Дыши со мной

Гарри постепенно окончательно успокаивался. Теперь внезапная истерика больше не казалась рациональной реакцией на появление директора, и с каждой минутой появлялось странное ощущение, больше похожее на стыд, чем на что-либо другое. Хотя, скорее всего, он просто был морально вымотан, и анализировать собственные эмоции желания не было, тем более что разговор интересовал его куда больше. Профессор Снейп молчал довольно долго. Обычно он не подбирал слова прямо при Гарри, любые свои реплики он обдумывал заранее или же они попросту не вызывали у него трудностей, но сейчас было не так. — Что тебе известно о бессмертии Темного Лорда? — начал он с вопроса, заставив Гарри действительно покопаться в памяти. — Директор упоминал, что он разделил душу на части, — произнес он медленно, поскольку не был уверен в своих словах, но кивок со стороны Снейпа подтвердил сказанное, — и что теперь эти части, возможно, запечатаны в каких-то предметах… — Сколько их? — Если судить по его словам… наверное, шесть? — Крестражей семь, — поправил Снейп, а затем как будто осекся, но, скорее всего, Гарри это показалось, потому что уже через секунду ничего подобного он не заметил. — Дальше идея довольно проста: для избавления от целого необходимо избавиться ото всех его частей. — Он говорил что-то подобное. Но я не понимаю… — он вздохнул, поскольку пока не видел направления этого разговора, а с недавних пор, когда не понимал, к чему ведут речь, ощущал себя глупо. — Слушай меня внимательно, — перебил Снейп, не позволяя ему уйти в какие-то свои рассуждения, поскольку Гарри и так был довольно утомленным. — Ты задавал мне вопрос о том, почему Дамблдор не отреагировал на твое письмо. Тогда у меня не было на него ответа. — А сейчас есть? — он тут же поднял голову, но замолчал, давая в ответ на укоризненный взгляд понять, что слушает дальше. — Вспомни свое состояние в первый день твоего пребывания здесь, — Снейп дал ему несколько секунд, видимо, на то, чтобы Гарри это визуализировал, — как бы ты отреагировал, если бы тебе сказали, что последний крестраж — это ты? Гарри как смотрел на него — так и замер на несколько секунд, пытаясь обработать полученную информацию. Получалось очень смутно. — Я последний крестраж? — переспросил он, пробормотав это про себя, скорее для того, чтобы еще раз это услышать. — Я сказал не это, — тут же остановил Снейп ненужный поток мыслей. Гарри даже задумался и еще раз прокрутил в голове его вопрос, чтобы уловить суть, а потом медленно дал ответ, который лично для него показался логичным. — Я бы сказал, что… мне плевать, — а через секунду после этого поднял на Снейпа странный взгляд, которому он бы и сам не смог дать определения. — Тебе нужны дополнительные объяснения? — поинтересовался профессор, который теперь не спешил что-либо говорить, а только наблюдал за ним. Гарри видел это, но тоже не торопился высказываться, потому что что-то необъяснимое не давало ему покоя. — Игнорировать издевательства над студентом в течение трёх месяцев только для того, чтобы он потом не был против смерти? А смысл? Можно было убить меня и без моего согласия, — он растерянно пожал плечами. — Ошибаешься в двух пунктах, — наконец заговорил профессор, когда он окончательно запутался. — Во-первых, игнорирования не было. — А что было? — Насколько я понимаю, планирование, — ответил тот, моментально запутав его окончательно. — Зачем? — стараясь игнорировать мысль о том, что Дамблдор действительно сам все это подстроил, поскольку она выбивалась из картины мира еще сильнее, чем все случившееся летом, Гарри просто хотел разобраться в причинах произошедшего. — Ты упускаешь одну информацию, которой владеешь давно, — Снейп всегда говорил так, что это стимулировало думать самостоятельно, но сейчас, когда Гарри уже признал, что ничего не понимает, это лишь вносило еще больший диссонанс. — Вспоминай пророчество. Он сделал медленный вдох, а затем выдох. Вспоминать не