Какое-то название

Самое смешное, что Ивану действительно не было больно. Он неделю ходил кругами вокруг Луки, который не спешил проявлять благодарность своему спасителю. Ну как ходил, искусственную гравитацию на маленьком исследовательском кораблике он врубал редко, так что, скорее, плавал, как акула, сходя с ума от невозможности вжаться в тёплое живое тепло. Он сам не знал, чего его так накрыло. Не первая миссия, не первые несколько месяцев наедине с голографическим журналом, понятно, какого содержания. И Луку нельзя было назвать мечтой истосковавшегося по сексу космолётчика: невысокий, носатый, костлявый, да ещё с таким характером, что Иван начинал ощущать себя приживалкой на собственном корабле. Нет, вначале Лука был не такой. Иван выдернул его с загибающейся станции на богом забытом астероиде, когда сигнал бедствия звучал уже обречённо. Единственный обитатель молча таращился, не веря, что спасение пришло, связно рассказать о том, что стряслось, так и не смог, замолкая на полуслове и глубоко уходя в себя. Иван и не настаивал, на Земле разберутся. А потом Лука пришёл сам. Втиснулся в каюту больше напоминавшую ячейку в капсульном отеле (зато внезапное включение или отключение гравитации никак не повлияет — лежишь, как в гробу) и поинтересовался: — А тебе не страшно? Иван только хмыкнул, не теряя времени, избавляясь от одежды, с мужчинами он уже был неоднократно, чего тут бояться. Лука верно истолковал его молчание и уточнил: — Ты же не знаешь, что случилось, вдруг я уже не человек? — Тогда не жри меня раньше, чем мы оба кончим и да, постарайся, чтобы было не больно, — рассмеялся Иван, добираясь до паха Луки и обхватывая вполне человеческий, каменно стоящий член. Лука оправдал все ожидания. Такого оргазма у Ивана не было, кажется, вообще никогда, а потом на смену обнимающим его рукам пришли выметнувшиеся из костлявого тела щупальца, спелёнывая даже, пожалуй, нежно, а все ещё стоящий член снова угодил в жаркую влажную глубину. — Желудок, — отрешённо подумал Иван, — он как морская звезда, переваривает меня заживо. Он не знал, есть ли у него ещё член, руки или ноги, впрочем, что-то было, потому что происходящее ощущалось, как прелюдия, возбуждающая и обещающая феерическую развязку. Но больно не было... И почему-то даже перед закрытыми веками он видел совиные глаза Луки — древние и равнодушные. *** Иван проснулся. Лука рядом чихнул и прижался плотнее, оплетая руками и ногами. Лицо его сохраняло угрюмое выражение, с каким накануне он отчитывал Ивана за опрометчивое решение по сборной. Эта проповедь продолжалась даже в постели, пока Иван наконец не заткнул ему рот сначала поцелуем, а потом и чем-то посущественнее. Он повозился, пытаясь вспомнить сон, оставивший его испуганным, потным и тяжело дышащим, и не преуспел. Лука распахнул совиные, совершенно нечитаемые спросонья глаза и непонятно пробормотал: — Я же обещал, что будет не больно. И долго. Тебе понравится.