Дыши со мной

Собственный громкий вскрик послужил резким толчком к пробуждению. Гарри подорвался на кровати, ошарашенно озираясь по сторонам, но не увидел ничего в практически полной темноте. Его загнанный взгляд был устремлен в никуда, пока он пытался захватить губами как можно больше воздуха, но получалось слабо, и он прокашлялся, почти задыхаясь, а потом откинулся обратно на подушки, резко и до боли зажмуриваясь и сжимая в кулаках простыню. Опять. Чертовы сны не возвращались с тех пор, как он переехал из больничного крыла в эту спальню, и к концу первой недели он сумел даже заставить себя есть что-то незначительное каждый день, хотя прогрессом это было не назвать. Но стоило забыть о подобной вероятности — и лавины воспоминаний нахлынули снова, обращаясь в давно осточертевшие сны и выбивая из его легких весь воздух. Уродливая гостиная, безобразная мебель, расставленная словно по наводке самого отвратительного в мире дизайнера, возвращают в события месячной давности. Туда, где хотелось никогда больше не ощущать себя живым, не позволить прикасаться к себе, пусть даже ценой собственной жизни… Мерзкий, хрипловатый, ленивый голос протягивает свое «Ты же хо-очешь есть, да, дорогой мой мальчик?» намеренно вкрадчиво, словно то, что произойдет дальше, представляет собой какую-то тайну. Гарри громко, протяжно прокашлялся, мотая головой из стороны в сторону и стараясь отогнать подступивший к горлу ком. Снова тошнота, снова нечем дышать, снова некуда деться от образов, которые вызвали в том числе физическое отвращение, и он хаотично ощупал все пространство вокруг себя, практически не контролируя свои действия и в очередной раз пытаясь убедиться в том, что находился там же, где засыпал. Дрожащие пальцы, поспешно ощупывавшие простыню, одеяло, а затем подушку, наткнулись на знакомую кожаную обложку дневника, который он забыл уменьшить вчера, и он выудил его из-под горы подушек так порывисто, словно это могло как-то ему помочь. Руки сами хаотично принялись открывать его, несколько раз пролистывать исписанные страницы, пока не добрались до последних, еще нетронутых листов, а затем — и до задней стороны обложки. Вытаскивать оттуда спрятанное между кожаной и бумажной обложками тонкое лезвие — любое из нескольких, какое первое попадет в руки, — он научился давно, и теперь не придавал значения тому, что из-за небрежности движений оно несколько раз неприятно прошлось по пальцам. Плевать. Только не снова, только успеть, чтобы очередная дымка воспоминаний не лишила возможности сделать короткий вдох. Он смеется. Нахально, до тошноты омерзительно, и брызги его слюны оседают на его собственных губах, на рубашке, пуговицы которой едва удерживаются застегнутыми из-за толстого живота. Рассматривает его похотливо, прикрыв свои мелкие, впалые глаза, и поднимается со стула, заставляя тот противно проскрести ножками по паркету. — Ты ведь уже подготовился? Кое-кто не станет брыкаться на этот раз, верно? — причмокивает он своими губами, когда подходит ближе и протягивает руки с покусанными слоящимися ногтями на жирных пальцах… Наконец полностью выуженное лезвие, блеснув в свете луны металлическим бликом, резким, размашистым движением прошлось по предплечью прямо поверх тонкой рубашки, рассекая кожу, а с ней и ткань, в конце концов путаясь в рукаве и заставляя машинально отдернуть руку. Несколько мгновений. Одна секунда. Гарри знал, что от момента, когда острие коснется его кожи, до первых ощущений, должен пройти бесконечно долгий миг, и единственное, что он старался сделать в это время, — отвлечься, чтобы ни одного образа из памяти больше не успело просочиться наружу. Резкая, пронзительная боль обрушивается на него так остро, что он громко, протяжно вскрикивает, тут же сцепив зубы, чтобы крик исчез быстро, как появился, и широко раскрывает глаза. Чертовски больно. Но — физически, и это в разы терпимее того, что происходило до этого. Ощущение, как медленно пропиталась кровью изрезанная ткань рукава, вызвало долгожданное облегчение, а вместе с ним — странную, практически неконтролируемую улыбку, которой сам он даже не заметил. Это власть над своим телом. Его власть, не разделенная ни с кем, и он единственный, кто может причинять себе физическую боль, которая после своего пика теперь разливалась по телу горячими, умиротворяющими волнами. Лезвие в руке резко стало ненужным. Волна прошла, и теперь его сознание, не обузданное образами прошлого, было способно различать и неяркие лунные лучи, и то, как нагрелся тонкий металл между пальцами, и капли пота, стекающие по собственным вискам, и даже резкий звук распахивающейся двери. — Поттер! — раздалось с порога так громко, что показалось, будто этот оклик вытеснил из его головы все, о чем он, пусть и безуспешно, но пытался спокойно думать, а яркий свет сразу всех зажигающихся свечей и факелов в комнате больно резанул по глазам, заставляя прищуриться. — Ты с ума сошел? Что ты… черт, — напряженно говорил Снейп, пока, видимо, напрочь забыв о необходимости соблюдать дистанцию, удерживал в руке его предплечье, ткань которого была пропитана кровью в нескольких местах. Гарри наблюдал за происходящим без особо энтузиазма. Он знал, что еще несколько минут ему будет совершенно плевать на прикосновения, пока наконец все не вернется на круги своя, так что просто всматривался в то, что делал профессор, странным образом отмечая на грани сознания, что тот — не в мантии, а в плотном черном халате. Видимо, ночь еще и не планировала заканчиваться. Снейп полностью уничтожил на нем рубашку, а когда осмотрел рану внимательнее, заметил в руке Гарри окровавленное лезвие, которое тот продолжал удерживать пальцами. — Дай сюда, — он протянул руку, очевидно, чтобы тот положил его ему в ладонь, но Гарри только сопроводил этот жест равнодушным взглядом, никак не комментируя. — Поттер, — предупреждающе произнес он снова, продолжая в ожидании держать ладонь открытой. — Оно мне нужно, — прохрипел Гарри, поражаясь, сколько усилий пришлось приложить, чтобы произнести это хотя бы на уровне слышимости, поскольку в горле пересохло настолько, что получалось только кашлять. — Сейчас — нет, — отметил тот, что, даже учитывая абсурдность ситуации, звучало достаточно логично. — Вы не вернете, — пробормотал он в ответ, не придумав ничего другого, но и лезвия не отпустил, будто зная, что отбирать его силой во избежание новых порезов у него никто не станет. Снейп выглядел крайне напряженным. Скорее всего, подумалось Гарри, даже с учетом всего, что ему приходилось видеть за свою жизнь, собственного студента с порезанной им же рукой он видел не каждую ночь, так что это должно было его взволновать. — Верну, — пообещал тот, — когда это будет необходимо. Гарри поднял на него удивленный взгляд, все еще продолжая немного щуриться от света, который был до сих пор слишком яркий после ночной темноты. Захотелось задать вопрос, с чего вдруг он так ответил, а потом — внезапно даже для него самого — это желание исчезло так же быстро, как и появилось. И он медленно, не касаясь пальцев Снейпа, вложил лезвие в его раскрытую ладонь. — Сиди спокойно, — сразу же потребовал тот, отпуская его пораненную руку и покидая комнату стремительным шагом. Гарри прекрасно понимал, куда именно он ушел и с каким арсеналом зелий вернется, но отложилось в его голове не это, а то, что даже в обычном ночном халате Снейп умудрялся передвигаться так, что полы его развевались от быстрого шага, хотя до этого казалось, что эту особенность нельзя приписать ничему, кроме мантий. Осознание ситуации возвращалось довольно быстро. И порез на руке, который, что особенно хорошо было видно в свете факелов, сверкал поверх других, наполовину заживших, теперь