хотелось, особенно с учётом того, что до недавнего времени он жил здесь обособленно от всего мира, и поэтому возвращение в проблемы, которые тревожили его с самого первого года в Хогвартсе, было не самым приятным. — И ни один из них не сможет жить, пока жив другой. — Еще. — Тот, кто достаточно могуществен, чтобы победить Темного Лорда… Гарри медленно прикрыл глаза. Все было настолько очевидно, что теперь казалось даже странным, что он не понял этого в самом начале. Слишком примитивно, слишком логично, слишком… просто слишком. — Одно дело — избавиться от крестража, а другое — отправить его умереть в дуэли с Лордом. Ты должен был сам этого хотеть, — подтвердил Снейп все его мысли, а затем внимательнее вгляделся в лицо Гарри. — Зелье? — Нет, — тот тут же покачал головой. Пить успокоительное по любому поводу удобно, но пора было учиться справляться с эмоциями самостоятельно, сегодняшняя встреча в этом плане стала весьма показательной. — Он ошибся, — произнес профессор, снова привлекая к себе внимание, — тебе придется сразиться с Темным Лордом, но умирать ради победы не нужно. Гарри смотрел на него молча. Он только что выстроил у себя в голове относительно стабильную картину событий, в которую его смерть вписывалась бы, если бы он думал об этом в конце лета, а как он относился к этому сейчас, он не знал, поскольку предпочел об этом не задумываться. — Я не крестраж? — Нет. Снейп так уверенно дал этот ответ, что сомнений не осталось. Гарри понимал: ему не хватает информации, и у профессора, очевидно, она есть, но сейчас ему нужно было несколько секунд на передышку, потому что воспринять подряд два противоположных утверждения было сложно. Думать про Дамблдора категорически не хотелось. Ему едва хватало сил на то, чтобы думать о себе, и сейчас это было первостепенным, а все остальное он успеет обдумать завтра, если в этом вообще будет необходимость. Гарри взглянул на профессора Снейпа. Тот так спокойно давал ему практически ключевые ответы на вопросы касательно его жизни и при этом давал время на то, чтобы свыкнуться с каждым новым утверждением, что хотелось задать ему ещё несколько десятков вопросов. Он отчего-то был уверен, что тот ответит на каждый из них или даст наводку, которая позволит догадаться самому, но не проигнорирует. Почему он решил забрать его в свой дом? Спросить об этом сейчас было бы неуместным, поскольку Гарри и сам не понимал, отчего так резко перескочил в своих рассуждениях на другую тему. Она начала интересовать его в последнюю неделю, но он никак не мог сформулировать, почему. Потому что не привык, что о нем заботятся? Это было бы неправдой, Гермиона всегда о нем переживала, даже за время его пребывания здесь несколько раз спросила профессора, как он себя чувствует. Наверное, Снейп был первым, кто говорил ему правду, какой бы она ни была. Это должно было отталкивать, если бы Гарри рос так же, как другие его сверстники, но вышло так, что он был за это лишь благодарен. — Профессор, — позвал он, отвлекаясь от мыслей, вывода у которых не было, — почему вы считаете, что директор ошибся? — Потому что он обладает информацией, которой по плану Темного Лорда и должен обладать, — туманно выразился Снейп, и ясности это не внесло никакой, так что он пояснил уже подробнее, — Темный Лорд далеко не идиот, Гарри. После своего возрождения на кладбище он успел пересмотреть многие взгляды, и спустя… — он запнулся на секунду, а затем продолжил, — спустя несколько лет принял решение о том, что его способ обрести бессмертие несовершенен. Я лично в числе прочих присутствовал при довольно сложном ритуале, в ходе которого осколки его души на определенное время вновь объединились и обрели целостность. — Значит, он обычный человек? — хмуро переспросил Гарри, понимая, что сейчас узнает то, чего не знает даже Дамблдор. Но это не давало ему никакого преимущества, поскольку он понятия не имел, что с этим делать. — Нет, — опроверг Снейп, — он