Кара отменяется

      — Или сдохну или Сэм будет моим, — сразу заявил Дин, стоило только Касу появиться в номере.       Ангел немного удивлённо посмотрел на Винчестера, потом медленно присел рядом с ним на кровать. Ему было над чем подумать, и времени было тоже сполна, поэтому он решил не мешать Дину в любви. А именно задвинуть свои чувства в самый дальний угол, стараться не показывать их зазря, перестать так открыто восхищаться Дином. Ведь он любит брата так, как не каждый сможет. Кас же останется другом им обоим, и справедливо решил для себя довольствоваться этим, потому что он сам понимал, что в их отношениях ему места нет и не будет. От этого осознания появлялась странная горечь, но ангел был уверен, что всё пройдет. Только бы не лезть к Дину, не мешать его собственным чувствам, иначе какой он друг им после этого.       — Успокойся, Дин, — он медленно погладил того по волосам, как делал сам Дин тогда на берегу.       Дин слабо улыбается куда-то в свои ладони, его голова опущена, и ангел не видит, как ему плохо, но чувствует, в этом Дин уверен.       — Я могу сделать так, чтобы тебе не снились сны.       И Дин почему-то отказывается, сам не понимая почему. Ему вдруг стало до горечи неприятно то, что он сам натворил; поступил, как последняя свинья, свалил невесть куда, а теперь сам страдает. И ведь он не знает, страдает ли так же Сэм или просто надеется, что Дин одумается и вернётся. Но куда уж там, Дин вообще сейчас не имеет о Сэме никакого понятия. Ему было известно только, что сказал Бобби, а именно «Сэм о тебе волнуется». «Волнуется» всего лишь. Так что он решил не избавлять себя от этой небольшой пытки в виде снов, а наоборот наказать себя — за нерешительность, за страх, за привязанность, за паранойю, в конце концов. Разве не он подозревал всех и вся, что вокруг все знают о его бесповоротной влюблённости, разве не он не смог себя сдержать, пока спал Сэм?       Дин опять поморщился, — он и вправду свинья. Любовь надела ему на шею тугой поводок, именно из-за этого у него появилось желание немедленно поцеловать Сэма, словно бы он не смог без этого пережить то утро. Да, то утро у него навсегда останется в памяти. Своим необдуманным, мягко говоря, поступком он перекрыл одну маленькую венку большого доверия между ними. Сэм теперь, когда они встретятся, будет к нему приглядываться, докапываться до истины, как привык делать всегда, — в детстве, юности и вообще всю жизнь. Но Дин был уверен, что сначала получит в морду, а потом уже начнутся все разговоры.       Старший Винчестер готов сейчас был хоть сквозь землю провалиться. Кас, безусловно, услышал всхлип со стороны Дина, округлил глаза, задал своё наиглупейшее: «Дин? Ты что, плачешь?». Потом резко подорвался с кровати, опустился на колени перед Дином, отнял его руки от лица. Взгляд у того совершенно отсутствовал, на губах кривилась какая-то истерическая улыбка, на щеках мокрые пятна, и сейчас в уголках глаз у него снова начинает появляться вторая волна слёз.       — А что я ещё по-твоему сейчас делаю?       — У тебя глаза мокрые.       — Да я их просто постирал.       — Скажи мне, Дин, что происходит?       Кас медленно садится на пол между разведённых колен Дина, всё ещё держит в своих руках его руки, вглядывается в глаза напротив. Дин никак не реагирует, только зачем-то вертит головой, называет себя последним придурком, улыбка не сползает с его губ, сквозь неё рвутся тихие всхлипы, неразборчивые слова; Касу невероятно жаль его сейчас, он понимает, что не имеет права вмешиваться, но всё равно срывается. Приподнимается, отпускает руки Дина, беспорядочно целует его лицо, шепчет какие-то слова утешения, ловит губами текущие солёные слёзы, и хочет проклясть свою беспомощность. Он не может сейчас ничем помочь ему, отстраняется, прячет своё лицо в руках Дина, прижимается к его коленям и уже молчит, о чём-то думает, слушает успокаивающееся дыхание сверху.       — Кас… — слышит он шёпот, — я давно хотел у тебя спросить. Что всё это значит?       — Я, — Кастиэль делает паузу, не поднимает лица, перебирает своими пальцами неподвижные пальцы Дина и говорит, — люблю тебя. Это так, наверное, называется.       — Ага, так и называется. Наверное.       Дину опять хочется разрыдаться, потому что видит сейчас в склонившемся перед ним ангеле самого себя, это так ударяет по расшатанным нервам, но он больше не может плакать, потому что это постыдно, потому что уже чересчур даже для него. Он не ожидал чувств от своего друга-ангела, он сейчас совершенно запутался, он не понимает, зачем это всё сейчас происходит. Дин чувствует на своих ладонях чужое дыхание, понимает, что всё это сейчас точно не сон, и не может ни с чем сейчас смириться. Кастиэль его любит, а сам Дин может относиться к нему только как к другу. Дин знает, что Кас и не надеется на взаимность, только зачем-то говорит сейчас о чувствах, понимая, что наткнётся только на сочувствующую стену.       Ему становится уже до краёв своей души невыносимо, потому что он никогда в жизни не заставил бы себя сделать больно этому ангелу. Он даже не знает сейчас, что думать. Воин небес сейчас дышит ему в ладони, сидит на полу и жалеет его. У Винчестера не получается даже усмешку губами склеить, — он опустошён, он чувствует внутри лишь пустоту, и всего лишь, и ему где-то на задворках сознания становится страшно, — что пустота эта его в конечном итоге поглотит и от него останется только ходячий и разговаривающий манекен-Дин.       Кастиэль медленно поднимает на него проницательный взгляд синих глаз и Дину уже только от этого взгляда становится не по себе. Никогда он не хотел бы сделать больно Касу, никогда. Но он опять видит в нём себя, потому что он так же влюблён в Сэма, как и Кас в него. Дин высвобождает правую руку из мягких, но холодных ладоней Кастиэля, гладит его по встрёпанным волосам, вид у того предельно невинный и хочется наоборот, чтобы тому было хорошо, но Дин по-другому не может. Просто не может. Ангел закрывает глаза, и Дину кажется, что губы у него дрожат.       — Прости меня, Кас.       — Я понимаю, — шепчет тот еле слышно, одними губами, и Дину приходится взять в руки всё своё самообладание, чтобы продолжить говорить, очень медленно говорить, с паузами.       — Ты знаешь, что я сейчас тебе скажу.       — Я понимаю, — ещё тише.       — Прости меня, Кас, прости, но я тебя не могу любить, понимаешь, я люблю Сэма, он мне дороже жизни, прости меня. Ты мне друг, Кас, и я…       — Хватит. Я и так это понимаю, Дин. И не собираюсь тебя осуждать. У каждого есть право выбора. Я рад, что ты меня хоть не презираешь.       — Этого никогда не случится. Прости, но так надо.       Дин убирает ладонь и высвобождает вторую руку, выпрямляясь, и говорит уже с обычной интонацией, чуть ли не с равнодушием и обыденностью:       — Личное пространство, Кас. Нам следует к этому вернуться.       Кастиэль не вздыхает, не делает никаких лишних движений, просто несколько секунд смотрит на Дина, потом кивает молча. Он встает и отходит назад на несколько шагов.       — Что, — спрашивает он после минутного молчания, — мы будем делать вид, что ничего не было?       — Именно так.       Кастиэль отводит взгляд в сторону, безразлично разглядывает холодильник.       — Я знаю, что ты зря… что мы зря это всё начали, — продолжает Дин. — Хоть ты мне и друг, но мне кажется, что я предаю свою любовь к Сэму, если с тобой… чем-нибудь занимаюсь.       — Зачем ты передо мной оправдываешься?       — Кас, я не оправдываюсь. Просто реально хреново себя чувствую.       — А ко мне что ты сейчас чувствуешь?       Дин поднимает взгляд на Каса, тот всё так же смотрит словно в никуда. Выдерживает паузу, понимает, что от правды никуда не деться, закрывает руками лицо и произносит:       — Мне тебя жаль.       — Так же, как и себя?       — Мы похожи, ты сам это знаешь.       — И различие только в том, что у тебя ещё есть шансы на взаимную любовь.       Дин хочет как-то возразить, оглядывается вокруг, но видит перед собой лишь пустой и холодный номер.