не привлекал тем фактом, что это он сам его оставил, а лишь неприятно саднил, заставляя морщиться от ощущений, когда он пошевелил рукой. И понимание, что Снейп только что спокойно вертел его руку, рассматривая, отдалось чем-то неприятным внутри, но это прошло довольно быстро, с учетом лишь решения, что больше подобного Гарри не допустит. В конце концов, он сам позволил прикоснуться к себе, и это не должно означать, что разрешение будет действовать постоянно. К тому времени, как Снейп вернулся, он успел засунуть дневник обратно под подушки, не дотянувшись до палочки, чтобы его уменьшить, и теперь спокойно сидел так же, как и до этого, пальцами стирая кровь с предплечья. — Не лезь, — грубо одернул его Снейп, в чьих руках Гарри обнаружил два каких-то флакона и обычный — скорее всего, маггловский, — бинт. Он почему-то думал, что тот решит залечить его рану сразу, но наличие бинта свидетельствовало об обратном, что, в принципе, не имело никакого значения, потому что лечить его он не просил в любом случае. — Это моя рука, — огрызнулся он в ответ, не успев даже осознать собственного недовольства, когда тот, раздраженно сверкнув глазами, подошел ближе. — И если ты хочешь, чтобы после контакта раны со ржавым, грязным лезвием она у тебя осталась, — не суй пальцы, — предупредил тот, и с одной стороны нельзя было сказать, что он говорит глупые вещи или что не имеет права злиться. Но суть была в том, что Гарри не было никакого дела ни до рациональности его слов, ни до его права на какие-то эмоции, потому что единственные чувства, которые волновали его в этот момент, — его собственные. А они упорно твердили, что разговаривать с ним в подобном тоне больше не может никто, и тем более — никто не станет указывать ему, что ему делать с собственным телом. Никогда больше. — Не надо меня трогать, — процедил он, когда тот подошел ближе и, скорее всего, собирался сесть на край его кровати, чтобы обработать рану. Снейп поднял на него еще более раздраженный взгляд. Очевидно, запаса его терпения, когда его среди ночи поднимает чей-то крик, хватало ненадолго, так что теперь он собирался сказать что-то неприятное, но догадка не оправдалась, и тот лишь медленно произнес: — Дай руку. Гарри поднял на него настороженный, напряженный взгляд. Даже самому себе он бы со стороны напомнил загнанного зверя, готового к атаке в любой момент, и как ему казалось, на это были абсолютно все основания, главным из которых было то, что Снейп так и не отошел ни на шаг. — Нет, — категорически ответил он. — Поттер, — снова повторил тот, не отводя от него взгляда, — если ты считаешь, что сможешь проваляться в моем доме до конца учебного года, не предпринимая никаких попыток вылечиться, то я тебя разочарую! — он в самом деле был раздражен сильнее, чем в любой другой день за все время, пока был Гарри здесь. — Да мне плевать! — выкрикнул он отчаянно, намеренно скрещивая руки на груди, хоть тем самым и причинил себе дискомфорт, и испачкал голую грудь кровью. — Отойдите от меня! Не буду я ничего лечить! И еду вашу есть не буду! Мне вообще ничего от вас не нужно! Он редко чувствовал себя так, как сейчас. Это было полностью контролируемое состояние, и он понимал, что мог ответить по-другому, и ему не составило бы труда сказать совершенно противоположные вещи, более того, он даже не успел понять, придерживается ли он того, что говорил, но слова уже вылетали, он не собирался их останавливать, только набирая оборот. — На методы лечения дал полный карт-бланш. Мы можем попробовать... — Серьезно?! — выкрикнул Гарри с истеричными нотками, не дослушав его и теперь уже ощущая, как контроль над собой полностью сменяется необъяснимым приступом желания закричать что-нибудь отвратительное. — А давайте тогда в Мунго сразу! Чтобы силой кормили и к кровати привязали — вот это было бы правильно, да, профессор?! Мне