бэкхёна от жары уже голова начала кружиться, а сын все просил еще пять минуточек. В конце концов, Бэкхён заманил его домой с обещанием по дороге искупаться, поэтому альфа соскочил с лошади и, похвалив ее спелым яблоком, повел в сторону тропинки. Ее от солнечного света укрывали высокие кроны деревьев, поэтому здесь было значительно прохладнее и приятнее. У реки они пробыли еще минут пятнадцать, пока лошадь попила воды, а Минхён вдоволь наплескался. Сам омега просто помочил ноги, не желая портить костюм. — Папа! — радостно закричал Минхён, когда они оказались дома. Чанёль как раз проводил Ифаня и подхватил бегущего к нему сына на руки, звонко чмокая довольного ребенка в щеку, заставляя притворно поморщиться. — Как покатались? — спросил Чанёль, опуская Минхёна и усаживая того на кресло в гостиной. Ребенок довольно заулыбался, когда ему вручили горсть любимых конфет, и весело заболтал ногами, не достающими до пола. — Отлично! — с набитым ртом ответил он, заставляя Бэкхёна снисходительно покачать головой на моментально появляющиеся вокруг чужого рта шоколадные пятна. — Папа самый лучший, — заключил Минхён, с наслаждением облизывая пальцы. — Это точно, — Чанёль повернулся к омеге, который как раз занимался тем, что выгребал из своей сумки подарочные коробки прямо на широкий стол. Он поднял взгляд, почувствовал чужое внимание, и улыбнулся, игриво показывая язык. — Самый красивый, самый умный, самый потрясающий и удивительный человек в моей жизни, — Чанёль хитро сощурился, — и самый сексу… — Замолчи! — Бэкхён кинул в него декоративной подушкой с края дивана, и альфа, увернувшись, довольно рассмеялся. Минхён, прикончив все сладости и не обращая внимания на непонятные переглядывания между родителями, соскочил с кресла, обмазывая подлокотник пятнами шоколада, и подлетел к появившейся в проеме комнаты кошке. — Зачем приходил Хань? — вспомнил Бэкхён, когда с игривой перепалкой было покончено, и ребенок полностью переключился на домашнее животное. Чанёль приткнулся подбородком к изгибу его плеча и рассматривал цветастые коробочки, методично поглаживая большими пальцами чужие бока. — Это насчет вечера, — отмахнулся альфа, давая понять, что ничего важного не произошло, — кстати, ты раскрыл его подарок? Что-то он меня заинтриговал своими обещаниями. — Вечером узнаешь, — усмехнулся Бэкхён и сгреб несколько коробочек обратно в сумку, прихватив подарок Ханя и намереваясь открыть его в резиденции. — Мне нужно работать. И к тебе, наверное, тоже скоро придут, — Бэкхён чуть повернул голову, чтобы посмотреть на мужа, и мягко накрыл его щеку своей ладонью. — Или ты не выспался? — Как будто это кого-то волнует, — чрезмерно расстроенно вздохнул альфа, выпрашивая утешительный поцелуй. — Увидимся вечером, — попрощался с сыном Бэкхён, чмокнув мальчика в макушку. Тот оторвался от игривого котенка и улыбнулся, махая рукой, пока омега переобувался у зеркала в коридоре. В комнату прошмыгнула служанка с вазой фруктов в руках. — Минхён, можешь остаться дома, но только я буду работать, и придется сидеть с няней, или можешь пойти к близнецам, — предложил Чанёль, подходя к ребенку. — Почему Сяомин больше не играет с нами? — вдруг спросил мальчик, поднимая грустные глаза на отца. — Она уже большая девочка, у нее другие интересы, — пояснил Бэкхён со своего места, завязывая шнурки на сандалиях. — Да, например, трепать нервы родителям, — ухмыльнулся альфа, — подростки — зло. Сразу видно, порода Лу. — Вообще-то тебя это тоже ждет, — напоследок подпортил малину омега и тут же скрылся за дверью.

***

В резиденции его уже ждали, поэтому приняв несколько человек, Бэкхён с удивлением понял, что пока его помощь больше никому не нужна, поэтому решил заняться своими делами. Сначала немного раскидал обязанности по организации осеннего праздника, а потом принялся за подарки. Дарили много украшений, аксессуаров и сладостей, зная, какой омега сладкоежка. Некоторые подарки определенно покупались за границей, такой необычной красоты они были. Больше всего Бэкхёну понравилась кожаная жилетка с золотистым узором и меховой подкладкой, как раз к приближающейся осени. Самым последним на очереди был подарок Ханя. Бэкхён, убедившись, что к нему точно неожиданно никто не зайдет, открыл коробку, в замешательстве разглядывая ее содержимое. Сначала ему показалось, что внутри бусы, но для бус конструкция была слишком сложной и длинной, и только полностью достав ее наружу, Бэкхён понял, что перед ним сложное плетение драгоценностей, которое по задумке создателей должно было надеваться на его обнаженное тело, опоясывая все интимные места. Моментально покраснев, Бэкхён сунул украшение обратно, возмущенно думая, где Хань вообще мог такое достать. Однако под бусами нашлась еще одна вещь, которую омега интерпретировал как ночную рубашку довольно откровенного покроя. Сама ткань была легкой как перо и почти прозрачной, бледно-красной, в мелкую-мелкую сеточку, и выглядела она больше как корсет нежели как настоящая рубашка и имела такую же легкую шнуровку на спине. Сверху и снизу ткань окантовывалась кружевными вставками, а вниз к ногам струились миниатюрные звенящие цепочки. Завершающим элементом чужого подарка были чулки. Их Бэкхён определил сразу, того же цвета, что и корсет, легкие и тонкие, открывающие гораздо больше, чем скрывающие. Запихнув все вещи обратно в коробку, он сунул ее поглубже в сумку и закусил губу, с легким возбуждением ожидая вечера.