***

      Старший Винчестер лениво вываливается на улицу, натягивая куртку. На улице стемнело, зажглись фонари. Холодный воздух обдувает со всех сторон, заставляя ёжиться; мелкий и противный моросящий дождь, казалось, и не думал заканчиваться. Никому в такую погоду не хочется выходить из дома; Дину же на погоду было совершенно плевать. Именно сейчас он преследовал одну цель: надраться так, чтобы забыть эту назойливую тоску, словно съедающую его душу изнутри. Он знал, что чувства к Сэму, даже при всём желании, ему никогда забыть не получится, хоть он доведёт себя до беспамятства. Ужас какой, он даже не может побороть свои эмоции.       Дин одну за другой опрокидывал в себя рюмки с виски, до тех пор, пока взгляд бармена не сменился с непонимающего на сочувственный. Винчестер уставился на него пустыми глазами, грохнув пустую рюмку на стойку. Бармен, молодой парень с красивыми пытливыми глазами и длинными изящными пальцами, ловко поставил перед какой-то барышней коктейль и снова оглядел Дина. А Дин, в свою очередь, разглядывал его. У него были каштановые волосы, зачёсанные назад и достающие до плеч, и когда тот поворачивался спиной, в захмелевшем мозгу Дина складывалось невероятное сходство, только у парня волосы были светлее, чем у Сэма. А вообще, решил Дин, чего это он ищет черты брата в каких-то незнакомых людях? Это уже походит на помешательство, и он отвёл взгляд, помотав головой.       Бармен вздохнул, как обычно вздыхают люди ужасно уставшие, и присел на стул за стойкой напротив Дина; потом вздохнул ещё раз, ещё горестнее, словно бы жалея самого себя. Дин поднял голову, встретился взглядом со светло-голубыми глазами напротив, налил себе, не глядя куда, ещё. Парень сразу посмотрел с тревогой на расплывающееся пятно на стойке и забрал у Дина из рук бутылку. «Докатился, — подумал Дин, — я уже даже выпивку сам себе налить нормально не могу, помогает мне какой-то малец». Мальцом он называл парня по справедливости в общем-то. Тот поставил локти на стойку, нахмурил брови совершенно не по-юношески, запустил пальцы в длинные волосы, трепля их. Вымученно улыбнулся Дину, спросил:       — Проблемы, друг?       — Не больше, чем у тебя, — его голос еле слышно среди поглощающего гула разговоров и музыки.       Парень вытер давно заученным движением стойку. Пожал зачем-то хрупкими плечами, потом снова уставился на Дина. Повернувшись, взял небольшую бутылку и начал:       — Ну, рассказывай. Я тоже вот страдаю… как и ты.       — А у тебя-то что может быть?       — Ты не думай, — он отпивает прямо из бутылки, усмехается невесело, — что я такой вот мелкий.       — Я в общем-то и не способен сейчас думать, сколько тебе лет, — Дин тоже улыбается, смотрит на пустую рюмку. Бармен ему снова наливает, и Дин опять пьёт.       — И хорошо, — он молчит, разглядывает Дина, потом бутылку. — Меня вот девушка бросила.       Дин удивляется.       — Бросила? Да как она могла тебя бросить? Такого вот… — он делает неопределённый жест рукой, облизывает губы, стараясь подобрать слово, потом улыбается, — такого вот всего замечательного.       — Ей спортсмен нужен был. А какой я спортсмен? По шахматам разве только. — Дин вглядывается в его глаза и видит там не проходящую грусть, хоть тот и старается отшутиться.       