сделал это не для возвращения себе полного статуса смертного волшебника, а для усовершенствования своего метода бессмертия. Крестражи были созданы заново, но теперь к тем артефактам, в поисках которых Альбус проведет ближайшие месяцы, они не имеют никакого отношения. И все это означает, — продолжил он прежде чем Гарри успел бы вставить какой-либо вопрос, — что даже если когда-то ты действительно был крестражем, то сейчас это уже не имеет значения, поскольку их количество определено однозначно. — Их семь? — уточнил Гарри просто потому что ему нужно было что-то спросить. — Да, — подтвердил профессор с выражением недовольства на лице. — А почему вы не скажете директору? Ну, что он занимается не тем… — так и не смог Гарри нормально сформулировать свою мысль, поэтому надеялся, что Снейп и сам догадается, что именно он хотел спросить. Снейп внимательно, слегка прищуренно, взглянул на него, не торопясь с ответом. Потом медленно склонил голову набок, будто вглядываясь еще пристальнее, и Гарри быстро замотал головой. — Не надо, — поспешно заявил он, — я понял. Правда, я понял, — и внезапно почувствовал себя глупым. Поскольку захотелось думать, что отношение Снейпа к директору отчасти складывается еще и из того, что директор сделал по отношению к Гарри. Конечно, он прекрасно понимал, что у них наверняка свои счёты, да и неизвестно, что еще профессор мог знать о директоре, но хотелось верить, что хотя бы отчасти это из-за него. — Альбус уверен, что он всегда всем управляет, находясь при этом поодаль, — рассудил профессор, вновь привлекая внимание, — я придерживаюсь противоположной позиции. — Какой? — Битвы можно выигрывать и извне, но войны — лишь изнутри. Теперь уже Гарри всмотрелся в его лицо внимательнее, чем до этого. Профессор редко говорил что-то о себе, несмотря на то, что определенные суждения о нем можно было составить исходя из его поведения, но вот это было неожиданным. — Изнутри — можно и не дожить, — заметил он, усмехнувшись, на что неожиданно получил такую же усмешку. — Во всем есть свои минусы, — согласился Снейп, поднимаясь с края его кровати, и направился к выходу из комнаты. — Постарайся спать, а не анализировать. Позже остальное обсудим. Гарри согласно кивнул, а потом, пожелав спокойной ночи, отвернулся на подушках к окну, услышав, как за профессором закрывается дверь. Он был прав, самым оптимальным вариантом сейчас было как можно скорее уснуть, потому что долгие бессонные ночи после эмоционально изматывающих дней ничего хорошего не сулили, Гарри только-только успел с ними попрощаться. Он уставился куда-то вдаль на ночное небо сквозь оконное стекло и медленно, не отвлекаясь ни на какие мысли, погрузился в сон, который, к счастью, можно было назвать нейтральным. *** «Кухонный стол противно скрипел под резкими, рваными толчками, грозясь развалиться ко всем чертям, но Гарри, впечатанный в столешницу так плотно, что уже не чувствовал нижнюю часть тела, этого скрипа не слышал. Его мутило, ему было больно и казалось, что еще минута — и он потеряет сознание. Огромное блюдо с горячей запеченной курицей стояло в нескольких сантиметрах от его лица, и это было самым отвратительным, потому что от запаха еды было никуда не деться. Он еще не ассоциировался с тем, что делал с ним дядя, но еще несколько минут — и запах мяса прочно засядет в его голове как один из самых тошнотворных запахов, которых нужно избегать любой ценой. Дядя Вернон грубо выкрутил ему руки назад, так что теперь, уже полностью затекшие, они практически не чувствовались, а острый край стола, впивающийся в живот, наверняка должен был надолго оставить синяки, если не кровоподтеки, потому что каждый толчок отзывался резкой болью в одном и том же месте. — Молчи… тихо, молчи, я сказал! Тихо… — на выдохе произнес дядя, с каждым разом двигаясь еще более рвано и причиняя еще больше боли, настолько, что Гарри вынужден был закусить губу, чтобы не продолжать скулить. Он уже не