***

Бэкхён вернулся домой раньше, чем рассчитывал, и таким образом у него появилось свободное время для того, чтобы провести его с семьей. Хотя это было сказано слишком громко, потому что Минхён притащил домой близнецов, и они устроили погром на втором этаже, пока Чанёль заседал в кабинете и слушал это землетрясение. Перебирая свой гардероб и выбирая одежду на вечер, Бэкхён все слушал их визги, но в итоге поднялся наверх и наказал вести себя тише, потому что у отца важные дела. Сначала шум, конечно, стих, но через десять минут поднялся с новой силой. Когда Чанёль освободился, близнецы как раз собирались домой, а Минхён после их ухода получил выговор и угрозу в следующий раз остаться без сладкого за такой беспорядок. В довесок ему пришлось убираться наверху, но Бэкхён помог, зная, что даже если взрослому такой бардак убрать сложно, то ребенку и подавно. Затем он снова начал проситься на поле, но омега объяснил, что их ждет праздник через несколько часов, и к нему нужно подготовиться. А для того, чтобы пробыть там до самого конца, надо выспаться днем и не заснуть ночью. Именно эти слова убедили Минхёна пойти к себе и попытаться заснуть. Бэкхён знал, что так просто это не выйдет — Минхён не любил спать в обед, потому что отсыпался с утра и вечером ложился спать не поздно, но в этот раз все было по-другому, Бэкхён или Чанёль не могли увести сына домой и покинуть вечер, потому что один из них был виновником торжества, а второй его непосредственным мужем, и оставлять Минхёна на попечение нянек в такой день тоже не хотелось. Кое-как уложив альфу спать, Бэкхён тихо покинул детскую и прикрыл дверь, возвращаясь к себе в комнату, чтобы продолжить заниматься одеждой. Однако стоило заступить за порог спальни, как его потянули назад по коридору и в гостиную. Чанёль хитро улыбался чему-то своему, пока омега со снисходительным выражением лица позволял вести себя следом. — Закрой глаза, — по-детски попросил альфа, но Бэкхён подчинился и прикрыл лицо ладошками, послушно смыкая веки. Через секунду он почувствовал, как его взяли за руку, а на безымянном пальце кожи коснулось что-то холодное и гладкое. Бэкхён распахнул глаза, замечая на руке красивое золотое кольцо, достаточно изящное для тонких пальцев, но с крупным драгоценным камнем в середине. Ему очень нравились украшения, особенно золотые, поэтому при виде дорогого подарка губы против воли расплылись в радостной улыбке. — Ну и зачем? — счастливо прошептал омега, разглядывая чистое сияние. Чанёль усмехнулся и поцеловал его в лоб. — У людей ведь такая традиция? Мне очень нравится, — однако Бэкхён не слышал его, разглядывая то, что висело на стене позади альфы. Он впервые такое видел. Изображение было размером с широкое окно и располагалась прямо посередине комнаты так, что любой заходящий внутрь сразу бы мог его увидеть. — Что это? — растерянно спросил омега, отстраняясь и подходя ближе к стене. В красиво оформленной рамке висел потрет, изображение его лица. Тона на картине были теплые словно солнечный осенний день: желтые, оранжевые, коричневые, темно-красные. Бэкхён на потрете мягко улыбался, глядя куда-то в сторону. Он впервые видел себя таким открытым со стороны, не глядясь в зеркало и вообще не понимая, что это действительно он, такой нежный, красивый, живой. На шее висел кулон, который он постоянно носил с собой, волосы украшали мягкие золотистые крапинки, даже край рубашки будто вырезали по-настоящему. — Вторая часть подарка, конечно, это больше для меня, но… Альфа продолжал что-то тараторить, а Бэкхёну вдруг стало так приятно от того, что эта картина провисит прямо здесь, в центре комнаты многие годы подряд, когда его возможно уже даже не будет на этом свете. Он мягко коснулся сухого полотна пальцами, встречаясь с грубой жесткой поверхностью картины и, будто не веря, провел рукой по собственной щеке на изображении. — Зачем? — просто спросил он, оборачиваясь на альфу и ощущая, как сердце затапливает бесконечным счастьем. — От омег в этом доме почти ничего не остается, — Чанёль грустно улыбнулся, — от моей мамы остались лишь украшения, от дедушки какие-то мелочи. Эти вещи постоянно теряются. Многие о них даже не знают, кому какое дело, кто жил здесь сто лет назад. Но мне бы хотелось, чтобы тебя запомнили. Я знаю, ты не дракон и не любишь, когда тебя так называют, но ты сделал для нашего рода так много, как никто бы не сделал. Благодаря тебе я жив. — Спасибо, — прошептал Бэкхён в чужую шею, крепко обнимая альфу. Мысль о том, что Чанёль хочет, чтобы омегу помнили не просто как мужа вожака, а очень важного человека в клане приятно согревала. Он бы тоже хотел, чтобы его помнили. — Я люблю тебя, — Чанёль коснулся его губ своими и втянул в медленный нежный поцелуй, мягко поглаживая за ладонь. — Подожди, — Бэкхён немного отстранился, с любопытством глядя в чужие глаза, — а кто меня рисовал? Я ведь никак не позировал. — Помнишь, мы с Минсоком недавно ездили в город для дипломатической встречи и привезли несколько послов? — дождавшись кивка, альфа продолжил. — Один из них был художником. Я видел его портреты в столице, мне очень понравилось, и я заказал твой. Он часто бывал у нас дома и видел тебя почти каждый день. Я попросил его не следить за тобой, чтобы ты не испугался, но кажется, он подловил тебя у ручья. Когда он принес мне законченную работу, я понял, что не ошибся с выбором. Конечно, в жизни ты намного красивее, но тут тоже замечательно получился, — Бэкхён счастливо улыбнулся, кивая и снова оборачиваясь на картину на стене. Она действительно готовилась провисеть тут долгие годы.