У бармена острые красивые скулы, тонкие руки с еле заметными мышцами, скрывающимися под белой форменной рубашкой; приглядевшись к нему повнимательнее, Дин замечает тёмные круги под глазами и почему-то жалеет этого незнакомого парня, который даже имени своего Дину не сказал.       — Хилым меня назвала, навешала раньше ещё в своей комнате плакаты каких-то штангистов, выглядели они — ну, жуть просто! Сейчас она съехала, знать меня не хочет. После того, как я не захотел драться с какими-то мужиками, которые сами-то нас даже не трогали. А вот я любил её. Бен, сказала она, мне не нужен такой слабый парень, который даже за себя постоять не может, и ушла. Собрала вещи и ушла.       — Ну и дура, — сказал Дин, чувствуя, что у него уже начинает заплетаться язык. — Нашёл бы себе нормальную бабу. А вообще, если честно говорить, не верю я во все эти долгие отношения, без измен там, допустим. Я вот путешествую, баба на ночь и всё нормально. Захотел трахнуть кого-нибудь, да, вообще без проблем.       — Без проблем, говоришь? — парень прищурился. — А мне не нужна баба!       — А кто ж тогда тебе нужен?       — Никто не нужен! Буду работать на нелюбимой работе, видеть противные лица, каждый день сюда приходят которые, и всё.       Дин опять облизывает губы, он не может перестать думать о Сэме, даже в этом смазливом и грустном парне он пытается найти черты своего брата. Он наклоняется к бармену ближе, чем следовало бы, разглядывает того внимательно. На лице напротив, казалось, нет ни одной эмоции, он молча и равнодушно смотрит в глаза Дину, которые начинают блестеть.       — Зря ты это всё думаешь, — наконец говорит он. — Т-ты же молодой такой, откуда депрессия? Из-за девки какой-то? Ты только не обижайся, но ты глупый. Красивый, конечно, но глупый.       — Я знаю, мне все это говорят.       — Ладно, дай ещё бутылку, я пойду.       — Виски?       — Нет. Бурбон и… разведи джином.       — Ого, видать, тебе реально хуже, чем мне. Если надумаешь возвращаться — меня сегодня здесь уже не будет. Один тут парень хороший согласился мне составить компанию.       Дин, шатаясь, вышел из бара и пошёл по дороге. Потом понял, что это не самая лучшая идея, присел возле ближайшего фонаря. Смесь алкоголя обжигала горло, разум стал затуманиваться. Он хотел забыться как можно быстрей. Ну почему он такой неудачник? Всем портит жизнь, а сам-то. Кас здесь не в счёт, с Касом дело по-другому. Так надо, потому что потерять именно друга в лице Каса он хотел меньше всего. А Сэм… наверное, так же страдает без Дина, как и Дин без него. Какой же всё-таки он дурак.       Дин пил, пока висящий над ним фонарь не закружился каруселью. Итак, подумал он, неумолимо пьянея, цель достигнута, в глазах каждая скамейка и куст обрели свою идентичную пару; пора приступать к активным действиям. Дин с большим трудом и стараниями поднялся с асфальта, философски оглядел двоящийся фонарь, вышел на дорогу, пошатался, пульнул бутылку в кусты и пошёл обратно в бар. До бара он добрался не так скоро, как хотелось бы. По пути пришлось облапать столбы, ища опору, наступить на кошку, обругать удивлённого прохожего и, — вот она, родимая пристань! Дин ошалело замер в дверях, видя сквозь танцующие тела знакомый плащ у барной стойки.