замечал, что бился то лбом, то щекой о стол с каждым толчком, его тошнило, голова кружилась, и все это смешивалось в отвратительную комбинацию, перехватывающую дыхание. Слишком больно, разрывающе больно, слишком безысходно, настолько обидно, что он осознал, что дядя в конце концов отпустил его, только через пару минут после того, как сполз на пол, да и то лишь потому что пропал настойчивый запах еды. Боль не исчезла. Казалось, она сопровождала его днём и ночью с тех самых пор, как дядя в первый раз сделал то, что делал снова и снова, и с каждым днём боль будто становилась частью его самого, дополняя и слабость, и тошноту, и желание сбежать, исчезнуть, умереть, чтобы никогда больше не появляться ни в этом доме, ни в этой гостиной…» — …ты молодец, — тихо, на грани уловимого, обрывисто, будто до этого было сказано много всего, но это было первым, что уловил слух Гарри. В руках появился ледяной стакан воды, в который он внезапно вцепился, будто это могло как-то ему помочь. — Пей, — произнес профессор, и Гарри моментально поднес его к губам, но сделать глоток смог только усилием воли, и лишь после этого открыл глаза, отметив, что Снейп уже успел отойти на несколько шагов от него назад. — Молодец, — кивнул он снова, когда Гарри наконец пришел в себя и обрёл способность почти спокойно дышать, — больше половины. Осталось всего четыре фрагмента. Гарри кивнул, делая глубокий вдох. Он намеренно просил избавлять его от воспоминаний, начиная с конца, так что теперь оставались четыре самых первых, но думать о них он больше не хотел. Сейчас он уже знал, что попытка вспомнить то, что только что довело его почти до истерики, не увенчается успехом, и оказался прав, получив в ответ на попытку лишь смутные картины давно пережитых и забытых событий, словно когда-то видел это в не самом интересном кино. — Спасибо, — обратился он к профессору, внезапно понимая, что это первый раз, когда он благодарит за результат очередного сеанса, поскольку до этого ему подобное и в голову не приходило. — Без твоих усилий это было бы бессмысленно, — отозвался тот, причем прозвучало это так, что на комплимент похоже не было. Гарри спорить не стал. Во-первых, он понятия не имел, как именно действует легиллименция, а во-вторых, не мог сказать, что не прикладывал усилий к происходящему. И по мере того, как число отвратительных воспоминаний становилось меньше, ему хотелось как можно скорее избавиться и от остальных. Да, в его жизни хватало проблем, но избавление лишь от этих чертовски ощутимо прибавляло сил жить, так что он мог сказать, что ждал того дня, когда последний эпизод минувшего лета останется далеко позади. Ему казалось, что это изменит его жизнь, поскольку сейчас, хоть он уже и не был похож на умирающего, было еще слишком много отголосков случившегося. Ни о полностью спокойном отношении к чужим прикосновениям, ни об отказе от парентерального питания речи не шло, хотя это уже не было настолько критично. Для себя Гарри решил, что простая еда, такая как напитки, овощи и фрукты, не представляет опасности, и периодически мог жевать несколько кусков яблока или груши, но это сложно было назвать полноценным питанием. Рисковать пробовать более сложную еду ему не хотелось. — Можешь отдохнуть пока, — предложил Снейп, заметив, что он не собирается подниматься с дивана, — через пару часов капельница, потом прогулка. Не передумал? — Нет, — тут же уверенно ответил Гарри, потому что еще в прошлый раз надеялся выбраться куда-нибудь ближе к природе, но тогда ему резко стало не до этого, а теперь прошло уже несколько дней. Оставалось надеяться, что в этот раз ничье появление не нарушит их планов, потому что, судя по рассказам профессора, поиск ингредиентов для зелий — как минимум дело более интересное, чем круглосуточное лежание на кровати с рассматриванием потолка. А именно этим Гарри в основном и занимался, поскольку большую часть дня профессор проводил в школе. Разве что по его