казалось, вы единственный, кто начал меня понимать. Показалось! — выплюнул он, даже подаваясь вперёд, чтобы сказать ему это как можно громче, а на полученный ответ только злобно прищурился. — Поттер, мне в любом случае придётся тебя лечить, — произнëс Снейп, чей тон не сулил ничего хорошего, и уж тем более в нем не было понимания, которое Гарри успел было заметить. — Вот как?! — выкрикнул он, окончательно теряя контроль над собственной реакцией, поскольку появилось полное, пусть и иррациональное, ощущение, что Снейп решил довести его окончательно. Он долгих две секунды вглядывался в его лицо, затем суматошно обернулся, находя взглядом прикроватную тумбу, и схватил с нее единственную тарелку, из которой успел съесть лишь кусок яблока. — Я сказал, что не буду! — с громким, отчаянным выкриком он размахнулся ею, так, что половина нарезанных фруктов скатилась на пол, а потом резко, насколько хватило сил, запустил в ближайшую стену, угодив прямиком в широкое зеркало, которое разбилось с оглушающим звоном и осыпалось на пол несколькими десятками осколков. — Это значит, — не удовлетворившись этим, продолжил он, даже не глядя в сторону Снейпа, потому что уже хватал оставшийся на тумбе стакан с водой, а затем — швырял его туда же, разбивая теперь о стену, где недавно висело зеркало, и наблюдая, как брызги воды вперемежку с осколками усыпают пол, — что я не буду есть вашу еду! Что еще непонятно?! Только сейчас переведя взгляд на Снейпа, он, тяжело дыша, отметил, что тот отошел на три шага назад и теперь смотрел на него куда мрачнее, чем до этого. Зато раздраженности как не бывало, заметил Гарри со странным злорадством. Ему нравилось то, что происходило. Странное, совершенно необъяснимое удовольствие от того, что он полностью владел ситуацией, и от того, что это именно он заставил Снейпа отойти от его кровати, чтобы тот не приближался к нему на метр со своими идиотскими зельями, разливалось по телу полным удовлетворением. — Что? — прищурившись, с вызовом спросил он, снова скрещивая руки на груди, потому что видел, что взгляда с него Снейп не сводил, хоть и отошел за это время практически до противоположной стены. Несмотря на то, что вопроса не поступило, он мог дать ответ на что угодно. Любой, независимо от того, насколько тот хотел бы его услышать. Не хочет слышать то, что ему не понравится, — пусть прекратит так мрачно смотреть, как будто Гарри по меньшей мере жизнь ему сломал, а не разбил о стену несколько предметов посуды. *** Спустя несколько часов, когда очищающие заклинания давным-давно убрали осколки и высушили воду, Гарри, сидя на полу, запрокинул голову назад, касаясь затылком холодной каменной стены. Он дышал спокойно и размеренно, но надолго глаза старался не закрывать, потому что риск возвращения неприятных воспоминаний усиливался в разы. — Ты понимаешь, что это ненормально? — тихо спросил Снейп, занявший стул в метре от него, и продолжил вертеть в своих руках флаконы с зельем, которым полчаса назад обеззаразил его порез, а другое, которым он был наполовину залечен, покоилось в кармане халата. Оставлять рану такой, как она есть, он не рискнул, слишком глубоко он резанул, чтобы быть уверенным, что все заживет без осложнений, но и заживлять полностью тоже не стал. — Я понимаю, — кивнул Гарри, глядя на него без прежних эмоций. Долгий разговор практически ни к чему не привел, но по крайней мере он вернулся в состояние покоя, хоть к предложению съесть хоть что-то и отнесся резко отрицательно. — Ты выжить должен, — напомнил Снейп, который до этого уже объяснил, что своими заявлениями пытался сказать именно это. — Темный Лорд пока занят совершенно другим, но поверь, как только он освободится… — Он не будет ждать, что я вылечусь, и пришибет меня при первой возможности, — кивнул Гарри снова, выдавливая из себя подобие усталой улыбки. — А