***

      Кастиэль любил ночь по большей степени только за звёзды. Будь он хоть сто раз небесным существом, но не мог перестать любоваться этим явлением. Маленькие и большие, тусклые и яркие, мерцающие и неподвижные, — любая из них была красива. А ещё его всегда неумолимо тянуло в Венецию. Плавучий город восхищал его, совмещая в себе всю красоту ночных огней, построек, даже воздух был каким-то особенным; в водных улицах отражались бесчисленные количества звёзд и огней. Ангел сидел на крыше трехэтажного здания, свесив ноги, изредка смотрел вниз на маленькие красивые ладьи, проплывающие по воде, взгляд его блуждал по тёмно-синему небу на горизонте, по несмело загорающимся звёздам. Кас, по обычаю своему, хмурился.       — Кас? Ты меня слышишь, Кас? Ну? Давай тащи сюда свою пернатую задницу, поговорить надо.       Появившись в номере, откуда шла «молитва», Кас первым делом хотел сказать Дину, что названное деликатное место у него не пернатое, и Дин, собственно, это прекрасно знает, но Винчестер не дал ему и рта раскрыть.       Буквально первой же фразой он дал Касу понять, что шансов у него в общем-то никаких. Кастиэлю невероятно больно после слов Дина, но желание прикасаться к нему, целовать его, даже плачущего и такого жалкого сейчас, никуда не исчезает. Кас понимает, что именно Дин скоро скажет, ему ровно так же плохо, но ведь он же ангел и не показывает всего своего разочарования в человеческих чувствах. Винчестер на его поцелуи никак не реагирует, Кас понимает, что Дину хочется чувствовать поцелуи Сэма, а не его. Глаза ангела ничего не выражают, когда он смотрит на Дина, но внутри, — в мыслях и сердце, — он сам готов заплакать, как ребёнок. Дин сейчас невероятно жалок, но берёт себя в руки и бросает холодное: «личное пространство, Кас», и Кас молча подчиняется его словам, отходит назад и следующие слова уже почти не слышит, отвечая только потому, что надо. Он не выдерживает и телепортируется на улицу; Дин здесь искать его не станет.       Ему до смешного сейчас кажется, что до полного очеловечивания эмоций ему недалеко. Поэтому, сам удивляясь своему решению, идёт в ближайший бар. Садится на первый же стул у стойки и смотрит в пол. Бармен несколько минут ещё обслуживает посетителей, некоторые из них засматриваются на него, но ему совершенно плевать; он подходит ближе к ангелу и смотрит на него выжидающе. Кастиэль не выдает никакой заинтересованности в алкоголе и вообще чем-нибудь, окружающим его.       — Что будешь пить?       Кас поднимает печальные глаза на парня, разглядывает его, потом качает головой и снова отворачивается.       — Я могу чем-нибудь помочь?       Ангел опускает голову ещё ниже.       — Я неудачник.       — С каждым бывает, — сочувственно кивает бармен.       — Я не могу ничего понять. Мне так казалось всё это интересным, сначала дружба, потом любовь, а в итоге не существует никакой взаимности.       — Ага… С кем не бывает.       — Я знаю. Мне нужно отвлечься! — внезапно говорит Кастиэль.       — Мне тоже. Составишь мне компанию? Часов в одиннадцать можем где-нибудь выпить. Познакомимся.       — Хорошо.       Кастиэль видит Дина и растворяется в толпе.

***

      Сказать, что Дин удивился — не сказать ничего. Бармен обходит стойку, целует Кастиэля в щёку и уводит его куда-то на второй этаж. Дин решил, что он немного перебрал, но вредное сознание отключается.       Дин просыпается на своей кровати в мотельном номере. Голова невыносимо раскалывается, и вообще хочется сдохнуть. Курятник во рту радует меньше всего, Дин плетётся в ванную, умывается наскоро. Его всё ещё качает, но принятое решение не выходит из головы.       После исчезновения Каса из номера Дину опять жутко захотелось расплакаться, но он сдержался, плеснув себе в лицо холодной воды. Мысль, что без Сэма он и вправду здесь зачахнет, навалилась с новой силой, и нашёптывающий голосок где-то под сердцем не давал о себе забыть: «вспомни слова ангела, а вдруг он был прав насчёт взаимных чувств, ты занимаешься сейчас полной хернёй, тебе ведь с Сэмом будет лучше, заканчивай ломать комедию, придурок, возвращайся».       Голова раскалывалась сильнее, но Дин собрался с мыслями, силами и чувствами и теперь с железной решимостью берёт телефон в руки, набирает Бобби и рявкает:       — Дай мне координаты Сэма.