возвращении Гарри в последние дни взял за привычку обосновываться на диване в его лаборатории, либо расспрашивая о зельях, либо просто наблюдая за процессом их приготовления. Полученные об этом ответы он не запоминал, потому что зельеварение как наука интересовало его крайне слабо, но от любых прочих мыслей оно отвлекало хорошо. *** В лесу дышалось спокойно. Гарри разглядывал поляну, где они в последние полчаса выискивали какое-то странное растение, которое профессор показал ему несколько раз, но он так и не запомнил, и понимал, что здесь просто спокойно. Природа непринужденна, безмятежна, и ей нет дела до человеческих страстей. Она существует независимо от чьей-то личной драмы, и в ней отчего-то легко дышать, словно огромного замка под названием Хогвартс и небольшого дома номер четыре на Тисовой улице никогда и не существовало. Гарри прогуливался молча, ему нужно было время, чтобы привыкнуть к смене обстановки и, что называется, нагуляться, как ребенку, которого впервые за долгое время отпустили в лес. Он обошел практически всю поляну, сорвал несколько травинок, из которых попытался связать что-то непонятное, а потом выбросил обратно на землю. Подошёл к одной из слив, долго рассматривал уже упавшие на землю плоды, а потом, видимо, не найдя ни одной нормальной, потянулся к ветке и сорвал с нее сливу, не настолько ярко-фиолетовую, как упавшие. — Она незрелая, — предупредил профессор, который завязывал в пучки несколько разных видов трав, стоя поодаль. — Да все равно, — отозвался Гарри, вгрызаясь в нее, но тут же поморщился, выплюнул и отбросил остальное. Профессор, оглядев эту картину, ограничился выразительным молчанием. Спустя еще сорок минут и несколько обойденных полян Гарри присел около дерева, опираясь на него, пока Снейп выбирал очередной необходимый ему ингредиент. — А это что? — поинтересовался Гарри, с трудом срывая один из стеблей светлого растения, цвет которого ему даже больше напоминал голубой, чем зеленый, и рассмотрел со всех сторон. Снейп одарил его вторым подряд выразительным взглядом, который в самом приятном случае можно было назвать скептическим. — Мистер Поттер, ваша оценка по зельеварению явно завышена, — прокомментировал он, на что Гарри неожиданно засмеялся, запрокидывая голову и касаясь затылком ствола дерева, о которое он опирался. — У меня и так минимальный балл, профессор, — парировал он, неожиданно вспоминая о существовании школы именно как заведения, где проходит обучение студентов с учебниками, отметками и всем тем, что так давно было забыто. — Значит, будет отрицательный, — назидательно ответил Снейп, демонстративно возвращаясь к своим травам. — Если вообще будет хоть какой-нибудь, — уже менее весело констатировал Гарри, пытаясь понюхать растение и даже отчего-то попробовать его на вкус, а потом скривился. — Это полынь обыкновенная. У нее сейчас конец цветения. Используется в успокоительных, обезболивающих зельях, в эликсире сна без сновидений и любых других седативных настойках, — все-таки ответил Снейп, потому что методы Гарри выяснять свойства растений ему не нравились. Даже он не мог предположить, что будет, если вначале съесть незрелую сливу, а потом заесть это полынью. — Я думал, туда входят более приятные травы, — поморщился Гарри, рассматривая растение, а потом обращая внимание на поляну слева, где полынь росла в огромных количествах, — странно, что из такого растения получаются нормальные зелья. Ещё и невкусная. — Это не так работает, — усмехнулся профессор, отбирая у него ветку, которую тут же подрезал одним из своих ножей, а потом потянулся за ещё несколькими такими стеблями, чтобы собрать из них пучок. — Цианистый калий, например, обладает удивительным запахом миндаля. На вкус ещё тоже никто не жаловался. Гарри понятия не имел, что именно сказал профессор, но догадаться труда не составило. Его почему-то уже пару минут тянуло прогуляться в этом небольшом поле полыни, и он поднялся с