почему нет? — Почему нет — что? — переспросил Снейп, взглянув на него еще серьезнее, чем до этого. На все его вопросы, что на самом деле случилось, Гарри так и не дал ни одного вменяемого ответа, несмотря на то, что в какой-то момент даже почувствовал желание рассказать все, но что дальше? Ему скажут, что он наверняка все не так воспринял, а может, — что ему и вовсе все это приснилось. По крайней мере, когда он отправил с Буклей письмо директору в самом начале лета, ответ был именно таким. — Ну убьет он меня, что дальше? — спросил он, причем произнести это вышло сложнее, чем казалось изначально. — Пропадет необходимость вести войну, не будет случайных жертв, как… Сириус. И Седрик. И мои родители. Произносить эти имена было уже практически не больно. Трудно, потому что пустота внутри все еще оставалась, но все-таки не больно, поскольку для этой боли попросту не было места. Гарри не мог понять, то ли душа его настолько пуста, что практически ничего не способно вызвать у него сильных эмоций, то ли она была слишком переполнена, и ни для чего другого в ней просто не оставалось свободных углов. — Ничего не изменится, — ответом на его вопрос Снейп отвлек его от мыслей, причем ему даже удалось заинтересовать Гарри, потому что такого ответа он не ждал. — Убьет тебя, переступит и пойдет дальше. Суть не в том, что, согласно пророчеству, он станет искать тебя, чтобы убить, а в том, что, согласно ему же, ты единственный, кто может попытаться противостоять ему. — Ладно, — кивнул он, понимая, что говорить конкретно на эту тему сейчас не хочет, поскольку в ней было слишком много «должен», и к сохранению хотя бы иллюзорного внутреннего спокойствия это не располагало. Снейп будто сразу уловил его нежелание продолжать диалог. — Поттер, — позвал он, — я могу предложить тебе несколько раз в день есть под Империо или банально вводить тебя в состояние сна, но проблему это не решит. И ничто ее не решит до тех пор, пока то, что ее создало, не будет произнесено и пережито до конца. Ты понимаешь, о чем я говорю? Конечно, Гарри понимал. Прекрасно понимал, до тошноты, так что даже отвернулся, чтобы постараться вернуть себе ясность мышления, а потом обернулся к Снейпу, который спокойно и терпеливо ждал его ответа. — Я не могу, — покачал он головой с медленным, напряженным выдохом. — Если бы вы знали, о чем речь, вы бы, может, поняли, почему, но… не могу, правда. Да и не хочу. — Это ключевое, — отметил профессор, на что тут же получил недовольный взгляд, а потом, задумавшись, Гарри только пожал плечами. Скорее всего, так оно и было. Он действительно думал над тем, чтобы поделиться случившимся, в течение последних нескольких часов, пока они говорили, но каждый раз, когда чувствовал, что мог бы, — отворачивался и принимал защитную позу, замолкая на несколько минут. Но если под покровом ночи завести этот разговор так и не удалось, то с медленно подступающим рассветом идея и вовсе потеряла всяческий смысл. Профессор Снейп сказал, что это нужно пережить, но он и так уже пережил это, — и переживал раз за разом в своих снах, — так что рассказывать все, если задуматься, не имело совершенно никакого смысла. — Принести тебе зелья сна без сновидений? — предложил Снейп, но он только отмахнулся, покачав головой, и медленно поднялся с пола, чтобы направиться в кровать. Голова практически не кружилась, что, скорее всего, было лишь приливом сил после размеренного диалога, но это можно было считать успехом. — Сегодня мне уже ничего не приснится. Наверное, — усмехнулся он сам себе, хотя веселья в этой усмешке не было, и опустился на кровать, чтобы через несколько секунд улечься на нее полностью, натягивая на себя одеяло. Не спать вообще в любом случае было невозможно. Оставалось надеяться, что сознание уже достаточно поиздевалось над ним на сегодня, чтобы он мог просто отдохнуть.