***

Первым, что бросилось ему в глаза, когда Бэкхён вышел из дома, был высокий яркий столп пламени, отдающим жаром даже на расстоянии. Бэкхён сжал руку напрягшегося Минхёна покрепче и повел к привычному месту семьи вожака. Чанёль уже ждал их там, протягивая руку и помогая взобраться на шкуры. Сегодня наряды у всех были легче, чем обычно, из-за дневной жары и хорошей погоды. Чанёль и Бэкхён оба были одеты в светлые тона, вот только на одежде именинника были вышиты аккуратные золотистые узоры и изображения драконов. Минхёна нарядили в похожий костюм, но мальчик так и норовил его запачкать. Ребенок с подозрением косился на горящее пламя прямо напротив себя, и Бэкхён искренне понимал его чувства, потому что когда-то точно так же вздрагивал от любого дуновения ветра. Теперь он давно не боялся огня. — Не бойся, Хён-а, огонь — стихия драконов и никогда не причинит тебе зла, — вспомнил омега дословно чужие слова, заставляя Чанёля удивленно оглянуться на них. Бэкхён подмигнул ему и усадил сына на шкурку рядом с собой, видя, как среди веселящейся под музыку толпы появился Кенсу. Значит, скоро он скажет речь, и оставшуюся часть вечера все будут заливать в себя вино до упаду и объедаться, празднуя рождение омеги. Так и произошло, после слов шамана, в которых он благодарил духов за «священный подарок небес», заставляя Бэкхёна невольно покраснеть, сам Кенсу скрылся в одном из шатров, куда тут же выстроилась очередь из молодых девушек и омег, включая Сяомин, желающую погадать на полную луну. Ей было уже четырнадцать лет, и из несмышленой болтушки она постепенно превращалась в красивую статную девушку с толпой поклонников, которые нервировали Сехуна. Как и всегда в этот день, Чонин обратился медведем и развлекал детвору, позволяя использовать себя вместо лошади и периодически подкармливать ароматными рыбными деликатесами со стола. Другая часть присутствующих поспешила водить хороводы вокруг огня и танцевать, а остальные направились к уставленным вкуснейшими блюдами столам. Минхён соскочил с рук родителя и тоже побежал резвиться с детьми возле Чонина, а Бэкхён наконец выдохнул, понимая, что на него перестали обращать столько внимания. — Похоже, мы это все устраиваем не для меня, а для них, — усмехнулся омега, глядя на довольную толпу. Во время обряда ему на голову надели красивый венок из летних цветов, и теперь все, кому не лень, плели такие же, стараясь быть похожими на виновника торжества. — Они счастливы, думая о тебе, — пожал плечами альфа. Пока Бэкхён разглядывал поднимающееся ввысь пламя, Чанёль в тысячный раз запоминал каждую черточку любимого лица. — Кажется, тот день был вечность назад, — тихо выдал Бэкхён, вспоминая, как сидел так же, на этом же месте, только трясясь от страха и замешательства. Все говорили на незнакомом языке, смотрели незнакомыми глазами, и он был совсем один против целого мира. Несмотря на то, что омега не уточнил конкретный день, Чанёль понимал, о чем тот думает. Прошло всего шесть лет, а они оба так изменились. — Тогда у нас еще такая же вечность впереди, — Чанёль спрыгнул с пьедестал и подал ему руку, помогая оказаться на земле и приобнимая за плечи. — Потанцуем? Бэкхён улыбнулся и кивнул, поймав блики новенького колечка на пальце. Его и правда ждала впереди целая вечность, включая долгую страстную ночь после сегодняшнего праздника.