места, направляясь в сторону, где ее росло больше всего, и параллельно задавая профессору вопрос: — Гермиона больше не спрашивала обо мне? — Как же, — недовольно ответил тот, видимо, вспоминая ее визиты, — регулярно. Она вначале обращалась к Дамблдору, но не получила никакого ответа, и теперь раз в три дня стабильно появляется на моем пороге. Напрашивалась увидеть тебя, но я пока не дал ей ответа. — Спасибо, — после небольшой паузы ответил Гарри, не уверенный, что уже вполне готов к возвращению в старый круг общения, и решил больше не думать о подруге, но мысли сами поплыли в другом направлении. — Она ходила к директору?.. Ну да, она же не знает, — начал он, а потом осекся, понимая, что это неудачная тема. Но с другой стороны, подсознание обмануть крайне трудно. Он намеренно старался не думать о директоре все это время, чтобы отношение к новой информации сформировалось само, но она всплыла сама собой, так что игнорировать это не получилось. — Не осуждай ее, — отозвался Снейп, — у нее не было возможности изменить свое мнение. — Я знаю, — кивнул он, — она очень умная, но… я же тоже не верил до последнего. Он вообще для меня был примером, я хотел похожим на него быть с самого первого курса… — Гарри и сам не знал, почему начал это рассказывать. Наверное, сейчас можно было, тем более в такой спокойной атмосфере новый нервный срыв ему уж точно не грозил, так что это было неплохим моментом, чтобы поговорить о том, что волновало. — Просто после Дурслей он был как… луч света, что ли, — он снова усмехнулся, поражаясь собственной наивности. Дамблдор был кумиром, тем самым огнем, которого Гарри не хватало в детстве, чтобы поверить в себя. Теперь он знал, что любой огонь жжётся. — Поэтому и не хотелось верить, даже после этого письма… он же, вроде, даже ничего и не сделал, ну, мне так казалось тогда… просто отреагировал чуть легкомысленнее, чем нужно было. А задело так, будто это было предательство. — Это было предательство, — Снейп, который до этого молчал, решил выразить свое мнение, тем самым напоминая об их недавнем разговоре, что с событиями минувшего лета не все так просто. — Чтобы было больно, необязательно бить сильно. Главное — знать, куда именно бить. — Да, Гермиона любила повторять, что враги человека — его ближние… — задумчиво пробормотал Гарри, тут же вспоминая и саму подругу, и то, как она беспокоилась о нем в последние дни его нахождения в больничном крыле. — Зачем вам столько полыни? Снейп уже успел набрать самый большой пучок из всех, которые он собрал за день, и теперь выбирал несколько последних стеблей, прежде чем они могли отправляться домой. — Она расходуется в больших соотношениях, — пояснил он, но потом снова вернул прежнюю тему, впервые задавая вопрос о событиях последних дней. — Ты мог предугадать свою реакцию на визит Дамблдора? Гарри невольно задумался. Уже после того, как он тогда успокоился, ему показалось, что это было глупо, но если смотреть на ситуацию с самого начала, она казалась вполне логичной. — Мне кажется, да. Когда тебя раз за разом не слышат, начать орать вполне естественно. — Естественно, — подтвердил профессор, укладывая все сорванные растения по одной длине и срезая лишнее, — но деструктивно. У всех бывают эмоции, которым лучше не давать воли, потому что это только усложнит восприятие ситуации. Попробуй в следующий раз, когда эмоции берут верх, задать себе вопрос, почему. А ещё лучше — отложить анализ и попытаться услышать не то, что говорит оппонент, а то, для чего он это делает. Когда знаешь мотивы, начинаешь понимать, какого ответа от тебя ждут. Гарри без особого интереса рассматривал цветки полыни, некоторые из них перетирал между пальцами просто для того, чтобы чем-то заняться, и ощущал лёгкое головокружение, которое отчего-то успокаивало. — Мне было сложно смириться с тем, что он поступает… так, как поступает, — пояснил он, возможно, не совсем в тему, но казалось, что профессор поймет, к чему именно это относилось. — Идеализировать — плохая привычка, — в той же манере ответил профессор, плотно обвязывая собранные растения темной лентой, а затем устраивая их в сумку, которую потом плотно закрыл. — Да я знаю, что это моя несдержанность, — спокойно и медленно пробормотал Гарри, скорее даже разговаривая с растениями, чем с профессором или с самим собой. — Мне казалось, что уже все в порядке, а оказалось, что это все как кровь на ране: чуть-чуть содрал — и снова боль... — Так, все, тебе достаточно, — произнес профессор, подходя ближе, и протянул ему руку. Гарри спокойно вложил в нее ладонь и направился за ним вслед, выходя на обычную поляну. — Что достаточно? — переспросил он рассеянно. — Среди полыни стоять, — тут же пояснил тот, мельком его осматривая. — Голова кружится? Гарри отрицательно замотал головой, хотя это и было неправдой. Она кружилась и даже немного болела, но здесь ему было спокойно, уходить не хотелось, так что признаться в этом было сродни решению моментально отправиться домой. Домой. Странная мысль с учётом того, что прожил он там немногим больше месяца. Профессор будто уловил это нежелание, и хоть особо доволен этим не был, но указал ему на ближайшее толстое дерево, куда Гарри тут же направился и уселся на траву, прислонившись к нему спиной. — Посиди пять минут. Как прекратится головокружение — могу показать, где здесь можно найти ягоды. Гарри, взглянув на Снейпа, который, сказав это, моментально вернулся к травам, отчего-то искренне улыбнулся. Надо же, а пару лет назад они искренне считали его самым отвратительным из всех учителей Хогвартса и были уверены, что предпочли бы отработку с Филчем разговору со Снейпом дольше необходимого. Детство. Оно давным-давно на цыпочках вышло вон, не оставив за собой абсолютно ничего, что стоило бы уважать или беречь, за исключением одной-единственной подруги и уже покойного крестного. Теперь они с профессором Снейпом могли поговорить о чем угодно, и он ожидал его возвращения из школы, а о том, кто на самом деле самый отвратительный учитель Хогвартса, говорить не приходилось. *** Ближе к ночи, вспоминая всю их долгую прогулку и получая очередную порцию питания через капельницу, Гарри сквозь полуприкрытые веки наблюдал за профессором, который сортировал все собранные травы и распределял их по разным шкафам. Почему он делал все, что делал? Почему забрал его в свой дом и ни единого раза не дал усомниться в своем желании помочь? Почему считался с каждой мелочью в поведении Гарри и уважал даже те его просьбы, о которых он и сам уже напрочь забыл или которые давным-давно потеряли актуальность? Ответа у Гарри не было. Он смотрел на него, впервые задумавшись о том, что сейчас проходит не только его, Гарри, но и Снейпа жизнь, и когда закончится война, неизвестно, сколько лет будет каждому из них. А ведь лучшие годы жизни обмену и возврату не подлежат. Это у него, у Гарри, нет выбора. Он получил свое клеймо едва ли не с рождения, и ему придется либо победить Темного Лорда, либо умереть от его руки, либо черт знает что еще сделать, чтобы выпутаться из этой ситуации. Публика же любит истории, где побеждает подросток. Но у профессора ведь выбор наверняка был. У каждого человека есть выбор, если ему, конечно, не год от роду на момент впутывания во всемирно известную историю. Имя Гарри, несмотря на то, что он ничего не сделал для мира, весь этот самый мир знает. Имя же профессора Снейпа не известно практически никому, за исключением разве что студентов Хогвартса, в которых это имя вселяет искренний ужас. Гарри ничего не знал о человеке, который вызвался помочь ему и медленно вытаскивал практически с того света. Последняя мысль, которую он успел уловить и сформулировать перед сном, была о том, что в чем-то их судьбы, наверное, схожи. И никого они не любят, и никто им уже не нужен. И едва ли будет нужен, поскольку пересказать кому бы то ни было историю своей жизни… это даже звучало смешно.